 |
И страх подкатывает к горлу. 3 страница
|
|
|
|
- А кто же тогда испепелил и вырезал города Руссколани?
- А сам Чингиз-Хан и уничтожил. Это не он выбил оттуда наших крестоносцев и разгромил их армию, наоборот, это его армия вторглась на Русь и уничтожила русские города. И дань его была не за защиту, и была она непомерно огромной. И длилась не десятки лет, а три века. А помимо дани, Чингиз-Хан вывозил много русских женщин и мужчин и продавал их в рабство. Кстати, этим фактом мы и объясним резкое сокращение численности населения во время крещения Руси! Какие казни? Не было никаких казней! Русь приняла крещение добровольно. А то, что людей вдруг стало в два раза меньше – так это Золотая Орда виновата. И назовём этот период – трёхсотлетним татаро-монгольским игом, и со смаком распишем все ужасы этого ига. А ты – не римский полководец, Константин! Нет! Константин жил в третьем веке, и после того, как захватил Александрию и переименовал её в Константинополь, так и прожил всю жизнь в этом городе. А ты же, русский князь, живущий в тринадцатом веке и положивший конец татаро-монгольскому игу. Русский национальный герой-освободитель! Живущий, ни много, ни мало, через тысячу лет после Константина!
- А кто же сейчас, это самое, татаро-монгольское иго? В тринадцатом, хм, веке?
- А разве Бус Третий, Мамай, не провёл всю юность в Золотой Орде? Вот он и будет татаро-монгольским игом!
- Да-а... Только его ещё победить надо!
- С Божьей помощью, да с нашими пушками, глядишь – и победим! Ты то чего переживаешь – ты уже дважды святой?! – хохотнул отец Сергей, - Святой Константин и живущий через тысячу лет после него святой – русский князь-освободитель! Мы наполним архивы и библиотеки свидетельствами тысячелетней истории, настолько «подлинными», что даже через сотни лет ни один независимый от церкви учёный, если таковые вообще будут, ни с какими знаниями и ни с каким оборудованием не сможет уличить подлог. Если потребуется, мы даже построим камеры пыток в каждом римском поместье, предварительно состарив камни, подобно тому, как мы состарили папирус, и даже вкопаем их ровно настолько, насколько они должны были просесть за минувшие века. Чтобы причину увядания Рима – люди искали в самом раннем Риме, а не винили в этом нас, и уж ни в коем случае не заподозрили, что восстание Спартака – это восстание самих римлян за освобождение от нас! Всё это требует огромной затраты денег, сил и средств, но это того стоит. Потому что если даже через сотни лет правда откроется – святая церковь может в одночасье лишиться всего своего могущества! И делать это нужно сейчас, и как можно быстрее, иначе не успеет остыть земля на наших могилах, как церковь сама станет достоянием истории. Народы будут плясать на наших могилах, празднуя своё освобождение, а из последней церквушки сделают музей, посвященный «черным временам», именно так назовут они время правления святой церкви.
|
|
|
- Даже если не смотреть на то, что описанная тобой модель Старого Рима экономически не просуществовала бы даже нескольких десятилетий, уж не говоря о веках – сам понимаешь – никакой армии не хватит, чтобы обеспечить настолько большой приток рабов, чтобы с ними можно было обращаться подобным образом, да и надсмотрщиков бы потребовалось чуть ли не по одному на каждых троих рабов. Тридцать, ну сорок лет от силы – и такое государство рухнет. И никакая сила в Мире не заставит его просуществовать дольше. Но даже если не обращать на это внимания, существует ещё память людей, передаваемая из поколения в поколение. Что ты предлагаешь делать с ней?
- Ты прекрасно знаешь, что у каждого народа, который мы завоёвываем, в первую очередь мы уничтожаем язык и письменность. Основная причина в том, что у каждой руны есть своё значение. Адекватный, точный и звучащий звукоряд слова получается только тогда, когда значениями рун точно описано значение понятия. Это не только не даёт возможности вводить в язык слова, чуждые этой культуре – при написании – звукоряд просто не сойдётся, а если выстраивать написание под звукоряд слова, то значения рун дадут полную абракадабру. Но ещё и не позволяет как-то по-другому трактовать уже существующие понятия – трактовка уже заложена в значениях рун. Поэтому, до тех пор, пока народ сохраняет свою письменность, нет никакой возможности как-то исказить или подмять под себя их культуру. Единственный выход – активно использовать слова, заимствованные из культур, которые практически не пересекаются. При этом и слово не выглядит искусственным, и значение ему можно придать своё, а вовсе не то, которое вкладывалось культурой, породившей это слово. А для написания таких слов использовать буквы – урезанные и упрощённые руны. Такие буквы во-первых не будут выглядеть искусственно, а во-вторых будут лишены какого-либо собственного значения и будут передавать только звук. Это даёт свободу для любых трактований слова. Опять же, в одно и то же слово, разные люди могут вкладывать совершенно различный смысл, что опять же даёт возможность для разобщения людей.
|
|
|
Всё это даёт возможность выбить у людей почву из-под ног, лишить их культуры, их духа и их общности. Это первая и главная причина, по которой мы повсюду искореняем прежние языки и вводим новую, буквенную письменность.
Но есть и вторая, тоже не мало важная причина. Ты помнишь, что делал твой отец?
- Конечно!
- А дед?
- Естественно!
- А прадед?
- Ну, безусловно!
- Сейчас, когда большинство людей всё ещё остаются грамотными, люди помнят, что делал прапрадед их прапрадеда. Однако, с искоренением языка, искореняется и грамотность. Люди не спешат учиться новой грамоте, а старая грамота под запретом. А церковь и не способствует распространению грамотности, наоборот, ставятся всяческие преграды. Скоро грамотность станет уделом избранных, если не исключительно служителей церкви. В обществе, лишенном грамотности, человек не всегда знает, что делал его отец в молодости, уже не говоря про деда. В таком обществе достаточно заставить замолчать одно, нынешнее поколение, и всё. Следующее поколение будет лишь смутно о чём-то догадываться, а через поколение, уже обычные римляне будут совершенно убеждены, что восстание Спартака было в третьем веке до Рождества Христова, обычные жители Руси будут совершенно убеждены, что Рязань разгромила армия Чингиз-Хана, за этим последовало триста лет татаро-монгольского ига, что ты – никакой не Константин, а русский князь-освободитель, что Бус Третий – никакой не кнес Руссколани, а татарский захватчик, ну а обычные жители всего доступного нам Мира, будут совершенно уверены, что крестовые походы были не во втором, а в двенадцатом веке, что от Рождества Христова прошло не триста, а тысяча триста лет, и что святая церковь насчитывает долгую, более чем тысячелетнюю историю существования. И всего-то за два поколения! Вот так! Крестовые походы дали нам практически не ограниченные возможности финансирования. Так что теперь, достаточно один раз как следует вложиться, и если сделать всё быстро и чётко, то больше никто и никогда ни о чём не догадается и не сможет ни узнать ни проверить. А власть святой церкви станет практически вечной, - отец Сергей просто сиял от радости.
|
|
|
- Что-то ты раздухарился? Между прочим, у нас две войны. И Тулию Краску-старшему, пока что невдомёк, что он, оказывается, был галльским рабом и жил в третьем веке до Рождества Христова. Он также не догадывается ни что сегодня уже наступил тринадцатый век, так что ему давным давно пора сгнить, ни что святая церковь, времена до существования которой помнил его прадедушка, теперь имеет тысячелетнюю историю. Тулий Краск-старший ни о чём таком не знает, носится по Риму, целый и невредимый, как-то вот не сгнил за тысячу шестьсот лет, и вполне может победить. Как и Бус Третий, Мамай.
- Ты лёг спать в третьем веке – а проснулся в тринадцатом! – рассмеялся отец Сергей, - Что тебе какой-то там Бус Третий?! – лицо монаха посерьёзнело, - Сегодня – мы творим историю. И я верю, да поможет нам Бог и наши пушки, завтра её будем творить тоже мы. Настанет день, когда мышь в норке не посмеет кашлянуть без высочайшего на то соизволения святой церкви. Вперёд, на север, друг мой. Руссколань ждёт нас.
|
|
|
Киев встретил их с распростёртыми объятьями.
- Отец наш! Спаситель наш! – пролебезил наместник. Он всё время елозил и не находил себе места. Константин и отец Сергей вошли в палаты Кремля.
- Спаситель наш! Ну, как же это! Как же вы вовремя, - пролепетал наместник, - Кнес, Бус Третий собирает войско на том берегу Дона. Я уже не знал, что и делать! Войско его несметно и люди продолжают всё прибывать. Даже крещёные русы вперёд готовы встать под знамёна Мамая, чем под мои. Даже фряжские и еврейские купцы уже три недели как, покинули гавань. А в низовьях Волги уже стоят лодьи сирийских и китайских купцов, кои со мной торговать не желали. Они только и ждут, когда власть переменится, чтобы начать торговать с князем Бусом!
Ближе к полудню, отец Сергей покинул палаты, оставив Константина одного на растерзание наместнику. Наместник всё время сидел, как на иголках, сильно нервничал, постоянно пестовал Константина какими-то яствами и всё время повторял: «Спаситель наш! » Только к вечеру, Константин наконец-то избавился от назойливого внимания наместника и остался один. Он осмотрел приготовленные ему комнаты, заменил стражу на дверях на верных лично ему римлян и с наслаждением вытянулся на широкой кушетке.
Вошёл отец Сергей.
- Ну, что ты об этом думаешь? – проговорил Константин.
- Кое-что я успел узнать. Во-первых, у росов существует обычай открывать бой поединком. От Буса Третьего выйдет русский берсерк[14] и поэт-стихотворец, Соловей. Татары произносят его имя на свой манер – Челубей. Этому воину нет равных. Сей муж выходил на сотню воинов. Ему нипочём лучники – он уворачивается от сотни пущенных стрел. Я пока не представляю себе, кого мы можем ему противопоставить. А проиграть поединок нельзя – для росов победа в поединке – это уже половина победы. С другой стороны, Соловья любят и почитают в народе. По вечерам, в домах поют его песни. Отцы ставят его в пример своим сыновьям. Бывалые воины восхищаются его мастерством. Если бы наш воин сумел победить Соловья – это могло бы сильно подорвать боевой дух росов и облегчить нашу победу.
Но есть и хорошая новость. На Руси есть известный волхв. Люди называют его – Серый. Сила и слава этого волхва такова, что люди святой церкви не решились даже прочёсывать лес, окрест его жилища. Мудрость его такова, что он известен даже гуннам, под именем Грэй. Негоже, что такой деятель не в лоне церкви. Мы назовём его святым и причислим к церкви. Чтобы деяния его служили во славу нашу. Ему незачем даже знать об этом. Только самые мудрые и опытные, да ещё дети, решались прийти к нему за советом. Тем, кто приходил к нему было достаточно увидеть его один раз. Они помнят ощущение, исходившее от этого старца, но мало кто способен описать его лицо. Серый – Грэй, Сергей, отныне меня будут звать Сергей Радонежский. Я украду славу великого волхва. Я назовусь его именем и буду говорить от его имени – это позволит нам развернуть на свою сторону тех росов, которые ещё не примкнули к Мамаю.
|
|
|
Есть и ещё одна хорошая новость. Потомок Ольги, молодой Димитрий, успел стать кнесем, и даже на какое-то время получил ханский ярлык. Срок ярлыка давно вышел, и последние несколько лет, Димитрий скрывается в одном из монастырей. Я нашёл это место и уже отправил туда убийц. Димитрия мало кто видел, но его описания вполне схожи с тобой. Ты - назовёшься людям русским кнесем Димитрием, и скажешь, что ездил во фряги за войском, чтобы защитить Русь!
Теперь армия начала прибывать. Потянулись первые русские дружины. Сам волхв Серый объявил русского кнеса Димитрия спасителем Руси – и народ стекался к Димитрию. Были сотканы огромные знамёна в виде икон святой церкви. И под этими знамёнами стоял русский кнес Димитрий. Мудрый волхв, Серый, ранее почти не показывавшийся на людях, принял христианство и сам встал под знамёна-иконы, нередко сопровождая Димитрия. Их появление встречалось в народе ликованием, и только старики и совсем маленькие дети почему-то смотрели с печалью.
Отец Сергей быстро вошёл в комнаты Константина. Переодетые в русский доспех, римские стражники даже не шелохнулись при его появлении. Отец Сергей довольно потирал руки.
- Кажется, я нашёл, как нам выиграть поединок с Челубеем.
- Да ну?! – Константин вскочил с лавки, - Не может быть!
- Ещё как может, - усмехнулся монах, - Я задействовал все свои каналы – и наконец получил результат! Я нашёл человека, который учил Соловья воинскому мастерству. Этот муж ещё в полном расцвете сил, он всего на пятнадцать лет старше Соловья. Конечно, Соловей с тех пор сильно вырос и постиг много нового, помимо того, чему его учили. Но всё равно, кто, как не прежний учитель может знать основные сильные и слабые стороны своего ученика. Это русский берсерк, могучий богатырь Пересвет. Поколебать его сложно! Проще подвинуть скалу! Но, думаю, авторитет Серого поможет мне. Я попытаюсь склонить его на нашу сторону.
Колонна двинулась.
Первым на огромном русском коне в золочёных русских княжеских доспехах и высоком остроконечном русском шлеме с изображёнными по обручу ликами христианских святых, ехал сам Константин. Рядом с ним, с огромным чёрным знаменем, в виде христианской иконы, скакал знаменосец Клавдий. На полкорпуса коня позади, ехал отец Сергей. Следом, огромной скалой возвышаясь над всем войском, ехал могучий русский богатырь, берсерк Пересвет и его ученик, не уступавший учителю ни в плечах, ни в быстроте реакции, берсерк Ослябя. Следом, на русских конях, переодетые русскими воинами, ехали римские солдаты личной гвардии Константина. Следом, в новых, блестевших на Солнце кольчугах шли русские дружины. За ними, кто с копьями, кто с рогатинами, в толстом простёганном доспехе шло ополчение.
Дальше, на русском коне, в синем плаще русского воеводы, возглавляя колонну укутанных бесформенными чехлами пушек, ехал командир канониров, центурион Борис. Теперь и его называли на русский манер – воевода Буброк. Рядом с ним ехал киевский наместник, побоявшийся оказаться далеко от армии, а вдруг Мамай обойдёт выходившее на позиции войско Константина и возьмёт Киев. Замыкал шествие большой отряд римских воинов, защищавших пушки.
Орудия сильно замедляли продвижение армии. Переправа через Дон заняла весь вечер, ночь и половину следующего дня. Днём, Константин приказал сжечь мосты.
- Нам нет дороги назад, - командующий с лёгкой печалью взглянул в глаза отца Сергея, - Если мы проиграем и останемся в живых, нам нет никакого смысла даже пытаться вернуться в Рим, - и он с теплотой и надеждой смотрел на бесформенные мешковатые чехлы, скрывавшие под собой страшное оружие.
К ночи, они увидели холм, покрытый тысячей огней – то горели костры расположившейся на ночлег армии кнеса Руссколани.
Войско разбило лагерь. Часовые вглядывались в даль. Русы пели песни. Римляне жались к кострам и с печалью и надеждой смотрели на огонь – никому не хотелось умирать в чужой земле. Канониры уснули прямо под пушками. Константин тщательно исследовал окружавшую местность, выбирая места для позиций, отдал все необходимые приказы и уснул мёртвым сном – завтра всё решится. Отец Сергей долго сидел у костра и смотрел в огонь. Он думал о завтрашнем дне и о предстоящем бое. В предутренней тишине, когда тьма особенно непроглядна, проснулись римляне. Не зажигая огней и не впрягая лошадей они вручную покатили пушки к той самой рощице, которую заранее выбрал Константин. На пути пушек срезался и откладывался в сторону дёрн. Когда небо начало сереть, в первых лучах предрассветного света, римляне укладывали дёрн на место, чтобы никто не догадался, куда именно ушли пушки. На утро, рощица выглядела совершенно не тронутой. Глядя на неё, никто бы и не подумал, что там таятся смертоносные орудия.
На рассвете, армии начали выстраиваться. Ровными шеренгами стояли воины Константина. На той стороне огромной поляны выстраивались воины Буса Третьего, Мамая. Здесь были люди всех мастей и народов Руссколани.
- За Руссколань, - пронеслось многоголосое разноязычное эхо над войском Мамая, - За Руссколань, за свободу.
- За Руссколань! – С сильным акцентом произнёс светловолосый голубоглазый гигант Томас, командир латских стрелков, натягивая тетиву на свой огромный ростовой латский лук.
- За Руссколань! – эхом отозвалась рыжеволосая Брюнгильда-Литтская, предводительница литтских стрелков, надевая тетиву на свой многослойный составной лук литтов.
- За Руссколань! – могучие лоси понесли на правый фланг гордых финских воинов.
- За Руссколань! – на левый фланг уходили всадники – монголы.
- За Руссколань! – мощной лавиной в три полосы выстраивались по центру могучие витязи: русы и татары, радимичи и дрягва, хазары и кривичи.
Перед войском выехал поэт и берсерк, Челубей. Конь танцевал под ним. Его копыта отбивали витиеватую чечётку, то он вдруг двинулся вбок, перекрещивая ноги и наступая то обеими правыми, то обеими левыми, вернулся обратно, вырисовывая копытами по земле, одно возле другого, три колеса Сварога. Лёгкая укороченная кольчужка, не сдерживающая движения, сияла и переливалась на могучем теле Челубея. Конец широкого расписного пояса из тончайшего китайского шёлка свисал почти до колена. Из-под облегчённого остроконечного шлема выбивались длинные роскошные кудри великого воина.
Челубей снял с пояса рожок и заиграл. И слышавшим его казалось, что это тысячи журчащих звенящих ручейков стекаются воедино и сливаются в могучую реку. Тогда Челубей отложил рожок и запел. И песня его устремилась в небо и растеклась по Земле, окутывая всё вокруг. И была в ней и великая сила могучего леса, и привольная широта степей, и звенящая чистота бескрайнего неба, и мерцающая синева рек, было в ней и первое щебетание птенцов в гнезде, и первый рык новорожденного медвежонка, и трубный рёв могучего лося, покрывающий пространство вокруг.
- Браты! – вскричал Челубей, - Как Ясно-Солнышко сияет в Небе и светом своим согревает всех нас, так и Руссколань будет свободна, и светом своим согреет все соседние народы.
Челубей улыбнулся и поднял коня на дыбы, и могучий конь понёс его к центру поля, только кудри развевались по ветру.
Ослябя тронул коня. Могучая ладонь учителя легла на его плечо.
- Нет, - прогудел могучий голос Пересвета, - Сам пойду!
Пересвет тронул коня. Конь, могучая скала, под стать своему хозяину, вынес Пересвета на середину поля.
Пересвет смотрел, не отводя глаз. Могучие желваки застыли на каменных скулах. Челубей удивлённо смотрел на Пересвета. В горящих глазах воина отразилось непонимание.
- Вот как? И что же заставило моего учителя встать на сторону фрягов?
- Серый – приходил ко мне, - протрубил низкий бас Пересвета, - Серый сказал, что с Димитрием, а не с князем Бусом, будет Руссколань счастливой и свободной.
- Свободной – под фрягами?! А видел ли ты Серого раньше, учитель? До того дня, когда он пришёл к тебе: Уж шибко не похоже на Серого, чтобы он ратовал за фрягов!
- А видел ли ты кого-нибудь, кто посмел бы выдать себя за Серого?!
- Я – нет! А ты – похоже, что да! – резкий взгляд Челубея проникал в глаза Пересвета, и медвежья мощь читалась в этих глазах.
- Серый – сам пришёл ко мне! И этого достаточно! – гневно взревел Пересвет.
- Ну, что же, - и лёгкая печаль затаилась в глазах Челубея, - Не могу отказать своему учителю в праве на поединок.
Воины разъехались по сторонам поля. Кони рыли копытами землю. Вот они стронулись, всё убыстряя и убыстряя шаг, перешли в галоп, и вот уже неслись друг на друга, подобно молниям. Вот, на долю мгновения кони поравнялись. Тысячи глаз смотрели на них с обеих сторон. И тысячи сердец замерли в ожидании удара. Оба, едва уловимым, почти незаметным движением в последний миг уклонились от удара и на полном скаку спрыгнули с несущихся коней. Их ноги коснулись земли, и оба берсерка смотрели в глаза друг другу. И запел, зазвенел, лёгкий и быстрый, как молния, клинок Челубея. И загудело, заревело тяжёлое копьё Пересвета. И два берсерка, два великих воина, закружили друг вокруг друга в зловещем танце, завораживающем своей смертельной красотой. Оба сыпали сотни ударов и уворачивались от них. И только самые опытные воины с трудом могли различить в их смертельном танце отдельные движения. Оба вошли в темп. Теперь, наблюдавшие с обеих сторон могли видеть лишь две размытые тени с десятком рук, ног, голов, клинков и копий. Челубей вытянулся, как струна, для длинного проникающего удара. Этот удар не мог заметить никто, как никто не мог и уклониться от него. Челубей выбросил своё «Я есть» вперёд на острие клинка. Но там, куда ударило тонкое жало поющего меча, Пересвета уже не было. Учитель слишком хорошо знал своего ученика, и широкую грудь Челубея встретило тяжёлое могучее копьё. Треснула прорываемая кольчуга. Оба замерли, глядя друг на друга. С печалью взглянул Челубей на торчащее из груди копьё, поднял взгляд на широкое лицо Пересвета. Кровавая пелена закрывала его глаза. Тело горело и не слушалось. И лёгкая улыбка тронула губы Соловья:
- Похоже – ты победил меня. Что-ж, ты имел на это право, учитель, - копьё пронзало его грудь. Тело вздрагивало. И вдруг – Челубей рассмеялся, - Но могу ли я позволить, чтобы поединщик кнеса Руссколани проиграл фрягам?!
Челубей набрал полные лёгкие воздуха. В груди забулькало и заклокотало. Кровь пузырями выходила из раны. Но он запел. И песня его понеслась высоко в небо и растекалась, разливалась по всей Земле. И с каждым словом той песни, проталкивал он тело своё вперёд по дубовому древку копья. Пересвет замер в оцепенении, не в силах пошевелиться. В два куплета, приблизился воин-поэт к учителю на расстояние удара. И запел его лёгкий звенящий клинок. И подобно соколу взмыл он в воздух, прорывая доспех и достигая горящего сердца Пересвета. Разжались державшие копьё пальцы Пересвета. Так и рухнул Челубей на землю, пронзённый насквозь копьём. А на губах его застыл смех и его последняя песня.
- За Руссколань, - прошептал Челубей, таковы были последние слова его песни, и только Мать-Земля слышала этот беззвучный шёпот.
Медленно осел на землю и рухнул навзничь могучий богатырь, Пересвет. А его уже мёртвые глаза всё смотрели на Солнце.
И тогда Бус Третий, Мамай, выехал перед войском своим и вскинул тяжёлый меч свой в небо.
- Браты! Вскричал кнес Руссколани, - Да не будет пощады поганым фрягам, заставляющим росов убивать росов! Да настигнем их и на земле, и под водой и на воздухе! Да станет сегодня Руссколань свободной!
- За Руссколань! За Свободу! – взревел Мамай и толкнул коня своего в галоп. Русский кнес сам повёл в бой войско своё.
- Залп! – вскричал Томас-лат, и сотни латских стрел взмыли в небо.
- Залп! – эхом отозвалась Брюнгильда-литтская.
По правому флангу, могучие лоси несли в бой бьющих без промаха финских стрелков. А по левому флангу неслась в бой монгольская конница, накрывавшая целое поле своими стрелами. И могучей лавиной ринулись витязи Руссколани во след за своим кнесем.
Туча стрел обрушилась на воинов Константина, прорежая ряды и ломая строй. А секундой позже, огромный белый конь Буса Третьего, Мамая, вломился в ряды копейщиков Константина, разбрасывая воинов, а на головы им обрушился тяжёлый меч Мамая.
Русский кнес искал глазами Константина.
- Где ты, позорный фряг?! – ревел Мамай, - Выходи на бой, трус! Не прячься за спинами своих воинов!
Константин следил за сражением с высокого холма. Он не мог позволить себе рисковать. Росам было за что сражаться – его же воины бились на чужой земле. Его смерть означала бы проигрыш всего сражения.
Вот, его войско дрогнуло. Медленно отступали они под натиском русов. Вот, ряды окончательно сломлены и его армия бросилась в бегство. Войско русов двинулось следом, они настигали убегавших воинов Константина.
Константин довольно потирал руки:
- Отлично! Кажется, ловушка сработала!
- Огонь! Огонь! – закричал киевский наместник, - Они же сейчас заметят нас! Они ворвутся в рощу!
Тяжёлая рука римского центуриона схватила его. Сильные пальцы впились в его плечо.
- Стоять! – рявкнул центурион Борис, - Ждём до последнего! Приказ Константина!
Вот спины последних русских воинов показались перед ними. Меч центуриона поднялся вверх. Вот, он медленно пополз вниз.
- Залп! – взревел центурион Борис.
Взревели пушки. Тяжёлые ядра разрывали в клочья коней и их всадников, образовывая огромные воронки. Вся роща окуталась дымом. Резко защипало нос и глаза. В дыму было не видно даже соседнего орудия.
- За-ря-жай! – взревел центурион Борис, - Залп!
И снова загрохотали пушки.
Мамай почти на месте развернул несущегося крупным галопом коня.
- Они в роще! – взревел кнес, могучим голосом перекрывая грохот пушек, - Вперёд! За мной! Перебьём канониров – баллисты замолчат!
Он рванул коня в галоп прямо на рощу. По правую руку от кнеса Руссколани нёсся брат Челубея, русский берсерк и стихотворец, Переслав. По левую руку мчался татарский витязь, Тунгур-Батый.
Сквозь облако дыма, всего в десятке метров от себя, увидел центурион раскрасневшееся, разгорячённое боем лицо Мамая. И ужас застыл в глазах римского центуриона. И мгновения растянулись и казались часами. Вот уже медленно поплыл вверх тяжёлый меч Мамая. Сейчас он опустится на голову Бориса. Что могучему коню Мамая какой-то десяток метров? Центурион Борис замер в оцепенении, понимая, что сейчас уже ничто не спасёт его. Но... Громыхнуло орудие. Огромный белый конь встал на дыбы, грудью закрыв кнеса Руссколани. Тяжёлое ядро разорвало на куски и коня и его всадника. Гордая голова русского кнеса упала на землю и покатилась по траве. А на мёртвых губах его застыл крик:
- За Руссколань! За Свободу!
Залпом в упор разорвало в клочья последних витязей Руссколани.
А когда дым рассеялся, римские воины с ужасом обнаружили, что лишь несколько метров и пара мгновений отделяли в тот миг Руссколань от свободы.
Утирая обильный пот, вышел из рощи центурион Борис. Теперь его звали – воевода Буброк. С довольной улыбкой осматривал Константин поле минувшего сражения. Среди погибших были в основном русы – римских солдат Константин сумел расставить так, что потери среди них были минимальны. Он посмотрел на лежавшую на траве голову кнеса Руссколани, Буса Третьего, Мамая, и рассмеялся – теперь Руссколань принадлежала ему.
- Димитрий! – окликнули его. Через поле быстрым шагом шёл отец Сергей. На лице монаха сияла улыбка.
- Всё удалось! – рассмеялся священник. Теперь его звали Сергий Радонежский.
- Руссколань наша! – с улыбкой ответил ему Константин.
Мимо пронёсся лось, лишившийся седока. Тело финна, наверное валялось изрубленное где-то среди убитых. Вдруг, улыбка замерла на лице Константина и в глазах его застыл ужас. Под брюхом лося показалась голова финна. И две короткие финские стрелы одна за другой вошли в незакрытые доспехом части тела полководца. Страшный жар окутал тело Константина и Мир поплыл перед его глазами. Константин рухнул. Подбежали лучники, но финн уже пустил лося в галоп. И слышался лишь его удаляющийся крик:
- За Руссколань! За свободу!
Константина быстро отправили в Киев. Вместе с ним поехал отец Сергей и киевский наместник. Всю дорогу Константина трясло, бросало то в жар, то в холод. Всё тело его горело и покрывалось холодной испариной. Он постоянно бредил. Перед глазами плыли кровавые пятна.
В Киеве, отец Сергей потребовал немедленно приготовить большую хорошо освещённую комнату. В комнату внесли Константина. Отец Сергей ещё раз осмотрел его и куда-то уехал. Вернулся часа через полтора вместе с четырьмя монахами, которые внесли два больших тяжёлых сундука. Разогнал всех, включая сиделок, приказал страже на дверях не пускать никого и вместе с монахами заперся в комнате.
Раскрыли сундуки. Один из монахов поставил на огонь воду. Отец Сергей достал длинную полую иглу, окунул её в кипящую воду, подержал над огнём, немного остудил и воткнул в руку Константина. Слил почти полстакана крови и приказал дать Константину какой-то отвар. Достал несколько различных баночек и разлил по ним кровь. Дальше, он достал несколько пузырьков с какими-то надписями и начал по капле капать жидкости из пузырьков в баночки с кровью, после каждой капли глядя на огонь, как меняется цвет крови. Задумался. Начал ходить взад-вперёд по комнате. Слил ещё немного крови и достал другие пузырьки. Отец Сергей достал из сундука три большие книги и начал внимательно изучать их. Потом что-то смешивал и сливал, и снова капал в кровь. Встал и начал нервно выхаживать по комнате. Снова сел за стол, опять что-то смешал и посмотрел на огонь, зло отвернулся и с силой ударил раскрытой ладонью по столу.
- Эх! Если бы сейчас у меня под рукой были книги Ватикана!
- Что там? – спросил Константин, горячка на минуту отпустила его.
- Мне не известен этот яд, - ответил отец Сергей, - И подобрать противоядие мне тоже не удалось. Те единственные три справочника, которые мне удалось раздобыть, не содержат о нём ничего.
Константин застонал. Его глаза снова подёрнулись дымкой. Отец Сергей сел и ударил ладонями о кромку стола.
- Впервые, я даже жалею о том, что мы уничтожали независимых учёных везде, куда могли дотянуться! Что все книги вывозились в Ватикан! Если бы было хоть немного времени – да я бы вверх дном перевернул всю библиотеку святой церкви, но нашёл то, что мне нужно! Так неужели же теперь, я потеряю нашего лучшего полководца?! Когда ещё церковь сумеет вырастить личность такой величины?!
|
|
|
