Октябрьская революция и историческая наука

Г.Д.Алексеева

Революция 1917 года, начавшаяся с свержения самодержавия и завершившаяся приходом к власти большевиков, не была исклю­чением из общего исторического процесса европейского континен­та, с его революционными потрясениями, характерными для пере­ходов от одного типа общества к другому. Напротив, она многое по­вторила в своем развитии из истории европейских стран — Анг­лии, Франции, Германии, переживших буржуазно-демократичес­кие революции в более ранние эпохи. Российская революция про­должала и развивала традиции европейских стран в новых истори­ческих условиях, характерных для начала XX века. Это можно про­следить на различных процессах и фактах 1917 г.: острая борьба между представителями различных идейных направлений и поли­тических группировок (в XX веке она приобрела форму борьбы по­литических партий), непримиримая классовая борьба, переросшая в гражданскую войну, участие в революционном процессе широ­ких народных масс, плебейских слоев и использование их револю­ционного потенциала и социальной активности различными пар­тиями и лидерами с целью решения своих политических задач.

Октябрьская революция положила начало изменению всех сто­рон общества: его экономических и социальных основ, государствен­ных форм, идеологической системы. Началось освобождение обще­ства от средневекового религиозного сознания. На развалинах ста­рых общественных структур стали формироваться новые представ­ления о прошлом, настоящем и будущем России, включая историче­скую науку и историческое сознание различных слоев общества.

Такой путь прошли все революции прошлого, а Россия лишь повторила и еще раз подтвердила свое существование в рамках ми­ровой истории при наличии географических, экономических, соци­альных и национальных особенностей.

Под влиянием событий Первой мировой войны и 1917 года на­чался необратимый процесс распада сознания всех слоев общества

14

Г.Д.Алексеева

Октябрьская революция и историческая наука

15

 

 

и прежде всего господствовавшей ранее идеологии с ее официаль­ной государственной доктриной, с важнейшими постулатами — пра­вославием, самодержавием, народностью.

Крах существовавшей ранее идеологии, господствовавших в обществе представлений, социальных иллюзий, тесно связанных с монархическим и религиозным сознанием, потеря уверенности в будущем, — у одних, и обретение надежды на изменение к лучше­му после революционных потрясений, у других — это свойственно всем революциям прошлого, включая Февральскую и Октябрьскую революции 1917 г. в России.

Как и в другие исторические эпохи, связанные с кризисом всех социальных структур, в России бурно развивался процесс от­чуждения личности от традиционных форм духовного, интеллек­туального, культурного, религиозного, идеологического существо­вания, имевшего национальные, исторические, свойственные XX веку особенности.

В сознании различных социальных слоев, подверженных не­одинаковой степени влияния официальной, государственной идео­логии, произошел революционный взрыв, охвативший и такую об­ласть, как историческое сознание. Эти процессы протекали в созна­нии всех социальных слоев Российского общества, однако особенно сильно они проявились в интеллигентской среде, частью которой были историки. Они оказались в пучине революционного водоворо­та, обуреваемые множеством проблем и забот, которые требовали определенных ответов, и как тогда казалось, от них зависело буду­щее России, науки, личности. В этот сложный процесс крушения старых представлений включалось социальное, гражданское, про­фессиональное, историческое осмысление свершившихся событий.

Русская интеллигенция с ее вечными вопросами: кто виноват? и что делать? — особенно тяжело переживала этот духовный кри­зис. Главные усилия направлялись на поиск объяснений происхо­дивших событий, обретение новых жизненных ориентиров, указы­вавших путь к стабильности в стране, вселявших психологию уве­ренности в будущем, без чего ни один человек, а тем более интел­лигенция, не могут существовать. Активное участие в протекав­ших в те годы процессах принимали историки, и это было естест­венным явлением, характерным для всех переломных, кризисных эпох в истории общества.

