Общая характеристика эмпирической аргументации

Различие между фактическим аргументом и примером состоит в том, что в первом случае автор аргумента берет на себя труд по его добыванию, а во втором случае - пользуется готовым фактическим аргументом, который был добыт кем-то другим. Следовательно, пример — это готовый эмпирический аргумент, которым автору ар­гументации остается лишь лучшим образом воспользоваться. Апел­ляции к примерам играют важную роль в индуктивных обобщениях и в сложной аргументации индуктивного типа.

Например, формирование понятий — процесс индуктивный, эвристически-поисковый и неформализуемый. В самом деле, какие могут быть общезначимые стандарты таких качеств человеческого интеллекта и психики, как сообразительность, наблюдательность, умение впервые усмотреть аналогию, интеллектуальное дерзнове­ние, независимость мышления? Но ведь именно такие качества и определяют успехи формирования понятий, когда человеку прихо­дится их формировать самому и заново. В этом легко убедиться на опыте, попросив оппонента сформулировать какое-нибудь бытовое понятие, скажем, понятие «дверь», без обращения к помощи толко­вого словаря.

Особой формой апелляции к примерам является демонстрация. Демонстрация призвана обеспечить достаточно сложную и система­тическую опытную аргументацию. В этой связи в православной ду­ховной педагогике сказано, что великие истины не доказываются, а показываются.

Итак, примеры — это факты или частные случаи, используемые в роли отправного пункта для последующего индуктивного обоб­щения, в роли ступеней на пути обобщения, а также для подкреп­ления сделанного обобщения.

От примера следует отличать образец. Пример — это описатель­ное утверждение, говорящее о некотором факте. Образец — это оценочное утверждение. Оно также относится к какому-то частному случаю, но устанавливает частный стандарт для более или менее творческих подражаний.

В отличие от примера иллюстрация используется только как эмпирический аргумент в диалогах. Иллюстрация — это факт или частный случай, призванный укрепить убежденность оппонента (аудитории) в правильности общего положения, которое разъясня­ется и истолковывается пропонентом. Если пример подталкивает мысль к обобщению и подкрепляет сделанное обобщение, то иллю­страция лишь проясняет сделанное обобщение.

Таким образом, в содержательном плане понятия «пример» и «иллюстрация» сугубо относительные. Для пропонента эмпириче­ский аргумент обычно служит очевидным примером. Причины этой очевидности могут быть разными: высокая профессиональная ком­петентность в обсуждаемом вопросе; сила привычки, хотя в свое время аргумент и для пропонента явился откровением, и т.п. По­этому в восприятии пропонента эмпирический аргумент выглядит иллюстрацией. Но оппонентом (аудиторией), которого через ряд примеров требуется убедить в правоте концепции пропонента, эти примеры еще воспринимаются отнюдь не как иллюстрации.

Вместе с тем следует отметить бесплодность эмпирической ар­гументации, представляющей собой подбор механической суммы примеров или иллюстраций. Если у самого пропонента в мыслях нет стройной концепции, на которую нанизываются приводимые примеры и иллюстрации, то у оппонента они не найдут рациональ­ного и эмоционального отклика. Примеры и иллюстрации как эм­пирический аргумент эффективны только тогда, когда они системны, концептуально связаны и ведут к обобщению «по нарастаю­щей».,

Чувственный опыт человека — его ощущения, восприятия и представления — источник знания, связывающий его с миром. Од­нако «чистого» чувственного созерцания не существует. У человека оно всегда пронизано мышлением, без понятий и без примеси рас­суждения он не способен выразить даже самые простые свои на­блюдения, зафиксировать самые очевидные факты.

Мы говорим, например: «этот автомобиль серебристого цвета», когда видим его при нормальном освещении и наши чувства не расстроены. Но мы скажем: «этот автомобиль кажется серебристого цвета», если мало света или мы сомневаемся в нашей способности наблюдения. К восприятию, к чувственным «данным» мы приме­шиваем определенное представление о том, какими видятся пред­меты в обычных условиях и каковы эти предметы в других обстоя­тельствах, в случае, когда наши чувства способны нас обмануть.

«Твердость» чувственного опыта, фактов, таким образом, отно­сительна. Нередки случаи, когда факты, представляющиеся понача­лу достоверными, приходится — при их теоретическом переосмыс­лении — пересматривать, уточнять, а то и вовсе отбрасывать.

Самый важный и вместе с тем универсальный способ подтвер­ждения — косвенное подтверждение — выведение из обосновывае­мого положения логических следствий и их последующая опытная проверка. Вот пример косвенного подтверждения. Известно, что сильно охлажденный предмет в теплом помещении покрывается капельками росы. Если мы видим, что у человека, вошедшего в дом, тут же запотели очки, мы можем с достаточной уверенностью заключить, что на улице морозно.

Важность эмпирического обоснования утверждений невозможно переоценить. Она обусловлена прежде всего тем, что единственным источником наших знаний является опыт — в том смысле, что по­знание начинается с живого, чувственного созерцания, с того, что дано в непосредственном наблюдении. Чувственный опыт связыва­ет человека с миром, теоретическое знание — только надстройка над эмпирическим базисом.

Однако некоторые абсолютизируют роль эмпирической аргу­ментации в процессе познания действительности, например сто­ронники логического пбзитивизма.

Целостная структура науки как получающая свое рациональное объяснение, по их мнению, обеспечивается принципами редукции и верификации. Принцип редукции (лат. reductio — возвращение, отодвигание назад) означает сведение теоретического знания к эмлирическому. Согласно принципу верификации (лат. verus — истин­ный + facere — делать) истинность всякого высказывания о мире должна быть в конечном счете установлена путем его сопоставле­ния с чувственными данными, «непосредственным опытом» инди­вида.

Реализация этих принципов предполагает применение аппарата формальной логики для анализа значения, смысла высказываний научной теории с последующей их переформулировкой на языке этой логики. В таком виде по процедурам этой же логики мысли­лась возможность сведения высказываний теории к эмпирическим высказываниям. А если последние не поддадутся чувственной ве­рификации, то есть подтверждению в опыте, то станет ясным, ка­кие высказывания в науке являются истинными или ложными, а какие бессмысленными, в том числе «метафизическими».

Анализ показывает, что применение логико-позитивистских принципов часто приводит философов к неверным выводам, так как относит научные истинные высказывания (2, 4, 5) в класс лишенных научного смысла по той причине, что отдельный человек не может сопоставить их со своими ощущениями. Послед­ние понимаются как основание опыта', эмпирического знания. Примечательна также научная и философская нейтральность логи­ческого позитивизма к религиозному высказыванию (3). Научные теории стали им рассматриваться как условные теоретические кон­струкции, принимаемые по соглашению (конвенции) и затем лишь эмпирически истолковываемые как удобное описание чувственных переживаний человека.

Между тем в процессе научных исследований выявилось, что значительное число высказываний нельзя свести к непосредствен­ному опыту. Наиболее наглядно это проявилось в отношении науч­ных положений о фактах прошлого и будущего, а также высказыва­ний, имеющих обобщающий характер, формулирующих законы природы, общества, человека.

В таких условиях идеологи логического позитивизма встали пе­ред проблемой: либо исключить эти высказывания из науки, либо дать новое истолкование принципа верификации. Они заявили, что положение необходимости осуществления эмпирической проверки относится только к частным высказываниям. А в большинстве же случаев она должна подразумеваться только принципиально. Сле­довательно, по взглядам неопозитивистов, исследователи должны исходить из положения о том, что верификация всегда логично мыслима по отношению к любым высказываниям.

Подобное отступление от принципа верификации поколебало положение неопозитивизма. Его критики подчеркнули, что сам ис­ходный принцип верификации не может быть верифицирован. Вот почему его провозглашение предстает в форме высказывания, не имеющего смысл.

Постпозитивистскую стадию в разработке методологии научного познания наиболее рельефно представляет критический рациона­лизм как стремление.преодолеть ряд изъянов логического позити­визма. Согласно взглядам постпозитивистов, научное знание цело­стно по своей природе. Любое эмпирическое высказывание обу­словлено какой-то теорией. В научном знании философские идеи взаимосвязаны с собственно научными. Вот почему, по мнению представителей критического рационализма, философия не только оказывает стимулирующее воздействие на науку, но и органично вписывается в нее. В свою очередь наука как целостное образова­ние слагается из разносторонних подходов. К ним следует отнести методологический, историко-научный, психологический, логиче­ский и другие подходы.

К. Поппер считал, что законы науки невозможно сформулиро­вать, используя аналитические суждения, а также наблюдать. Со­гласно его точке зрения, науке вместо принципа верификации не­обходим принцип фальсификации, сущность которого заключается в принципиальной опровержимости (фальсифицируемости) любого утверждения, относимого к науке. Принцип фальсификации при­меняется им в качестве «демаркационной линии» отделения науч­ного знания от ненаучного.

Следовательно, теоретическое не сводимо полностью к эмпири­ческому. Опыт не является абсолютным и бесспорным гарантом неопровержимости знания. Он тоже может критиковаться, прове­ряться и пересматриваться. «В эмпирическом базисе объективной науки, — пишет К. Поппер, — нет ничего «абсолютного». Наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее тео­рий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не дос­тигают никакого естественного или «данного» основания. Если же мы перестали забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что дос­тигли твердой почвы. Мы останавливаемся просто тогда, когда убе­ждаемся, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере некоторое время, выдерживать тяжесть нашей структуры».

Таким образом, если ограничить круг способов обоснования ут­верждений их прямым или косвенным подтверждением (опровер­жением) в опыте, то окажется непонятным, каким образом все-таки удается переходить от гипотез к теориям, от предположений к ис­тинному знанию.