Русские в Риме

 

Это было 4 июня 1944 года. Англо‑ американские войска вступали в столицу Италии Рим. Улицы, запруженные народом, были полны грохотом и лязгом гусениц, ревом моторов.

И вдруг в северо‑ западной части города, в кварталах, прилегающих к широкой улице Номентана, по толпе римлян понесся передаваемый из уст в уста радостно‑ удивленный возглас:

– Русские в Риме! Русские здесь!

Это казалось невероятным. Все знали, что русские на Восточном фронте победоносно наступают. Но ведь Советская Армия еще недавно вела бои на первых километрах румынской и польской земли, в лесах Белоруссии. Откуда же вдруг русские в Риме? Может быть, они высадили воздушный десант? Однако советские самолеты не появлялись над Италией…

Но тот же возглас раздавался снова и снова, и поток людей стремился вниз по улице Номентана, туда, где она пересекается с улицей 21 Апреля. Толпа залила перекресток, и все смотрели на трехэтажное угловое здание, на фронтоне которого под крышей выделялся барельеф – головы трех белых слонов.

Те, кто жил тут, поблизости, знали, что в этой так называемой «вилле Тай» издавна помещалось посольство азиатского королевства Сиам (Таиланд). Но здание уже много месяцев стояло с закрытыми ставнями, притихшее и обезлюдевшее, – посол Сиама со всем персоналом уехал на север Италии, и в доме, охраняя его, оставался только метрдотель посольства – русский эмигрант, скромный незаметный человек лет сорока, которого соседи на итальянский манер называли именем Алессио.

К удивлению соседей, сейчас вилла Тай оказалась густонаселенной. Все ставни и окна ее были распахнуты настежь, а на широком балконе второго этажа шеренгами выстраивались два или три десятка разношерстно одетых людей с автоматами в руках и гранатами на поясе – явно партизаны. Звучала непривычная для слуха римлян русская речь. Но вместе с русскими там, на балконе, были и итальянцы. И всем распоряжался, как командир, тот самый метрдотель из посольства – Алессио, которого, впрочем, советские партизаны называли по‑ другому – боевой кличкой «Червонный».

Послышалась его команда, шеренги на балконе замерли, и по флагштоку над крышей виллы Тай медленно поднялось и развернулось на теплом ветру алое знамя с серпом, молотом и звездой – Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. И тотчас же партизаны на балконе хором грянули: «Широка страна моя родная…»

Толпа разразилась аплодисментами, восторженными возгласами в честь Советского Союза и Красной Армии. И тут же восприимчивые к пению римляне подхватили мелодию. Советская песня гремела над улицами Рима, заглушая грохот проходивших мимо американских танков, с башен которых офицеры недоуменно смотрели на советское знамя, невесть откуда взявшееся в центре итальянской столицы.

Через час к воротам виллы Тай на «джипах» подъехала американская военная полиция. Сиам считался союзником Германии и Италии, и посольская вилла значилась в списке зданий, подлежавших конфискации. К удивлению офицера, у ворот стояли два русских партизана с автоматами, и вышедший к нему Червонный объявил, что в вилле находится штаб‑ квартира советских партизан и подпольщиков, которые во время оккупации действовали в Риме и его окрестностях и которых сейчас, в соответствии с соглашением между союзными державами, англо‑ американское командование обязано взять на полное довольствие и обеспечить всем необходимым.

Офицеру оставалось только извиниться. Он сделал отметку в списке, улыбаясь, козырнул союзникам, бросил привычное «О'кэй» и умчался прочь со своими полицейскими.

Два дня спустя, 6 июня, римляне снова увидели советских партизан и их итальянских товарищей. На этот раз их было уже больше полусотни, они шли строем под тем же красным знаменем. Теперь, когда знамя видели вблизи, было заметно, что оно сделано из национального флага Сиама. Только белый слон герб королевства – был спорот с алого полотнища, а взамен него аккуратно нашиты звезда и серп и молот. На рукавах всех русских были красные повязки с буквами «СССР».

Партизаны с песнями прошли через весь город, направляясь туда, где у собора святого Петра лежит резиденция папы римского – Ватикан. В этот день папа Пий XII устраивал торжественный прием в честь союзных держав, воевавших против Гитлера. Так как уполномоченные Советского правительства к тому времени еще не прибыли в Рим, партизаны с виллы Тай были приглашены на прием как представители своей страны. Быть может, впервые в истории в тот день вместе с ними в цитадель католической церкви вошло красное знамя Ленина, и швейцарские гвардейцы папы при виде его брали на караул, отдавая ему воинскую почесть.