В советской историографической литературе прошлых лет по­ведение историков старой школы нередко оценивалось как стрем­ление сохранить буржуазно-помещичий режим, свое привилегиро­ванное положение в обществе и науке, как боязнь коренных пере­мен, лишавших их уверенности в будущем. В этих оценках, как пра­вило, отсутствовала другая важная черта, связанная с поиском ста­бильных социально-политических, гражданских, профессиональ-

ных позиций, потерянных в условиях глубочайшего идеологиче­ского кризиса, острой классовой борьбы, смены политических ре­жимов, появления новых идеологем. Многие идеи тех лет были не­приемлемы для историков старой школы, сформировавшихся как личности и специалисты в иных условиях. Они не укладывались в рамки традиционных представлений о прогрессе, государственной власти, роли различных факторов в истории. Об этом неоднократ­но писали и говорили в своих лекциях перед аудиторией такие ис­торики, как Р.Ю.Виппер, Н.И.Кареев, Е.В.Тарле и др.¹

Следует сказать, что историки России, принадлежавшие к офи­циальному, то есть поддерживаемому государством, направлению (М.К.Любавский, М.М.Богословский, С.Ф.Платонов, А.СЛаппо-Да-нилевский и др) были, как правило, монархистами, державника­ми, патриотами, апологетами традиционного и эволюционного ти­па развития, абсолютизировавшими исторические особенности России в ее прошлом, настоящем и будущем. Они были далеки от понимания глобального кризиса всей российской системы, а тем более путей выхода из него. Их устремления были направлены, главным образом, на поиск причин и виновников социальной ката­строфы, "великого бедствия", свидетелями и участниками которого помимо своей воли они стали в 1914, а затем в 1917 гг. Об этом сви­детельствуют многочисленные выступления историков в первые послереволюционные годы, заявления об отношении к происходив­шим в России событиям, их понимание связи с предшествующими революции процессами. Так, профессор истории Московского уни­верситета М.КЛюбавский писал в Петроград в декабре 1917 г. исто­рику С.Ф.Платонову: "Считаю, что все происходящее — есть кара Божия нашей буржуазии и интеллигенции, — буржуазии — за то, что временем войны воспользовались для наживы, интеллигенции — за ее легкомыслие, с которым она расшатывала институт монар­хии, смешивая его с личностью монарха. Думаю, что народу при­дется расплачиваться за то, что остался таким же самым, каким был в XVIII веке, с тою же "небогобоязливою натурой", о которой говорит Котошихин"².

Это была весьма распространенная точка зрения консерватив­ных групп интеллигенции, защищавших позиции сохранения мо­нархии в ее низменном виде, считая виновником всех российских бед правящие верхи, бездарное окружение царя.

Представители более левых групп интеллигенции, в том чис­ле и историки, усматривали причины событий 1917 г. лишь в пове­дении и действиях русской революционной интеллигенции, кото­рая своими непродуманными действиями подрывала устои старо­го режима, и стала главной виновницей свершившейся в России катастрофы: гибели государства, падения престижа власти, распа­да империи, национальных форм культуры, бытия, сознания.³

16

Г.Д.Алексеева

Под влиянием революционных потрясений 1917 г. наблюда­лась реанимация старых народнических и появления новых соци­альных утопий. Особенно ярко это проявилось в мессианской идее народнических авторов, оценивавших Октябрь как начало миро­вой аграрной революции народов Востока, которая якобы может получить свое дальнейшее развитие в Индии и Китае. В этом про­цессе России отводилась роль спасительницы мира от войн, рабст­ва, эксплуатации, бесправия, социальной несправедливостиЗ. Про­возглашалось создание мира новых духовных и социальных ценно­стей, в котором главная роль отводилась народу, его творческим способностям и возможностям. Эта народническая доктрина сопро­вождалась поисками корней и истоков в прошлом, а историки это­го направления обращались к истории крестьянской общины, коо­перации, к истории русской и западноевропейской утопической теории социализма, к изучению массового крестьянского движе­ния⁴. Так история органически вплеталась в концепции коопера­тивного, крестьянского, аграрного социализма, который был весь­ма широко распространен в России с ее крестьянским составом на­селения и общинными традициями.

