 |
Рождение сознания
|
|
|
|
III
Рождение сознания
Тщетно стали бы мы пытаться определить, что есть сознание или что есть знание. Да и к чему нам это, если мы уверены, что это понятно и так, без всяких определений? Но вот чего мы наверняка не знаем, хотя и должны были бы знать, так это природы того изначального, первичного сознания, которое, как целостная и развивающаяся субстанция, лежит в основе функционирования всякого организма. Местонахождением идеального сознания является наш мозг. Но идеальное сознание — это конечный результат работы сознания, готовый продукт. Основная же часть сознания лежит вне мозга. Эта остальная часть сознания и является источником жизненных «соков» человека. Впрочем, не только человека.
Мы ведь должны признать, что медуза или морская звезда тоже обладает своим собственным — пусть и своеобразным, но целостным — сознанием. А признав это, мы тотчас же оказываемся за стенами «замка» нашего идеального сознания, расположенного в мозгу, и попадаем в движущийся поток «сокового» сознания. Но не будем бросаться в другую крайность и удержимся от того, чтобы отправиться на самое дно «сознательной» жизни, к беспозвоночным и бактериям. Не любопытнее ли взглянуть на то, что делается поближе, прямо у подножия той скалы, где высится неприступный замок человеческого сознания?
Возьмем, к примеру, человеческий зародыш, пребывающий в утробе матери. Обладает ли плод сознанием? Видимо, должен обладать, ибо наделен способностью к независимому саморазвитию. В то же время его сознание не может быть идеальным и церебральным, ибо зарождение первичного сознания, то есть сознания на стадии утробного развития, предшествует первым признакам появления мозга. Тем не менее это уже целостное, индивидуальное сознание, имеющее свою собственную индивидуальную цель, обладающее своим собственным, индивидуальным ритмом развития. Где же центр, средоточие такого сознания? И каким образом оно может функционировать еще до того, как сформировалась нервная система? А оно ведь функционирует — функционирует постоянно и стабильно: оно само, словно невидимый паук, ткет паутину нервов и мозга.
|
|
|
Что это за паук? Где тот центр, откуда он начинает ткать свою паутину? Ибо хрупкий человеческий плод обязательно должен иметь центр сознания, причем такой центр должен быть в нем с самого начала, то есть с момента оплодотворения яйцеклетки. Именно эта яйцеклетка является первичной и центральной, и она останется таковой на протяжении всей долгой жизни других бесчисленных клеток, составляющих любой индивидуальный организм, — останется источником и ключом живого, изначального бессознательного. И в последний миг жизни, так же как и в первый миг зачатия, первичная клетка остается креативно-созидательным центром, центром жизни — как сознательной, так и бессознательно-органической.
Где же в развитом плоде следует искать этот креативно-созидательный центр? Может быть, в мозге или в сердце? Но здравый смысл нам подсказывает, а наука подтверждает, что этот центр находится где-то в глубине, за пупком. Именно там, вне всякого сомнения, находится этот первичный центр, основу которого и составляет самая первая клетка организма — оплодотворенная яйцеклетка. У любого существа, вынашиваемого в материнской утробе, этот центр находится за пупком. Здесь он был изначально, пребывая в таинственной связи с внешним миром. Надежно связанный с организмом матери, он в то же время выполняет свою собственную работу, пропуская через себя животворящий поток крови. Связанный с системой кровообращения матери, он постепенно сплетает паутину собственных кровеносных сосудов, формируя свое собственное тело как вместилище своего сознания. И все это время между этим центром, этим сгустком жизни, и огромным внешним миром существует совершенная связь. На допущении этой связи астрологи построили свою науку задолго до того, как рассудочное, рациональное сознание присвоило себе все прерогативы знания.
|
|
|
Плод не обладает личностным сознанием. Впрочем, что такое, по своему происхождению, понятие личности, как не тот же самый идеал? Но зато плод, несомненно, обладает индивидуальным сознанием. Начиная с возникновения первой клетки, этого организующего центра всей его деятельности, он становится существом целостным и единственным в своем роде. Этот центр радикально отличает его от всего окружающего мира, с него он начинает свое автономное развитие. Деятельность этого центра закладывает основание индивида как целого и косвенно вовлекает в себя деятельность всей Вселенной. Ибо вся эта установившаяся, основанная на причинно-следственных связях Вселенная, целый космос, угаснет и распадется, если не будет постоянно подпитываться и обновляться в центре творческой жизнедеятельности индивидуальных творений.
Но если этот центр находит себе постоянное место в первой, оплодотворенной, клетке, у него должно быть свое место и в развитом плоде, а впоследствии и во взрослом индивиде. Где же его местонахождение у еще не родившегося ребенка? Ответ не вызывает сомнения — там, где плод соединяется с пуповиной. А у взрослого? Да все там же, в области пупка. Этот эмоциональный первичный центр залегает где-то в основании солнечного сплетения нервных узлов.
Не претендуя на терминологическую точность, мы хотим лишь указать на некую научную ошибку. Почему бы не предположить, что центр первичного, конструктивного сознания у всех млекопитающих находится вовсе не там, где его обычно ищут ученые, а в центральной части брюшной полости, в районе пупка или важного нервного центра, называемого солнечным сплетением? Откуда мы это знаем? Мы это просто чувствуем точно так же, как чувствуем голод, любовь или ненависть. А уж на основании подспудного знания человека о том, что представляет собою он сам, наука может искать материал для анализа, подвергая критической оценке это знание, доказывая его истинность или ложность.
|
|
|
Всем нам приходилось держать на руках новорожденного или хотя бы грудного младенца, и мы не могли не обратить внимания на разницу ощущений от прикосновения к маленькому, круглому и упругому животу малыша и к его маленькой, круглой и мягкой голове. По этим ощущениям мы могли судить о том, где просто мякоть, а где настоящая жизнь. Все мы видели слепых щенков или слепых котят и слышали, как они пищат. Но откуда берется этот писк? Что это — некие диктуемые мозговой деятельностью восклицания? Нет, это чревовещание: звук исходит из желудка. Там находится центр бодрствования. Посредством писка этих неуклюжих новорожденных существ заявляет о себе их первое, зародившееся еще в плоде сознание. Это не что иное, как бессознательное, обращающееся к нам прямо из того важнейшего брюшного центра, где и у человека располагается его предсознательный «ум».
Здесь, по телу пупка, происходит разрыв новорожденного существа с субстанцией, давшей ему жизнь, здесь впервые разрывается связь. Здесь шрам, как раскрывшийся бутон, навсегда останется напоминанием о боли и первом расцвете индивидуальности. Здесь отметина нашего одиночества во Вселенной, клеймо и печать нашей свободы, нашего совершенства и нашей неповторимости. Отсюда сравнение пупка с лотосом. Отсюда мистический ритуал созерцания собственного пупка. В этом ритуале высший ум полностью растворяется в низшем и первоначальном сознании: последнее сознание возвращается к первому.
Каждая мать понимает это лучше любого философа. Она знает, что такое этот разрыв, знает, что он навсегда разъединяет ее и рожденное ею дитя, давая ему возможность жить своей собственной, отдельной и свободной жизнью. Знает чудную, трепетную розу пупка, нервно содрогающуюся, так что кажется, будто она наделена чувствами и сознанием; знает, как больно этой розе и как она плачет, тоскуя по прежней, разорванной связи, и в то же время смеется, ликуя от ощущения органической полноты своей отдельности и индивидуальной свободы.
|
|
|
Большое солнечное сплетение симпатической нервной системы — это мощный и активный физиологический центр новорожденного. Этим центром младенец вновь тянется к матери, криками и плачем моля об исцелении свежей раны, о восстановлении прежнего их единения. Этим центром направляется его рот, слепо тыкающийся повсюду в поисках материнской груди. Как же он сможет ее найти — еще ничего не видя, ничего не понимая?.. Но не требуются тут ни зрение, ни разум. Помещающееся в брюшной полости великое предсознание посылает младенцу опережающий сигнал — и его, как магнит, с силой притягивает к себе материнская грудь, словно излучающая живой магнетизм.
Приникая к материнской груди, младенец до какой-то степени восстанавливает прежнюю связь с телом матери. Этот удивительный процесс возвращения к прежнему органическому единству — в дородовое состояние — в то же время есть и стимулирование, питательное поддержание новой индивидуальности. Ребенок испытывает глубокое удовлетворение от проявления силы своей собственной, новой воли. Он теперь живет и действует по законам своего собственного космоса, управляемого им из своего собственного, индивидуального центра, но при этом все еще не теряет связи с соседним космосом — материнским телом.
Теплый, животворный поток вновь устремляется из материнского тела в ноющую брюшную полость ребенка, недавно отделенного от матери. Развитие жизни невозможно без этих разрывов, отделений, катастроф: боль — спутница не только смерти, но и жизни. Быть может, нам недостает мужества и в дальнейшем нашем существовании переживать эти животворящие боли? Если бы мы могли вырваться из привычных пут разума и прислушаться к нашему бессознательному разуму, мы обрели бы это мужество с лихвой. Просто мы засиделись в материнской утробе рассудочности.
Великий магнетически-динамический центр нашего первосознания мощно действует в солнечном сплетении. Это им ребенок познаёт новый для него мир в самом начале жизни, когда умом он еще ничего познать не может. У него нет еще зрения, почти нет ощущений и уж вовсе нет никакого мышления. Нам кажется, что у него нет никакой связи с внешним миром; в глазах у него абсолютная тьма, густая, как протоплазма. Но он сознает и чувствует животом — настолько четко и ясно, что это иногда вызывает у нас ужас и чуть ли не раздражение. Точно так же мать нутром своим знает свое дитя — как ни за что и никогда не могла бы знать его головой. Ведь он не может ни мыслить, ни говорить — он может только чревовещать. Но в ответ на это чревовещание из нервного центра матери, из ее солнечного сплетения, исходит прямая, самопроизвольная эманация, посредством которой происходит ее непосредственное общение с нервным центром младенца, что пульсирует в его животе. Так совершается взаимный обмен знаниями, неизрекаемыми знаниями, знаниями в чистом виде, которые, будь они переданы в ином виде, будь опосредствованы и разбавлены любыми иными средствами выражения, бесконечно много потеряли бы и в целостности, и в полноте.
|
|
|
Взаимообмен этот — словно нежное, мягко струящееся, творящее электричество, текущее между великими нервными центрами матери и ребенка. Электричество Вселенной — губительная сила, но живое электричество общения — сила творческая, созидающая. Оно циркулирует между двумя полюсами эмоционального бессознательного двух теперь уже отдельных друг от друга существ, в каждом из них устанавливая первосознание — святой, всеобъемлющий, главнейший поток нашего сознания.
Но есть здесь и другая сторона медали. Эманация между матерью и младенцем несет в себе не одно лишь нежное единение. Она еще способствует и постоянному расширению ранее наметившегося между ними разлома. Поражает богатством оттенков и форм их общение — и в то же время неуклонно увеличивается между ними разобщенность. Если б мы только могли уяснить себе, что эти два процесса должны на протяжении нашей жизни всегда идти рука об руку — и в любви, и в творчестве! Ибо конечная цель человеческого существования заключается в совершенствовании каждой отдельно взятой индивидуальности, единственной в своем роде и неповторимой, а это невозможно без совершенной гармонии между любящими друг друга личностями — носителями этой индивидуальности. Такая гармония, в свою очередь, невозможна без определенной толики одиночества каждого из них, уравновешенного одиночеством другого.
Так же и младенец: находясь в полном единении с матерью, он в то же время нащупывает пути к отдельному, одинокому, независимому существованию. Один процесс — единение — не может протекать без другого — все более углубляющегося разобщения. Новорожденное дитя поначалу испытывает влечение к первичному истоку, льнет к нему и без него обходиться не может. Кажется, что у него пока еще функционирует только тот нервный центр, который побуждает его к единению, к полной близости с матерью. Младенец плачет от страшащего его одиночества, он протестует против разорванной связи. Он радостен и покоен лишь тогда, когда его допускают к груди: тогда он чувствует себя почти так, как будто вернулся назад в утробу.
Почти, но не совсем, ибо даже в эти моменты он все больше ощущает свою новую природу и силу. Вот он безмятежно сосет материнскую грудь — и вдруг отстраняется, отодвигается: чего-то ждет. Что случилось? Его что-то насторожило? Нет, просто включился другой его центр. Младенец отпрянул, весь напрягся. Может быть, это газы? Болит живот? Вовсе нет. Вслушайтесь, как в такие моменты он кричит. Ушами мы слышим больше, чем видим глазами. Это первый крик его эго. Утверждение своей индивидуальности. Крик бунта против неразрывных связей, бунта против единства. В этом крике бурное желание отстраниться от матери — отстраниться от всех и вся. В нем непокорство, упрямое всеотрицание, взрыв темперамента. Что ж, после столь тесного единения с матерью в период утробного развития нужно ли удивляться этим вспышкам ярости у ребенка, этому стремлению к разделению? Криком младенец заявляет об избавлении от плена утробы, он бьется в слепом порыве к свободе, к отдельному, всеотстраняющему, независимому существованию.
И это вполне естественно: и протестующий плач, и даже припадки гнева, — ибо новорожденный стремится вырваться из связывающих его пут, добиться для себя независимости и свободы. Но порывы эти и припадки способны вывести из себя даже мать. Они ее раздражают, хотя, возможно, и не так сильно, как окружающих. Ведь ничто не оказывает столь сильного и прямого воздействия на великое изначальное сплетение нервных центров, как крик младенца, этот слепой, смутный крик о разрыве связей. Сплошная игра на нервах! Никто не может остаться спокойным — всем кажется, будто вдруг резко наэлектризовалась атмосфера. Мать, быть может, менее всех подвержена этой электризации, ибо в ней самой содержится равный по величине и противоположный по знаку заряд такого электричества. Но и в ней тоже неизбежно, хотя и в гораздо меньшей степени, возникают гнев и раздражение.
Что до самого новорожденного, то весь этот его порыв, все его усилия, направленные на высвобождение из пут зависимости от окружающего его внешнего мира, носят еще совершенно слепой, почти механический характер. Они направлены на одну только мать, хотя затрагивают и других. Активные центры обратной связи содрогаются от раздражающего воздействия окружающей среды. Что это за центры? На этот раз речь идет не о первичном «сознании» в солнечном сплетении, но о связанной с ним бессознательной воле в другом нервном узле. Этим узлом является поясничный ганглий[48], относящийся к спинной нервной системе и играющий роль другого полюса первичной психической деятельности человеческого индивида. Между ним и солнечным сплетением возникает ток нервного напряжения. Когда младенец надрывается от плача, он из своего поясничного ганглия посылает во внешний мир бурные волны раздражения, непокорности и тревоги, а в тот момент, когда напрягается его спина, она приобретает удивительную для такого крошечного существа силу и мощь. В его поясничном ганглии начинает активно вибрировать бессознательное начало, чья деятельность направлена теперь на разрыв и разобщение. Происходит поляризация матери и ребенка, и оба они подвергаются действию аффекта. Правда, мать, как правило, настолько уверена, что ребенок принадлежит ей всецело и полностью, что поначалу не реагирует на его крики. Но он продолжает кричать и кричит до тех пор, пока не вызывает у матери ответную реакцию — раздражение. Ее гнев быстро нарастает, затем следует вспышка — гром и молния. Разражается настоящая буря, и совершается в чистом виде разрыв. После этого оба обречены на свое собственное, индивидуальное существование, оба концентрируются на своем собственном «я», все более совершенствуемом и все более отделяющемся от другого.
Отсюда возникает и дуализм, раздвоенность в первичном сознании младенца. Теплый розовый живот, подрагивающий в доверчивом и радостном смехе, — и в то же время непокорно напряженная спина. Отбиваясь и сопротивляясь, дитя ищет независимости. Напряженная спина дает ему ощущение своего частного, отдельного, неприкосновенного существования. Отныне он не допустит никаких посягательств на свою самостоятельность. В нем пробудилась гордость и потребность в самоутверждении. Ему уже знакомо антагонистическое чувство свободы. Ласки матери, ранее принимавшиеся без сопротивления, теперь решительно отвергаются. Непокорное, своенравное дитя находится под властью импульсов слепой воли, исходящих из поясничного ганглия.
Своенравничает дитя — проявляет свой нрав и мать: иногда — чтоб силой удержать упрямое дитя, а иногда — чтобы его оттолкнуть (так кобыла может лягнуть своего повзрослевшего жеребенка). Вступает в действие центр бессознательной воли. Рождаясь в недрах поясничного ганглия матери, этот поток негативизма устремляется к только что пробужденному соответствующему центру ребенка, вызывая взаимное отталкивание двух уже установившихся индивидуальностей. Все идет нормально до тех пор, пока оба эти противоположно заряженных потока равны по силе. Но в случае, если один из потоков не встречает ответной реакции, эта сила может стать разрушительной. Мать, у которой центр отталкивания недостаточно развит, слишком много нянчится со своим ребенком и тем самым подавляет его волю. Если ему искусственно навязывать одну и ту же бесконфликтную гармонию взаимоотношений, он может вырасти слабовольным и болезненным.
Итак, необходима полярность динамического сознания — с самого начала жизненного пути. Между полюсами возникают и взаимодействуют два потока сознания, способствующие становлению и развитию индивидуального бытия. Нежное единение — жесткое противостояние. Никакое творческое развитие невозможно без этой полярности, без этой двойственной циркуляции противоположно направленных, спонтанных, ничем не регулируемых потоков. Без существования этих потоков жизнь попросту невозможна. Первичное бессознательное постоянно пульсирует между обоими полюсами: любовь и ярость, притяжение и отталкивание, прием пиши и ее вывод из организма. Что толку выдумывать «идеал» поведения? Кто может выпрямить пути бессознательного[49]? Нам следует понять, что мы не можем, даже с самыми лучшими намерениями, становиться на пути нашего бессознательного: такая наша попытка повлекла бы за собой смертельную угрозу для потока жизни всех тех, кто с нами связан. Нарушая нормальное функционирование одного полюса, мы тем самым нарушаем и нормальное функционирование другого. И здесь возникает еще один жизненно важный аспект — чисто нравственный.
|
|
|
