 |
Ратим. ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИУДЫ
|
|
|
|
Ратим
Тысячи людей собрали своды огромного амфитеатра. Гремели фанфары и колыхались на ветру огромные вымпелы.
В толпе легче всего затеряться. Да и кто станет искать его здесь? Петр смешался с толпой и прошел на трибуну. Римские одежды и звание патриция позволили ему расположиться на первых рядах. На его поясе висел фамильный гладиус Валериев.
Боевая колесница с двумя огромными чернокожими гладиаторами сражалась сразу против пятерых львов. Шум толпы превратился в гигантский рев, заглушающий слова и крики. Звенела тетива тяжелого лука. Один из львов ударом опрокинул коня, и колесница кубарем покатилась в сторону. Чернокожие гладиаторы повскакивали и схватили копья. Левая рука одного из них болталась плетью – она явно была сломана в нескольких местах. Рев толпы превратился в рычащий рокочущий грохот. Бой был окончен. Один из гладиаторов погиб. Второй израненный, стоял в центре арены, победно вздымая руки к Солнцу. Рев толпы постепенно утихал. Вновь зазвучали фанфары.
- А сейчас – долгожданные детские бои! На арене – знаменитый Ратим. Ратим и группа из двенадцати юных гладиаторов сразится с галльскими камышевыми котами.
На арене появились дети. Маленькие, почти игрушечные гладиусы висели на их поясах.
Медленно поползла вверх решетка, открывая вход, где располагались клетки. Длинный коридор уходил вглубь амфитеатра. И из него, как из чрева чудовища раздавался разномастный рык тысячи самых разных бойцовых животных. Тысячи глаз не отрываясь, смотрели на черное жерло открывшегося прохода. Тысячи людей с нетерпением ждали появления галльских камышовых котов. Тысячи ушей пытались выделить из общего рева их приглушенное урчание. Сорока сантиметров в холке, некрупные хищники прибрежной и болотистой территории Галлии, камышовые коты были как раз тем хищником, которого можно было выпустить против слабовооруженных девятилетних мальчишек.
|
|
|
Возбуждение толпы нарастало, и вдруг сменилось слитным многоголосым воплем ужаса. Вместо камышовых котов, оглашая арену голодным рыком, выбежали три тигра. Ответственный за бойцовых зверей, отставной солдат Донат, переменился в лице. Даже старые багровые шрамы, перечеркивающие все его лицо, побледнели и приобрели землисто-серый оттенок. Глаза бывалого солдата расширились от ужаса. Он перемахнул через ограждение одним прыжком, и проскользнул под опускающуюся решетку. Перекрывая рычание животных, в туннеле слышался крик Доната:
- Где этот паршивый раб! Он не доживет до каменоломен!
Волосы встали дыбом на детских головах. Подкашивающиеся от ужаса ноги словно пристыли к посыпанной песком арене.
- Не разбегаться! Построить клин! Впере-е-д! – прозвенел в воздухе голос Ратима. И выхватив гладиус, совсем еще юный галл ринулся на огромных хищников. За ним правильным клином, побежали остальные дети. Добежав до первого тигра, Ратим стрелой взвился в воздух, ударив обеими ногами в массивную холку, оттолкнулся, перекувырнулся и скользнул под огромную тушу зверя. И оказался прямо под открытым незащищенным животом. Ратим рубанул. Со всей силы. С полной выкладкой. И резко перекатился, уходя от удара огромной лапы.
Что-то дернулось в душе Петра. То, как этот мальчишка докручивал удар. Не прямо, как полагалось, а чуть наискось – так вел удар он сам. Перед его глазами был он сам и три ягуара на улицах израильского города. А ведь ягуар гораздо меньше тигра. А Ратим, в свои девять, гораздо меньше двадцатилетнего Петра. Петр крутанулся, уходя из-под броска второго ягуара.
И к удивлению Петра, тем же движением, Ратим ушёл от лап второго тигра.
|
|
|
Удар меча наотмашь по голове, скорее разозлил зверя, и Петр присел, сомкнув обе руки на рукояти меча. Как раз в момент прыжка. И сила человека слилась с силой зверя, и клинок легко вошел в грудь ягуара.
Ратим сел на землю, вытянув в струну спину, руки и меч, враспор, четко по линии пути прыгнувшего тигра. И легкий сухой треск отразился в ушах Петра страшным грохотом. Как будто рушился весь Мир.
Там, где фамильный клинок Валериев легко выдержал, маленький, плохо сделанный детский гладиаторский клинок переломился у рукояти.
Пружиной, Ратим взвился в воздух. Выброшенная вперед лапа прочертила острыми когтями глубокие борозды на спине Ратима, но не остановила его. Ратим взлетел на приступок трибуны. И его глаза встретились с глазами Петра. И маленькая детская ручонка протянулась к нему.
- Что?! – удивился Петр, - Ты хочешь, чтобы я вытащил тебя отсюда?
Но непонимание отразилось в глазах Ратима.
- Меч! Дайте мне меч! – прокричал он.
Но ужас охватил Петра. Вот он протягивает меч, и все оборачиваются к нему. И каждый в этой многотысячной толпе узнает его. «Это же он! – кричат люди, - «Это же Каменное Сердце! » «В тюрьму его! » «В тюрьму мерзкого сектанта! » «В тюрьму – разрушителя храмов! »
- Я… не могу… я – не могу… прости…, - выползли из Петра задушенные слова. И слезы текли у него из глаз.
И потухли глаза Ратима. И никогда еще Петр не видел такого презрения, обращенного ему прямо в глаза. И мальчик спрыгнул обратно вниз, туда, где разъяренные тигры терзали его друзей. Он подхватил обломанный клинок, со всей силы сжав его в ладони. Кожа лопнула, и клинок уперся в кость, но так он, по крайней мере, держался в руке. Ратим нырнул под ближайшего хищника, уперев вторую ладонь в основание клинка. И все его существо вложилось в этот рывок. Изо всей силы, упершись в землю, он ударил в то единственное место, где мог нанести зверю какой-то урон. Он ударил в мягкий живот, пропарывая его. И на него обрушились зловонные внутренности зверя. Ратим перекатился и почти успел отпрыгнуть. Но силы покидали его. На долю мгновения задержался его прыжок. И тяжелые челюсти второго зверя сомкнулись на детской спине, ломая кости и позвоночник.
|
|
|
Из тоннеля послышались вопли ужаса. На арену бежал раб, открывший не те клетки. За его спиной слышался стук тяжелых сандалий отставного солдата Доната. Раб кинулся на закрывающую выход решетку. И страшным ударом Донат вбил его голову между толстыми прутьями. Решетка медленно поползла вверх, и, подхватив первое попавшееся под руку оружие, отставной солдат бросился на арену.
Тигры не сразу обернулись на нового врага. Израненные дети лежали на арене, и тигры, опьяневшие от крови, остервенело терзали их тела. Донат раскрутил над головой тяжелое копье, шибанув им в ухо ближнему зверю, проламывая череп и вгоняя толстое древко прямо в мозг хищника. Донат выхватил тяжелый галльский меч и присел, готовясь встретить прыжок второго тигра. Но следом за Донатом на арене появились вооружённые люди, и в тигра уже летели их копья. Третий, сраженный Ратимом тигр, всё ещё волочил по песку выпущенные кишки, рычал, и скрёб когтями землю. Мощным ударом Донат добил его. Арена напоминала бойню. Оглядев окровавленные тела двенадцати растерзанных детей, и поняв, что спасать не кого, Донат рухнул на землю и закричал. Из глаз видавшего всякое отставного солдата текли слезы.
И громовая тишина накрыла амфитеатр. И в абсолютной тишине были слышны биения сердец. Медленно с трибуны поднялся легат Клавдий Краск, в его голосе звенел металл:
- Мы не желаем участвовать в подобных зрелищах! – Краск направился к выходу. Люди молча начали вставать и выходить.
Петр сильно осунулся и постарел. Эти полчаса боя стоили ему нескольких лет жизни. «Я не мог. Я ничего не мог сделать! » - думал Петр, - «Это все Рим! Это проклятый Рим! »
Он поднялся и направился к выходу.
Чья-то тяжелая рука легла ему на плечо.
- Иуда Валерий? – его взгляд встретился с взглядом патриция Магнуса.
- Я узнал только сегодня утром. Я послал людей за деньгами. Он должен был быть выкуплен сегодня днем. Я не успел всего на пару часов!
- О чем ты?!
- А ты не понял? Ратим – сын Варты. Твой сын! Разве ты не почувствовал это в своем сердце, Иуда?
|
|
|
- Что?! Проклятый Рим! Ненавижу!
- Мне нужна твоя помощь, Иуда. Завтра состоится заседание сената. На этом заседании, я намерен протолкнуть закон о запрете детских гладиаторских боев. У закона будет много противников – слишком многие получают на этих боях большие деньги. Если бы кто-то из Валериев выступил в мою поддержку, это сильно облегчило бы мою задачу. Твой отец погиб. Вся моя надежда – только на тебя, Иуда.
- Но я не могу.
- В сенате мало кто ассоциирует Иуду Валерия из знаменитой семьи Валериев с бунтарем, организатором сект и разрушителем храмов, по имени «Каменное Сердце». Ты будешь в безопасности.
- Мне нельзя. Меня не поймут.
- Кто не поймет?! Твои сектанты? Сделай это ради своего отца, Иуда!
Петр покачал головой.
- Если тебе плевать на отца, сделай это хотя бы ради своего сына, который погиб. Неужели, ты предашь и его?! А кто еще погибнет, если эти бои не запретить?!
- Нет. Это может повредить тому, что я делаю.
И потухли глаза Магнуса.
- Почему ты не дал ему меч? Он имел на него законное право! Он имел на него большее право, чем ты! Он – был настоящим Валерием! Он! А не трусливая собака, вроде тебя! Убирайся, Иуда!
- Я не мог! Я не виноват! Это все Рим! Это проклятый Рим!
- Убирайся! Клянусь, я камня на камне не оставлю от твоей паршивой секты! Я сделаю это ради Ратима! Я сделаю это ради моего близкого друга, Марка Валерия! Беги быстрее, Каменное сердце! Потому что я настигну тебя! Предатель, предавший всех!
Петр бежал. Он смешался с толпой и скрылся из Рима.
Смерть Ратима потрясла Рим. Патриций Магнус много встречался со знатными патрициями, сенаторами и боевыми офицерами, и сумел-таки протолкнуть закон о запрете на детские гладиаторские бои.
Еще до гибели Марка Валерия, патриций Магнус много говорил с ним об Иешуа. С ним, и с легатом Литицием, командующим северо-восточным пограничным легионом. Литиций показывал им книгу, в которой были записаны все деяния, проповеди и рассказы Иешуа.
- Этот человек – делал великое дело, - сказал тогда патриций Магнус, - И никто не вправе творить всякие мерзости, прикрываясь его именем!
И не было более страшного гонителя на христианство, чем патриций Магнус. И действия Магнуса всегда были одни: храм уничтожить, сектантов выпроводить за границу Империи, зачинщиков и организаторов секты – заключить под арест, особо рьяных – казнить.
* * *
Тильда оглядела притихших детей. Что ещё можно им успеть рассказать? Что они поймут, и правильно ли? Дети молчали и ждали.
Ратим таки сумел сделать то, чего не смогла сделать его мать. Даже ребенок – он сумел погибнуть, как воин, с оружием в руках, защищая тех, кто ему близок и дорог. Своей смертью, он положил конец детским гладиаторским боям. И умирая – он обрел свободу. Его душа покинула Рим. И улетела в родные галльские леса. Где он родился снова.
|
|
|
Но страшной была смерть Петра. Яхве уводил его от любой опасности. Патриций Магнус гнался за ним по пятам. Но Петр всегда уходил сухим из воды. Умер патриций Магнус. Погиб на границе легат Литиций. Христианство установилось в Риме. Пошли на спад победоносные походы римских легионов. Великая империя, империя – мечта о едином и справедливом Мире, рушилась и осыпалась. Рухнуло знаменитое «Римское Право». Внутренние раздоры стали рвать империю на части.
Петр умер богатым. Денег и связей хватало на все, что он только мог пожелать. Он умер, окруженный огромной толпой людей. Одни боялись его, другие уважали и почитали. Но никто не любил его. Никого не тянуло к себе холодное и жестокое Каменное Сердце. И страшнее полного одиночества – одиночество в толпе. Иуда Валерий, апостол Петр, Каменное Сердце, умер один, окруженный огромной толпой шумящих и галдящих его последователей и почитателей.
Предавший любовь – не увидел ее больше НИКОГДА! Он сочинил свою лживую историю того, как все это было. Но его история не сохранилась. Сохранились истории других четверых, из тех одиннадцати, что предали все то, чем жил, чем дышал и за что боролся тот, кто шел в бой, когда бессильны были сами Боги – Иешуа из Назарета.
- Тетя Тильда, лживые истории про Иешуа сочинили апостолы. А правдивую историю о том, как все это было, кто-нибудь записал? И как отличить ложь от правды?
- Думайте сердцем. Когда слышишь ложь – в сердце звенит. Многие люди привыкли ко лжи, и поэтому не различают этот звон. В мире, которым правят попы – врут все и всегда. И звон слышишь настолько постоянно, что он сливается. Мы же попались по другой причине. Как говорят – слышим звон – а не знаем, где он. Мы, славяне, слишком долго не знали, что такое ложь. Не принято у нас было врать. И потому, когда слышали звон в сердце – не ведали, что он значит. И только купцы, которые бывали во многих странах – как-то умели отличить правду от кривды. Да купцы и сейчас, крест только для отвода глаз носят, а сами, как прежде, под Волосом-Велесом ходят. Но это уже другая история, и я расскажу вам ее в следующий раз. А сейчас, пойдемте, я вам кое-что покажу.
И она повела их, одной ей ведомой тропкой. И вывела к крохотной избушке, спрятавшейся под спускающимися до самой земли раскидистыми ветвями огромной древней ели. Тильда вошла внутрь и вынесла аккуратно сложенный лист очень древнего пергамента.
- Что это, тетя Тильда? Буквы какие-то странные, непонятные?
- Это – Римская грамота – язык древней империи. В наше время, на западе, попы пишут на нем свои книги, чтобы придать им большую правдоподобность.
- Это, как у нас, попы пишут свои книги специальной грамотой, для пущей важности?
- Да. Но это письмо – настоящее, римское. Старый волхв, Велимудр, умирая отдал мне его. Сказал, что когда-то ему привез это письмо купец. Предупредить пытался. И про Чернобога говорил. Да Велимудр тогда это всерьез не воспринял. А зря.
- Тетя Тильда, а переведи, что там написано?
- Это листок из дневника римского боевого офицера, который получил приказ арестовать Иешуа из Назарета. Вот, слушайте:
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИУДЫ
Моё имя – Литиций. Я – командир легиона. На севере Армении неспокойно, уже 300 лет Армения под римским ректоратом. Солдатам нужен отдых. Легион расквартирован. Я получил приказ Понтия Пилата о выводе людей для задержания мятежников. Вечером я вызвал к себе центуриона Тулия, велел ему взять 30 человек. Когда отряд ушёл, мне стало неспокойно, и я решил встретить их.
Задержанный не производил впечатления отъявленного негодяя – мятежника, напротив, он был похож на философа. Его взгляд был чётким и ясным, и он не боялся смотреть в глаза, даже мне, хотя, конечно узнал знаки отличия легата.
На другой вечер я вызвал к себе Тулия.
- Ты говорил с ним?
- Это запрещено, мой легат! – по военному отчеканил центурион.
- Я знаю, что запрещено. – Мой взгляд центурион выдержал с похвальным спокойствием. Я повторил вопрос с нажимом:
- Ты – говорил с ним?
- Да, говорил. – Чуть тише, но так же спокойно ответил Тулий.
- Что скажешь?
- Он не похож ни на бунтаря, ни на разбойника.
- Такое же впечатление и у меня.
На следующий день был приём у Понтия Пилата, а ещё через сутки я отправился к пленнику.
Этот человек был опасен. Я чувствовал это в его взгляде, но гордость боевого офицера не позволила мне оставить охрану. От пленника исходило ощущение необыкновенной силы. Я понимал, что, несмотря на весь мой опыт и выучку, мне с ним не справиться. Пленник явно почувствовал моё напряжение и сел так, чтобы я мог видеть его руки. Его поза говорила о том, что нападать он не собирается.
- Ты… – израильский повстанец. – Пленник промолчал.
- Ты затевал бунт против императора…
- Нет, не против императора, - ответил он, - а против еврейского бога. Не понимаю, почему меня задержали? Разве еврейский бог не враг вам?
Его слова ошеломили меня. Я с удивлением присмотрелся к нему:
- А разве ты – не еврей?
- Да, я - еврей. И именно по этому я делаю, то, что делаю. Этот бог выпил все соки из нашего народа. Из гордых и свободолюбивых он сделал нас слабыми рабами.
- Но разве Рим не дал вам автономию?
- Рим? Может быть…, но еврейский бог – никогда! – В его словах проскальзывала боль и горечь. Я снова спросил:
- А нашим богам ты веришь?
Он взглянул на меня со смешанным чувством печали и надежды:
- Боги... Ни римские, ни греческие боги никогда не стремились отнять у людей свободу, гордость, честь и любовь... Они учат и нужно лишь услышать их, каждому, кто имеет уши! Боги всегда рядом, надо лишь увидеть их, ведь каждый имеет для этого глаза!..
В тот вечер я ушёл. Но что-то заставляло приходить к нему снова. Каждый день, всё время его заключения мы говорили.
- Ты не виновен! – твердил я, - Это ошибка, и суд должен признать тебя невиновным.
Он лишь печально улыбался, словно знал что-то недоступное моему пониманию.
- Да! Но меня не оправдают.
- Откуда ты знаешь?
- Попроси ответа у своих богов. – С нескрываемой болью ответил узник. В тот вечер он остановил меня, когда я уже уходил:
- Ты ещё не знаешь, легат, но это наша последняя встреча. Можно попросить тебя об одолжении? – Он внимательно и спокойно смотрел на меня и точно знал, что я выполню его просьбу. – Найди в городе человека, его зовут Иуда. Он из города Кариот. Скажи ему две фразы: я прошу, чтобы он уходил со спокойным сердцем, и у него есть подарок от меня для тебя, легат.
Я был озадачен такой просьбой. В тот же вечер я вызвал центуриона Тулия:
- Тулий, как быстро можно найти в городе человека?
- За 2 дня если поднять на поиски полцентурии, а если поднять всех – то за несколько часов.
- Возьми всех свободных людей, и постарайтесь управиться до вечера – приказал я.
- Что, это настолько важно для тебя? – удивился Тулий.
- А насколько важно для тебя то, - глядя в глаза центуриону, ответил я, - Что говорил тебе заключённый повстанец?
Тулий выдержал взгляд, только переспросил имя человека, которого нужно найти.
- Не арестовывать его. Я сам приду к нему.
- Да, мой легат! Как скажешь. – Центурион вышел почти бегом.
В этот же день был найден дом, где скрывался Иуда из Кариот.
Я постучал в дверь, и был немало удивлён необычайным сходством Иуды и Иешуа. Тот же прямой, открытый взгляд, то же ощущение внутренней силы, та же необъяснимая боль, и ещё, пожалуй, усталость, ставшая уже привычной.
- Здравствуй, Иуда из Кариот. Я – легат Литиций. Я принёс тебе слова Иешуа. Он просил, чтобы ты уходил со спокойным сердцем, и ещё сказал, что у тебя есть подарок от него для меня.
- Подарок?! – Взгляд Иуды, казалось, проник мне в самую душу. Потом он вышел в заднюю комнату и принёс книгу, тщательно завёрнутую в промасленные кожи.
- Это записи, которые вели мы с Магдаленой. Здесь все проповеди Иешуа, здесь всё, чему он учил.
Я взял книгу, и меня охватило чувство, что я держу величайшую драгоценность этого мира, самое ценное, что только есть на земле. Я склонил голову в знак признательности:
- Удачи тебе, Иуда из Кариот, и спасибо за подарок, за доверие. Помни о словах Иешуа, уходи со спокойным сердцем.
Иуда кивнул, его прощальная улыбка была адресована скорее не мне, а Иешуа. Отдав книгу, Иуда словно постарел на десять лет, но в его взгляде прибавилось несгибаемой решимости.
* * *
- То есть была Евангелия, написанная самим Иудой?
- Да. Но ее пока не нашли. Возможно ее бережно хранит один из армянских кланов, где служил легат Литиций? Возможно ее где-то спрятали потомки патриция Юлиана или друзья Марка Валерия, с которыми легат Литиций был очень дружен? Это пока не известно. Легат Литиций погиб на Армянской границе, и детей у него не осталось. Церковь сжигает все книги, чтобы раз, и навсегда искоренить любое знание.
- Да! И у нас, в деревне сожгли все книги на Славянском. Оставили только на этой их новой грамоте – Кириллице.
- Поэтому, тот, кто сохранил настоящее Евангелие, вынужден был очень тщательно его скрывать. Кто знает – когда оно всплывет, и не попадет ли в руки церковникам, которые его перепишут, переврут, или уничтожат.
- Тетя Тильда, а зачем они сам язык искореняют? Что для них плохого в русских словах?
- Что плохого, - усмехнулась Тильда, - а то, что неспроста у нас, на Руси, ложь не знали – ее на нашем-то языке не записать!
|
|
|