Вопросы прошлого, настоящего и будущего в той или иной форме возникали перед историками всех направлений и школ, од­нако реализовывались они не в теоретических разработках и поли­тических доктринах, вообще несвойственных историкам России, а в практической деятельности: в выступлениях в прессе, перед ауди­торией, с экскурсами в прошлое, позволявшими якобы понять на­стоящее и предвидеть будущее России.

Следует отметить, что в отличие от современных историков, ученые начала века смогли более глубоко и критичнее оценить свои занятия историей, распространенные тогда принципы и под­ходы. Признавая, что их профессиональная деятельность развива­ется в условиях глубочайшего социального и интеллектуального кризиса, они оценивали состояние науки с учетом ее прошлого, с пониманием необходимости выхода из этого кризиса. Так, Е.В.Тар-ле, уже известный в те годы исследователь, отмечал, что поколени­ям, переживающим катаклизмы "свойственно именно стремление даже не рассказывать, а доказывать и обманывать себя мыслью, будто они хотят беспристрастно выяснить причины происшедше­го, когда на самом деле они либо по прокурорски ищут корней и путей преступления, либо по адвокатски хотят возвеличить под­виг"⁵.

В условиях глубочайшего интеллектуального и идеологиче­ского кризиса с особой остротой встали перед обществом сложней­шие проблемы, которые современники не всегда достаточно полно способны осознать и адекватно общественным потребностям их ре­шать. Так, к середине XX века, ученые осознали "сколь жизненно

 

17

Октябрьская революция и историческая наука

важной является идеология для функционирования любого обще­ства"⁶ Тогда же, в начале века, идеологический процесс развивался во многом стихийно, без глубокого осмысления и понимания ха­рактера происходивших изменений в сфере сознания⁷.

В образовавшемся провале в идеологии и сознании российско­го общества концепции историков и философов старой школы о крахе культуры и науки, хаосе и трагедии, развале российской им­перии, гибели России не могли стать основой для выхода из кризи­са и возрождения. Этот вакуум в общественном сознании интелли­генции, особенно ее левого крыла, стал быстро и умело заполнять­ся марксистами различных направлений — меньшевиками, троц­кистами, плехановцами, большевиками, левыми народниками, пе­реходившими на позиции марксизма. Социалистические идеи раз­личного толка широко распространялись и активно внедрялись в сознание различных социальных слоев, они прорастали на почве, подготовленной дореволюционной историей России и событиями 1914-1917 гг. В острую идейную борьбу по вопросам революции, классовой борьбы, политического противостояния различных со­циальных сил, будущего России и ее народа включались историки всех направлений, однако особенно активны были те из них, кото­рые принадлежали к крайне левому крылу интеллигенции — марк­систы, народники, а также левые кадеты, и именно они стали ини­циаторами переосмысления истории, поиска новых позиций и под­ходов в изучении всемирной истории⁸.

Следует сказать, что в официальной историографии дорево­люционной России существовал запрет на изучение большой груп­пы проблем, тесно связанных с классовой борьбой, движениями широких народных масс, историей общественной мысли, особенно революционно-демократического и левонароднического направле­ний, историей анархизма, политических партий и их деятельности в начале XX века⁹. А между тем потребность в познании этих стра­ниц отечественной истории была весьма значительна. Об этом сви­детельствуют многочисленные факты, а также литература по на­званной проблематике, начавшая выходить уже в 1917-1920 гг.

Сразу же после Февральской революции группа петроградских историков из университета и Академии наук выступила с инициа­тивой создания Музея русского освободительного движения¹⁰. По­добного музея, занимающегося изучением и распространением знаний о русском освободительном движении, в царской России не было.

В проектах и сочинениях первых послереволюционных лет обозначились самые различные проблемы, свидетельствовавшие о пробуждении интереса к истории России, особенно к таким ее пе­риодам, как Смута начала XVII века, массовые крестьянские дви­жения, революции в Европе, история общественной мысли. Автора-

2-541

18

Г.Д.Алексеева

Октябрьская революция и историческая наука

19

 

ми публиковавшихся статей и брошюр были представители раз­личных идейных лагерей, однако особенно активными были исто­рики марксистского направления. Именно они после Октября 1917 года стали во главе процесса разрушения старых традиций изуче­ния истории, поиска новых путей понимания и освещения прошло­го России. Это был естественный процесс обновления историческо­го сознания и исторической памяти, свойственный всем революци­онным и кризисным периодам развития общества.

