 |
Аммиан марцеллин. История. 12 глава
|
|
|
|
Между тем галлы, с трудом дождавшись назначенного срока, опоясались секирами и мечами и вышли через боковые ворота, вознося к Богу молитвы о благоволении и помощи. Ночь была темная и безлунная. Задерживая дыхание, приблизились они к неприятелю, соединились в тесный строй и бросились бежать. Они перебили несколько передовых постов, затем напали на внешние караулы лагеря, которые, не предвидя никакой опасности, покоились во сне; избивая их, они втайне помышляли уже о том, чтобы в случае удачи подойти к самой ставке царя. Но шум их шагов, хотя и легкий, и стоны убитых разбудили многих: они вскочили, каждый выкрикивал призывы к оружию, и наши воины остановились, не смея двинуться дальше. Раз те, на кого была устроена засада, уже проснулись, то не имело смысла подвергаться открытой опасности, тем более что со всех сторон спешно подходили на бой отряды разъяренных персов. Галлы, крепкие телом и отважные, держались несокрушимо, сколько могли, и рубили мечами противника. Но часть их была перебита или изранена летевшими отовсюду стрелами. Увидев, что занимаемому ими месту грозит опасность со всех сторон, и что отовсюду сбегаются вражеские войска, галлы начали отступление, не поворачиваясь однако тылом. Не будучи в состоянии сдержать натиск все яростнее наступавших неприятельских отрядов, они были мало-помалу вытеснены за вал и отступали, шагая как бы в такт звукам лагерных труб. В городе тоже зазвучали рога, и открылись ворота, чтобы впустить своих, если они будут в силах дойти туда. Метательные орудия стояли приготовленными, не выбрасывая однако снарядов, чтобы галлы, отступая с передовых отрядов после гибели товарищей, не остались в неведении, где за ними стены, и чтобы было можно принять храбрецов невредимыми в ворота. Благодаря этой хитрости галлы недалеко перед рассветом вошли в ворота – правда, потерпев потери. Некоторые были тяжело ранены, другие – легко; общие потери были четыреста человек. Не Реза, не фракийцев, стоявших лагерем под стенами Трои395 но самого царя персов, охраняемого сотней тысяч воинов, могли бы они убить в его собственной палатке, если бы не помешали тому неблагоприятные обстоятельства. После гибели города император приказал воздвигнуть их кампидукторам396 как виновникам этих храбрых деяний, в Эдессе на людном месте статуи в боевом вооружении, которые и доселе сохраняются в целости.
|
|
|
На следующий день выяснились потери персов; среди убитых оказались вельможи и сатрапы. Нестройные крики и вопли, раздававшиеся в разных местах, обнаруживали эти потери; повсюду слышны были скорбные возгласы царей, полагавших, что римляне прорвались через стоявшие у стен города передовые посты. По соглашению обеих сторон заключено было перемирие на три дня, и мы получили возможность перевести дух.
7. Персы придвигают к стенам города башни и другие осадные сооружения; римляне предают их огню.
Неожиданность этого нападения поразила и озлобила неприятеля. Так как взять город силой не удавалось, то, оставив всякое колебание, они уже решились довершить дело с помощью осадных сооружений. Воинский пыл был возбужден до крайности: все готовы были погибнуть славной смертью, или разрушением города справить тризну по убитым.
Работы были доведены до конца при всеобщем воодушевлении, и на рассвете стали продвигать к стенам сооружения разного рода с окованными железом башнями. На верхних этажах были установлены баллисты, которые сметали стоявших ниже защитников. С рассветом железные доспехи закрыли от нас весь горизонт, и боевая линия в тесном строю стала надвигаться не беспорядочно, как прежде, но равномерно под тихий звук труб; их прикрывали штурмовые крыши, а впереди находились фашинные прикрытия.
|
|
|
Когда, приближаясь к нам, они оказались на расстоянии выстрела, персидская пехота, с трудом отбивая щитами стрелы, летевшие из орудий со стен, раздвинула свой фронт, так как почти ни один снаряд не падал понапрасну. Даже катафракты пришли в расстройство и своим отступлением придали нашим бодрости. Но неприятельские баллисты, поставленные на окованных железом башнях, стреляли сверху вниз, и неравному положению соответствовал неодинаковый результат: на нашей стороне кровь лилась ручьями. Когда с наступлением вечера обе стороны позволили себе отдохнуть, большая часть ночи употреблена была на то, чтобы придумать какой-нибудь способ борьбы с грозным бедствием.
Так и сяк рядили мы и, наконец, остановились на решении, которое являлось самым надежным, благодаря возможности быстрой реализации, а именно, мы решили против тех четырех баллист выставить скорпионы. Перенеся их с другого места, мы принялись со всей тщательностью за их установку, что требует большого искусства. Тут начался горестный для нас день, который осветил нам полчища персов с целым строем слонов, рев и ужасный вид которых являются самым страшным, что может себе представить человек. Со всех сторон нас теснили вооруженные люди, осадные сооружения и громады этих зверей. Но из железных пращей скорпионов с зубцов стены полетели круглые камни на башни неприятеля; ими разбиты были скрепы башен, и баллисты вместе со своей прислугой полетели вниз, так что одни погибли от падения, даже не будучи ранены, другие нашли смерть под обрушившимися на них обломками. Слоны также были отброшены: на них мы со всех сторон бросали брандеры.397 Когда огонь коснулся их тела, они попятились назад, и вожаки не могли их сдержать. Сожжены были, наконец, и сами осадные машины. И тем не менее бой не прекращался. Царь персидский, который обычно не участвует лично в битве, так распалился от этих неудач своих войск, что сам, как простой солдат, – неслыханный дотоле случай – бросился в густую толпу своих, и так как даже издали можно было различить его по огромной свите телохранителей, то на него было направлено множество выстрелов. Перебито было много людей из его свиты; сам он остался невредим и деятельно перестраивал ряды своих. До самого конца дня не устрашил его ужасный вид стольких убитых и раненых, и только с наступлением ночи разрешил он своим войскам краткий отдых.
|
|
|
8. Возведя непосредственно близ стен высокие валы, персы штурмуют Амиду и вторгаются в крепость. После взятия города Марцеллин бежит ночью и направляется в Антиохию.
Ночь развела сражающихся, и мы освежили свои силы кратким сном. А когда заблистал день, царь, распаленный гневом и досадой, желая достигнуть намеченной цели и не сдерживаясь никакими соображениями человечности, погнал на нас свои полчища. Осадные башни персов были, как я сказал выше, сожжены; они поэтому попытались вести бой с ближайших к стенам высоких насыпей. Но наши напрягли все силы и соорудили внутри стен высокие дамбы; оттуда они оказывали сопротивление, не уступая врагу в этом трудном положении.
Кровавый бой длился долго, и страх смерти никого не удерживал от боевого задора. Мы бились все с тем же упорством, но судьба бесповоротно решила исход дела: наше сооружение, долго выдерживавшее удары, провалилось, словно от сотрясения земли. Пространство, представлявшее собой глубокую впадину между стеной и возведенными врагом насыпями, выровнялось; образовалась как бы насыпь для дороги или перекинутый через пропасть мост. Таким образом открылся для неприятеля проход, не прегражденный никаким препятствием, а большая часть солдат или была задавлена при обвале, или в изнеможении прекратила битву. Однако со всех сторон сбежались люди для отражения этой страшной опасности; но при такой спешке один задерживал другого, и отвага неприятеля росла от самого успеха. Царским повелением были созваны все грабительские шайки. Дрались лицом к лицу на мечах, с той и другой стороны кровь лилась целыми потоками, рвы заполнились телами убитых, и таким образом образовался более широкий путь. Город наполнили стремительно хлынувшие силы неприятеля, исчезла всякая надежда на бегство и всякая возможность отпора, и персы избивали, как скотину, всех вооруженных и безоружных без различия пола.
|
|
|
Уже наступил вечерний мрак, и все еще, хотя судьба решила дело, можно было разглядеть много наших в жестокой сече с врагом. Я укрылся с двумя другими товарищами в глухой части города и под покровом темной ночи вышел через боковые ворота, которые не охранялись, и благодаря моему знанию труднопроходимых мест в окрестностях и ловкости моих товарищей, достиг десятого милевого столба.398 На этой станции мы немного отдохнули и затем направились дальше. Когда я уже изнемогал от длительной ходьбы, как непривычный к этому человек благородного звания, мне открылось ужасное зрелище, которое, однако, при моем страшном утомлении представило мне весьма своевременное облегчение. На быстром коне без седла и уздечки ехал какой-то обозный; чтобы не упасть, он, как это делается, крепко завязал на левую руку повод; но лошадь вскоре его сбросила, и так как он не мог развязать узла, то и разбился о камни и склоны, а теперь удерживал тяжестью своего мертвого тела усталого коня. Воспользовавшись столь кстати попавшим мне конем, я, превозмогая утомление, прибыл с теми же самыми спутниками к горячему верному источнику. Жара вызвала у нас страшную жажду, и долго мы, ползая, искали воду, и нашли, наконец, глубокий колодец. Глубина его не позволяла нам спуститься в него, веревок у нас не было, крайняя нужда подсказала нам разрезать льняное платье, в которое мы были одеты, на длинные полосы; связав их, мы прикрепили к одному концу шерстяную шапку, которую один из нас носил под шлемом; опуская ее в колодец и давая ей пропитаться водой наподобие губки, утолили мы томившую нас жажду. Оттуда мы быстро пошли к реке Евфрат, собираясь переправиться на тот берег на судне, которое там издавна содержалось для переправы людей и скота на этой дороге. Но вот мы издали увидали рассыпавшийся римский отряд с конными значками, который преследовали большие силы персов, неизвестно откуда столь внезапно появившиеся в тылу отступавших. Этот случай показал мне, что эти «сыны земли» не возникли из недр земных, но появились благодаря своей чрезвычайной быстроте; я имею в виду тех, которых склонная вообще к сказочным преувеличениям древность называла «спартами»,399 полагая, что они вышли из-под земли, так как они неожиданно появлялись в разных местах400 Эта встреча заставила нас еще более спешить, так как теперь спасение было для нас только в быстроте. Мы устремились через кустарник и леса к высоким горам, а оттуда прибыли в Мелитену401 город Малой Армении. Там я застал командира со свитой уже готовыми тронуться в путь и с ним вместе прибыл в Антиохию.
|
|
|
9. Одни командиры в Амиде преданы казни, другие заключены в оковы. Нисибиец Краугазий из любви к попавшей в плен жене переходит к персам.
Надвигавшийся уже конец осени и появление на небе созвездия козлов402 препятствовали продолжению похода; поэтому Сапор и персы собирались вернуться домой с пленными и добычей. Во время убийств и грабежа взятого города комит Элиан403 и трибуны, благодаря энергии которых так долго оборонялся город и так умножились потери персов, были злодейским образом распяты на крестах; Яков и Цезий, счетные чиновники, состоявшие в штате магистра всадников, и другие протекторы были уведены в плен, со связанными за спиной руками. С большой тщательностью были разысканы все люди с той стороны Тигра404 и все до одного без различия высших и низших перебиты.
Жена Краугазия405 на честь которой не было сделано никаких покушений и к которой относились с большим почтением, как к знатной матроне, горевала при мысли, что ей предстоит переселение как бы в чужой мир без супруга, хотя она, судя по всему тому, что происходило с ней до сих пор, и могла надеяться на блестящее положение. Беспокоясь о своей судьбе и задолго предвидя, что будет, она чувствовала мучительную тревогу, считая для себя одинаково тяжелым как оставаться вдовою, так и вступить в новый брак. Поэтому она тайком послала близкого ей верного человека, знакомого с Месопотамией, чтобы он проник в Нисибис через хребет Изалу между двумя сторожевыми укреплениями Маридой и Лорной. Она поручила посланному сделать Краугазию устные сообщения и передать ему предметы, напоминавшие об их интимной семейной жизни, чтобы Краугазий, узнав о судьбе своей супруги, прибыл к ней для совместной жизни. Посланный отправился в путь через горные тропинки и леса, быстро добрался до Нисибиса. Там он сказал, что не видел нигде своей госпожи, что она, быть может, погибла, и что он ушел из вражеского лагеря, когда представился к тому удобный случай. Поэтому на него не обратили никакого внимания, и он мог передать обо всем Краугазию. Получив уверение, что Краугазий охотно последует за своей супругой, если можно будет это сделать, не подвергая себя опасности, посланный ушел из Нисибиса и принес жене его желанное известие. Узнав об этом, она через полководца Тамсапора просила царя, чтобы тот, если это возможно, прежде чем выйти из римских пределов, милостиво повелел принять под свою власть и ее супруга.
Неожиданное исчезновение внезапно появившегося пришельца, который, вернувшись из вражеского плена, тотчас же скрылся втайне ото всех, возбудило подозрение у командовавшего в Нисибисе Кассиана и других тамошних начальствующих лиц. Заявляя, что как приход этого лица, так и уход совершился не без воли Краугазия, они подступили к нему с угрозами самой тяжкой кары. Опасаясь попасть под обвинение в измене и весьма озабоченный тем, чтобы какой-нибудь перебежчик не сообщил, что его жена находится живая и пользуется самым почтительным вниманием со стороны неприятеля, Краугазий стал для вида свататься к девушке из другого знатного дома. Под видом приготовления того, что нужно для брачного пира, он поехал на свою виллу в восьми милях от города и бежал верхом на коне к грабительскому отряду персов, о прибытии которого ему стало известно. Когда персы узнали с его слов, кто он такой, они приняли его любезно и на пятый день доставили к Тамсапору, а тот представил его царю. Ему было возвращено все его имущество и весь штат его людей вместе с супругой, которую, впрочем, он потерял через несколько месяцев. Он получил при дворе второе место после Антонина, хотя, по слову великого поэта, «на далеком от него расстоянии»406 Тот, как человек даровитый и хорошо знакомый с делами, проявлял большое умение во всем, за что брался; а этот, менее талантливый от природы, имел, однако хорошо известное имя. Вся эта история с Краугазием случилась немного позднее.
Хотя царь на лице своем выказывал полное спокойствие и, казалось, был рад взятию города (Амиды), но в глубине души он глубоко волновался, понимая, что во время осады он многократно перенес горестные потери и вообще потерял гораздо больше людей, чем взял в плен наших или, по крайней мере, перебил в разных битвах. Так случалось несколько раз под Нисибисом и под Сингарой, а также и теперь, когда он в течение 73 дней осаждал с огромной армией Амиду, он потерял 30 тысяч воинов. Этот подсчет был сделан несколько позже трибуном и нотарием Дисценом, который использовал следующий способ, чтобы установить различие: трупы наших убитых сейчас же разлагаются и принимают такой вид, что через четыре дня нельзя уже вовсе узнать лица умершего; тела же убитых персов высыхают как колоды: члены не загнивают и не разлагаются, истекая гнойными соками, что является следствием более умеренной жизни и того, что земля, где они рождаются, прожжена зноем.
10. Римская чернь, опасаясь недостатка хлеба, бунтует.
Пока на крайнем Востоке шли быстрой чередой описанные бурные события, Вечный город с тревогой предвидел затруднения из-за надвигающегося недостатка хлеба; и грозный гнев черни, ожидавшей голода, этого самого ужасного из всех бедствий, несколько раз обрушивался на тогдашнего префекта Тертулла. Это было совершенно безосновательно, так как не от него зависело, чтобы вовремя прибыли корабли с хлебом: необычно дурная погода и мешающие плаванию ветры загнали их в ближайшие заливы, и из-за грозившей на море опасности они не могли войти в гавань Августа407 Так как на префекта неоднократно происходили нападения и все в бóльшую ярость приходила чернь, которую приводил в возбуждение ужас надвигавшегося голода, то префект не имел уже, как ему казалось, никакой надежды спасти свою жизнь, и ему пришла счастливая мысль, которая нередко приходит на ум благодаря какой-нибудь случайности, предоставить волновавшейся черни своих малолетних сыновей. «Вот,– сказал он со слезами,– ваши сограждане, которым предстоит – да не допустят этого боги небесные! разделить с вами несчастье, если не явится нам более счастливая судьба. Если их убийством вы надеетесь предотвратить тяжкое испытание, то они в вашей власти!» – Эта жалостливая речь подействовала на чернь, которая вообще склонна к состраданию; она смолкла и спокойно ожидала грядущей судьбы. Промыслом Провидения, которое возвеличило Рим от самой его колыбели и обещало ему вечность, когда Тертулл приносил в Остии жертву в храме Кастора,408 на море настало спокойствие, буря сменилась тихим южным ветром, корабли вошли в порт на всех парусах и наполнили житницы хлебом.
11. Сарматы-лимиганты притворно просят мира и нападают на императора; страшное их избиение.
Во время этих тревожных событий Констанций все еще спокойно пребывал на зимних квартирах в Сирмии. Тут его потрясла тяжелая и грозная весть о том, чего он тогда особенно боялся, а именно, что лимиганты-сарматы, – те, что, как я раньше рассказывал409 выгнали своих господ из земли их отцов, – оставили мало-помалу местности, которые в прошлом году были им предоставлены, чтобы они благодаря своей подвижности не могли начать враждебных против нас действий. Было получено известие о том, что они заняли области, соседние с нашими пограничными землями, свободно кочуют по своему обычаю и могут скоро произвести страшные беспорядки, если их не прогнать. Полагая, что, если промедлить с решительными действиями, то наглость их возрастет, император собрал отовсюду много испытанных в бою солдат и в самом начале весны выступил в поход. Ему придавало бодрости, во-первых, то соображение, что войско, обогатившись добычей за прошедшее лето, будет воодушевлено для удачных действий надеждой на подобную же поживу; а во-вторых – то обстоятельство, что Анатолий, управлявший тогда Иллириком в звании префекта, заранее заготовил все необходимое для похода, благодаря чему все имелось в изобилии безо всяких насильственных действий в отношении кого бы то ни было. В самом деле, и раньше ни при каком другом префекте, как это всем известно, северные провинции не находились в таком цветущем состоянии во всех отношениях, как при Анатолии. Благожелательный и деловитый, он сумел восстановить расстроенную общественную жизнь края. Он облегчил тяжелое бремя почтовой повинности,410 от которой погибло много состояний, и дал населению твердую надежду на уменьшение прямых податей. Счастливо, не терпя обид и не производя беспорядков, могло бы жить население того края, не имея никаких поводов для жалоб, если бы впоследствии не были придуманы самые возмутительные налоги, увеличившиеся из-за раздоров между плательщиками и сборщиками, причем первые старались иметь на своей стороне представителей власти, а вторые не считали себя обеспеченными, пока не разорили всех плательщиков, так что несчастные люди или подвергались изгнанию, или решались на самоубийство.
И вот император, решив совершить настоятельно необходимое дело, выступил, как я сказал, в поход, прекрасно его подготовив, и прибыл в Валерию, которая, будучи некогда частью Паннонии, выделена была в особую провинцию и названа так в честь дочери Диоклетиана Валерии.411 Разместив войска в зимних палатках по берегам реки Истр, он наблюдал за варварами, которые замышляли под прикрытием дружбы осуществить с целью грабежа нашествие на Паннонию в самую суровую пору зимы, когда не растаявшие еще от весеннего тепла снега делают реку проходимой повсюду, а наши люди из-за морозов тяжело переносят пребывание под открытым небом. Итак, послав немедленно к лимигантам двух трибунов с двумя переводчиками, он спросил в мягкой форме, зачем они, оставив место жительства, отведенное им по их же просьбе после заключения мирного договора, бродят по разным местам и вопреки запрету беспокоят нашу границу. Выставляя пустые и несостоятельные объяснения, – страх заставлял их лгать, – они просили императора о прощении, умоляя, чтобы он, оставив свой гнев, разрешил им перейти к нему через реку и объяснить, какие неудобства они терпят. При этом они заявляли о своей готовности занять в пределах римского мира самые отдаленные земли, если это будет им разрешено, чтобы, пользуясь благами долговременного мира и почитая покой за спасительное божество, нести податные тяготы и стать данниками. Это известие, принесенное возвратившимися трибунами, император принял с радостью, так как дело, считавшееся неразрешимым, улаживалось без всяких затруднений. Он дал разрешение явиться всем. Побуждало его к тому корыстолюбие, которое раздувала шайка льстецов, усиленно напевавших ему в уши, что он, успокоив внешнее волнение и водворив повсюду мир, приобретет много людей, готовых лично нести военную службу, и получит возможность набирать сильных рекрутов, провинциальное же население охотно будет откупаться от личной службы деньгами. Такого рода расчет не раз ввергал в тяжкие бедствия римское государство.412 Близ Ациминка413 был сооружен окоп, в нем воздвигнуто возвышение наподобие трибунала, и несколько судов с легионерами на борту получили приказание держаться на реке близ нашего берега под командованием некоего Иннокентия, землемера, – он и предложил этот план, – чтобы, как только они заметят, что варвары что-нибудь затевают, внезапно напасть на них с тыла, пока их внимание приковано к другому пункту. Хотя лимиганты и знали об этих предупредительных мерах, однако они не сумели ничего придумать, кроме притворной мольбы и стояли, покорно склонив головы; но совсем другое скрывали они в глубине души, чем то, о чем свидетельствовали их смиренный вид и слова.
Когда они увидели на высоком помосте императора, который уже собирался начать милостивую речь и обратиться к ним, как к покорным на будущее время подданным, вдруг один из них в злобной ярости бросил сапогом в трибунал и воскликнул: «марра, марра»,z:\CorvDoc\lektsiiorg3\марра - 414_1414 – это у них боевой клич. Вслед за тем дикая толпа, подняв кверху свое знамя, вдруг завыла диким воем и бросилась на самого императора. Со своего возвышения император увидел, что пространство вокруг занято волнующейся толпой вооруженных копьями людей, и заблестевшие мечи и выставленные вперед верруты415 грозят ему смертью: посреди смешавшейся толпы чужих и своих нельзя было узнать, кто он, солдат или полководец. Не время было тянуть или медлить: он сел на быстрого коня и умчался во весь опор. Но несколько телохранителей, пытавшихся оказать сопротивление устремившимся с быстротой огненной стихии варварам, были ранены насмерть или раздавлены под ногами напиравших. Царское сидение с золотой подушкой было захвачено варварами без противодействия.
Как только стало известно, что император подвергся крайней опасности и стоит на краю гибели, солдаты сочли своим священнейшим долгом выручить его, – они еще не знали, что он спасся от опасности. Воодушевившись до полного презрения к смерти, они хотя и были не в полном боевом снаряжении вследствие внезапности этого дела, тем не менее, подняв громкий боевой клич, бросились на полчища варваров, которые твердо решились умереть на месте. И так как наши ринулись с тем, чтобы смыть позор своей храбростью и пылали гневом на вероломного врага, то без всякой пощады убивали всех, кто попадался навстречу, топтали ногами живых, умирающих, убитых; прежде, чем насытилась их ярость кровью варваров, воздвиглись целые груды мертвых тел. Взбунтовавшиеся варвары были раздавлены: одни пали в бою, другие в ужасе разбежались; часть этих последних возымела тщетную надежду вымолить жизнь просьбами; но их убивали, нанося удар за ударом. Когда все были перебиты, затрубили отбой. Тут оказались убитые из наших, хотя и немного; они были или смяты во время страшного натиска, или же их постиг рок, когда они, оказывая сопротивление ярости врага, открывали свои не покрытые панцирями бока. собенно выделялась среди других смерть Целлы, трибуна скутариев, который в самом начале схватки первый среди всех бросился в самую середину толпы сарматов.
После этого жестокого побоища Констанций предпринял нужные меры для обеспечения границ, настоятельно требовавшиеся обстоятельствами, и вернулся в Сирмий в сознании того, что заслуженно покарал вероломного врага. Наскоро отдав распоряжения, не терпевшие отлагательств, он выехал оттуда и направился в Константинополь, чтобы, находясь ближе к Востоку, ликвидировать последствия поражения, полученного при Амиде, усилить войска подкреплениями и сдержать тем напор царя персов, противопоставив ему равные силы: было очевидно, что Сапор, если не удержит его Провидение и тщательное принятие многообразных мер, оставит Месопотамию в тылу и откроет военные действия на более широком просторе.
12. Многие привлекаются к ответственности по обвинению в оскорблении величества и осуждаются.
Среди этих тревожных событий, как бы по воспринятому в древности обычаю, прозвучал грозный сигнал: не междоусобная война поднималась на этот раз, но ложные обвинения в оскорблении величества. Для разбирательства и решения послан был известный нотарий Павел,416 которого мне приходится часто вспоминать417 поднаторевший в кровавом деле, он получал барыши и доходы от дыбы и палача, как торговец гладиаторами от погребений и поминальных игр. И так как все его помыслы и стремления были направлены на то, чтобы повредить людям, то он не останавливался даже перед подлогом, возбуждая против ни в чем не повинных людей грозящие смертью обвинения, лишь бы обогатиться столь ужасным образом. Мелкое и незначительное обстоятельство дало повод без конца растянуть сыски. На краю Фиваиды418 есть город Абид.419 Здесь оракул бога, который по-местному назывался Беза, открывал будущее и был почтен в соседних областях издревле установленным культом. Так как одни лично, а иные через других, посылая письменное изложение своих желаний, вопрошали бога в определенно составленных мольбах, то иногда и после получения данных богом ответов оставались в храме куски бумаги или пергамента, содержавшие вопросы. Некоторые из этих текстов были отправлены со злым умыслом к императору, и он, как человек мелочный, проявлявший нечувствительность в иных делах, даже чрезвычайно важных, но в этом оказывавшийся, по пословице, мягче ушной мочки и крайне подозрительным, воспалился всей своей желчью. Немедленно послал он на Восток Павла, с широкими полномочиями, чтобы тот, как мастер, прославленный опытностью в таких делах, направил процессы по своему усмотрению. Привлечен к этому был также и Модест,420 бывший в ту пору комитом Востока, как пригодный для этих и тому подобных дел. А Гермоген Понтик, тогдашний префект претория, был обойден, как человек слишком мягкий.
И вот, согласно приказанию, Павел отправился, выдыхая пламя смертельной ненависти, и так как был предоставлен полный простор клевете, то привлекли к суду множество людей чуть ли не со всех концов земли, знатных и простых; одних заковали в оковы, других заморили в темницах. Местом этих кровавых мучений избран был город Палестины Скифополь421 422, который был признан наиболее подходящим по двум соображениям: во-первых, потому что он лежит в стороне, и во-вторых, – находится на середине пути между Антиохией и Александрией, откуда были привлечена к суду большая часть обвиняемых.
В числе первых предстал перед судом Симплиций, сын Филиппа, бывшего префекта и консула.423 Он был обвинен в том, что, как говорили, вопрошал оракула о том, как ему достичь верховной власти. По приказу императора, который в подобных делах даже заслуженным людям никогда не прощал ни погрешности, ни ошибки, Симплиций был подвергнут пытке. Судьба пощадила его: он не был искалечен. Его приговорили к ссылке.424 Затем привлечен был Парнасий, бывший префект Египта, человек прямой и честный. Опасность для него была столь велика, что обвинение грозило смертной казнью; но и он был приговорен к ссылке. Часто слышали, как он задолго до этого рассказывал следующее: когда он покидал Патры, город Ахайи, где он родился и жил, чтобы заслужить какую-нибудь должность, он увидел сон, будто много теней в костюмах трагических актеров устраивают ему проводы. Далее был вызван на суд и прекрасный поэт Андроник, известный учеными занятиями; но так как совесть его была чиста и нельзя было возвести на него никаких подозрений, да и он сам с уверенностью настаивал на своей невиновности, то был оправдан. Точно также и философ Деметрий, по прозвищу Хитра425, глубокий старик, но человек крепкий телом и духом, был уличен в том, что несколько раз приносил жертвы богу Безе. Он не мог этого отрицать, но утверждал, что делал это с ранней юности ради умилостивления бога, но никак не с целью посягать на что-либо высшее, да и не знал он, чтобы вообще кто-либо имел такие замыслы. В течение долгого времени он был подвешен на дыбе, и с полной твердостью, не меняя своих показаний, неустрашимо говорил одно и то же. Оправданный по суду, он получил разрешение вернуться в Александрию, откуда был родом.
Справедливая Судьба, соратница правды, спасла их и некоторых других от грозившей им гибели. Но так как обвинения распространялись все дальше, и сети козней растягивались без конца, то одни приняли смерть во время пытки, другие приговорены были к самым тяжелым наказаниям с конфискацией имущества. Павел являлся душой этих жестокостей; у него был неисчерпаемый запас всяких ухищрений и зловредных козней, и я готов сказать, что от его кивка зависела жизнь всех обитателей земли. Носил ли кто на шее амулет от перемежающейся лихорадки или другого недуга, подавали ли на кого зложелатели донос, будто он вечерней порой переходил через могилу, тотчас привлекали его к ответственности, как отравителя или колдуна, имеющего дело с ужасами мира мертвых и блуждающих по свету душ, – и над ним произносился смертный приговор. Дело велось с такой серьезностью, как будто множество людей обращались в Кларос, к Додонским дубам и в славные некогда Дельфы426, злоумышляя на жизнь императора. А шайка придворных изощрялась в измышлениях отвратительной лести, утверждая, что Констанций окажется недосягаемым для бедствий, которым подвержены обыкновенные люди, и восклицая громким голосом, что его счастье, всегда мощное и бодрое, блистательно проявило себя в подавлении покушений на его особу.
|
|
|
