 |
30. Бесенята и амурчики
|
|
|
|
Карась, хоть раз обманутый крючком,
Остережется зариться вторично.
Рюккерт
Настала Пепельная среда, [69] люди осеняли лоб крестом из пепла, природа тоже, казалось, разделяла их печаль и раскаяние. Солнце скрылось за темными тучами, словно под траурным вдовьим покровом. Все было окутано серостью, с неба будто падал пепел и устилал землю, деревья и кровли серым, угрюмым, давящим слоем — так Везувий когда-то засыпал прекрасные Помпеи. Тучи пепла кружились на горизонте; река и ручьи, казалось, полнились пеплом, и воздух пах дымом. И вечерние сумерки накатывали теперь, как море пепла, на просторы края, на леса и деревни; и серые, тяжелые, тоскливые волны этого моря проникали сквозь наглухо запертые окна в жилища — до самого глухого и дальнего уголка.
Сергей не поехал в Михайловку. В такие дни он любил быть один и подытоживать прожитое. За этими думами хозяина и застал вечер: Сергей с тлеющей сигарой сидел у камина, красный жар в котором начинал угасать. По его приятному лицу пробежала тень недовольства, когда вдруг послышался перезвон санных бубенцов, фырканье лошадей, и потом дверь в дом отворилась. Сергей даже не пошевелился, чтобы приветствовать непрошеного гостя; более того, он лишь слегка повернул голову, когда чья-то маленькая ладонь легла ему на плечо и перед ним предстала Зиновия, чьи волосы и меха запорошила серебристая морозная пыль.
— Добрый вечер, — раздался голос, похожий на звучание арфы.
— Это вы, Зиновия?
— Сдается, вы не особенно рады меня видеть.
— Что хорошего вы принесли?
— Вот две тысячи гульденов. — Она положила их на стол. — Я счастлива, что смогла принести их вам. Вы проявляете по отношению ко мне столько терпения, мне даже совестно.
|
|
|
Сергей не прикоснулся к деньгам и не произнес ни слова, он подошел к окну и выглянул на улицу.
— Что с вами? — спросила красивая женщина. — Вы не в духе или сердитесь на меня?
— И то и другое, — ответил Сергей. — Прекрасный союз, который должен был связать нас навеки, начинает разваливаться.
— Не по моей ли вине?
— А по чьей же еще?
— Не выставляйте мне такой большой счет за проделки, которыми я пыталась одурманить себя, чтобы забыться, — молвила Зиновия. — Вы действительно полагаете, что я нахожу вкус в той жизни, какую веду? Вы несправедливы ко мне и причиняете мне боль. Я пришла к вам как кающаяся с пепельным крестом на лбу, уставшая от света и пресытившаяся людьми, чтобы найти здесь немного успокоения, а вы так скверно ведете себя со мной.
— Вы не понимаете меня, Зиновия, или не хотите понять?
— Прежде всего, я хочу уютно расположиться, — ответила она, — а потом мы все обсудим. Предложите мне, пожалуйста, чашку чая.
Сергей, хотя и весьма неохотно, послушался. Когда он вернулся в комнату, Зиновия стояла у окна, и на ее темных ресницах дрожали жемчужины слез.
— Что с вами? — растерянно спросил он.
— Ничего, ничего.
— Я не хотел причинить вам боль, простите меня, ради Бога.
Зиновия протянула ему руку и приветливо улыбнулась сквозь влажную пелену, затем вытерла глаза, скинула шубу и попросила свою кацавейку. Сергей поспешил принести ее. Тем временем Зиновия развязала башлык и привела в порядок волосы. Облачившись с помощью Сергея в дорогой соболиный мех, она расположилась в кресле возле камина.
— Так, а теперь подсаживайтесь ко мне и выкладывайте начистоту, что вы против меня имеете.
— Я вовсе не собираюсь в чем-либо вас упрекать, — заговорил Сергей. — Вы такая же женщина, как и все другие, и это моя вина, что я посчитал вас исключением. Я почему-то вообразил, что вы будете довольны мужчиной, который вам друг, но не любит вас; что вы удовлетворитесь почитателем, который вас не боготворит, слугой, не превращенным вами в раба. Но любая женщина чувствует себя уязвленной, если мужчина рядом с ней сохраняет здравый рассудок. Она непременно хочет видеть его у своих ног…
|
|
|
— Вы правы, — перебила его Зиновия. — Я буду откровенна: вашей дружбы мне недостаточно.
— Вам хотелось бы сделать из меня своего раба.
— Нет, неправда.
— Именно так.
Зиновия посмотрела на него, прямо и честно.
— Вы сердитесь на меня за то, — чуть слышно произнесла она, — что я люблю вас.
— Вы меня не любите, — возразил Сергей. — Вам лишь невыносимо видеть меня свободным. С вами происходит то же, что с охотником, который изо дня в день наблюдает за скачущим зайцем и не может его подстрелить. В этом вся суть.
— Я с вами не кокетничаю, — ответила она с обезоружившей Сергея непосредственностью. — Вы вот уверены, что ведете себя благородно, но это не так. Что вы мне предлагаете? Содействие верного и честного поверенного, больше ничего. То, что вы мне даете, не делает меня счастливой, а я хотела бы быть счастлива. Или вы думаете, что я счастлива? Нет, вы даже так не думаете.