События 1917 г. дали мощный толчок разрушению стереоти­пов во всех областях общественного сознания, идеологии, культу­ры, науки. Одним из важных элементов этого процесса стал раз­рыв с традиционными представлениями о науке и ее роли в жизни общества, сложившимися ранее и господствовавшими в конце XIX — начале XX вв.

Как известно, идеи служения обществу, народу, науке — это понятия в духовной жизни России, как и других стран, нередко но­сили абстрактный и даже спекулятивный характер. Постепенно они стали заменяться новыми представлениями, быстро вытесняя популярные ранее идеи о служении царю, Отечеству, Богу, кото­рые быстро уходили в прошлое. Видную роль в этом процессе фор­мирования новой концепции науки и ее роли в послеоктябрьской России играли политические деятели большевистской партии и со­ветского государства: В.И.Ленин, Л.Троцкий, Н.Бухарин, А.Луна­чарский, влияя своими выступлениями по вопросам культуры и науки, понимания ее места в обществе, участия ученых в идеологи­ческом и культурном процессе, в формировании принципов управ­ления научным прогрессом, роли коммунистической партии и го­сударства. Существенное значение для науки России и ее будущего приобретали такие вопросы, как цель науки в новых социальных условиях, гражданские и политические позиции ученых, их соци­альная, философская и политическая ориентация. Появилось новое объяснение функций науки, критериев оценки творческой деятель­ности ученых, научных коллективов и результатов их работы, влияния науки на культуру, массовое общественное сознание, идео­логию, историческую память народа. Все эти идеи формировались под воздействием марксистской концепции общественного разви­тия, которая была провозглашена теоретической основой самой ис­торической науки и концепции ее эволюции в условиях нового со­циального режима. Особенно заметно на этот процесс создания но­вой концепции науки истории и ее роли влияли такие историки-про­фессионалы марксистского направления, как М.Н.Покровский, Н.МЛу-кин. М.С.Ольминский, В.И.Невский, В.А.Быстрянский, Н.Н.Бату­рин, М.Н.Лядов, которые стали лидерами и руководителями мар­ксистского направления в исторической науке в первые послерево­люционные годы¹¹.

В сложном процессе перестройки науки, изменения ее идейно-теоретических основ и методологической базы были свои харак­терные особенности, которые зависели от специфических условий и того варианта интерпретации марксизма, который утверждался в русской науке после 1917 г.

Как известно, в работах К.Маркса и Ф.Энгельса проблемы раз­вития науки после победы социалистической революции решались достаточно абстрактно. Созданная ими модель включала ряд ха­рактерных черт, среди которых главное место занимали: свобод­ное развитие науки и ее воздействие на все стороны существования общества, освобождение личности ученого от пут, мешающих раз­витию его творчества и науки в капиталистическом обществе, по­вышение общественного престижа науки и деятельности научных работников, широкое распространение научных знаний и их опре­деляющее влияние на формирование мировоззрения личности, вы­теснение религиозных и других предрассудков из сознания челове­ка¹². Для теоретиков марксизма социализм представлялся первой в истории человечества общественной системой, все функционирова­ние которой строится на базе науки, ее достижений.

Однако в формировании новой концепции науки в послерево­люционной России на первое место выдвигались идеи не развития науки на базе лучших достижений мировой и национальной науч­ной мысли, а подчинение науки социальной практике — строи­тельству социализма. Главное место в этой доктрине заняла идея демократизации науки, всех направлений и форм ее существова­ния. Путем группы намечавшихся мер наука должна была превра­титься из элитной, поскольку такой она была во всем мире, как и в дореволюционной России, в явление массовой культуры, доступ­ной всем слоям населения и в первую очередь рабочему классу. В этом подходе четко просматривается влияние идей А.Богданова и Пролеткульта, с которыми партия и Ленин боролись весьма актив­но, противопоставляя богдановской концепции независимого, сво­бодного развития культуры и науки, концепцию подчинения их го­сударству, активно влияющему на все стороны культурного и на­учного прогресса.

Следует иметь в виду и то обстоятельство, что проблема демо­кратизации науки после 1917 г. формулировалась в лозунговой фор­ме, в призывах: превратить знания, достижения науки в достояние широких трудящихся масс. С этого времени становятся особенно популярными слова Ленина о превращении науки из средства уг­нетения трудящихся в орудие борьбы за социализм, "союз науки и труда", соединение "победоносной пролетарской революции с бур­жуазной культурой, с буржуазной наукой". Ленин писал о центра­лизованной мощи пролетариата, "опирающегося на все завоевания культуры, науки и техники капитализма" и в то же время он дока-

20

Г.Д.Алексеева

Октябрьская революция и историческая наука

21

 

 

зывал, что научно-технические знания в прошлом якобы служили только обогащению кучки людей, денежному мешку¹⁴.

Как известно, лозунговый тип мышления особенно заметно распространяется в кризисные периоды общества, в обстановке обострения социальных и политических конфликтов, включения широких масс в политические акции различного характера. Сам Ленин неоднократно указывал на преобладание в сознании тех лет абстрактных и лозунговых форм, оторванных от конкретной ситуа­ции и практических задач¹⁵. Однако и сам он не смог избежать по­добных форм обращения. Они включались в сознание и активно функционировали в качестве идеологем, не наполненных реаль­ным содержанием. Если для решения политических задач подоб­ный тип реакции был естественным и нормальным явлением, то в области науки и культуры эти идеи постепенно превращались в опасные формулы, лишенные глубокого научного обоснования и содержания. Постепенно они становились элементами формиро­вавшейся идеологической системы, влиявшей на политику правя­щей элиты в области науки, культуры, искусства и образования. И что особенно опасно: они включались в концепции развития науки послеоктябрьского периода, а затем стали идейной основой истори­ческих трудов, посвященных проблемам культуры, науки и образо­вания. Об этом свидетельствует вся литература, выходившая в 30-80-е гг.- в России по истории XX века.

В концепциях науки, руководства ее развитием, целевых уста­новках большевистских лидеров первых послереволюционных лет, а затем и позднее, отсутствовал глубокий анализ состояния науки, факторов, воздействующих на нее, возможности и потребности раз­вития науки и российского общества, уровень подготовки научных и популяризаторских кадров, способность широких масс населе­ния усваивать достижения научной мысли при том уровне грамот­ности, который существовал в России в начале XX в. Из политиче­ских лозунгов и партийных директив тех лет идеи о борьбе за но­вое общество, о роли науки и ее влиянии переносились в концеп­цию развития науки. История стала той областью знания, где эти установки партийной элиты внедрялись и распространялись осо­бенно интенсивно, подчиняя постепенно понимание роли науки, процессов ее развития, не получению нового научного знания, а об­служиванию пропаганды и агитации. Так под влиянием политиче­ских и идеологических факторов история стала постепенно превра­щаться в инструмент воздействия на массовое общественное созна­ние, а ее задачи и весь процесс развития науки стал подчиняться идеологии и политике партии в ущерб ее свободному и всесторон­нему развитию, которое провозглашалось марксистской доктри­ной еще задолго до победы социалистической революции в России. Ведущую роль в новой концепции науки, формировавшейся после 1917 г., стала играть идея служения народу (позднее она

функционировала в виде служения ученых коммунистической пар­тии и советскому государству), его просвещению и воспитанию, ус­воению народом идей марксизма и социализма, повышению куль­турного уровня общества, приобщению масс к новым духовным ценностям¹⁶.

Это были совершенно новые установки в истории мировой и отечественной науки, реализация которых требовала нового типа развития науки, получения большего объема научно достоверных знаний, совершенствования искусства и методов научной популя­ризации, объективного учета и оценки результатов работы истори­ков-пропагандистов, анализа их влияния на аудиторию, на различ­ные группы населения. Однако за все годы советской власти эти вопросы игнорировались и учеными, и идеологами, и политиками. Большинство установочных положений о новой науке и ее роли в обществе остались лозунгами с первых послеоктябрьских лет. По­этому реальный путь демократизации науки в сфере ее влияния на массовое общественное сознание приобретал нередко имитацион­ный, иллюзорный характер, хотя сами идеи демократизации науки были популярны и среди политиков, и среди различных слоев ин­теллигенции, включая ее немарксистские группы. Об этом свиде­тельствуют факты создания различных общественных организа­ций в первые послереволюционные годы: обществ, ассоциаций, на­учно-популяризаторских групп, деятельность историко-революци­онных и исторических музеев. Особенно активны были петроград­ские ученые, создавшие Просветительскую ассоциацию на Василь­евском острове¹⁷, историки, входившие в состав Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. С лекциями по исторической проблематике выступали: Н.А.Рожков, П.Щеголев, В.Водовозов, К.Пажитнов, А.Николаев, М.Полиевктов, А.Шилов. Помимо этой группы историков лекции для широкой аудитории читали такие маститые ученые, как С.Ольденбург, В.В.Бартольд, И.О.Крачков-ский, С.Ф.Платонов, А.Е.Пресняков, Р.Ю.Виппер и др.¹⁸ Однако осо­бенно активны в первые послереволюционное время были истори­ки-марксисты. Они постоянно обращались к широким слоям насе­ления, осуществляя не только пропаганду научных знаний, но и выполняя идеологические функции, санкционированные партией и государством. Для этой группы ученых, как и для всей науки марксистского направления, главной функцией становится массо­вая культурно-просветительская и идейно-воспитательная работа. Нельзя не заметить, что те историки-марксисты, которые были осо­бенно активны в этой области, как правило, мало внимания уделя­ли самой исследовательской работе, если судить по тем изданиям, которые в 20-х гг. появлялись в печати. Так, крайне редко выходи­ли труды таких авторов, как Н.Н.Батурин, М.Н.Лядов, М.С.Оль­минский, В.В.Адоратский и др., не оставивших нам значительных исторических исследований.

Г.Д.Алексеева

Необходимо ответить на вопрос: почему в концепции науки, созданной в начале 20-х гг., главной функцией стала пропаганда ис­торических знаний, а не получение их на основе научного исследо­вания, почему идеи теоретиков марксизма приобрели в России та­кой вариант толкования и реализации. По-видимому, было не­сколько причин самого различного характера: особенности истори­ческих условий России первых послереволюционных лет, недоста­точное знание марксизма, характер понимания этой концепции и стремление лидеров и идеологов большевизма приспособить ее к реальной обстановке в России, к политическим потребностям ре­жима, партии и еголидеров¹⁹. Все это отразилось на понимании но­вой роли исторической науки в обществе, которая в силу своих спе­цифических особенностей, ее тесной связи с политикой, которую история изучает, постепенно превращалась в заложницу политиче­ских лидеров. Они стремились использовать историю для решения политических и идеологических задач в ущерб развитию самой науки. Свободное развитие науки, прокламированное Марксом и Энгельсом, стало постепенно приобретать иной характер, оно опре­делялось не потребностями самой науки, а ее зависимостью от фи­нансировавшего ее государства, от диктата идеологического аппа­рата, политической конъюнктуры и партийных структур. Именно они стали определять социальный заказ науке истории, а не обще­ство, как часто изображалось историками, что впрочем стало рас­пространенным явлением в XX веке.

Была еще одна важная проблема, решение которой весьма от­рицательно влияло на процесс становления советской историче­ской науки. Задача критического осмысления всего исторического прошлого с использованием лучших достижений мировой науки рассматривалась вопреки известному тезису о том, что марксизм явился итогом обобщения лучших достижений прошлого (филосо­фии, политэкономии и утопического социализма, о которых речь шла в ленинской работе "Три источника, три составные части мар­ксизма"), стала решаться с иных позиций. В послеоктябрьской ис­ториографии утвердился иной принцип отношения к науке про­шлых времен. Доминирующее положение приобретала идея непри­миримой борьбы против западной и отечественной историографии, которая стала оцениваться как идеалистическая, антинародная, антимарксистская. Дореволюционная историография была естест­венно немарксистская и не могла быть антимарксистской, ибо большинство русских историков-профессионалов не были даже знакомы с марксизмом.

