 |
Клаудиа Джонс
|
|
|
|
Она родилась на Тринидаде, когда остров еще входил в британскую Вест-Индию. Клаудиа Джонс иммигрировала в Соединенные Штаты вместе с родителями, будучи еще совсем юной. Позже она стала одной из многих черных, участвовавших в движении за освобождение «девятки из Скоттсборо». Работая в Комитете защиты «девятки из Скоттсборо», она познакомилась с членами Коммунистической партии и с радостью стала ее членом[468]. Ей было немногим более 20 лет, когда она возглавила женскую комиссию партии и была избрана одним из ее руководителей, став символом борьбы для коммунисток всей страны. Среди многих статей, которые Клаудиа Джонс опубликовала в журнале «Политикал афферз», одна из наиболее заметных была помещена в июньском номере за 1949 год под заголовком «Покончить с забвением проблем негритянок»[469].
В этой статье ее оценка черных женщин была направлена на преодоление восприятия роли женщин с общепринятых позиций мужского превосходства. Борьба черных за свою свободу, отмечала Джонс, всегда только выигрывала, когда женщины играли в ней ведущую роль. В исторических обзорах движения, написанных с ортодоксальной точки зрения, редко упоминался тот факт, что «инициаторами первых забастовок издольщиков в 1930-х годах были негритянки»[470]. Более того, в статье отмечалось, что, «будучи сами рабочими и женами рабочих, негритянки играли выдающуюся роль в забастовках и борьбе за признание принципов тред-юнионизма в таких отраслях, как автомобильная, упаковочная, сталелитейная и другие, еще до создания Конгресса производственных профсоюзов. Недавний пример тому — боевой настрой негритянок — членов профсоюзов, проявившийся во время забастовки рабочих упаковочных предприятий, и в еще большей степени — во время забастовки рабочих табачной промышленности. В этих забастовках обнаружился выдающийся талант Моранды Смит и Вельмы Гопкинс как профсоюзных деятелей»[471].
|
|
|
Клаудиа Джонс упрекала прогрессивные силы — особенно профсоюзы — за нежелание поддержать усилия черных, работавших домашней прислугой, объединиться в профсоюз. Поскольку большинство черных женщин по-прежнему работали домашней прислугой, патерналистское отношение к ним влияло на господствовавшую оценку черных женщин как социальной группы. К. Джонс подчеркивала, что «негритянок по-прежнему берут на работу только в качестве домашней прислуги, что увековечивает и усиливает шовинизм в отношении ко всем женщинам-негритянкам»[472].
Джонс не боялась напоминать своим белым друзьям и товарищам по партии, что «на очень многих прогрессивно мыслящих людях, и даже некоторых коммунистах, все еще лежит вина за эксплуатацию негритянской прислуги»[473]. Иногда они позволяют себе «оскорблять служанок в разговорах со своими соседями-буржуа и в своих собственных семьях»[474]. Клаудиа Джонс была убежденной коммунисткой, верившей, что только социализм принесет освобождение черным женщинам, людям черной расы в целом и, конечно, многорасовому рабочему классу. Таким образом, ее критические замечания были продиктованы настойчивым желанием, чтобы ее белые соратники и товарищи изжили предрассудки расизма и высокомерное отношение к женщинам. Что касается самой партии, писала она, то «в наших... клубах мы должны проводить серьезные и насыщенные дискуссии о роли негритянских женщин, чтобы вооружить членов нашей партии ясным пониманием этого вопроса и соответственно перестроить работу в профсоюзах и по месту жительства»[475].
Как и многие черные женщины до нее, Клаудиа Джонс считала, что белые женщины, участвующие в прогрессивных движениях — особенно белые коммунистки, — несут особую ответственность по отношению к черным женщинам. «Экономические отношения между негритянками и белыми женщинами, — подчеркивала она, — уже сами по себе увековечивают взаимоотношения по типу «госпожа — прислуга», питают шовинистические настроения и возлагают на прогрессивных белых женщин, особенно коммунисток, долг сознательно бороться со всеми проявлениями белого шовинизма, как открытыми, так и скрытыми»[476].
|
|
|
Обвиненная по закону Смита и заключенная в федеральную женскую тюрьму в Олдерсоне, она нашла там уменьшенную копию того расистского общества, которое уже хорошо знала. Хотя по судебному распоряжению тюрьму должны были десегрегировать, Клаудиу поселили в «коттедж для цветных», отдельно от двух ее белых подруг, Элизабет Герли Флинн и Бетти Гэннет. Элизабет Герли Флинн очень переживала эту разлуку, поскольку они с Клаудией Джонс были не только товарищами по борьбе, но и близкими подругами. Клаудиу выпустили из тюрьмы в октябре 1955 года — через 10 месяцев после заключения коммунисток в Олдерсон. Элизабет была счастлива за подругу, но испытывала боль от предстоящей разлуки. Э. Флинн вспоминает:
«Мое окно выходило на дорогу, и я могла видеть, как она уходит. Она довернулась и помахала рукой — высокая, стройная, красивая, одетая в золотисто-коричневые тона. Затем она скрылась из виду. Это был мой самый тяжелый день в тюрьме. Я чувствовала себя такой одинокой»[477].
В день, когда Клаудиа покинула Олдерсон, Элизабет Герли Флинн написала стихотворение «Прощание с Клаудией».
Этот день становился все ближе и ближе, дорогой товарищ,
Печальный день расставания друг с другом,
День за днем печальное темное предчувствие
Проникало в мое тревожное сердце.
Никогда уже я не увижу, как ты идешь по дорожке,
Никогда уже я не увижу твои смеющиеся глаза и лучезарное лицо,
Никогда уже я не услышу твой веселый и звонкий смех,
Никогда уже я не буду окружена твоей любовью в этом мрачном месте.
Невозможно описать словами, как мне будет не хватать тебя,
Я одинока, мне не с кем поделиться в эти тоскливые дни,
Я чувствую себя покинутой и опустошенной в это серое, мрачное утро,
|
|
|
Передо мною одинокое будущее в заключении.
Иногда мне кажется, что ты никогда не была в Олдерсоне,
Ты так полна жизни и далека отсюда.
Твоя походка, разговор, работа, жизнь исполнены достоинства,
Воспоминание о тебе — угасающая пылкая мечта.
Но так же, как солнце светит сквозь туман и темноту,
Я чувствую неожиданную радость, что ты ушла,
Что ты снова пройдешь по улицам Гарлема,
Что, по крайней мере сегодня, тебе светит заря свободы.
Я буду сильна нашей общей верой, дорогой товарищ,
Я буду твердой, я буду верной нашим идеалам,
У меня хватит сил, чтобы не замыкаться мыслями и душой
в степах тюрьмы, И силы мне придадут нежные воспоминания о тебе[478].
Вскоре после освобождения Клаудии из Олдерсона разгул маккартизма стал причиной ее депортации в Англию. Некоторое время она продолжала свою политическую деятельность, издавая журнал «Вест-индиан газетт». Однако состояние ее здоровья продолжало ухудшаться, и вскоре она умерла.
|
|
|