Представители каждой союзной страны собирались в отдельном, отведенном для них зале папского дворца. Советские партизаны построились вместе со своими итальянскими товарищами. Появился папа в сопровождении двух капитанов швейцарской гвардии. Обходя шеренги партизан, он вручал каждому на память свой портрет. Он даже выказал некоторое знакомство с русским языком, спрашивая иногда гостей: «Как ваше имья? », «Где ви живьете? » – а потом поинтересовался, когда эти советские люди бежали из гитлеровского плена.

– Первые бежали еще в октябре 1943 года, – ответил ему Червонный.

Папа задумался.

– О, тогда обстановка здесь была далеко еще не ясной, – сказал он. Значит, они бежали не для того, чтобы спасать свою жизнь, а шли бороться, навстречу смерти. Браво, браво! И ведь они были так далеко от своей Родины. Русские – доблестный народ! Я уверен, что они вскоре будут в Берлине.

Он спросил, как они добрались до Ватикана, и, узнав, что пришли пешком, горестно развел руками:

– О бедные! Так далеко!

И, обернувшись к капитану своей гвардии, приказал дать два автобуса, чтобы довезти русских до виллы Тай.

Когда там, в папском дворе, партизаны сели в эти автобусы под своим красным знаменем, на весь Ватикан вдруг раздалось:

 

Москва моя, страна моя,

Ты самая любимая.

 

И здесь, в Ватикане, как и на балконе виллы Тай, партизанами командовал тот же Алессио Червонный.

На самом деле этого человека с очень сложной и трудной биографией звали Алексеем Николаевичем Флейшером. Он был выходцем из русского дворянского рода, которому иностранная фамилия досталась от давних предков – датских купцов. Начиная со времен Кутузова все мужчины в этой семье были офицерами или генералами. Сын подполковника царской армии, Алексей Флейшер тоже готовился стать офицером. Когда началась гражданская война, он был воспитанником кадетского корпуса на Кавказе. Врангелевцы отправили кадетов сначала в Крым, а потом вывезли их за границу. Так, не по своей воле, будучи тогда еще слишком юным, чтобы самому решить собственную судьбу, семнадцатилетний Алексей Флейшер оказался среди чужих людей, без родины, без всяких средств к существованию и за долгие годы до дна испил горькую чашу эмигрантской жизни.

В Болгарии он формовал кирпичи и был шахтером, в Люксембурге – рабочим на кожевенной фабрике, во Франции – экскаваторщиком и машинистом подвесной дороги, в Ницце работал шофером то у итальянского дипломата, то у богатой старухи американки, то у иракского принца. Потом он поселился в столице Югославии Белграде и служил там шофером в греческом посольстве.

Как известно, в 1941 году, незадолго перед гитлеровской агрессией против СССР, Германия и Италия напали на Югославию и оккупировали эту страну. Бежавшее из Белграда греческое посольство было захвачено итальянскими войсками и перевезено в албанский порт Дураццо. Греков вскоре отпустили на родину, в Афины, тоже занятые немцами, а Флейшера, как русского, оставили на месте. Когда началась война на востоке, ему предложили свободное возвращение в Белград при условии, если он вступит добровольцем в белоэмигрантские батальоны, которые гитлеровцы формировали для советско‑ германского фронта.

Флейшер давно уже проклинал тех, кто когда‑ то вывез его на чужбину, лишил его родины. Все эти годы эмигрантской жизни он жадно ловил долетавшие до него известия о преобразованиях, совершающихся в Советском Союзе. И он с негодованием отверг предложение изменить своему народу, поднять против него оружие. Наоборот, теперь он напряженно думал, как бы помочь родной стране в тяжелой борьбе с врагом, хоть и находился он так далеко от нее.

Через швейцара гостиницы, где его содержали как интернированного иностранца, он узнал, что в горах по соседству с Дураццо уже действуют албанские и югославские партизаны. Этот же швейцар помог ему связаться с партизанами, и было условлено, что вскоре он убежит в отряд.