Благодаря концепции непримиримой борьбы и ее упорного претворения в жизнь историками-марксистами во главе с М.По­кровским постепенно ликвидировался один из важнейших факто­ров развития науки — ее преемственная связь с мировой и отечест-

 

23

Октябрьская революция и историческая наука

венной дореволюционной историографией. Стремление к разрыву с традициями дореволюционной национальной науки приводило к потере многих ценных наработок, особенно по древней и средневе­ковой истории России, которой историки-марксисты фактически не занимались, главным образом, из-за отсутствия профессиональ­ной подготовки в этой области, хотя она нередко прикрывалась спекулятивными рассуждениями о неактуальности изучения ран­них исторических эпох. Только благодаря деятельности ученых Академии наук, обратившихся весной 1918 г. в Совнарком по пово­ду продолжения начатых до революции изданий исторических па­мятников, удалось продолжить такое важное для исторической науки направление как публикацию источников по истории Рос­сии. Благодаря государственному финансированию Археографиче­ская комиссия смогла в 1918-1922 гг продолжить работу над подго­товкой к публикации таких изданий, как "Полное собрание рус­ских летописей", "Письма и бумаги Петра Великого", "Памятники русского законодательства" и др.²⁰

Продолжение этих изданий позволило обогатить науку новы­ми публикациями по истории русского средневековья, продолжить разработку проблем источниковедения и археографии. Опыт, нако­пленный в процессе этой работы, был в 20-е гг. использован для со­ставления "Правил издания документов Единого государственного архивного фонда". В их подготовке активное участие принимали историки старой школы. А в середине 20-х гг. разработанные ранее принципы позволили С.Н.Валку создать Проект правил издания сочинений В.И.Ленина, который получил высокую оценку научной общественности страны и использовался при подготовке 3-его из­дания сочинений Ленина, признанного лучшим из всех других из­даний советского времени.

Однако в оценке результатов творческих поисков ученых ста­рой школы преобладал односторонний подход: непримиримая, аг­рессивная критика. Она, как правило, включала негативную оцен­ку тематики трудов, концепций исследовательских методов, содер­жания исследований, то есть всего того, что составляет основу нау­ки, исследовательской культуры, которая в России до 1917 г. была на весьма высоком уровне. В этой критике игнорировались дости­жения русской историографии, хотя ее успехи получали высокую оценку за рубежом, в том числе К.Маркса и др. Особенно широко этот принцип непримиримой, разгромной критики практиковался по отношению к трудам историков, посвященным XVII-XIX вв. От­вергались теоретические и методологические позиции историков старой школы, содержались упреки в игнорировании и непонима­нии марксизма, в отрицательном отношении к классовой борьбе широких трудящихся масс, видевших в народных выступлениях лишь разрушительную силу.

24

Г.Д.Алексеева

Разгромная критика была направлена не только против авто­ров немарксистского направления, она проявлялась и в оценке за­падно-европейских марксистов, особенно социал-демократов, на­пример, К.Каутского, который, кстати сказать, бьш историк по об­разованию.

Подобные позиции российских историков-марксистов способ­ствовали изоляции исторической мысли от западно-европейского научного процесса, что отрицательно сказывалось на развитии всех направлений науки, особенно всеобщей истории. Создавалась иллюзия принципиального, революционного, непримиримого от­ношения к противникам марксизма и социализма, хотя многие из этих "врагов" были крупными образованными учеными, чьи тру­ды оказали заметное влияние на развитие мировой общественной мысли. Этот революционный нигилизм, свойственный таким по­литикам, как Троцкий и Бухарин, проводился в жизнь рядом исто­риков крайне левого направления, что нанесло большой вред рус­ской науке.

Долгое время в литературе советского периода господствова­ло мнение о том, что концепция развития науки в послеоктябрь­ский период формировалась под влиянием Октябрьской револю­ции, марксизма и ВЛенина, возглавлявшего правительство и опре­делявшего его политику в области культуры и науки. Воздействие этих факторов, бесспорно, было определяющим. В концепцию но­вой науки включались и другие элементы, в частности, влияние пролеткультовской теории А.А.Богданова, который оказал замет­ное влияние на Н.Бухарина, АЛуначарского, особенно по таким во­просам как воспитание кадров ученых из рабочей среды, приобще­ние пролетариата к науке и пониманию ее проблем, создание но­вой "красной" профессуры, изменение целевых установок и орга­низационных форм науки.

Провозгласив полный разрыв с мировой буржуазной наукой, непримиримое отношение к ее идейно-теоретическим и методоло­гическим установкам, лидеры большевизма тем не менее многое заимствовали из мировой науки начала XX века, используя ее дос­тижения в своей реформаторской деятельности. Одним из таких направлений стала организация научно-исследовательских инсти­тутов по типу западно-европейских, которых в России до 1917 г. фактически не существовало, хотя русские ученые неоднократно обращались к правительству России с подобного рода проектами²². Подобные предложения подавались в СНК и после 1917 г. Так, известный историк А.СЛаппо-Данилевский, осуждавший приход к власти большевиков и выступавший с подобными заявлениями в прессе, в августе 1918 г. представил детально разработанный про­ект создания Института социальных наук в Петрограде. Однако Совнарком этот проект отклонил по идеологическим соображениям.

 

25

Октябрьская революция и историческая наука

Представители различных идейных течений стремились ис­пользовать историю для подтверждения верности своей доктрины, для оправдания своих позиций и действий в сложных условиях ре­волюционного периода. Однако в особенно тяжелом положении оказалась научная интеллигенция немарксистского направления. После 1917 г. она испытывала воздействие всех направлений мар­ксизма, не понимая его содержания и роли в той исторической об­становке. Однако самым значительным явлением стало воздейст­вие большевистских историков, участвовавших в распространении официальной доктрины. В тех условиях оно стало проявляться как идеологический пресс, который в области истории осуществляла небольшая группа историков-марксистов во главе с М.Н.Покров­ским. Противодействие марксизму со стороны буржуазной профес­суры принимало самые различные формы: от снятия портретов К.Маркса в вузовских аудиториях, как это было в Московском уни­верситете в 1918 г., до критических выступлений на страницах пе­чати²³, которые, однако, не приобрели массового и организованного характера, как все акции научной и околонаучной интеллигенции.

Следует учитывать и другое важное обстоятельство — это пробуждение интереса к марксизму под влиянием революционных событий 1917 г. и прихода к власти большевиков, провозгласивших марксизм и коммунизм государственной доктриной. А архивах ря­да историков сохранились материалы тех лет, отражающие их от­ношение к марксизму. Так, Лаппо-Данилевский получает в библио­теке и читает В.Ильина "Развитие капитализма в России" и вклю­чает это издание в переработанную им монографию "Методология

24

истории.

Сохранились записные книжки историка Петроградского уни­верситета А.Е.Преснякова, датированные началом 20-х гг. В них Пресняков фиксирует понятия, употребляемые в теории историче­ского материализма. В этом перечне он называет: материалистиче­ский монизм и диалектику, революцию и эволюцию, производи­тельные силы, политику и экономику, классовую борьбу. В социо­логическом подходе к изучению истории он обращается к вопро­сам: революция как перелом в строе общественно-политических от­ношений, роль общественно-политических движений в подготовке революции, основные противоречия революционного процесса, ак­ты и формы дворянских, буржуазных и народных революционных движений, их различия на Западе и в России²⁵.

Обращение историков старой формации к марксизму, попыт­ки включения его идей в процесс творческих поисков, в ход своих исторических рассуждений были обусловлены несколькими при­чинами различного характера. В одних случаях это бьш интерес, пробужденный событиями 1917 г. и приходом к власти большеви­ков-марксистов, приступивших к распространению своей теорети-

26

Г.Д.Алексеева

Октябрьская революция и историческая наука

27

 

 

ческой доктрины, в других — стремлением на

12	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: