 |
Расизм, контроль над рождаемостью и право на деторождение
|
|
|
|
Глава 12
РАСИЗМ, КОНТРОЛЬ НАД РОЖДАЕМОСТЬЮ И ПРАВО НА ДЕТОРОЖДЕНИЕ
Когда феминистки XIX века выдвинули требование «добровольного материнства», началась кампания за контроль над рождаемостью. Ее сторонников называли радикалами и подвергали такому же осмеянию, какое выпало на долю сторонников борьбы за избирательные права для женщин. Для тех, кто доказывал, что жена не имеет права отказывать своему мужу в удовлетворении его желаний, «добровольное материнство» считалось чем-то дерзким, возмутительным и диковинным. Конечно, в конце концов право на контроль над рождаемостью, как и право голоса для женщин, будет в большей или меньшей степени признано общественным мнением США. Тем не менее столетие спустя, в 1970 году, требование легальных и легко доступных абортов было не менее спорным, чем вопрос «о добровольном материнстве», положивший в США начало движению за контроль над рождаемостью.
Контроль над рождаемостью — свободный выбор, безопасные средства предупреждения беременности, а если необходимо, то и аборты — является основополагающей предпосылкой эмансипации женщин. Поскольку очевидно, что право контроля над рождаемостью выгодно женщинам всех классов и рас, то, казалось бы, даже крайне несходные группы женщин должны были попытаться объединиться вокруг этого вопроса. Том не менее на деле движению за контроль над рождаемостью не часто удавалось объединить женщин различного социального происхождения, а его лидеры редко выступали в защиту подлинных интересов женщин из рабочего класса. Более того, аргументы, которые выдвигали сторонники контроля над рождаемостью, основывались на явно расистских посылках, Прогрессивный потенциал контроля над рождаемостью не вызывает сомнений. Но на практике послужной список этого движения оставляет желать много лучшего в области борьбы с расизмом и классовой эксплуатацией.
|
|
|
Наиболее важная победа современного движения за контроль над рождаемостью была одержана в начала 70-х годов, когда были наконец легализованы аборты. Возникшая на заре нового движения за освобождение женщин, борьба за легализацию абортов вобрала в себя весь пыл и всю воинственность этого молодого движения. К январю 1973 года кампания за право на аборт достигла триумфального апогея. В решениях Верховного суда США было признано, что право женщины на личную тайну подразумевает ее право решать, делать ли ей аборт.
В кампании за право на аборт участвовало лишь незначительное число цветных женщин. Учитывая расовый состав более широкого движения за освобождение женщин, это было вовсе не удивительно. Когда поднимался вопрос о том, почему женщины, испытывающие расовое угнетение, не участвуют ни в широком движении за освобождение женщин, ни в кампании за право на аборт, то и в дискуссиях, и в литературе того времени обычно предлагалось два объяснения: цветные женщины целиком поглощены борьбой своего народа против расизма и потому они еще не осознали первостепенную важность проблемы дискриминации женщин. Но настоящие причины почти лилейно-белой окраски кампании за право на аборт следует искать не в мнимой политической близорукости или недостаточной сознательности цветных женщин. Истина кроется в идеологических основах самого движения за контроль над рождаемостью.
То, что участники этого движения не учитывали исторической обусловленности недоверия черных к контролю над рождаемостью, привело к чересчур поверхностной оценке этого явления. Разумеется, когда некоторые черные без колебаний отождествляли контроль над рождаемостью с геноцидом, это действительно выглядело ненормальной и даже параноидной реакцией, И все же белые активисты движения за право на аборт не уловили глубокой сути дела, ибо эти жалобы на геноцид основывались на важных фактах из истории движения за контроль над рождаемостью. Например, было известно, что это движение поддерживает насильственную стерилизацию — расистскую форму массового «контроля над рождаемостью». Если женщины когда-нибудь будут пользоваться правом планировать свою беременность, то с помощью легальных и легкодоступных противозачаточных средств и абортов будут прекращены злоупотребления стерилизацией.
|
|
|
Что касается самой кампании за право на аборт, то как могли цветные женщины не понять ее необходимости? Они были гораздо лучше, чем их белые сестры, знакомы со смертоносно неловкими скальпелями подпольных акушеров, наживавшихся на незаконных операциях. В штате Нью-Йорк, например, в течение нескольких лет, предшествовавших легализации абортов, около 80% смертельных исходов нелегальных абортов приходилось на черных и пуэрториканских женщин[546]. Сразу же после этого на цветных женщин пришлась почти половина всех легальных абортов. Если участникам кампании за право на аборт начала 70-х годов необходимо было напоминать, что цветные женщины отчаянно стремятся вырваться из рук подпольных акушеров-шарлатанов, то им также нужно было понять, что эти женщины не будут проявлять симпатий к абортам. Они были за право на аборт, но это не означало, что они являются сторонниками абортов. Когда черные и латиноамериканские женщины так часто прибегают к абортам, они объясняют это не столько своим желанием освободиться от беременности, сколько нищетой, заставляющей их отказываться произвести на свет новую жизнь.
Черные женщины делали аборты с первых дней существования рабства. Многие женщины-рабыни отказывались рожать детей в мире, где господствовал беспросветный принудительный труд, где цепи истязания и насилия, были постоянными условиями жизни. Гутмэн в уже упоминавшемся исследовании пишет, что один врач, практиковавший в Джорджии в середине прошлого века, обратил внимание на то, что среди его пациенток-рабынь аборты и выкидыши были гораздо чаще, чем среди белых женщин, которых он лечил. По мнению этого врача, либо на черных женщин влияла слишком тяжелая работа, либо, «как считают плантаторы, черные обладают каким-то секретом, с помощью которого они уничтожают плод на раннем этапе беременности... Всем сельским врачам знакомы частые жалобы плантаторов на противоестественное стремление африканской женщины избавиться от потомства»[547]. Удивляясь тому, что «целые группы женщин вообще не рожают детей»[548], этот врач никогда не задавался вопросом, насколько противоестественно было растить детей при системе рабовладения. Упоминавшийся выше эпизод с Маргарет Гарнер, беглой рабыней, которая убила собственную дочь и сама пыталась покончить с собой, когда ее схватили охотники за беглыми рабами, имеет к этому прямое отношение. Г. Аптекер пишет: «Она обрадовалась, что девочка была мертва — «теперь она никогда не узнает, какие страдания женщина испытывает в рабстве», — и умоляла, чтобы ее предали суду за убийство. «Я лучше с радостью пойду на виселицу, чем возвращусь в рабство»»[549].
|
|
|
Почему доморощенные избавления от беременности и вынужденные детоубийства были таким частым явлением во времена рабства? Вовсе не потому, что черные женщины нашли таким образом выход из своего затруднительного положения, а скорее потому, что они были доведены до отчаяния. Аборты и детоубийства были актами безрассудного отчаяния, мотивированными не биологическим процессом деторождения, а гнетом рабовладения. Большинство этих женщин, несомненно, выразили бы глубочайшее возмущение, если бы кто-нибудь приветствовал их аборты как ступеньку на пути к свободе.
На раннем этапе кампании за право на аборт слишком часто подразумевалось, что легальные аборты дают реальную альтернативу сотням проблем, которые ставятся нищетой. Как будто если бы детей стало меньше, то это создало бы больше рабочих мест, повысило бы заработки и т. д. Это предположение отражало тенденцию стирать различия между правом на аборт и защитой абортов вообще. Движение часто не учитывало мнения женщин, стремившихся получить право на легальные аборты и одновременно сожалевших о том, что социальные условия не позволяют им рожать больше детей.
|
|
|
Из-за возобновившегося во второй половине 70-х годов наступления на право на аборт стало совершенно Необходимым сделать еще более сильный акцент на нуждах бедных и испытывавших расовый гнет женщин. К 1977 году принятие конгрессом поправки Хайда дало право прекращать федеральное финансирование абортов, что заставило законодательные собрания многих штатов последовать этому примеру. Черные женщины, пуэрториканки, мексиканки и индианки, так же как и их не имеющие средств белые сестры, были таким образом фактически лишены права на легальный аборт. А поскольку хирургическая стерилизация, финансируемая министерством здравоохранения, просвещения и социального обеспечения, оставалась бесплатной, то все больше и больше бедных женщин вынуждены были выбирать постоянное бесплодие. Что остро необходимо, так это широкая кампания в защиту прав на деторождение всех женщин, а особенно тех, кого материальное положение зачастую вынуждает отказываться от самого права на деторождение.
Стремление женщин управлять процессом деторождения, вероятно, так же старо, как сама история человечества. Еще в 1844 году в «Американской книге практических советов» содержались наряду с многочисленными рецептами приготовления пищи, домашних химикалий и лекарств «рецепты» противозачаточных жидкостей: «жидкость Хэннея»[550], «жидкость Эбернети»[551].
Женщины, вероятно, всегда мечтали о безотказных противозачаточных средствах. Однако, пока проблема прав женщин в целом не стала целью организованного движения, право на деторождение не могло стать законным требованием. В очерке под названием «Супружество», написанном в 50-х годах XIX века, Сара Гримке выступила за «право женщин решать, когда она будет матерью, как часто и при каких обстоятельствах»[552]. Соглашаясь с шутливым замечанием одного врача, Гримке писала, что если бы жены и мужья рожали детей по очереди, то «ни в одной семье их никогда не было бы больше трех: одного рожденного мужем и двух — женой»[553] Но, как она подчеркивает, «в праве решать это женщине почти всегда отказывали»[554].
Сара Гримке выступала за право женщин на половое воздержание. Примерно в то же время состоялось знаменитое «эмансипированное бракосочетание» Люси Стоун и Генри Блэкуэлла. Обряд бракосочетания аболиционистов и борцов за права женщин выражал протест традиционному отречению женщины от прав на свою личность, имя и собственность. Соглашаясь о тем, что как муж он не имеет права на «опеку личности жены»[555], Генри Блэкуэлл обещал не домогаться согласия жены на удовлетворение своих желаний.
|
|
|
Та точка зрения, что женщина может отказывать своему мужу в его половых домогательствах, в конечном счете стала главной идеей лозунга «добровольного материнства». К 70-м годам XIX века, когда движение за избирательное право для женщин достигло своей высшей точки, феминистки публично выступали в поддержку добровольного материнства. В речи, произнесенной в 1873 г., Вирджиния Вудхалл заявила, что «жена, уступающая мужу против своей воли и желания, совершает, по сути дела, самоубийство. А муж, принуждающий ее к этому, совершает убийство, и так же заслуживает наказания за это, как если бы он задушил ее за то, что она ему отказала» [556].
Осознание женщинами их прав на регулирование деторождения произошло в рамках организованного движения за политическое равноправие женщин и не было случайным. Действительно, если бы женщины навсегда остались обремененными непрерывным деторождением и частыми абортами, они вряд ли имели бы возможность воспользоваться теми политическими правами, которые им удалось завоевать. Более того, новые мечты женщин о карьере и других путях самоутверждения вне брака и материнства могли быть реализованы только при условии ограничения числа беременностей и их планирования. В этом смысле лозунг «добровольного материнства» содержал новое и истинно прогрессивное видение женственности. Однако в то же время это видение было жестко ограничено рамками того образа жизни, который вели женщины из средних слоев и буржуазии. Настроения, лежащие в основе требования «добровольного материнства», не соответствовали условиям жизни женщин-работниц, непосредственно вовлеченных в основную борьбу за экономическое выживание. Так как этот первый призыв кконтролю над рождаемостью был связан с целями, которых могли достигнуть только состоятельные женщины, большое число бедных женщин и женщин-работниц считали для себя довольно трудным делом солидаризироваться с этим зарождавшимся движением.
К концу XIX века уровень рождаемости белых в США значительно упал. Так как в широком употреблении не появилось никаких новых противозачаточных средств, падение уровня рождаемости означало, что женщины значительно снижали свою сексуальную активность. К 1890 году белая женщина производила на свет, как правило, не более четырех детей[557]. По мере того как американское общество становилось все более урбанистическим, этот новый уровень рождаемости уже не вызывал удивления. Большие семьи требовались для работы на селе, а в городских условиях они стали помехой. Однако идеологи растущего монополистического капитализма открыто интерпретировали этот феномен в расистском и антирабочем духе. Так как белая женщина — уроженка США производила на свет все меньше детей, официальными кругами был взят на вооружение жупел «самоубийства расы».
В 1905 году президент Теодор Рузвельт закончил свою речь на обеде в день памяти Линкольна заявлением, что «расовая чистота должна быть сохранена»[558]. К 1906 году он уже истерически предупреждал, что с падением рождаемости у коренных белых американок надвигается угроза «самоубийства расы». В своем послании конгрессу «О положении в стране» за тот год Рузвельт убеждал состоятельных белых женщин, что обрекать себя на «добровольную стерильность — грех, наказание которому — национальная гибель, самоубийство расы»[559]. Эти заявления были сделаны в период быстрого распространения расистской идеологии и роста расовых мятежей и линчеваний внутри страны. Более того, в тот же момент президент Рузвельт лично пытался обеспечить поддержку захвату американцами Филиппин — новейшей империалистической авантюре Соединенных Штатов.
Как же движение за контроль над рождаемостью ответило на обвинения Рузвельта в том, что его борьба способствует расовому вырождению? Как писал ведущий историк движения за контроль над рождаемостью, пропагандистская уловка президента потерпела провал, так как по иронии судьбы привела к еще большей поддержке движения. Все же эта полемика, как заявляет Линда Гордон, «... обострила те вопросы, которые более всего отделяли феминисток от рабочего класса и бедноты»[560]. Это произошло по двум направлениям. Во-первых, феминистки усиленно подчеркивали значение контроля над рождаемостью как средства, открывающего путь к карьере и высшему образованию; для бедных же этот путь был закрыт вне зависимости от того, будет пли нет осуществляться такой контроль. Для феминистского движения в целом проблема «самоубийства расы» была еще одним фактором, связавшим феминизм почти исключительно с устремлениями наиболее обеспеченных женщин. Во-вторых, феминистки, выступавшие за контроль над рождаемостью, стали создавать общественное мнение, что бедняки должны чувствовать моральное обязательства ограничивать размер своих семей. По мнению феминисток, большие семьи поглощают доходы от налогов и благотворительные пожертвования состоятельных слоев общества, а дети из этих бедных семей едва ля станут «высшими» представителями общества[561].
Принятие в той или иной степени тезиса о «самоубийстве расы» такими женщинами, как Джулия Уорд Хоув и Ида Хастед Харпер, явилось отражением капитуляции суфражистского движения перед расистскими настроениями женщин Юга. Если суфражистки молча согласились на предоставление избирательных прав женщинам в качестве меры, укрепляющей превосходство белой расы, то сторонники контроля над рождаемостью также молча согласились или поддержали новые доводы тех, кто рассматривал этот контроль как средство против увеличения численности «низших классов» и как противоядие от расового вырождения. Оно могло быть предотвращено введением контроля над рождаемостью среди чернокожих, иммигрантов и вообще бедняков. В этом случае процветающие белые, родившиеся в США, могли сохранить свое численное превосходство в составе населения. Так классовая предубежденность и расизм прокрались в движение за контроль над рождаемостью еще на начальном его этапе. Во все большей степени в этом движении утверждалась точка зрения, что бедные женщины, точно так же, как черные и иммигрантки, имели «моральные обязательства ограничивать численность своих семей»[562]. То, что требовалось как «право» для привилегированных, стало интерпретироваться как «долг» для бедных.
Когда Маргарет Сангер начала свою длившуюся всю жизнь борьбу за контроль над рождаемостью — термин, который был придуман и популяризовался ею, — казалось, что скрытые расистские и антирабочие мотивы прошлого удастся преодолеть. Ведь Маргарет Сангер сама вышла из рабочей среды и была хорошо знакома с опустошающим гнетом нищеты. Ее мать умерла в возрасте 48 лет, родив 11 детей. Более поздние воспоминания Сангер о бедствиях собственной семьи должны были бы укрепить ее уверенность в том, что женщины-рабочие особенно нуждаются в праве самостоятельно планировать рост своих семей. Повзрослев, она присоединилась к социалистическому движению, что давало ей дополнительную надежду на то, что кампания за контроль над рождаемостью будет развиваться в более прогрессивном направлении.
Когда Маргарет Сангер вступила в социалистическую партию в 1912 году, она взяла на себя ответственность за привлечение в ряды партии женщин из Клуба работниц Нью-Йорка[563]. Партийная газета «Колл» помещала ее статьи на страницах, посвященных женской проблематике. Она написала серию статей, озаглавленную «Это должна знать каждая мать», и другую, под заголовком «Это должна знать каждая девушка», а также давала репортажи с места событий о забастовках с участием женщин. Близкое знакомство Сангер с рабочими районами Нью-Йорка объяснялось тем, что она зачастую бывала в бедных кварталах города в качестве медицинской сестры. Как отмечается в ее автобиографии, там она встречала бесчисленное множество женщин, отчаянно хотевших узнать, как контролировать рождаемость.
