Конкуренция. Стратегия поиска альтернативных объяснений.

Стремясь преодолеть недостатки попперовского фальсификационизма, И. Лакатос разработал методологию научно-исследовательских программ. Согласно Лакатосу, в истории науки можно выделить крупные теории, которые определяют развитие науки в течение достаточно долгого времени и становятся основой для теорий более низкого уровня. Такие теории он называет научно-исследовательскими программами (Т. Кун нечто подобное называет парадигмой). В каждой научно-исследовательской программе существуют неизменное «жесткое ядро», образующие общее основание серии взаимосвязанных теорий, и «защитный пояс» вспомогательных гипотез, которые выдвигаются для защиты программы от изменений, согласования ее частей и определения познавательных действий, которые должны предприниматься учеными для ее развития.[4] Защитный пояс любой программы включает в себя различные предположения и допущения, позволяющие интерпретировать в терминах этой программы «аномалии» – «трудные случаи», в которых обнаруживаются расхождение между теоретическими положениями и эмпирическими фактами.

«Жесткое ядро» программы переходит от одной теории к другой, а «защитный пояс» вспомогательных гипотез может частично изменяться, разрушаться. Достаточно богатую научную программу этот пояс всегда может защитить от любого видимого несоответствия эмпирическим данным. Фальсификации, утверждает Лакатос, выступают как противоречия, подлежащие объяснению. Их необходимо зафиксировать, но вовсе не обязательно реагировать на них немедленным отбрасыванием исследовательской программы. Поэтому, уверяет Лакатос, «жесткое ядро» научно-исследовательских программ (в частности, Ньютона, Максвелла, Эйнштейна) не фальсифицируемо. Тем более это применимо к математическим конструкциям. Как отмечает А. Пуанкаре [18, c.55], «никогда никакой опыт не окажется в противоречии с постулатом Евклида, но зато и никакой опыт не будет никогда в противоречии с постулатом Лобачевского». Сегодня в психологии конкурируют несколько крупных теорий: бихевиоризм, психоанализ, когнитивизм и др. Трудно представить, как можно фальсифицировать «жесткое ядро» этих теорий. (Тем более, что, как уже отмечалось, классический психоанализ так принципиально сконструирован, что вообще не поддается фальсификации).

В науке, согласно Лакатосу, обычно существует и действует не одна, а несколько конкурирующих программ. История науки, по мнению Лакатоса, была и будет историей соперничества исследовательских программ. Теории опровергаются не экспериментом, а другой теорией. Если одна исследовательская программа объясняет больше, чем другая, с ней конкурирующая, то первая вытесняет вторую. Таким образом, Лакатос обогатил попперовскую идею столкновения теории с опытом идеей противостояния между конкурирующими научно-исследовательскими программами, с одной стороны, и между ними и опытом, с другой. Главным источником развития науки у него является не взаимодействие теории и эмпирических фактов, а конкуренция исследовательских программ в лучшем описании, объяснении и предсказании фактов.

Концепция Лакатоса объясняет относительную независимость развития научных теорий от эмпирии. Эта независимость достаточна, чтобы обеспечить творческую свободу изобретения теоретических идей, но вместе с тем ограничена настолько, чтобы не допустить превращения теоретического творчества в игру ума, не связанную необходимостью сверяться с эмпирическими данными. И хотя Лакатос как-то сказал, что большинство ученых имеют такое же представление о том, что такое наука, как рыбы — о гидродинамике, здесь уместно привести замечательное описание научного познания, сделанное А. Эйнштейном [20, c.379]:

«В нашем стремлении понять реальность мы отчасти подобны человеку, который хочет понять механизм закрытых часов. Он видит циферблат и движущиеся стрелки, даже слышит тиканье, но он не имеет средств открыть их корпус. Если он остроумен, он может нарисовать себе некую картину механизма, которая отвечала бы всему, что он наблюдает, но он никогда не может быть уверен в том, что его картина единственная, которая могла бы объяснить его наблюдения. Он никогда не будет в состоянии сравнить свою картину с реальным механизмом, и он не может даже представить себе возможность или смысл такого сравнения. Но он, конечно, уверен в том, что по мере того как возрастает его знание, его картина реальности… будет объяснять все более широкий ряд его чувственных восприятий. Он может также верить в существование идеального предела знаний и в то, что человеческий разум приближает этот предел. Этот идеальный предел он может назвать объективной истиной».

Подход, описывающий конкуренцию программ (теорий, гипотез), порождает еще одну стратегию независимой проверки. При конструировании проверяющего эксперимента следует заранее придумать как можно большее количество возможных интерпретаций потенциальных результатов исследования. А результат эксперимента заранее планируется, как некий способ оценить, какая из возможных интерпретаций более соответствует фактам. Эксперимент, таким образом, верифицирует гипотезу исследователя тем, что отбрасывает другие возможные интерпретации опыта.

В такой идее, правда, содержится логическая проблема (она получила название парадокса подтверждения К. Гемпеля). Допустим, мы выбрали заведомо дурацкую гипотезу: Луна сделана из сыра. И пусть у нас есть конечный набор других гипотез о материале, из которого сделана Луна, – она, например, может быть сделана из хлеба, из ржавых велосипедов, из роз, из глины и пр. Тогда оказывается, что опытное доказательство того, что Луна не сделана из хлеба, является верификацией того, что Луна сделана из сыра. Но это же абсурдный результат! Парадокс, на наш взгляд, разрешается просто. Гипотезы надо не только проверять в независимом опыте, но и оценивать их с учетом всех остальных методологических требований. И, в том числе, требования верификации. Иначе говоря, не надо строить и проверять дурацкие гипотезы.

Любезный нашему сердцу читатель, внимательно просматривающий тексты этого раздела в журнале, наверное, заметил высказанный нами подход к демаркации научного знания: научным является знание, построенное в соответствии со всеми методологическими принципами. В преамбуле к разделу мы так и писали: методология науки формулирует те правила (или принципы), по которым ученые «играют» в науку. Но признавали в то же время, что эти принципы не являются жесткими алгоритмическими предписаниями. Поэтому, хотя никогда нельзя строго провести границу между наукой и не-наукой, подобное разграничение, тем не менее, возможно с почти стопроцентной надежностью. Выражаясь в более привычной для психолога форме, можно утверждать, что научное высказывание удается отличить от ненаучного с очень высоким уровнем достоверности.

Литература

1. Агасси Дж. Наука в движении. // Структура и развитие науки. М., 1978.
2. Аллахвердов В.М. Сознание как парадокс. СПб., 2000.
3. Аллахвердов В.М. Научное исследование как тривиализация обоснованной ахинеи. // Теория и методология психологии (под ред. А.Л. Журавлева, А.В. Юревича). М., 2007, с.174-194.
4. Андерсон Дж. Когнитивная психология. М., 2002.
5. Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М., 1987.
6. Грегори Р.Глаз и мозг. М., 1970.
7. Дарвин Ч. Избранные письма. М., 1950.
8. Клайн М. Математика. Утрата определенности. М., 1984.
9. Костюк В.Н. Методология научного исследования. Киев –Одесса, 1978.
10. Коффка К. Основы психического развития. М., 1998.
11. Лакатос И. Методология исследовательских программ. М., 2003.
12. Майерс Д. Социальная психология. Интенсивный курс. СПб., 2000.
13. Петровский В.А. Общая персонология: контуры и контекст. // Теория и методология психологии (под ред. А.Л. Журавлева, А.В. Юревича). М., 2007, с.376-395.
14. Пинкер С., Язык как инстинкт. М., 2004.
15. Поппер К. Логика научного исследования. М., 2004.
16. Поппер К. Предположения и опровержения. М., 2004.
17. Прибрам К. Языки мозга. М., 1975.
18. Пуанкаре А. О науке. М.,1983.
19. Уотсон Дж. Двойная спираль. М., 1969.
20. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. Т. 4. М., 1967.
21. Юревич А.В. Психология и методология. М., 2005.

[1] Э. Резерфорд с той же целью поделил все науки на физику и коллекционирование марок. Впрочем, сам Резерфорд при этом получил Нобелевскую премию по химии.

[2] Вот любопытный пример. В 1849 г. гадалка напророчествовала будущему императору Германии Вильгельму I, тогда еще прусскому принцу, что он станет императором в 1871 г. И объяснила, почему она назвала этот год: потому что 1849+(1+8+4+9) = 1871. На вопрос принца, долго ли он будет царствовать, она ответила: до 1888 г., потому что 1871+(1+8+7+1) = 1888. И предсказания оказались верными! Однако пророчества гадалки тем не менее не имеют ничего общего с наукой. А что они оправдались – это, может быть, редкое и любопытное случайное совпадение чисел. Впрочем, может быть, есть и другие объяснения этого.

[3] Логическая структура верификации выражается условно-категорическим умозаключением типа: «Если Т, то С; С истинно. Следовательно, Т истинно». Вывод здесь логически не оправдан, хотя истинность С в некоторой мере и подтверждает предположение, что утверждение Т истинно. Это и есть частичная верификация утверждения Т. Логическая структура фальсификации: «Если Т, то С; С ложно. Следовательно, Т ложно». В таком умозаключении вывод сделан логически верно, и тем самым утверждение Т однозначно фальсифицируется, т.е. оказывается ложным. А если фальсификация не удалась, т.е. не удалось установить ложность С, то можно построить умозаключение по схеме: «Если Т, то С; ложность С не доказана. Следовательно, ложность Т тоже не доказана». Это умозаключение представляет собою ослабленную верификацию предложения Т. Таким образом, в случае, когда некоторое следствие С проверяемой гипотезы Т не удается опровергнуть, это может служить аргументом в пользу гипотезы, хотя и весьма слабым аргументом.

[4] На наш взгляд, жесткое ядро любой крупной теории (научно-исследовательской программы) определяется выбором идеализированного объекта, а смена программы означает принятие другого идеализированного объекта.