Но его опередили. Кто‑ то донес властям о намерении Флейшера. Его тотчас же в сопровождении жандармов посадили на пароход и отправили на поселение в Италию, в маленькую деревню в Абруццких горах. Оттуда он списался с друзьями из числа русских эмигрантов, живших в Риме, и те выхлопотали ему разрешение переехать в итальянскую столицу. Там он обязан был регулярно отмечаться в полиции, но зато имел право работать по найму. Он устроился на должность метрдотеля в сиамское посольство. Когда в 1943 году союзные войска высадились на юге страны, а Гитлер оккупировал Италию, посол Сиама со всем персоналом уехал на север – в резиденцию марионеточного правительства Муссолини, а Флейшеру оставили ключи от виллы Тай, поручив охранять здание и имущество.

В Риме Флейшер сдружился с несколькими патриотически настроенными русскими эмигрантами. Эти люди, как и он, глубоко переживали события, происходившие на родине, и страдали от мысли, что в такой час они остаются в стороне от борьбы своего народа. Позднее через них Флейщер познакомился со многими итальянскими коммунистами, участниками подпольного антифашистского Сопротивления в Риме.

Как раз в это время – во второй половине 1943 года – гитлеровцы начали привозить в Италию на работу советских военнопленных. Их заставляли демонтировать оборудование заводов, подлежащих вывозу в Германию, – Гитлер уже чувствовал, что в Италии ему долго не продержаться. Стало известно, что в окрестностях Рима есть уже несколько лагерей, где содержатся пленные советские солдаты и офицеры. И тогда у Флейшера и его товарищей возникла мысль – помочь бежать этим пленным, вооружить их и направить в итальянские партизанские отряды или сформировать самостоятельные группы советских партизан. При этом вилла Тай была бы идеальным убежищем для беглецов. Вилла пользовалась правом дипломатической неприкосновенности, и Флейшер был сейчас ее полновластным хозяином – пленные на первое время могли бы укрыться здесь, пока им достанут оружие и переправят в районы партизанских действий.

Одним из новых друзей Флейшера был строительный подрядчик Ренато Боро, коммунист из городка Монтеротондо, в 25 километрах к северу от Рима. Он работал на стройках в самой столице и каждый день приезжал сюда на автобусе. От него и узнал Флейшер, что с Монтеротондо привезли партию советских пленных, которые с помощью таких общепонятных слов, как «коммунист», «Интернационал», уже установили некоторое взаимопонимание с местными антифашистами. Как рассказывал Боро, советские люди жестами и мимикой намекали итальянцам, что они хотели бы бежать из плена и уйти в партизаны. Но в Монтеротондо никто не знал русского языка, и окончательно договориться не удавалось.

Флейшер тут же посвятил Ренато Боро в свой замысел И тогда Боро повел его к видному коммунисту Помпилио Молинари, одному из руководителей антифашистского Сопротивления в римской провинции, Молинари горячо одобрил идею Флейшера и выделил своих людей для подготовки побегов советских пленных. С тех пор вся деятельность русских партизан и подпольщиков в Риме и его окрестностях направлялась и руководилась штабом итальянского антифашистского Сопротивления через Помпилио Молинари, от которого Флейшер получал и задания и необходимую помощь.

Боро привез Флейшера в Монтеротондо и организовал ему тайную встречу с одним из пленных – бывшим санинструктором Красной Армии, богатырски сложенным, могучим человеком Алексеем Коляскиным. Тот обещал подготовить к побегу группу надежных и смелых товарищей. Обо всем было условлено, и дальнейшее взяли на себя итальянские друзья.

Четырнадцать пленных во главе с Алексеем Коляскиным и его другом ефрейтором Анатолием Тарасенко бежали в ночь с 23 на 24 октября 1943 года. Они воспользовались тем, что в этот день немецкая охрана перепилась – у гитлеровцев был какой‑ то праздник. Часового у выхода удалось бесшумно снять, и беглецы оказались на темной, затянутой осенним дождем улице Монтеротондо.

Там ждал их в назначенном месте итальянец‑ проводник. Переулками они торопливо выбрались за окраины городка в горы. Проводник привел их в глубокое ущелье, густо заросшее колючим кустарником. Здесь им предстояло организовать свою будущую партизанскую базу.

И вдруг партизаны разом остановились: в глубине ущелья стояли два итальянских солдата. Тотчас же мелькнула мысль о предательстве, о ловушке. Но солдаты, нагнувшись к ящикам, стоявшим около них, стали вынимать оттуда автоматы, ручные пулеметы, протягивая их партизанам. Это были люди Помпилио Молинари, приготовившие для беглецов и оружие и запас продовольствия.

Бывшие пленные едва не задушили в объятиях своих итальянских друзей. Взяв в руки автоматы и пулеметы, они снова почувствовали себя воинами, советскими солдатами, хотя и находились за сотни километров от Родины.

Первые две недели ушли на подготовку: партизаны изучали незнакомое им иностранное оружие, с помощью итальянских товарищей знакомились с местностью, устанавливали связь с надежными людьми в соседних деревнях. Потом они начали боевые действия: уходя за несколько десятков километров от базы, устраивали диверсии, засады на дорогах, нападали на автоколонны и небольшие отряды врага. Вскоре группа пополнилась новыми беглецами и разрослась настолько, что в густонаселенной местности ее трудно стало скрывать и снабжать всем необходимым. Посоветовавшись с Молинари, Флейшер оставил в Монтеротондо часть бойцов во главе с Тарасенко, а большую половину партизан под командованием Коляскина перебросил к югу от Рима, в районы местечек Джендзано и Палестрины, где они продолжали свои операции. А вскоре возникла и третья группа партизан – «Молодежный отряд». Она находилась в самом Риме, в подвале и помещениях виллы Тай и командовать ею Флейшер поручил бывшему технику Красной Армии сибиряку Петру Конопелько.

Этот отряд, составленный из отборных молодых партизан, как и маленькие вооруженные группы, размещенные Флейшером и его друзьями в разных районах Рима, должен был принять участие в будущем восстании на улицах итальянской столицы, которое в то время готовилось штабом антифашистского Сопротивления. Однако восстанию этому так и не пришлось осуществиться. Гитлеровское командование в Италии заявило, что в случае, если партизаны начнут действия в пределах «вечного города», германская армия станет сражаться на улицах Рима против них и против англо‑ американских войск «так, как русские сражались в Сталинграде».

Рим, как известно, один из древнейших и красивейших городов мира, и здесь множество исторических памятников, сокровищ мировой культуры, которые подверглись бы разрушению и уничтожению во время уличных боев. Поэтому руководство Сопротивления решило отказаться от восстания, и все партизаны в Риме – в том числе и русские – получили строгий приказ не вести никаких боевых действий в городе. Группе Конопелько приходилось совершать дальние вылазки в окрестности столицы и уже там производить диверсии и нападения на автоколонны врага. Одной из самых значительных операций этой группы было уничтожение моста на дороге Рим – Тиволи, которое закончилось напряженным боем с гитлеровцами, где советские партизаны сражались вместе с бойцами итальянских отрядов. Только ночь помогла Конопелько и его товарищам уйти от разгрома и добраться в Рим.

Серьезную диверсию сумела совершить в районе местечка Джендзано группа Коляскина. Это было в декабре 1943 года. Партизанская группа получила задание разведать и взорвать немецкий перевалочный склад боеприпасов и амуниции.

Командир группы Коляскин решил сам провести разведку и взял с собой Ильиных, отчаянного и предприимчивого партизана. Они ночью добрались до склада, нашли удобное место на соседней высотке в виноградниках и весь следующий день вели наблюдение.

Склад, как оказалось, охраняли всего два караульных, сменявшиеся днем и ночью, через два часа, шагали они вдоль одной передней стены ограды с автоматичностью механизма. Направляясь с двух противоположных углов навстречу друг другу, они сходились на середине и, сделав поворот кругом, снова расходились. Словом, охрана была совсем не такой многочисленной, как предполагали, и, посоветовавшись, Коляскин и Тарасенко решили, что незачем вести сюда весь отряд, они вполне могли справиться вдвоем.

Они выждали до ночи и осторожно подползли к углу склада. Как только гитлеровец, дойдя до этого угла, повернулся кругом, Ильиных мгновенно накинул ему сзади на голову свою шинель и заколол кинжалом. Темнота мешала второму часовому видеть своего напарника, а снять фашиста Ильиных сумел совершенно бесшумно.