Согласно автобиографическим воспоминаниям Сангер, решение начать борьбу за контроль над рождаемостью пришло к ней в Нижнем Ист-Сайде, районе Нью-Йорка.
Во время одного из вызовов она обнаружила, что 28-летняя Сэди Сакс пыталась сама себе сделать аборт. Когда кризис миновал, молодая женщина попросила оказавшего ей помощь врача дать совет, как предохраняться от беременности. Как передает Сангер, доктор рекомендовал ей «... сказать ее мужу Джейку, чтобы он спал на крыше»[564]
М. Сангер пишет: «Я быстро взглянула на миссис Сакс. Даже через внезапно хлынувшие слезы я могла видеть отпечатавшееся на ее лице выражение абсолютной безысходности. Мы просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова, пока за доктором не закрылась дверь. Тогда она подняла свои худые, в голубых венах руки и стиснула их умоляюще. «Он не может меня понять, — заговорила она. — Он только мужчина. Но вы можете, не правда ли? Пожалуйста, скажите мне секрет, и я даже никогда не шепну никому об этом. Пожалуйста! »» [565]
Три месяца спустя Сэди Сакс скончалась от еще одного самостоятельного аборта. В ту ночь Маргарет Сангер поклялась посвятить всю свою энергию пропаганде противозачаточных средств.
«Я отправилась спать, — пишет она, — зная, что, чего бы это ни стоило, с полумерами и несерьезными средствами покончено. Я решилась вырвать корень зла, сделать что-нибудь, чтобы изменить участь матерей, чьи страдания столь же необъятны, как небо»[566].
На первой стадии своей борьбы за контроль над рождаемостью Сангер сохранила свое членство в социалистической партии, и само движение за контроль над рождаемостью было тесно связано с растущей воинственностью рабочего класса. В число ее надежных сторонников входили Юджин Дебс, Элизабэт Герли Флинн и Эмма Голдмен, которые представляли соответственно социалистическую партию, «Индустриальных рабочих мира» и анархистское движение. Маргарет Сангер в свою очередь отражала антикапиталистическую направленность движения за контроль над рождаемостью на страницах журнала «Бунт женщины», который «выражал интересы трудящихся женщин»[567]. Она продолжала участвовать в пикетах бастующих рабочих и публично осудила обрушившиеся на них ожесточенные нападки. Например, в 1914 году, когда национальная гвардия США зверски расправилась со многими шахтерами-мексиканцами в Ладлоу, штат Колорадо, Сангер присоединилась к рабочему движению, разоблачая роль Джона Д. Рокфеллера в этой расправе[568].
К несчастью, союз между движением за контроль над рождаемостью и радикальным рабочим движением был непродолжительным. Хотя социалисты и другие активисты рабочего класса продолжали поддерживать требование ввести контроль над рождаемостью, эта проблема не занимала центрального места в их стратегии в целом. А сама Сангер стала недооценивать центральное место капиталистической эксплуатации в своем анализе причин бедности, утверждая, что слишком большое количество детей является причиной того, что рабочие попадают в бедственное, нищенское положение. Более того, она верила, что «... женщины по неосторожности увековечивали эксплуатацию рабочего класса, рожая новых будущих рабочих»[569]. По иронии судьбы неомальтузианские идеи, использованные некоторыми кругами социалистов, возможно, побудили Сангер занять эту позицию. Такие выдающиеся деятели европейского социалистического движения, как Анатоль Франс и Роза Люксембург, предлагали «стачку против рождения» для предотвращения продолжавшегося притока рабочей силы на капиталистический рынок[570].
Когда Маргарет Сангер порвала свои связи с социалистической партией, чтобы начать независимую кампанию за контроль над рождаемостью, она и ее сторонники стали более восприимчивыми, чем когда бы то ни было, к расистской и антииммигрантской пропаганде того времени. Подобно своим предшественникам, которые были введены в заблуждение пропагандой «самоубийства расы», сторонники контроля над рождаемостью стали использовать господствующую расистскую идеологию. Фатальное влияние евгенистского движения должно было вскоре уничтожить прогрессивный потенциал кампании за контроль над рождаемостью.
В первые десятилетия XX века растущая популярность евгенистского движения вряд ли была случайной. Идеи евгенистов вполне отвечали идеологическим потребностям молодого монополистического капитала. Империалистические вторжения в Латинской Америке ив Тихом океане нуждались в оправдании так же, как и усилившаяся эксплуатация черных рабочих на Юге и рабочих-иммигрантов на Севере и Западе. Псевдонаучные теории, связанные с кампанией евгенистов, всячески оправдывали действия молодых монополий. В результате это движение завоевало решительную поддержку таких ведущих капиталистов, как Карнеги, Гарриманы и Келлоги[571].
К 1919 году влияние евгенистов на движение за контроль над рождаемостью было очевидным. В статье, опубликованной Маргарет Сангер в журнале Американской лиги контроля над рождаемостью; (АЛКР), она определила «основной вопрос контроля) над рождаемостью» следующим образом: «Больше детей от достойных, меньше от недостойных»[572]. В это; же время автор работы «Растущий прилив цветных против мирового господства белых»[573] с распростертыми объятиями был принят в святая святых АЛКР. Лотропу Стоддарду, гарвардскому профессору и теоретику евгенистского движения, было предложено кресло в совете директоров. На страницах журнала АЛКР стали появляться статьи Гая Ирвинга Бэрча, руководителя Американского общества евгенистов. Бэрч выступал за контроль над рождаемостью как орудие для «... защиты американского народа от вытеснения инородцами или неграми, будь то вследствие иммиграции или же чрезмерно высокого уровня их рождаемости в США»[574].
К 1932 году Евгенистское общество могло похвастаться тем, что как минимум 26 штатов приняли закон об обязательной стерилизации, и хирургическим путем тысячи «недостойных» людей уже были лишены возможности иметь детей[575]. Маргарет Сангер выступила с публичным одобрением такого хода событий. «Идиоты, дефективные, эпилептики, безграмотные, пауперы, бездельники, уголовники, проститутки и слабоумные изверги» должны быть стерилизованы хирургическим путем, утверждала она в своем выступлении по радио[576]. Она не хотела быть настолько непримиримой, чтобы лишить их права выбора в этом деле. Она сказала, что, если они захотят, им должна быть предоставлена возможность пожизненного изолированного существования в трудовых лагерях.
В Американской лиге контроля над рождаемостью призыв к контролю над рождаемостью среди черных приобрел ту же расистскую направленность, что и призыв к принудительной стерилизации. В 1939 году пришедшая на смену АЛКР Американская федерация контроля над рождаемостью (АФКР) разработала «Негритянский проект». Федерация заявляла:
«Массы негров, особенно на Юге, до сих пор катастрофически и беззаботно плодятся, в результате чего прирост числа негров, даже больший, чем у белых, наблюдается в этой наименее достойной и наименее способной надлежащим образом воспитывать детей части населения»[577].
Призывая привлекать к руководству местными комитетами контроля над рождаемостью священников-черных, АФКР исходила из необходимости максимальной пропаганды среди черных программы контроля над рождаемостью. Маргарет Сангер писала своей единомышленнице: «Мы не хотим, чтобы о нас говорили, будто мы стремимся уничтожить негритянское население, а священник — именно тот человек, который сможет уладить все, связанное с этой идеей, если подобная мысль придет в голову какому-нибудь воинственно настроенному черному»[578].
Этот эпизод в истории движения за контроль над рождаемостью закрепил идеологическую победу расизма, связанного с евгенистами. Поддерживая расистскую стратегию контроля над населением, а не индивидуальное право цветных на контроль над рождаемостью, движение лишилось своего прогрессивного потенциала. Кампании за контроль над рождаемостью суждено было сыграть значительную роль в империалистической и расистской политике американского правительства в области народонаселения.
Активистам движения за право на аборт начала 70-х годов следовало бы проанализировать историю своего движения. Если бы они сделали это, они должны были бы понять, почему так много их черных сестер с подозрением относятся к их делу. Они должны были бы понять, насколько важно перечеркнуть расистские дола их предшественников, выступавших за контроль над рождаемостью и за принудительную стерилизацию как средство уничтожения «недостойной» части населения. Поэтому молодым белым феминисткам следовало проявить большее внимание к предложению о том, что их кампания за право на аборт должна резко осудить злоупотребления стерилизацией, получившие гораздо большее распространение, чем когда-либо.
Это не было сделано до тех пор, пока средства массовой информации не решили, что случайная стерилизация двух черных девушек в Монтгомери, штат Алабама, заслуживает скандального репортажа о том, что ящик Пандоры* злоупотреблений стерилизацией окончательно раскрыт. Но к тому времени, когда произошла эта трагедия с сестрами Релф, было практически слишком поздно воздействовать на политику движения за право на аборт. Это было лето 1973 года, а решение верховного суда, узаконившее аборты, было объявлено еще в январе. Тем не менее стала очевидной крайняя необходимость массовой оппозиции злоупотреблениях стерилизацией. Трагедия с сестрами Релф была ужасающе проста. Ничего не подозревавших Минни Ли, 12 лет, и Мэри Элис, 14 лет, отправили в операционную, где хирурги лишили их способности к деторождению[579]. Операция была санкционирована комитетом общественных действий г. Монтгомери, финансируемым министерством здравоохранения, образования и социального обеспечения, после того как выяснилось, что «депо-провера» — лекарство, назначавшееся ранее девушкам как превентивное средство от беременности, вызывало рак у подопытных животных[580].
После того как Центр по проведению в жизнь Закона о борьбе с нищетой на Юге возбудил дело в защиту сестер Релф, мать девушек поняла, что «согласилась» на операцию, будучи введенной в заблуждение работниками социального обеспечения, которые вели дело ее дочерей. Они попросили миссис Релф, не умевшую читать, поставить свой крестик на некоем документе, но содержание его ей не объяснили. Она предполагала, как она сама рассказала, что это было разрешение на продолжение курса инъекций «депо-провера». Как впоследствии выяснилось, она дала согласие на хирургическую стерилизацию своих дочерей[581].
После публичного разоблачения дела сестер Релф были преданы гласности другие подобные случаи. Только в одном Монтгомери 11 девушек в возрасте до 20 лет были также стерилизованы. Как выяснилось, клиники по контролю над рождаемостью, финансируемые министерством здравоохранения, образования и социального обеспечения в других штатах, также делали молодых девушек жертвами стерилизации. Более того, некоторые женщины приходили потом и рассказывали о таких же возмутительных историях. Найл Рут Кокс, например, возбудила дело против властей штата Северная Каролина. Когда Н. Кокс было 18 лет, за восемь лет до возбуждения дела, власти штата пригрозили прекратить выплату социальных пособий ее семье, если она откажется от хирургической стерилизации[582]. До того как она согласилась на операцию, ее заверили в том, что ее бесплодие будет временным[583]. Судебное дело Найл Рут Кокс было возбуждено против властей штата, которые неустанно претворяли в практику теорию евгенистов. Как было выяснено, под эгидой Комиссии евгенистов в штате Северная Каролина с 1933 года было осуществлено 7686 стерилизаций. Хотя операции оправдывались как меры предотвращения воспроизводства «умственно отсталых», около 5 тыс. стерилизованных были черными[584]. Как заявила Бренда Фейген Фасто, представлявшая интересы Найл Рут Кокс, современная ситуация в штате Северная Каролина была Немногим лучше. «Насколько я смогла определить, — говорила она, — статистика показывает, что с 1964 года приблизительно 65% женщин, стерилизованных в Северной Каролине, были черными и приблизительно 35% — белыми»[585].
Как выяснилось в ходе публичных разоблачений массового злоупотребления стерилизацией, в соседнем штате Южная Каролина совершались аналогичные зверства. 18 женщин из Эйкена, штат Южная Каролина, выдвинули обвинение, что они были стерилизованы доктором Кловисом Пирсом в начале 70-х годов. Единственный гинеколог в этом маленьком городе, Пирс постоянно стерилизовал тех, кто получал медицинскую помощь от государства и имел двух или более детей. По словам его медицинской сестры, доктор Пирс настаивал, что те беременные женщины, которые получали государственное пособие, «должны подчиниться и согласиться на добровольную стерилизацию», если они хотят, чтобы он принимал их детей[586]. Хотя, по его словам, он «устал от бегающих вокруг людей, которые рожают детей и расплачиваются за счет взимаемых с него налогов»[587], доктор Пирс получил около 60 тыс. долларов из денег налогоплательщиков за выполненные им стерилизации.
Во время суда его поддержала Ассоциация медиков штата Южная Каролина, члены которой заявили, что врачи «имеют моральное и законное право еще до приема пациента настаивать на получении разрешения на стерилизацию, если она производится на первичном приеме»[588].
Разоблачения злоупотреблений стерилизацией в то время выявили и соучастие в них федерального правительства. Сначала министерство здравоохранения, образования и социального обеспечения заявило, что примерно 16 тыс. женщин и 8 тыс. мужчин были стерилизованы в 1972 году под эгидой федеральных программ[589]. Тем не менее позднее эти цифры подверглись значительному пересмотру. По оценке Карла Шульца, директора службы по делам населения при этом министерстве, на самом деле от 100 тыс. до 200 тыс. стерилизаций финансировались в том году федеральным правительством[590]. Между прочим, во времена гитлеровской Германии в соответствии с нацистским законом о здоровой наследственности было осуществлено 250 тыс. стерилизаций[591]. Как могло случиться, что с «рекордом» нацистов, господствующим годы, почти сравнялось число финансируемых американским правительством стерилизаций лишь на протяжении одного года?
Катастрофические последствия геноцида, который уже был осуществлен по отношению к коренному населению США, давали возможность предположить, что американские индейцы останутся в стороне от правительственной кампании стерилизации. Но, согласно свидетельству доктора Конни Ури на слушаниях сенатского комитета, к 1976 году примерно 24% всех взрослых индейских женщин были стерилизованы[592]. «Линию нашего рода прерывают, — рассказывал сенатскому комитету доктор-индеец, — наши уже зачатые дети не родятся... Это геноцид в отношении нашего народа»[593]. По словам доктора Ури, в Кларморе, штат Оклахома, была стерилизована каждая четвертая женщина, рожавшая в местной федеральной больнице для индейцев[594]. Американские индейцы являются особой мишенью правительственной пропаганды стерилизации. В одной из брошюр министерства здравоохранения, образования и социального обеспечения, изданной специально для индейцев, есть рассказ о семье с десятью детьми и одной лошадью и другой рассказ о семье с одним ребенком и десятью лошадьми. Картинки к этим рассказам должны были внушить индейцам, что большее число детей означает большую бедность, а меньшее их число означает благополучие. Можно подумать, что десять лошадей, которые имела гипотетическая семья с одним ребенком, были магическим действием контроля над рождаемостью и хирургической стерилизации!
Нельзя отрицать, что политика правительства Соединенных Штатов в области народонаселения имеет расистскую направленность. Продолжается стерилизация преимущественно индианок, мексиканок, пуэрториканок и черных женщин. По данным программы по изучению проблемы бесплодия женщин в США, проведенной в 1970 году группой исследования проблем населения при Принстонском университете, 20% всех замужних черных женщин были навсегда лишены возможности иметь детей[595]. Примерно такой же процент среди мексиканок[596]. Более того, 43% женщин, стерилизованных по программам, субсидированным федеральными властями, были черными[597].
Ошеломляющее число стерилизованных пуэрториканок отражает особую правительственную политику, которая может быть прослежена с 1939 года. В том году межведомственный комитет президента Рузвельта по делам Пуэрто-Рико выступил с заявлением, где все экономические проблемы острова объяснялись перенаселением[598]. Этот комитет предложил предпринять усилия по сокращению уровня рождаемости до показателя, не превышающего уровень смертности[599]. Вскоре после этого была предпринята экспериментальная кампания стерилизации в Пуэрто-Рико. Хотя католическая церковь первоначально противилась эксперименту и заставила в 1946 году прервать его осуществление, в начале 50-х годов практика контроля над численностью населения возобновилась[600]. В этот период было открыто свыше 150 клиник по контролю над рождаемостью, что привело к 20-процентному сокращению прироста населения к середине 60-х годов[601], К 70-м годам свыше 35% всех взрослых пуэрториканских женщин было стерилизовано хирургическим путем[602]. По словам Бонни Мэсс, серьезного критика политики правительства Соединенных Штатов в сфере народонаселения, «если всерьез относиться к чисто математическим расчетам и если нынешний уровень стерилизации — 19 тыс. человек в месяц будет сохранен, тогда население острова, состоящее из рабочих и крестьян, могло бы быть уничтожено в течение ближайших 10 или 20 лет... (установлением) впервые в мировой истории систематического использования конт
|
|
|
