 |
Новая архитектурная теория
|
|
|
|
Советские архитекторы 9, 10 и 13 июля 1933 года участвуют в «творческой дискуссии Союза советских архитекторов», в первом из длинной череды предстоящих им воспитательных мероприятий.
Тема дискуссии: «Творческие пути советской архитектуры и проблема архитектурного наследия». Основной докладчик Давид Аркин.
Аркин отмечает большие завоевания советской архитектуры за послереволюционные годы, которые «...лишь с еще большей рельефностью оттеняют целый ряд зияющих пробелов в нашей архитектурной культуре»[8].
Пробелы — низкая художественная культура основной массы построек, невнимание архитекторов к художественному содержанию своей работы, разрыв между архитектурой и смежными пространственными искусствами, «отказ от всяких элементов архитектурной выразительности... сводивший все архитектурное задание к сумме „чисто функциональный обусловленностей». К домам-ящикам привел художественный нигилизм, который «перевел на язык архитектуры... распространенную теорию „отрицания искусства“» и нашел себе союзника в «бумажных абстракциях архитектурного формализма».
Фактическая, стилевая переориентация в СССР началась уже год назад, некоторый опыт накоплен, и Аркин критикует тех архитекторов, которые «пошли по линии наименьшего сопротивления. Проблему критического усвоения и переработки всего лучшего, что создано мировой архитектурой, они пытаются подменить пассивной имитацией старых архитектурных форм и стилевых систем»[9]. Это, по Аркину, путь упадочного эклектического реставраторства, восходящий к буржуазной архитектуре XIX века.
Итак, под недвусмысленный запрет подпадает только новая архитектура.
Все остальное разрешено к овладеванию и использованию, независимо от стилей и эпох. Но это разрешение сопровождается такими оговорками, которые, не устанавливая никаких правил, позволяли в любой момент подвергнуть критике все что угодно.
|
|
|
Архитектурная дискуссия июля 1933 года проходила в атмосфере очередного витка генеральной чистки партии, начатого постановлением январского пленума ЦК 1933 года.
Июльская творческая дискуссия продемонстрировала «железную дисциплину» советских архитекторов, но очень мало дала в смысле теоретических достижений. Стало ясно, что Сталину нравится архитектура богатая, пышная, торжественная. Что никаких споров о преимуществах того или иного стиля, старого или нового, он больше не допустит.
Внешне состав советской архитектурной элиты почти не изменился. Те же люди играют ведущие роли, что и три-пять-семь лет тому назад. Но это только тени прежних персонажей. Сохранились имена, но полностью разрушены художественные явления, которые эти имена представляли. Теперь тем же людям предстояло на обломках собственных взглядов, вкусов и идей сконструировать архитектурную теорию, соответствующую новым установкам.
В ноябре 1933 года в Москве устраивается первая открытая выставка
архитектурных проектов. Проекты выставлены в витринах на правой стороне улицы Горького. Поперек улицы висят транспаранты: «За решительную перестройку в архитектурном оформлении Москвы»; «Повысим роль и ответственность архитектора в социалистической перестройке Москвы»; «За удобное и красивое жилье». Стилистически проекты все еще неоднородны, но тенденция ясна. «Архитектура СССР» с удовольствием цитирует некоего иностранного корреспондента: «Эта выставка отразила вновь пробудившуюся любовь Советского Союза к красивому и пышному»[10].
Новая архитектура — конструктивизм и функционализм — совсем не реалистична, так как бесчувственна, непластична и стремится к бесконечному, не разделенному на внутреннее и внешнее, пространству.
|
|
|
«Ничто так не доказывает игнорирование пластичности тела в „новой ‘ архитектуре, как сопрягание двух стен посредством соединения окон, когда, казалось бы, несокрушимое ребро здания исчезает вовсе как материальная часть, оставаясь почти лишь мыслью... „новая архитектура" получила тот характер абстракции, который выдает ее классовое лицо. Разрыв между конкретным пространством и отвлеченной массой совершенно очевиден. Научно полученное понятие вещи повисло в своей уводящей от жизни отвлеченности, а жизнь не разрешилась в архитектуре всесторонне»[11].
Характерная особенность процесса сталинизации архитектуры состоит в том, что обязанность провозглашать новые идеологические тезисы была доверена не природным неоклассикам, казалось бы близким эпохе по духу и стилю, а недавним еретикам, вождям разгромленных направлений. Сталин в принципе (это касается всех областей культуры и политики) больше доверял не единомышленникам, а предателям, идущим за ним из страха и послушания, а не из убеждений.
К весне 1934 года в советской архитектуре сложилась странная ситуация. Все, что заканчивается строительством, было спроектировано до 1932 года и построено, за единичными исключениями, в конструктивистском духе. Все, что проектируется и публикуется после 1932 года — изготовляется «в стилях». И то и другое соседствует на станицах архитектурной прессы самым мирным образом. Тем более, что и авторы те же.
В мае на улице Горького была опять устроена архитектурная выставка. Последовавшая за ней «творческая дискуссия» стала важным шагом в отработке нового советского архитектурного самосознания.
Новый стиль
В 1933 году Сталин имел в своем распоряжении архитекторов нескольких человеческих типов, нескольких поколений и двух разных культур. Среди архитекторов, сложившихся до революции, были представители всех направлений: вожди конструктивизма Веснины, Гинзбург, Мельников, лидер формалистов Ладовский, классицисты Жолтовский, Фомин, эклектики Щуко и Щусев, одинаково успешно работавший в любом стиле. Объединяла всех политическая лояльность и стремление к государственным заказам, поскольку частных практически не было. Для этих людей творческая идейность была важнее политической. Последнюю они воспринимали как данность, неизбежную плату за право работать по профессии. К концу тридцатых годов возник тип архитектора, целиком воспитанного при советской власти. Для молодежи творческая принципиальность была менее важна, чем партийная дисциплина. Такие люди сначала возглавили ВОПРА, а потом и Союз советских архитекторов.
|
|
|
Раннесталинская архитектура 1932—1935 годов («постконструктивизм», по определению С. О. Хан-Магомедова) охватывает довольно большое количество построек и проектов нескольких разных типов:
а) механические гибриды, вроде гостиницы «Москва»;
б) мутанты — попытки бывших левых архитекторов ответить на заказ Сталина, не порывая окончательно с привычными стилистическими и композиционными приемами. Множество таких проектов было показано на конкурсах середины тридцатых и относительно мало реализовано. Производство мутантов возглавляли Веснины и Гинзбург;
в) немногочисленные полноценные, то есть органические проекты, авторам которых повезло — удалось на короткое время, не калеча себя, вписаться в эпоху.
Одновременно с промежуточными стилевыми вариациями уже осенью 1933 года появляются проекты, угадавшие будущий зрелый сталинский стиль — работы Щусева, Алабяна, Мордвинова и их эпигонов.
Среди конкурсов тридцатых годов, на которых оттачивался творческий метод сталинских архитекторов, конкурс на здание Наркомата тяжелой промышленности — важнейший. Материалы конкурса форпроектов на здание Наркомтяжпрома опубликованы в десятом номере Архитектуры СССР за 1934 год. Они иллюстрируют новый способ творческого мышления советских архитекторов. Опубликованные проекты объединяет одна общая черта — почти у всех нет прошлого, нет корней. Ни один из них не мог появиться в результате индивидуального творческого развития[12].
Надо отметить, что хотя в советской архитектуре легко выделить переходный период движения от конструктивизма к сталинскому ампиру между 1932 и 1935 годами («постконструктивизм», по Хан- Магомедову), почти с самого начала появлялись проекты, предвосхитившие зрелый сталинский стиль конца тридцатых и даже второй половины сороковых годов. Проекты застройки Ростовской набережной Щусева и Смоленской набережной Розенфельда, опубликованные в «Архитектуре СССР» № 4 за 1934 год, уже демонстрируют пышный дворцовый стиль, характерный для послевоенной, победной архитектуры.
|
|
|
Эпоха стабилизации стиля
Можно с большой долей уверенности сказать, что к началу второй мировой войны советская архитектура достигла полной однородности — сложилась как стиль практически и теоретически.
Этобыл результат успешного перевоспитания советских архитекторов.Теперь все они решают общие задачи, у всех одни и те же художественныевкусы. Создана профессиональная иерархия, скрепленнаявоенной дисциплиной, что сильно облегчает партийное руководствоархитектурой. Полтора десятка архитектурных генералов, имеющихправо доступа на самый верх и право интерпретаций указаний Хозяинаи его помощников, контролируют все архитектурное производствостраны.
К началу мировой войны из архитектурной теории уже изжита память о конструктивизме, а также о существовании какой-либо современной архитектуры за пределами СССР. Профессиональный мир ограничен территорией СССР. За наглухо закрытыми советскими границами под руководством партии строится особая, уникальная архитектурная среда. Строится по образцам. Основной теоретический тезис архитектуры «социалистического реализма» — «творческое использование классического наследия» — никаких рецептов или методов работы сам по себе не определял.
К концу тридцатых годов из жилой архитектуры начинает изгоняться ордер: «Применение ордера для архитектурной обработки фасада жилых домов явно себя не оправдало. Насыщенный архитектурный образ ордера не свойствен более интимному облику жилого дома. Наиболее пригоден ордер для применения в архитектуре правительственных и общественных зданий. Во всех случаях, когда архитектура должна содействовать впечатлению праздничной приподнятости и торжественности, ордер является достойным орудием в руках советских архитекторов»[13].
В середине и второй половине тридцатых годов в Москве, Ленинграде и других крупных городах строятся разнообразные по манерам и способам декорирования фасадов жилые дома архитекторов 3. Розенфельда (Москва, Мейеровский проезд, 1934, Краснопрудная улица, 1937, Ленинградское шоссе, 1939, Можайское шоссе, 1940), И. Вайнштейна (Москва, ул. Чкалова, 1935—1938) и т.п.
|
|
|
В августе 1939 года в Москве открылась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Автором генерального плана и ее первым главным архитектором до своего ареста в 1939 году был Вячеслав Олтаржевский. Задача выставки — демонстрация высочайших достижений социалистического сельского хозяйства. Выставка представляла собой дворцово-парковый ансамбль из павильонов самой странной архитектуры. Такая архитектура действительно ошеломляла простых людей, на которых была рассчитана. А других уже не было. Устройство сталинского общества не предусматривало существования более сложных людей.
Тысяча девятьсот сороковой год — это высший пик достижений сталинского государства в мирное время. Собственно говоря, время уже не мирное, но изнутри Советского Союза это понять трудно. Освободительные походы совершаются один за другим и подаются пропагандой как достижения мирной политики.
|
|
|