В несколько секунд сибиряк стащил с убитого его шинель, надел на себя, нахлобучил на голову каску и взяв автомат часового, зашагал так же, как он, навстречу второму гитлеровцу. Тот ничего не заметил и, когда они встретились на середине, сделал привычный поворот кругом. Ильиных тотчас же прыгнул ему на спину, и все произошло так же быстро и бесшумно, как с первым. Охрана была ликвидирована.

Здесь, в складе, стояли и бочки с бензином. Черпая его касками, партизаны облили штабеля амуниции, ящики со снарядами и патронами. Коляскин чиркнул спичкой, и оба стремглав бросились бежать в темноту, торопясь подальше уйти до взрыва. А сзади, разгораясь и поднимаясь все выше, плясало пламя пожара.

Добежав до придорожного кювета, они ничком упали на землю. И в это время услышали могучий взрыв, почти подбросивший их. Склада больше не существовало.

Между тем подпольщикам с виллы Тай удавалось устраивать все новые побеги пленных. Вскоре число бежавших из лагерей перевалило за полторы сотни. Каждого длинного надо было не только вырвать из‑ за проволоки, но и укрыть вначале в надежном убежище, кормить, достать для него одежду, а главное – оружие и боеприпасы. Конечно, руководство римского Сопротивления немало помогало во всем этом, но его средства были ограниченными, и Флейшеру с друзьями приходилось изворачиваться – добывать и деньги, и оружие, и продовольствие, которого не хватало в оккупированном Риме.

В разных районах итальянской столицы они создали до 40 конспиративных квартир, где постоянно скрывались небольшие группы советских партизан. Хозяевами этих квартир были и русские эмигранты и итальянские патриоты, которые, ежечасно рискуя жизнью, прятали советских людей, кормили их и помогали Флейшеру во всех его предприятиях.

В конспиративную квартиру превратил свою стадию известный русский художник, ученик Серова, Васнецова и Коровина – Алексей Исупов. В 1926 году он по категорическому предписанию врачей уехал из Советского Союза в Италию и с тех пор жил и лечился в Риме (он умер в 1957 году). Его студия находилась прямо напротив фашистской казармы, но у художника всегда скрывались три‑ четыре партизана, о которых Исупов и его жена горячо заботились и с которыми с грустью расставались, когда тем наступало время идти в отряд. Активными помощниками Флейшера стали русские эмигранты Александр Сумбатов, Вера Долгина, Кузьма Зайцев. Последний был арестован, выдержал пытки и избиения в гестапо, но не выдал товарищей. Отважными подпольщиками были даже два русских католических священника Дорофей Бесчастнов и Илья Марков, выполнявшие многие опасные поручения Флейшера. Кстати, после войны они оба сбросили опостылевшие им черные поповские сутаны и вернулись на Родину.

Но боевое подполье, штабом которого сделалась вилла Тай, было по‑ настоящему интернациональным. Десятки отважных, самоотверженных итальянцев, полных ненависти к фашизму, любви и уважения к нашей стране, пренебрегая смертельной опасностью для себя и своих семей, скрывали советских партизан и беглецов из плена, делились с ними всем, что имели, самоотверженно помогали Флейшеру.

Это были люди самых разных профессий и состояний: и адвокат Оливьери, и инженер Сантини, и врач Лорис Гаспери, и торговец Джованни Гаффи, и бывший капитан итальянской армии Адреано Танни, и профессор медицины Оскаро ди Фонци. Коммунист с большим подпольным стажем, столяр‑ краснодеревщик Луиджи де Цорци, работавший в то время швейцаром большого жилого дома, вместе со своей женой Чезариной прятал на чердаке этого здания группы вооруженных партизан, и, хотя муж и жена сами жили впроголодь, они отдавали часть своих продуктов постояльцам. Луиджи не раз выполнял ответственные поручения Флейшера и был его активным помощником.

В тайное убежище, где порой укрывалось по нескольку десятков партизан, превратился подвал бара на улице Кайроли близ площади Виттория. Этот бар содержали Альдо Фарабуллини и его жена Идрана. Кругом шныряли ищейки гестапо, шли поблизости облавы, но ничто не останавливало этих отважных людей: их бар был одной из главных конспиративных квартир Флейшера. Порой бывало, что в баре выпивали и закусывали гитлеровские солдаты, не подозревая того, что под их ногами, в подвале, сжимая оружие, в напряжении ждут советские партизаны. В случае опасности хозяин Альдо Фарабуллини, который с притворной веселостью обслуживал ненавистных ему клиентов, должен был подать условный знак, постучав в пол, и партизаны вырвались бы тогда наверх, чтобы или погибнуть в бою, или прорваться из этого квартала в другие тайные убежища. Альдо и Идрана хорошо знали, что ждет их потом.

Порой, когда поблизости было спокойно, подземные обитатели бара поднимались наверх и завтракали за столиками, словно обычные посетители. Если в это время появлялся настоящий посетитель, они делали вид, что читают газеты, прихлебывая кофе или съедая порцию макарон. Иной раз при этом случались казусы, и кто‑ нибудь из партизан усердно изображал внимательного читателя, держа газету вверх ногами.

Однажды такой промах едва не обошелся дорого. Рядом с баром Фарабуллини, стена в стену, стоял дом, принадлежавший человеку, известному своими симпатиями к фашистам. Бывало, что этот сосед неожиданно заходил выпить чашку кофе, когда в зале сидели партизаны, и с излишним любопытством посматривал на них. Как‑ то после этого он вдруг вкрадчиво сказал Идране:

– Я думаю, синьора, вы кого‑ то прячете у себя в подвале. Два раза я видел, как ваши посетители читают газеты вверх ногами.

Идрана похолодела от ужаса. Но тут же, вспомнив, что сосед – страшный трус, она поняла, что надо ему ответить.

– Это еще не все, синьор, – доверительно сказала она, понижая голос. Имейте в виду, в подвале, у нас, кроме того, сложено столько динамита, что мы можем поднять в воздух весь квартал. Если, конечно, появится какая‑ нибудь опасность, – добавила она.

Сосед побледнел и, быстро расплатившись, ушел. Несколько дней Идрана провела в глубокой тревоге, но риск оправдался: сосед слишком дорожил своим домом, чтобы донести немцам.

Такими же верными друзьями советских людей были в городках Палестрина и Монтеротондо семьи Ботичелли, Пицци и де Баттисти, Ренато Боро, Лоренцо д'Агостино, Альфреда Джиорджи, Северино Спакатросси, Пино Леви Кавальоне и множество других антифашистов. На какую самоотверженность были способны эти люди, можно судить по случаю, происшедшему с командиром партизанской группы Анатолием Тарасенко.

Придя вечером в Монтеротондо, чтобы получить очередное боевое задание от руководителя местной секции компартии Франческо де Цуккори, он заночевал потом в доме помещичьего батрака Доменико де Баттисти. И жена Доменико Амелия и два его маленьких сына уже хорошо знали и любили этого партизана.

Утром, когда Тарасенко собрался вернуться в лес, к своей группе, оказалось, что вокруг дома расположилась на постой большая немецкая часть. У дверей уже стоял часовой, и гитлеровцы могли каждую минуту войти в комнаты. Амелия тотчас же сообразила, что надо делать. Она потащила Тарасенко в комнату, достала новый костюм и шляпу мужа и заставила партизана переодеться, а потом дала ему на руки своего трехлетнего сына Фаусто, что‑ то наказав ребенку.

Тарасенко вышел во двор, полный гитлеровских солдат. Часовой, стоявший у дома, окликнул было его. Но маленький Фаусто сделал вид, что испугался, заплакал и, обняв партизана за шею, стал повторять: «Папа! Папа! » И немец, подумав, что это идет отец семьи, махнул Тарасенко рукой: «Проходи! » Партизан с ребенком прошел среди солдат, отнес маленького Фаусто к его деду, жившему неподалеку, и благополучно добрался до леса. Сейчас А. М. Тарасенко переписывается со своим спасителем, который, впрочем, давно стал взрослым человеком и работает в одном из книгоиздательств в Риме.

Удары партизан учащались и становились все более чувствительными для гитлеровцев. С наступлением весны и лета 1944 года партизанская борьба в римской провинции получила новый размах, и советские группы действовали в самом тесном контакте с отрядами местных итальянских антифашистов. А когда германские войска стали отступать на север, Флейшер по приказу штаба Сопротивления снова объединил группы Коляскина и Тарасенко к северу от Рима, около Монтеротондо.

Там вместе с отрядами итальянцев советские партизаны 6 июня 1944 года дали последний бой гитлеровским войскам, отступавшим из Монтеротондо. Партизанские пулеметы неожиданно ударили в упор по большой автоколонне врага. Из трех немецких танков, подоспевших на выручку к своим, два были уничтожены гранатами, причем один из них подбил Алексей Коляскин, смело вышедший на единоборство с бронированной машиной и раненный при этом в руку.

Бой закончился полной победой. Больше сотни гитлеровцев было убито, 250 взято в плен, колонна врага разгромлена, и Монтеротондо освобожден оружием партизан. Над ратушей городка взвилось национальное знамя Италии. Партизаны торжественно праздновали свой триумф, как вдруг на улицах Монтеротондо стали рваться снаряды Это подошли с юга англо‑ американские войска, решившие штурмовать местечко, уже освобожденное партизанами.

Пришлось срочно посылать к ним гонца. И когда танки союзников вошли в Монтеротондо, американцы, к неудовольствию некоторых своих офицеров, увидели, что стены домов исписаны здравицами не в честь войск США, а во славу Советского Союза и Красной Армии. Если эти надписи пробовали стирать, они появлялись снова и написанные еще более крупными буквами. Слишком много друзей приобрели советские люди в этом городке за время своей многомесячной борьбы в его окрестностях.

Партизаны после этого боя вернулись в Рим и вместе со своими товарищами по подполью – русскими и итальянцами – радостно отпраздновали победу на вилле Тай. Не был забыт и бар Фарабуллини. Все стены его зала были исписаны. Спасенные Альдо и Идраной советские люди от всего сердца благодарили этих мужественных итальянских патриотов. Несколько лет потом Альдо и Идрана бережно сохраняли эти надписи, сам бар был назван «Партизанским», и в его рекламных карточках рассказывалось о том, как скрывались здесь бежавшие из плена русские партизаны.

Эпопея виллы Тай закончилась, когда в Рим прибыли представители Советского правительства. Тогда А. Н. Флейшер выстроил во дворе и передал уполномоченному по репатриации 182 спасенных им бывших советских военнопленных, в числе которых были 11 офицеров. Все они отправились на Родину. Большинство участвовало потом в боях на фронте на заключительном этапе войны, и некоторые пали смертью храбрых.

А потом, после Победы, исполнилась и заветная мечта самого А. Н. Флейшера – он получил советское гражданство и вернулся в СССР. Он поселился в Ташкенте, работал там картографом, получил новую хорошую квартиру, а теперь вышел на пенсию.

Впервые об истории русских партизан в Риме я узнал еще четыре года назад, в 1960 году, из статьи А. Н. Флейшера, напечатанной тогда в «Литературной газете». Потом мы лично познакомились с главным героем виллы Тай в Ташкенте и стали переписываться с ним. А в последующие годы, в связи с работой, над итало‑ советским кинофильмом, мне пришлось несколько раз побывать в Италии. И всегда, приезжая в Рим, я пользовался этим случаем, чтобы встретиться с участниками заинтересовавших меня событий, друзьями и соратниками Флейшера по римскому подполью.

Я подружился со столяром‑ краснодеревщиком, старым закаленным коммунистом Луиджи де Цорци и его женой ЧезариноЙ, и всякий раз, когда я бываю в этой славной семье, начинаются воспоминания о советских друзьях военной поры и Луиджи подолгу рассказывает о смелости и отваге своего любимого Алессио Флейшера, а Чезарина, вздыхая, говорит о том, как ей хочется повидать своих бывших «крестников», которых она прятала и кормила то у себя в комнатах, то на чердаке, то в подвале дома. Я встречался и с адвокатом Оливьери и с бывшими палестринцами Северино Спакатросси и Лоренцо д'Агостино, который теперь занимает высокий пост коммунального советника в римском муниципалитете. Я стоял подолгу на углу улиц Номентана и 21 Апреля, глядя на виллу Тай с головами трех белых слонов под козырьком крыши и с балконом, откуда когда‑ то был поднят над этим домом красный флаг нашей Родины. Сейчас на воротах этой виллы, как и прежде, висит табличка, сообщающая, что здесь помещается посольство королевства Таиланд, а за оградой играют смуглолицые раскосые ребятишки.

Совсем недавно, в феврале 1964 года, мне довелось познакомиться, наконец, с супругами Фарабуллини. Теперь они живут не в Риме: прежний бар пришлось продать, и Альдо с Идраной открыли маленький ресторан на самом берегу моря в курортном местечке Фьюмичино, рядом с римским пассажирским аэропортом.

Мы сидели в их ресторанчике, и Идрана угощала нас своим «фирменным» блюдом – феттучини (род макарон в томатном соусе), а Альдо то и дело отходил к стойке, чтобы наполнить наши бокалы. А на столе перед нами лежал бережно хранимый в семье альбом, на страницах которого советские и итальянские партизаны, спасенные супругами Фарабуллини, оставили свои благодарственные записи. Альдо заставлял нас снова и снова переводить ему русский текст. Эти записи были порой неуклюжи, иногда даже малограмотны, но сколько истинной сердечности, искренних неподдельных чувств стояло за коряво выведенными словами, написанными рукой, тогда больше привыкшей к автомату, чем к перу. А Идрана горячо говорила:

– У меня только одно желание – приехать к вам в Советский Союз и увидеть там Алессио, и Пьетро, и Антонио, и всех, всех, кого мы тогда прятали в подвале своего бара. Я знаю, они встретят нас как родных. Ведь правда же, я могу этого хотеть? – допытывалась она. – Мы жалели и любили ваших людей, завезенных так далеко от Родины, мы ненавидели фашистов и уважали вашу страну. Мы помогали русским партизанам всем, чем могли, и хорошо знали, что нас ждет, если гестапо дознается о наших жильцах в подвале. Что ж, это было страшное время – тогда все рисковали жизнью. А теперь так хочется поехать к вам в Россию и повидать наших «ребят».

И я со всей убежденностью уверял Идрану, что недалек тот день, когда ее мечта осуществится. Я верю в это.

А двумя месяцами позже я встречал в Москве четверых съехавшихся сюда «русских римлян»: Алексея Флейшера из Ташкента, бывшего палестринского командира Алексея Коляскина, приехавшего из Уфы, где он работает зоотехником на конном заводе, и сибиряков – «монтеротондовца» Анатолия Тарасенко, теперь заведующего складом в поселке Анзеба близ Братска, и руководителя «молодежной» группы на вилле Тай, а ныне шофера из города Анжеро‑ Судженска Кемеровской области Петра Конопелько.

Друзья приехали в Москву, чтобы выступить в передаче Центрального телевидения, посвященной их боевым делам.

Уже известно местонахождение почти двадцати участников этих событий. В Новосибирской области трудятся в колхозах Петр Ильиных, тот самый, что вместе с Коляс‑ киным взорвал немецкий склад около Джендзано, и его товарищ Федор Корековцев; в Ярославской области работает колхозный плотник Сергей Саржин, в Саратове живет Иван Логинов, в Калининской области – Василий Ефремов, в Вильнюсе – бывший священник Дорофей Бесчастнов, в Москре – Илья Марков.

Все они поддерживают связь между собой, переписываются с итальянскими друзьями и постоянно пишут Флейшеру в Ташкент. Он, одинокий и уже немолодой человек, имеет сейчас только эту семью – товарищей и соратников по антифашистской борьбе в Риме. И как тогда, он остается своего рода «начальником штаба русских римлян». Со всех концов страны бывшие партизаны и подпольщики с виллы Тай шлют ему на перевод письма, полученные из Италии, или, наоборот, просят перевести на итальянский язык письмо, адресованное римскому другу. Он дотошно и аккуратно выполняет эти просьбы, пишет статьи об участии советских людей в римском Сопротивлении как для наших, так и для итальянских газет и журналов, работает над книгой своих мемуаров и время от времени организует встречи старых товарищей – то в Уфе у Коляскина, то в Сибири у Ильиных и Корековцева, то в Саратове у Ивана Логинова.

И, собираясь вместе, они часами вспоминают и белую виллу на зеленой римской улице, и ущелье близ Монтеротондо, и могилу погибших друзей в Палестрине, и все опасности, тяготы и радости тех трудных и славных дней. Но больше всего вспоминают они своих итальянских товарищей – горячих патриотов и антифашистов, смело и самоотверженно пришедших им на помощь в час жестокой судьбы, вырвавших их из‑ за колючей проволоки гитлеровских лагерей, снова давших им в руки оружие и боровшихся плечом к плечу вместе с ними.

 

 

⇐ Предыдущая12345678910

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: