Социальная природа русского романтизма

ужаснейшую и славнейшую эпоху нашего времени мне прихо­дится описывать.

Ф. Ф. Вигелъ, Записки

Направление умов к романтизму и байронизму происходит не от случайного действия человека, хотя и гениалъного, но от сущности и потребности века.

Н. А. Полевой

Наш век будто определен для чрезвычайностей во всех родах. «Сын Отечества», 1815 год

СОЦИАЛЬНАЯ природа романтизма иссле- дована еще сравнительно мало. Характер-но, что даже в период господства школы, увлекающейся социологизированием исто- рии искусства (20-е годы нашего века), эпоха романтизма вообще не привлекла внимания 1. Близкий к ее традициям за-падноевропейский ученый Ф. Анталь не смог в своих наб-людениях вскрыть всю сложность явления². Трудность исследования социальной природы романтизма заключа-ется в том, что к этому движению в искусстве нельзя подобрать ключ, пользуясь понятиями «классового» зака-за и «иллюзии класса о самом себе».

В России социальное бытие романтизма усложнялось тем, что «существование новых, порожденных капитализ-мом, связей было еще в зародыше» ³. Они не могли стать определяющими в жизни страны и тем более решительно влиять на область художественного творчества. Измене-ние в русской социальной жизни сводилось лишь к посте-пенному изживанию тысячелетнего господства феодализ-ма, испытывающего на рубеже веков очередной кризис. Значение переживаемого кризиса еще очевиднее высту-пает на фоне свершающихся политических событий в мире: американской Войны за независимость и Великой французской революции. «Новая стихия дохнула со страшной силой во французской революции, наполнив Европу трепетом и чувством неблагополучия» — писал А. А. Блок в статье «О романтизме»⁴. Действительно, прошлое уходило под гром революции и наполеоновских пушек. Все европейские государства пришли в движение. Процесс разрушения старой системы общества по-новому осветил все внутренние общественные противоречия, играя роль катализатора для стран, где разложение феодальной системы было замедлено. Наполеоновская эпопея помогла втягивать страны в общеевропейский процесс. Многие на-роды приобщились к активной исторической деятельности, кто как «субъекты» истории, кто как ее «объекты». То было шумное и созидательное время. В мире чувствова-лось переустройство, хотя для многих истоки его были и неясны. Европейские монархии после поражения импе-рии Наполеона стремились к укреплению реставраторских тенденций, но феодальная реакция уже была не в силах остановить общий процесс разложения старого мира.

Романтизм развивался в тех странах, где ощущалось влияние идей французской революции, причем и прямое в виде непосредственных общественных выступлений и косвенное, имеющее характер эмоционально-духовного пе-реживания. Влияние французской революции распростра-нялось на страны, где намечалась ломка феодальных от-ношений. Для России пример Франции имел решающее значение. Переживание опыта французской революции, осуществляемое как в прямой, так и скрытой форме, со-ставило целую эпоху в «умственном» развитии страны. Реакционная идеология инстинктивно смешивала послед-ствия революции с военной узурпацией власти, осуществ-ленной Наполеоном; вопрос о преемственности революци-онной диктатуры и империи был еще неясен для многих; русская революционная идеология, в последовательном виде представленная только декабристами, пыталась ра-зобраться, несмотря на свою классовую ограниченность, именно в движущих силах гражданского переворота и его действительных результатах⁵. С опытом анализа фран-цузской буржуазной революции подходили к явлениям русской жизни.

Россия шла по пути общеевропейского развития, и она не была отгорожена непроницаемой стеной от других стран. Хотя, конечно, ее отставание было несомненным. Борьба за демократические свободы, за европеизацию страны становилась актуальной. Для личности думающей Это означало — присоединяться или стремиться препятст-вовать такой борьбе.

Несомненно, что с кризисом феодализма усиливались демократические элементы в жизненном укладе России. Углубляющиеся противоречия феодально-крепостнической системы и падение авторитета сомодержавной власти спо-собствовали росту мысли о свободной человеческой лич-ности. В такой обстановке воспитывался идеал русского романтизма — свободная, сословно неограниченная, спо-собная творчески пересоздавать действительность лич-ность. Понять этот идеал могло то меньшинство, которое было увлечено идеей переустройства действительности и чувствовало, что действительность неустойчива.

Слабое развитие капиталистических отношений не изо-лировало личность от общественного целого (будь им община, семья, религиозная секта, государство) ⁶. Инди-вид, к какому бы классу он ни принадлежал, не чувст-вовал себя отчужденным. Представление о целостности, несмотря ни на что, существовало. Романтизм не мог опереться в России на социально автономизированную личность. Романтический идеал был в России окрашен не столько в тона индивидуализма, сколько в веру общего усовершенствования. В этом он не противоречил идеалу просветительства.

Но романтическому идеалу, настроенному на вкус к пе-ременам, к социальным катастрофам и мутациям, как из-вестно, пришлось существовать в России, проявляясь в неадекватных условиях; ведь реально мало что измени-лось. Государственная политика подчеркивала беспомощ-ность отдельного человека, а эпоха бесконечных войн и политических потрясений указывала на существование сил, не подвластных воле людей. Романтик жадно искал ростки нового в действительности, его окружающей, и, не находя их, сторонился ее.

Несоответствие идеала романтизма русской действитель-ности — очевидно. Поэтому русский романтизм развивал-ся под знаком или политического отрицания действитель-ности, или философско-этической несовместимости идеала и действительности (В. А. Жуковский, В. Ф. Одоевский, любомудры), или попыток их примирения («либеральное просветительство» начала 19 века, вскоре пережившее острый кризис). Художники, испытывающие влияние всех трех концепций отношения идеала и действительности, или вырабатывали собственное, более стихийное отношение к жизни, или стремились создавать образы как активно противостоящие действительности, так и несущие на себе отпечаток ее устремлений.

Русские романтики задумались над проблемой поисков «гармонии» личности и общества, культивирующейся в Эпоху просветительства. Романтики ощутили, что общест-во неоднородно, что в нем сильны силы брожения, дости-гающие самых отдаленных сфер человеческого бытия. Но отказываясь от идеи социального универсализма, где все равны по происхождению, романтики отказывались и от идеи оправдания неравенства, где социальные привиле-гии дворянина «совпадали» с мерой его ума и просвещен-ности.

Романтики верили, что творческая одаренность не свя-зана с классовыми условиями жизни индивида. Впослед-ствии это привело даже к формам несколько гротесковым. Н. А. Полевой в «Московском телеграфе» пропагандиро-вал искусство самородков из социальных низов, талант которых был бы украшен каким-нибудь уродством.

В начале 19 века создавалась иллюзия, что мир искусст-ва способен объединить людей, преодолевая социальное различие. Дело не только в том, что нередко художники — выходцы из крепостной среды (или потомственно-профес-сиональной), заканчивая Академию художеств, наряду со многими отличиями и званиями получали дворянство⁷. То была политика государственная. Интересно другое: к искусству, как специализированной творческой деятель-ности, потянулись представители дворянской верхушки: граф Ф. П. Толстой, граф А. Н. Мордвинов, барон К. К. Штейбен, барон П. К. Клодт, князь Г. Г. Гагарин и другие⁸. Художественное дилетантство охватило широкие круги дворянства. Распространилось увлечение коллек-ционированием, меценатством, покровительством худож-никам, причем в среде не только дворянской, но и купе-ческой. Сами художники, и примеров тому много, тяготели к людям, не отличающимся благородным происхождением и богатством.

Тем не менее круг художников и элиты, их окружаю-щей, по своему происхождению имел точный социальный адрес — дворянство. Дворянство было той социальной рамой, внутри которой складывалась социальная база ро-мантизма.

Романтизм опирался на небольшую часть дворянского класса. Процесс дифференциации дворянства усилился. В нем чаще появлялись люди, заинтересованные переме-нами в судьбах России. Потенциально они могли быть сочувствующими романтизму, но как романтических ху-дожников, так и сочувствующих им — были единицы. Лишь впоследствии романтиков стало понимать большее число людей, вплоть до того, что романтизм мог превра-титься даже в некое подобие «моды».

Демократизм романтизма состоял не в расширении социальных границ своего функционирования, а в наличии связи с той прослойкой дворянского общества, которая для того времени выражала наиболее полно требования развивающегося чувства свободы. Частичное совпадение декабризма и романтизма — факт в данном случае пока-зательный.

Наконец, дворянство в глазах романтиков, сторонившихся большей частью купеческой, мещанской среды, представлялось единственным классом, способным увлечь-и идеалами нового движения в искусстве. Антибуржуаз-ная природа романтизма предполагала союз романтизма со вкусами дворянства, преимущественно того дворянства, которое ощущало сословный кризис, было обеспокоено судьбой общества. Романтизм складывался в той же среде, о и позднее просветительство. Это была среда, ощущаю-ая вопросы времени и ищущая на них ответы. Но кто именно тяготел к романтизму, а кто к идеалам позднего Просвещения,— вопрос не социальной детерминированно-сти, но воспитания, темперамента, вкуса, влияний.

Произведения романтиков возникали на фоне больших общественных потрясений и как бы концентрировали в себе эмоциональный заряд распространявшихся настрое-ний, которые они воспринимали через призму своего идеала. Они откликались на подъем общественного дви-жения нотами социального пафоса, звучащими в их тре-бовании свободы. Они предавались пессимизму в годы реакции. Примирение с действительностью пагубно ска-зывалось на их творчестве.

Романтики тревожно наблюдали за событиями в мире, сравнивали путь России и стран Западной Европы, угады-вали то, что таилось за сменой официальных политиче-ских декораций, моды и вкусов. Они хотели видеть в дей-ствительности приметы глубокого совершающегося пере-ворота в социальной жизни Европы.

В эпоху романтизма умы, занятые политикой и общест-венными интересами, с удовольствием отдавались любова-нию живой стихией художественных форм. Свобода, столь притесненная в жизни, казалось, господствовала в ис-кусстве. Поэтому вся сфера эстетического в глазах совре-менников приобретала особое обаяние и привлекатель-ность. В. Ф. Одоевский писал: «...художественный эле-мент — важное дело в общественном устройстве, во всех смыслах, даже в нравственном, даже в политическом, ибо все связано в мире». Мир художественный у романтика был тесно связан с миром социальным.

Романтики были наделены способностью чутко реагиро-вать на изменения в окружающей их жизни. Они, как никто, «эмоционально» пережили всю историю прошлого века. В 1801 году был убит Павел I. Казалось, по выра-жению Ф. Ф. Вигеля, что все стороны общественной жиз-ни «окрашивались в розовые цвета либерализма» ⁹. Гроза 1812 года еще спала, но романтик мог сказать словами А. И. Герцена — «мы уважали в себе наше будущее, мы смотрели друг на друга как на сосуды избранные, предназначенные...» ¹⁰. Однако реакционная политика царско-го правительства мешала осуществиться мечтам. Алек-сандр I начиная с 1805 года хотел присвоить себе роль реставратора тронов, стремясь придать войне с Францией общеевропейский характер. Лишь «тильзитское» рабство вроде бы на время его успокаивает. Но внутри страны растет реакция. В годы после Тильзитского мира рожда-ется либеральная дворянская оппозиция. Как выразился автор журнала «Сын Отечества», в русском обществе до 1812 года господствовало некоторое «недоумение»¹¹, ко-торое выразилось и в искусстве, в неясности путей разви-тия его. В 1810 году К. Н. Батюшков пишет, что незави-симость от общества есть благо ¹². Свободолюбивый дво-рянин пугается реакционного содержания внешней и внутренней политики императорского двора.Элегические мотивы романтизма расцветают именно в эту пору. Но после спада демократического подъема, после темных лет конца 1800-х годов Россия пережила патриотический подъем в борьбе против иноземных захватчиков. В 1812 го-ду преодолевается равнодушие к самой сущности общест-венной жизни. В борьбе наций и государств формирова-лась героика личности, высокие представления о челове-ческом достоинстве. Личная инициатива тогда могла определить многое.

Русские крепостники боялись Наполеона, так как объ-ективно он был проводником буржуазных отношений. После Тильзита Фридрих-Вильгельм III частично отменил крепостные порядки в Пруссии, и в России об этом знали. Пример был пугающим. Но реально Наполеон не нес в Россию освобождения крестьян, как того ждали. Если фран-цузский император и рассчитывал на помощь русской бур-жуазии, то ее ему найти не удалось бы. Однако недаром Ростопчин — губернатор Москвы — боялся поведения на-рода и купечества (прообраза буржуазии).

После поражения Наполеона в дворянских кругах и крестьянских «низах» ждали общего обновления. Свободу борьбы против иноземного вторжения хотели видеть в продолжении общего понятия «свобода», «свобода для человека вообще». Для прогрессивных членов русского общества победа 1812 года стала еще одним свидетельством невыносимости крепостного права и самодержа-вия. На этом формировалась идеология декабризма. Офи-циально-охранительные круги стали восстанавливать «до-верие» к русскому императору. Но нельзя было не пора-зиться тому, как менялся постоянно облик Александра I: момент его восшествия на престол после убийства Павла, поведение при Аустерлице, мир в Тильзите, отношение к Кутузову, время Сперанского, наконец, время, когда за сутулой фигурой Аракчеева окончательно потускнел про-филь «самодержавна».

Несмотря на победу над буржуазной Францией, на создание реакционного Священного союза, все в Европе оставалось неустойчивым, готовым рухнуть. Неопределен-ность томила умы, она не могла удовлетворять. Главное, что составило основу для общественной мысли 1810-х го-дов,— проблемы внутреннего развития стран, место Рос-сии в общеисторическом потоке, сравнение с судьбами других наций. В последующее время на всем был отпеча-ток 1812—1813 годов. Мечты об улучшении обществен-ного строя России контрастировали с самой дикой борьбой с просвещением. Разлад мечты и действительности усилил-ся. Но разлад этот питал романтизм, был необходимым условием его существования. Поэтому в период 1812-1825 годов происходит самое интенсивное развитие рус-ского романтизма.

Наконец, выстрелы на Сенатской площади возвестили всему миру, что и Россия причастна к общеевропейскому движению против феодализма. Кончалась недолгая эпоха свободолюбивых настроений, трагически завершилось вре-мя особой атмосферы 1820-х годов. После 1825 года Рос-сия переживает национальную трагедию. «Какой-то об-щий траур пал на жителей» ¹³,— вспоминает художник Ф. И. Иордан. Полнее всего характеристику последекаб-ристского времени дал А. И. Герцен: «Нравственный уро-вень общества пал, развитие было прервано, все передо-вое, энергическое вычеркнуто из жизни. Остальные -испуганные, слабые, растерянные — были мелки, пусты; дрянь александровского поколения заняла первое место; они мало-помалу превратились в подобострастных дель-цов, утратили дикую поэзию кутежей и барства и всякую тень самобытного дворянства; они упорно служили, они выслуживались, но не становились сановитыми. Время их прошло. Под этим большим светом безучастно молчал большой мир народа; для него ничего не переменилось -ему было скверно, но сквернее прежнего, новые удары сыпались на его избитую спину. Его время еще не при-шло» ¹⁴.Эту характеристику начала царствования Нико-лая I ценили и Плеханов и Ленин.

К началу 1830-х годов стали формироваться новые во-просы общественного бытия, которые определили и пере-мены в самом развитии романтизма. Происходил рост ин-дивидуального сознания. Этому способствовало общест-венное состояние депрессии после катастрофы 1825 года. Личность, уродуясь социально, приобретала уникальные и Эгоцентрические черты. В сфере же общественной она ни-велировалась и даже вообще выталкивалась из общества, с чем в искусстве было связано появление образа лишнего человека. Личность хотела самоанализа, содержательной эмоциональной жизни, порой замененной на самолюбова-ние и тонкую стилизацию чувств. Развитие чувствующей и думающей личности и общества достигло крайне кон-фликтного состояния. Конфликт этот проникал внутрь человека, приводя его к разладу внешнего и внутреннего. История портрета довольно полно показывает переход от своеобразной духовной «затаенности» человека начала века к острой проблематике личности сомневающейся, терзающейся, неуспокоенной.

К 1830-м годам окончательно затуманились перспекти-вы общественного развития; социальные противоречия, напротив, стали восприниматься яснее, жестче. Поэтому и стало казаться, что эти противоречия, когда снята на-дежда на будущее в их диалектическом разрешении, коре-нятся в самой личности, в человеческой природе. Начина-лись поиски абсолютных решений, рождались идеи о «высшей» гармонии¹⁵. Они оплодотворили, если вернуться к образам искусства, русскую историческую живопись.

РАЗВИТИЕ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ ЭПОХИ РОМАНТИЗМА

В самой России, правда, немногие, но зато истинно просвещен-ные люди выхаживают права гражданства милому гостю ро-мантизму.

Ал. Марлинский

Знание и чувствование красот искусства покупаются дорогой ценой.

Н. И. Гнедич

Весьма трудно разобрать, сравнить и согласить мнения знаме-нитых ученых, исследовавших то с особенным глубокомыслием и точностью, то с великой проницательностью и остроумием какой-либо предмет важный, занимательный, разнообразный. Такого рода есть исследования свойств изящного, а особенно в настоящем философском веке.

А. П. Гевлич

При первом воззрении на историю и литературу эстетики мысль останавливается в каком-то беспорядке мнений и систем, кото-рые, по-видимому, не обещают ничего прочного в познании изящного.

И. Н. Средний-Камашев, 1829

...у нас еще не было своего Менгса, который открыл бы нам тайны своего искусства и к искусству живописи присоединил бы другое, столь же трудное: искусство изъяснять свои мысли.

К. Н. Батюшков

РУССКАЯ эстетика первой трети 19 века - область, исследованная сравнительно плохо, несмотря на то, что в последние годы инте pec к ней постоянно увеличивается¹. Некоторое пренебрежение, существовавшее десятилетиями, мотивировалось тем, что она имеет мало оригинального и в своих истоках и в решении главных проблем, определяющих предмет самой науки.

Период, представленный именами А. И. Герцена, В. Г. Бе­линского и Н. Г. Чернышевского, буквально затмил ее. go тем не менее расцвет искусства, приходящийся на на-чало прошлого века, заставляет задуматься над тем, что ему соответствовало в областях, лежащих рядом, в част-ности — в философии искусства.

Эстетика тех лет не дает ключа к пониманию самой сущности искусства. Она ничего не объясняет буквально; ведь, например, теория подражания, сложившаяся оконча-тельно во времена Аристотеля, еще пользовалась авторите-том, но было бы странно «через нее» осмыслить всю сложность развития искусства от античности до позднего классицизма. Смысл реконструкции эстетических воззре-ний в другом. Они сами обладали эстетической красотой и потому пополняют содержание исследуемого материала не только элементом научности, но и сиянием формы, сложной и прихотливой. Цель реконструкции эстетиче-ских воззрений эпохи романтизма в том, что обретается некая идеологически-духовная атмосфера тех лет, имею-щая разные смысловые перспективы — то в образах ис-кусства, то в текстах эстетических трактатов. Это — широ-кая жизнь художественного элемента в обществе.

Русская романтическая эстетика стала развиваться пре-имущественно с 1820-х годов. Она не была некой «базой» для расцвета этого движения в целом, его теоретическим манифестом и лозунгом. Романтизм в живописи, графике, поэзии возник намного раньше. Заметим, что и в после-дующее время романтическая эстетика лишь в малой сте-пени учитывала опыт отечественного искусства и литера-туры. Появившись в разное время, романтическое искус-ство и романтическая эстетика большей частью сохраняли некоторую дистанцию по отношению друг к другу, разви-тие их было параллельным, но никогда не пересекающим-ся. Русский романтизм в первые годы прошлого века скла-дывался при полном господстве идей, идущих еще от кон-ца 18 столетия. Значение эстетики, проповедовавшей теорию подражания и «искусство как истину в образах», не померкло с первыми выступлениями романтиков.Но стала сложнее сама ситуация в области эстетики, да и сами школы внутри себя, сохраняя свою специфику, стали тоже сложнее. Меркли идеалы просветительского классицизма. Редкие авторы ставили непосредственную задачу «оправдать» художественную практику современ-ности. Чаще она упоминалась как иллюстрация ради того, чтобы доказать, что верность общих принципов эстетики может быть показана и на произведениях сегодняшнего дня. Школы в эстетике стали самостоятельнее и менее связан-ными со школами в искусстве. Традиции просветительства переосмыслялись, хотя многое, что было в них органиче-ски вплавлено,— и философский сенсуализм англичан и «руссоизм» — еще продолжали плодотворно эксплуатиро-ваться.

Сама эстетика, опираясь на достижения европейских авторов (особенно Буало и Баттё из французских и Баум-гартена из немецких), окончательно сложилась как наука. С этим произошла ее известная формализация, давшая ей возможность яснее построить принципы самой науки, но сообщившая ей и некоторый привкус абстрактности.

В Московском университете читал лекции по эстетике (1804—1810) профессор И.Ф.Буле². По программе Буле стал выходить первый в России журнал, посвященный вопросам изобразительного искусства,— «Журнал изящ-ных искусств» (1807). Журнал последовательно отстаивал классицистические позиции в искусстве, о чем говорят не только статьи, интерпретирующие античность в дидакти-чески-иллюстративном плане, но и статья Н. Кошанского «Памятник Пожарскому и Минину, назначенный в Моск-ве». Крупными фигурами в эстетике начала века были А. Ф. Мерзляков, П. Е. Георгиевский, И. П. Войцехович. Их педагогическая деятельность и опубликованные работы строились на защите идей классицизма, говоря подробно о теории подражания и характере идеала. Свои взгляды Войцехович изложил в работе «Опыт начертания общей теории изящных искусств» (М., 1823). Георгиевский чи-тал в Царскосельском лицее курс эстетики (1815—1816). Особенно известен был Мерзляков — переводчик, поэт, эстетик и литературный критик. Помимо лекций, прочи-танных в Московском университете, внимание современни-ков привлекли его сочинения «Заметки по эстетике» («Вестник Европы», 1813, № 19) и «Об изящном, или О выборе в подражании» (там же, № 11—12). Слава Мерз-лякова была настолько велика, что о нем вспоминал В. Г. Белинский³.

Эстетиком, связанным с идеями русского просветитель-ского классицизма, был А. А. Писарев. В основополагаю-щем своем труде он пишет: «...главная цель Художеств -польза и удовольствие, их красоты — образцы природы и нравственности» («Предметы для художников, избранные из Российской истории, Славенского баснословия и из всех русских сочинений в стихах и прозе», ч. 1, СПб., 1807, стр. 6). И вывод эстетика прост: «...чтобы быть вели-ким художником, не нужно иметь слишком острого ума...» (там же, стр. 6). Изучение правил, образцов — необходимо для воспитания верного вкуса; им во многом должен сле-довать и художник. Точка зрения была для того времени популярна. А. Ф. Мерзляков публичный курс эстетики открывал словами: «Искусство вообще есть следствие пра-вил...» ⁴.

Теория подражания вне зависимости от гносеологиче-ских основ того или иного автора трактовалась трояко: тут подразумевалось и подражание природе, взятой в самом широком масштабе, и подражание законам красоты, имею-щим вечный характер, и, наконец, подражание вещам.

Эстетика тех лет опиралась на большое количество пе-реводных работ.

П. Смирнов — воспитанник Московского университета, преподававший в гимназии философию и историю изящ-ных искусств, перевел сочинения Андре (1675—1764) «Опыт о прекрасном, с предварительными замечаниями Формея» (ч. 1—2, 1823). «Бездарный» Д. И. Хвостов (суждение современников) с французского перевел «Рас-суждения о прекрасном в творениях разума» (того же Андре, СПб., 1820). С немецкого языка переведена кни-га «Всеобщее начертание теории искусства» Бахмана (пе-ревод М. Чистякова, М., 1832), написанная в 1811 году. Эклектическая по содержанию, она показывала в какой-то степени кризис классицистической мысли, одновремен-но трактуя вопрос и о значении теории подражания и о роли фантазии в художественном творчестве. Сочинение Ансильйона «Эстетические рассуждения» (1813) было пе-реведено Феофилактом, преосвященным архиепископом Рязанским. И тут же вызвала спор. Против книги высту-пил ректор Александро-Невской духовной академии Фила-рет. В духовной академии читал лекции Ф. А. Голубин-ский, который с позиций официальной идеологии крити-ковал Фихте, Шеллинга и Канта.

В. Лангер, художник-любитель, переводит с итальянско-го языка сочинение Ф. Милиция «Об искусстве смотреть на художества по правилам Зульцера и Менгса» (СПб., 1827), которое он посвящает Обществу поощрения худож-ников. Характерно, что труд его «благословил» В. И. Гри-горович, секретарь Общества. Григорович во многом про-должал традиции «Журнала изящных искусств» Буле, на-чав сам издавать периодические выпуски под тем же наз-ванием в 1823—1825 годах. Главное, по мысли Григоро-вича, было соединить теорию с художественной критикой: «Ничто столько не образует вкуса, как благоразумная критика произведений изящных и рассуждения об оных писателей-философов, известных природным и опытно-стью образованным вкусом»⁵. Деятельность Григоровича подогревалась сознанием, что «в России слишком мало издано доселе сочинений о Художествах». Сам Григоро-вич преподавал теорию изящных искусств в Академии ху-дожеств. Им были написаны статьи в разделе «критика» «Журнала изящных искусств». Но Григоровичу не удалось создать новый тип художественной критики в России, как он об этом сам мечтал. Описания его были слишком мелочны, детальны, касались в основном сюжета. Роман-тическая критика достигла здесь большего — она искала адекватности литературного текста впечатлениям от про-изведения живописи или скульптуры.

Развитие эстетических идей той теории искусства, кото-рая поддерживала классицистические нормы в современ-ном художественном творчестве, включало в себя и инте-рес к интерпретации прошлого. Об этом позволяют судить такие работы, как «Слово о начале и успехах искусства, особенно наук изящных» (М., 1810) М. Гаврилова и «Рассуждение об отличительных свойствах памятников Египетских и о том, почему новейшие художники не бе-рут их для себя за образцы» (М., 1818) П. Уланова. На-конец, можно добавить, что ряд эстетических сочинений, пользовавшихся популярностью в то время, нам сейчас недоступны, так как они ходили в списках по рукам, как, например, «Эстетика» Буттервека.

Оценку эстетического направления русской мысли 19 века, связанную так или иначе с судьбами позднего классицизма, следует дать с разных точек зрения. Конечно, оно было чрезвычайно пестрым, даже, можно сказать, и эклектичным. В целом критика его романтизмом была оправдана и плодотворна. Причем в «ситуации» критики со стороны романтизма это направление эстетики заметно меняло свое содержание. Стали широко обсуждаться не только проблемы «вкуса», врожденного или воспитанного, но вопросы «фантазии» и «гения», то есть вопросы, в це-лом типичные именно для романтической эстетики. Т. О. Рогов⁶ пишет статью «О чудесном» (журнал «Пе-риодическое сочинение о успехах народного просвеще-ния», 1812, № XXXIII), где говорит об «опасности во-ображения». П. А. Новиков⁷ в сочинении «Об идеале изящных искусств и о гении» (не сохранилось) и в ста-тье «О гении, о главных его свойствах, о средствах им употребляемых, и о его влиянии» («Труды Общества лю-бителей российской словесности при императорском Мос-ковском университете», 1818, ч. X) очищает тип гени-ального мастера от внерассудочных форм работы над про-изведением. Однако освещение романтических проблем неромантической эстетикой было мало плодотворно. В на-чале века была интересна только та часть эстетики, кото-рая в теоретической обобщенной форме подытоживала Этап предшествующего развития. Исходя еще из идеалов просветительства, это направление имело большое влия-ние и было освящено авторитетами европейских филосо-фов начиная с античности. Оно было и в какой-то степе-ни оправдано, так как в практике искусства тех лет со-хранял свои позиции классицизм (в ряде областей искус-ства до 1830—1840-х годов).

Позднепросветительская эстетика недолго удерживала свои передовые идейные позиции. Она не являлась, ко-нечно, лишь развитием инертной мысли, неким «сором» русской культуры тех лет, но тем не менее, утрачивая со-циальные иллюзии, беднела, как-то тускнела. Мерзляков теряет пафос демократического радикализма, с 1810-х го-дов прославляет монархию. Писарев, некогда член пере-дового Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, стал выступать как реакционер. Все это усу-гублялось тем, что отдельные постулаты классицистиче-ской эстетики эксплуатировали и ярые реакционеры, что выразилось в шишковизме.

С классицизирующей эстетикой столкнулись не только романтики, но впоследствии и представители развивающе-гося демократического реализма (например, В. Г. Белин-ский). Впрочем, заметно, что Белинский и Чернышевский в своем критическом пафосе заметно и сознательно обед-нили и даже несколько исказили облик предшествующей им эстетической мысли, порой доводя ее до карикатурно-сти. Полемический прием этот был воспринят в последую-щих поколениях как объективная оценка: эстетика нача-ла века с тех пор и оценивалась чрезвычайно низко.

Критическая оценка эстетики начала века была доволь-но последовательно выражена у таких авторов, связанных с романтизмом, как Д. В. Веневитинов, А. И. Галич, И. Я. Кронеберг, В. Ф. Одоевский, молодой В. Г. Белин-ский (периода «Литературных мечтаний»). Критикуя кон-сервативную часть эстетики начала века, романтики од-новременно стремились использовать и ее положительные черты.

В какой-то степени классицистическая эстетика оказы-вала влияние на современную ей романтическую. Она бы-ла сильна терминологической разработанностью, рацио-нальностью, системностью. Задачи ее имели благородный характер: учить человека прекрасному. Известная диф-фузия позднепросветительских идей, наблюдаемая во мно-гих областях культуры тех лет, касается и общей пробле-матики истории эстетики в России. Эстетика начала века широко приобщала современного читателя к общеевропей-ской эстетической традиции, в которой он в целом ориентировался, конечно, слабо. И что особенно важно, именно эта эстетическая мысль открыла для русских сокровищни­цу немецкой теоретической мысли.

Нередко встречается убеждение, основы которого закла­дывали Д. В. Веневитинов и И. Я. Кронеберг, что дороман-тическая эстетика прежде всего опиралась на образцы французской теоретической мысли, почему сам ее метод в специальной литературе начала века получил название «французский» (им пользовался, кстати, и Белинский⁸), противопоставляясь «немецкому». Но следует заметить, что германская премудрость одинаково была важна как для классицистов, так и для романтиков.

После французской революции 1789 года французская общественная мысль стала для России запретной. Эта «запретность» усилилась в годы политических и военных столкновений с Наполеоном. Немцы и пруссаки, как союз-ники в борьбе, стали близки России; в страну широко хлы-нула теоретическая мысль Германии. Она несла в себе потенциальный мощный революционный заряд, будучи последовательно диалектичной. Недаром реакционными кругами немецкая философия была встречена резко отри-цательно. Однако не только политическими обстоятельст-вами объясняется влияние философии Германии в России. Позднепросветительская эстетика, испытывая кризис, сама искала союза с мыслью, способной ее укрепить, дать ей новое, более жизненное качество. Немецкий философ Л. Г. Якоб, бежавший в Россию после закрытия Наполео-ном университета в Галле, где служил ректором, был пос-ледовательным кантианцем. В кантианском духе он выдер-жал свой труд «Начертание эстетики» (СПб., 1813). Впро-чем, Л. Г. Якоб не занял определенной позиции между классицистическо-просветительской и раннеромантической Эстетикой; Канта использовали П. Е. Георгиевский, И. П. Войцехович, А. П. Гевлич. Просветительство плюс Кант — сразу принимало форму актуализированную, нуж-ную, крепкую. Выпады против романтической школы -главным образом йенской — знакомили русского читателя со всеми направлениями немецкой эстетической мысли.

Широкий перевод произведений немецких романтиков совпадал с общими увлечениями молодежи. Особенно много переводов было помещено в журнале «Сын Отечества» начиная с 1810-х годов. Русские читатели знакомились с работами братьев Шлегель⁹, знаменитым сочинением Вакенродера и Тика «Об искусстве и художниках. Раз-мышления отшельника, любителя изящного» (М., 1826), повестями и новеллами Э--Т.-А. Гофмана. Мысли русских романтиков накладывались на широкую традицию фило-софии Шеллинга, получившей распространение в некото-рых кругах русского образованного общества.

В период рождения романтической эстетики перед ней со всей необходимостью возникли те же задачи, которые не были разрешены эстетикой традиционной, ориентирую-щейся на классицизм. Это — необходимость освободиться от засилья переводной литературы и соединить эстетику с критикой. О необходимости критики писал в 1820 году журнал «Сын Отечества». В 1814 году на этом же настаи-вал К. Н. Батюшков, написавший «Прогулку в Академию художеств». В слабости русской критики признавался еще Григорович: «Писатели наши молчат о русских художни-ках, потому что ли, что не многие из них знакомы с ху-дожествами, или по другой какой причине, судить не мое дело. Представь, что даже и то, что я наскоро написал тебе, показалось бы для большей части нашей публики новостью неслыханной» ¹⁰. Слабое знание отечественного искусства приводило к тому, что многие авторы легче ориентировались в западноевропейском искусстве, чем русском. И эту привычку должен был пресечь романтизм.

 

Романтическая эстетическая мысль крайне индивидуа-лизирована. Здесь нет школы. Разные авторы разработа-ли отдельные положения, которые только в сумме своей могут дать представление о философских исканиях в об-ласти теории и истории искусства, в области познания прекрасного.

Истории романтической эстетики как таковой в России нет. Есть лишь несколько авторов (не так уж их и много, заметим), которые начали писать и издавать свои труды примерно в одно и то же десятилетие — в 1820-е годы. Многие потом забросили занятия философией искусств,многих унесла смерть, некоторые плодотворно работали вплоть до середины века. Но преемственности поколений, резкой смены вкусов и настроений не было — эстетиче-ская мысль романтизма не подлежала истории. Поэтому и вопрос, какого автора-эстетика или какую группу авторов отобрать — довольно сложен.

Остановимся лишь на нескольких фигурах. И выберем среди остальных или тех, кто имеет хрестоматийно ясный облик, или тех, кто казался наиболее авторитетным, та-лантлив<

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: