Монастырская система выживания

Глава 3

Монастырская система выживания

В истории русского монашества редки подвиги длительного отшельничества. Уединенная келья подвижника довольно скоро превращалась в скит, где жили сам преподобный и несколько его учеников, а потом и в общежительный монастырь. Выжить не только в одиночку, но и общиной, в суровых условиях Русского Севера было чрезвычайно сложно. Поэтому каждый монастырь создавал свою собственную систему выживания. Но как бы ни была отлажена эта система, любые чрезвычайные обстоятельства – погодные условия, голод, вторжения иноплеменников – могли поставить под удар существование обители. Особенно уязвимы были монастыри в первые два столетия своей истории. Впоследствии во многих из них, как правило, складывалось мощное вотчинное хозяйство (вотчиной обыкновенно называют земли и угодья монастыря, которые находятся в его полной собственности).

Устойчивость монастырской системы выживания зиждилась теперь не на собственном труде и изобретательности монахов, а на использовании чужого труда. Монастыри обрастали крупными денежными средствами, которые позволяли им нормально существовать даже в условиях неурожаев и голода. Эта относительно благополучная страница в истории монастырей интересует нас в меньшей степени. Гораздо интереснее, живее и разнообразнее была монастырская жизнь в эпоху первоначального существования обителей. Попробуем себе ее представить, перелистывая страницы житий и документы из монастырских архивов.

Шесть иноков: Александр, Иоаким, Исайя, Елисей, Александр и Иона поселились вместе с преподобным Антонием Сийским на полуострове Михайловского озера, в которое впадает река Сия. На много верст вокруг стеной стоял лес, простирались непроходимые болота и глубокие озера. Помощи ждать было практически не от кого. Не медля, иноки принялись за расчистку земли под постройки и огороды. Преподобный Антоний первым поставил себе маленькую келью для молитвенного уединения. Когда братия отдыхала после дневных трудов, он, не зная усталости, молился здесь. Через некоторое время кельи появились и у братии. Питались овощами с огородов и съедобными лесными растениями. Особенно тяжело было первые три года. Часто, проснувшись утром, монахи не знали, что будут есть днем. В монастыре не было не только муки, масла, соли или других продуктов, но и хлеба – «всему бо скудость бяше, чего не помяни, того не обретеся».

Однажды братия возроптала от голода и хотела разойтись. Преподобный умолял их остаться, уговаривал потерпеть. Выслушав игумена, иноки поклонились ему до земли и разошлись по своим кельям. Наутро, когда преподобный Антоний совершал свое молитвенное правило, пришел какой‑ то незнакомец и принес хлеб, муку и масло, а также деньги на монастырские нужды. Игумен повелел отнести хлеб в трапезную и перед едой сказал инокам: «Видите ли, братия, дивные чудеса Божии, как посещает это святое место и не оставляет терпящих всякую скорбь с благодарностью». Братия стояли молча, опустив от стыда головы. После этого случая ученики уже не смели роптать на своего настоятеля ни при каких трудностях.

Когда к подвижнику собиралась братия, ему необходимо было получить разрешение светских и духовных властей на создание новой обители. Кроме того, монастырь нуждался в защите от произвола и нападений. По прошествии зимы, которую преподобный Александр Ошевенский провел в одиночестве, он отправился в Новгород к архиепископу Ионе, чтобы получить его святительское благословение на устроение обители. Архиепископ с осторожностью встретил преподобного, долго расспрашивал его наедине, где он принял постриг, как подвизался и, наконец, удобно ли выбранное им место для создания обители. Ответы преподобного Александра понравились архиепископу. Он дал ему игуменскую грамоту, а также святой антиминс на освящение церкви. Поклонившись архиепископу Ионе, святой Александр отправился к новгородской боярыне Анастасии и ее сыну Юрию, которые владели землями по реке Чурьюге (левому притоку Онеги), где стояла келья Александра. Преподобный просил земли у боярыни, и она не отказала ему. Житие сообщает, что Анастасия даже хотела передать Александру во владение всю волость по реке Чурьюге. Но он не принял этот дар, так как в волости жили его родные. Если бы вся земля перешла во владение монастыря, то родные Александра стали бы «монастырскими слугами» и должны были арендовать свою землю у обители. Преподобный знал, что они оскорбятся и уйдут с этих мест, поэтому сказал Анастасии: «Дай мне земли на монастырское строение, а волостской владей сама». Боярыня дала Александру Ошевенскому четыре грамоты.

Согласно первой монастырю выделялись земля и лес для строительства церкви и самой обители. Это была земля «монастырская вековая», игумен не мог ее осваивать (то есть использовать под пашню), продавать, закладывать и т. д. По другой грамоте, Александр получал землю и лес, которые уже мог осваивать под пашню, звать «жильцов» (крестьян) и «сажать» их на этой земле, чтобы они ее обрабатывали. Эта земля освобождалась от всяких податей и повинностей, то есть, если говорить на языке документов того времени, была «белой» землей, вотчиной монастыря. По третьей грамоте монастырь получал пустые пожни по реке Чурьюге под покосы, они также переходили в полную собственность обители, и боярский ключник в них не вступался. На тех же условиях монастырь получил «деревеньку Лисициньскую».

Если монастырь стоял на государевой земле, то его основатель подавал челобитную царю. Так, преподобный Антоний Сийский поручил своим старцам Александру и Исайе ехать в Москву к великому князю Василию Иоанновичу, чтобы государь «пожаловал бы богомоление свое, повелел монастырь строити на пустынном месте на диком лесу и братию собирати и пашню пахати» (РГБ. Троиц. 694. Л. 29–29 об. ). Государь, как правило, жаловал земли и угодья, что подтверждалось жалованной грамотой. Эти грамоты нередко были льготными грамотами, по которым монастыри и все, живущие на монастырской земле, освобождались от выплаты податей государству. Такие льготы обычно давались на 10–15 лет и очень редко – бессрочно. Вместе с жалованной грамотой обычно выдавалась и несудимая, которая освобождала монастырь от подсудности государственным властям. Право судить братию и монастырских людей, кроме уголовных дел – кражи, разбоя и убийства, получал теперь настоятель обители. Если одна грамота давала освобождение от податей и подсудности светским властям, то она называлась «тарханной» или тарханом. Такие грамоты выдавались редко. В XVI веке полным тарханом владел Троице‑ Сергиев монастырь, а с 1584 года их выдача была прекращена совсем (Смолич. С. 128, 141 ).

Однако, несмотря на жалованные грамоты, подписанные государями или другими благодетелями, монастыри часто, особенно в первые годы своего существования, были беззащитны перед произволом. Лишь милость Божия становилась их единственным покровом. Сборщик податей Новгородского архиепископа Василий Бебрь, думая, что в монастыре Антония Сийского есть некие сокровища, нанял разбойников, чтобы они ночью ограбили обитель. Когда они подошли к монастырю, то увидели множество вооруженных людей, охранявших его. Разбойники испугались и убежали. Наутро они рассказали Василию об увиденном. Тот послал в монастырь священника расспросить святого, что за люди охраняли обитель. Оказалось, что в монастыре, кроме монахов, никого не было, а святой, по своему обыкновению, всю ночь молился. Пораженный чудом, Василий Бебрь пришел к святому и покаялся перед ним.

Рядом с монастырем преподобных Адриана и Ферапонта Монзенских находилось поместье боярского сына Богдана Карпова. Монастырь поставил свою деревню Кусакино неподалеку от пустоши Богдана, и тот, усмотрев в этом угрозу для своего поместья, «рассвирепел» на преподобного Адриана. Надеясь на своих слуг и собственную силу, Богдан решил монастырскую деревню сжечь, жителей разогнать, а игумена вместе с братией избить, чтобы впредь было неповадно. Собрав своих крестьян, Богдан двинулся к монастырю. Жители Кусакино при его приближении разбежались. Доехав до Святых врат монастыря, Богдан слез с коня, намереваясь перекреститься на святые иконы. И в туже минуту его догнали гонцы, которые сообщили ему, что его дом и засеянные хлебом поля сгорели. Богдан, испугавшись такого немедленного возмездия, покаялся перед игуменом Адрианом в своем «злотворстве», а также дал милостыню в монастырь. После этого происшествия он заповедал детям своим никогда не чинить никаких препон Монзенскому монастырю.

Еще опаснее был произвол государевых наместников, которые пользовались почти неограниченной властью над землей, отданной им в «кормление». По повелению царя Иоанна Васильевича Грозного в Каргополь прибыл новый наместник боярин Иоанн Михайлович Юрьев, родственник царицы Анастасии. Как говорит автор Жития преподобного Александра Ошевенского, он не приехал, а «наехал на город», «надмеваясь» высотой своего положения. Через некоторое время к наместнику прибыл игумен Ошевенского монастыря Кассиан с монахом Евсевием. Игумен привез дары и монастырскую несудимую грамоту, чтобы сразу внести ясность во взаимоотношения монастыря и наместника. В грамоте говорилось, чтобы наместник и его тиуны не судили игумена, братию и монастырских крестьян ни в чем и сами бы не въезжали в монастырь. Боярин грамоту похвалил, но сказал, что игумен и крестьяне монастырской вотчины должны уплатить ему некую пошлину. Поскольку пошлина была незаконной, старец Евсевий, до той поры все время молчавший, возразил боярину: «Нет, господин, тебе никакого дела до нас, и мы тебе не дадим». Боярин пришел в ярость и гневно сказал: «Как повелю брать с вас, так и возьму». Но старец был неробкого десятка и ответил: «Тогда будет, когда возьмешь! » (РГБ. Унд. № 276. Л. 111 об. ). От такой дерзости боярин взревел, как зверь: «Царь государь меня пожаловал градом Каргополем и всей рекой Онегой и прилежащим Поморьем, а этот чернец не хочет мне повиноваться, да еще вопреки глаголет! » Выгнав монахов, Юрьев еще долго кричал и бушевал на крыльце своих палат, а потом созвал приближенных и устроил пир. Тут пришла ему в голову мысль послать слуг в монастырь, схватить непокорного Евсевия и посадить в темницу, а там он еще подумает, что с ним сделать. С этими мыслями сильно выпивший боярин уснул.

Тем временем монахи возвращались в обитель. По дороге игумен выговаривал старцу Евсевию: «Как ты мог говорить вопреки такому великому человеку, славному боярину! » Когда они приехали в монастырь, игумен созвал братию и рассказал все бывшее с ними. Монахи сильно испугались и накинулись на Евсевия с такими словами: «Большое зло ты сотворил. Если ты не вернешься и не утолишь гнева боярина, он сам пошлет за тобой, и с великим бесчестием возьмут тебя. Мы же тебя сами отдадим как некоего злодея. И если тебе случится пострадать, то мы тебе помогать не будем». Услышав такие недвусмысленные угрозы от родной братии, Евсевий удалился в келью и здесь всю ночь со слезами молился Богу. Наутро он поехал в Каргополь. Спасло его чудо. Когда боярин немного проспался, ему явились два вооруженных старца. Один из них сказал: «Если не покаешься, то умрешь злой смертью». А второй добавил: «Если не послушаешь святого Николы и меня, то живым тебе не быть, вскоре умрешь». После этих слов боярин в ужасе узнал в первом старце святителя Николая. Он спросил у святителя, как зовут второго старца, на что святой Никола сказал: «Разве ты его не знаешь? Ты же хочешь его Богом созданную обитель разорить, а учеников его, Богом собранное стадо, разогнать. Это преподобный Александр, начальник той обители, меня же он взял с собой, потому что и мне Богом повелено хранить это место, так как есть там церковь во имя мое». Еще больший ужас охватил боярина, он стал просить прощения у преподобных и дал обет во всем помогать монастырю. На этом боярин проснулся и, призвав к себе священника, рассказал ему свой страшный сон.

Уже светало, когда монах Евсевий в тоске ехал по безлюдным улицам Каргополя. Тут его встретил тот самый священник, возвращавшийся от боярина, и, удержав его, сказал: «Радуйся, брат Евсевий! » Старец решил, что священник издевается над ним. Но тот повторил: «Радуйся, брат, ибо Бог помиловал вас» (РГБ. Унд. № 27б. Л. 113 ). Далее он рассказал старцу о чудесной перемене, случившейся с боярином. Наместник с честью принял старца и сказал ему: «Если бы я знал, что ваш монастырь находится под такой благодатью Божьей, то, приехав в город, сначала бы поехал не на свой двор, а в ваш монастырь помолиться Спасу, Пречистой Богородице и Николе Чудотворцу, и ко гробу начальника Александра приложился бы». Дав в обитель большую милостыню, он отпустил старца.

Эту повесть с боярином Юрьевым автор Жития завершил любопытным примечанием, что как‑ то он сам был на пиру у боярина и слышал его рассказ, также и старец Евсевий поведал ему о себе, он же, объединив оба рассказа, честно все изложил. К этому можно только добавить, что хорошо то, что хорошо кончается.