— Однако со стороны кажется, что вы счастливы.
— Вы столь серьезно воспринимаете безобидную игру, которую я веду?
— Тому, для кого это серьезно, не до игры.
Зашелестела портьера, Онисим принес чай и поставил лампу на маленький столик у окна. Он глядел мрачно и вздыхал, точно ржавый флюгер под порывами ветра.
— Прикажете еще чего-нибудь, барин? — раздосадованно спросил он.
Сергей отрицательно покачал головой. Старик удалился. Зиновия наполнила чашки и одну из них протянула Сергею.
— Дайте мне руку, — промолвила она затем. — Будьте снова добры ко мне.
— Я не держу на вас зла. — Сергей подал ей руку. — Я только осторожен, в отношениях с вами это не повредит.
— Обещаю вам впредь быть благоразумной, — заверила его Зиновия. — А теперь скажите, как вам понравился мой зверинец.
Сергей рассмеялся.
— Скажите-ка мне лучше, кто, собственно говоря, ваш поклонник — Феофан, Карол, Винтерлих или старший Менев?
— Они все в меня влюблены, — ответила Зиновия весело. — Но на каждого из них у меня свои виды. Винтерлих в моих планах — не более чем шахматная фигура; старший Менев — тайный рычаг моего правления; Феофана я держу, как обезьянку или попугая, для собственного удовольствия, что же касается Карола… за него я, вполне может статься, выйду замуж.
|
|
|
— Весьма умно, — заметил Сергей. — Однако, должен признаться, я вас не совсем понимаю.
— Что ж тут понимать, — продолжала она, насмешливо сверкая глазами, — точно так, как я предпочитаю добротное и мягкое кресло, я хочу, коль скоро не выйду замуж по любви, иметь удобного мужа.
— Тем не менее мне непонятен ваш выбор.
— Но я выбираю не по своему вкусу, а как женщина, оказавшаяся в безвыходном положении.
— Это вы-то, Зиновия? Для выбора у вас еще есть время.
— Кто знает?
Она встала и подошла к зеркалу. Ярко-красный бархат ее вечернего платья и соболиная кацавейка переливались мягким огнем, платье ниспадало до вышитых золотой ниткой туфелек, в темных же волосах вспыхивала, подобно пламени, бархатная красная лента. Зиновия невозмутимо полюбовалась собой и, похоже, осталась довольна.
— Разве я вам не нравлюсь? — спросила она с почти наивным лукавством, внезапно оборачиваясь к Сергею.
— Вы самая красивая женщина, какую мне довелось видеть во плоти, — с улыбкой произнес он. — Во всяком случае, мраморные дамы, которые могли бы с вами соперничать, не красивее вас.
— И вам непонятно, как я могу оказаться в безвыходном положении? — быстро спросила она. — Но какой мне прок от того, что я красива? Красота — мой рок. Меня постоянно находят красивой, но — не любят. Я порядком устала от этих побед, которые только унижают меня. Теперь вы понимаете?
— А Карол вас любит?
— Думаю, да.
— Я начинаю понимать вас и вместе с тем жалеть, — проговорил Сергей.
— В таком случае позвольте мне, пока в моей жизни не наступила Пепельная среда, пережить короткий карнавальный сон, — ответила Зиновия. — Наденьте маску: позвольте мне хоть на миг поверить, что вы меня любите.
— Я сужу о вас не по тому, что вы говорите и делаете, а по тому, что вы собой представляете. И поскольку в вашей натуре заключено нечто большое и благородное, я уважаю вас и никогда не сделаю своей игрушкой. Я, вероятно, и полюбил бы вас, если б не знал Натальи, ибо мужчина всегда хочет завоевать женщину, но вам-то любовь видится охотой, в которой охотник — вы.
|
|
|
— Стало быть, вы действительно любите Наталью?
— Да.
— Вздор! — Зиновия досадливо отмахнулась, и ее жест был очарователен.
Сергей рассмеялся.
— Смейтесь, смейтесь, вы еще не знаете моей власти.
Зиновия откинулась на спинку кресла и спрятала руки в подбитые мехом рукава. Сейчас, ярко освещенная лампой и камином, охваченная переливчатой игрой огненно-красного бархата, она была блистательно красива — как ядовитый гриб. Она медленно выпростала руки из золотистого собольего меха. Эти руки обладали немым, вкрадчивым красноречием. Забавляясь цветком, они говорили о весне сердца и изящной любовной игре; погружаясь в пышные волосы, рассказывали мрачные сказки о добрых феях, ласково зовущих русалках и неразрывных колдовских тенетах.
В это мгновение вокруг нее кружили бесенята и амурчики: танцевали на кончиках пальцев и из тонких луков ее бровей посылали вниз свои стрелы.
— Почему вы не смотрите на меня? — чуть слышно спросила она.
— Охотно смотрят на луну, — ответил он, — но не на солнце.
Зиновия встала, сонно потянулась и сверкнула глазами из-под полузакрытых век.
— Я, пожалуй, поеду, — сказала она.
Сергей отворил окно и позвал ее кучера.
|
|
|
