Звук, свет и лучи. Что делать с трудностями

Звук, свет и лучи

В «Шести светочах» все явления подразделяются на звук, свет и лучи.

Когда возникают три объекта видения [звук, свет и лучи],
Если движущийся ум понимает их как собственные видения,
То благодаря видениям мы воспринимаем обнаженное исконное ригпа
И ясно постигаем незамутненную основу.

И еще там говорится:

Когда исконное ригпа едино со светом, проявляются все тела сансары и нирваны.
Когда исконное ригпа едино со звуком, возникают все виды речи сансары и речи будды.
Когда исконное ригпа едино с лучами, проявляется все сознание сансары и нирваны.

Если все явления, в том числе и субъективное чувство своего «я», узнавать как пустое проявление пространства и света, — ты свободен. Тогда все, что бы ни возникало, предстает как украшение чистого бытия. Если воспринимать явления, в том числе и субъективное чувство своего «я», как если бы они были независимыми, самостоятельными существами или объектами, — ты запутался.

Если звук проявляется в состоянии ригпа — это от природы чистый звук. В первый миг восприятия звук не отделяется от субъекта. Если же звук принимают за объект, внешний для субъекта, то ему приписывают независимое существование. И тогда его наделяют каким-то значением. Например, в младенчестве мы слышим разговор, но не воспринимаем его как нечто отдельное от себя. Позже, научившись говорить, мы вкладываем в звуки смысл, но этот смысл представляется нам чем-то внешним. Когда мы слышим иностранную речь, она не несет для нас никакого смысла, пока мы не изучим этот язык достаточно для того, чтобы соотносить его слова с каким-то смыслом. Это верно для всех звуков: сначала он только звук, затем мы учимся вкладывать в него смысл. Звуки превращаются в слова, или в кошку, что крадется в кустах, или в автомобиль, что проехал вдали. Услышав неизвестный звук, мы спрашиваем, что это? Получив ответ, в следующий раз мы уже не столько слушаем звук, сколько его вспоминаем.

Все понятия, о которых мы способны думать, могут проявиться в речи. От этого возникают виды речи сансары и нирваны. В сансаре речь нечистая. Это касается не только такой речи, которая причиняет вред — когда ругают или обманывают, — но и обычной речи, которая подкрепляет двойственное видение. Речь нирваны — это речь будд. Говорят, что речь будды настолько сильна и чиста, что ее могут понять даже люди, которые говорят на других языках.

Когда мы пребываем в недвойственном ригпа, мы понимаем язык, сохраняя сильную связь с чистой основой звука. Например, когда говорят: «Я больше не хочу тебя видеть», обычно эти слова причиняют страдание или вызывают гнев, хотя по своей сущности это просто чистый звук. Если мы отождествляем себя с ограниченным «я», то привносим в эти слова смысл, чувствуем себя отвергнутыми и страдаем. Если же мы пребываем в ригпа, то не отождествляем себя с личным «я» и поэтому не страдаем. Мы понимаем слова, но они просто растворяются в осознанности: их звучание не оставляет после себя чувств горечи или гнева. Их исходная природа чиста, и они снова растворяются в этой чистоте. Но это вовсе не означает, что, пребывая в ригпа, мы не способны говорить — мы в полной мере и соответствующим образом способны откликаться на воспринимаемое, но при этом совершенно не следуем кармической привычке.

Свет — это просто энергия элементов, о которой я уже писал. Когда мы сочетаем ее с осознанностью, она обнаруживает форму. Мы учимся понимать форму точно так же, как учимся понимать язык. Мы привносим смысл в зрительное переживание. Мы можем видеть и образ будды, и такие образы, к которым чувствуем сильную неприязнь либо страстное желание. Но в своей основе наше ощущение формы — это восприятие света.

В контексте приведенной выше строфы лучи — это существа и объекты. Точно так же, как свет, наполняющий все небо, и лучи солнца — это один и тот же свет, видимый при разных условиях, ригпа живых существ — это чистое изначальное ригпа, проявляющееся в виде кажущихся самостоятельными особей.

Если мы ошибаемся относительно собственной природы, то ошибаемся во всем. Мы блуждаем в сансаре, скитаемся, гонимые кармическими склонностями. Что бы мы ни повстречали, все это проекции нашего собственного ума, но мы считаем их чем-то независимым, возникающим самостоятельно. Эта двойственность приводит к привязанности или неприязни, в результате чего элементы в нашем личном измерении становятся неуравновешенными.

Что делать с трудностями

В сансаре у всех есть трудности. Такова природа сансары. Как бы ни думали об этом западные люди, пока человек находится в сансаре, практика не освободит его от трудностей. Меня часто спрашивают, могут ли заболеть те, кто всегда пребывает в естественном состоянии. Даже люди, которые постоянно пребывают в таком состоянии — если, конечно, у них есть тело, — когда-нибудь да заболеют. Им нужно платить за жилье, покупать бензин для автомобиля, еду, у них бывают и трения в общении с людьми, а в конце концов наступает смерть тела.

Хотя практика не устраняет всех жизненных трудностей, она способствует тому, чтобы лучше справляться с трудностями. Это утверждение гораздо важнее, чем оно кажется, потому что в практике упор делается не на самой проблеме, а на том, что с ней делать. Большинство людей не знают, что делать с той или иной проблемой, и часто не знают хорошего способа бороться с трудностями. Напротив, им свойственно представление, что в основе их трудностей лежат объективные причины, в которых и следует искать решение проблем. В психотерапии принято считать, что проблемы начинаются в жизни в определенный момент вследствие определенных ситуаций и, чтобы устранить трудности, необходимо разобраться в конкретной ситуации, сложившейся в конкретный момент. Возможно, так можно решить некоторые проблемы, но страдание начинается задолго до детских лет, задолго до рождения. Каким бы безоблачным ни было детство, трудности все равно бывают у каждого.

Разумеется, это не значит, что с трудностями ничего делать не нужно. Мы должны их преодолевать, и, чем более умело мы это делаем, тем больше от этого пользы нам самим и людям, с которыми мы связаны. Если мы понимаем, что в сансаре страданиям нет конца, то нам немного легче их принять. Некоторые могут подумать, что принимать страдания — значит их поддерживать, что принять страдание — значит смириться с ним, но я имею в виду вовсе не это. Признание того, что трудности всегда будут, подразумевает открытое отношение ко всему в жизни: не только к благоприятному, но ко всему.

Дзогчен не пытается преодолеть трудности или исправить их причины, или отречься от трудностей, или превратить их во что-то другое. С чистой точки зрения Дзог-чена, нет такой вещи как трудность, или проблема. Когда возникает мысль или чувство, или ощущение, их оставляют как они есть. Они не вызывают никакого ответного действия. А если нет ответного действия, то оно не влечет никаких последствий. Практик не относится к тому, что возникает, как к объекту, воспринимаемому субъектом, который должен с ним что-то делать. Оно просто есть, а потом его нет. В таком случае практик, со своей стороны, не вовлекается ни в какую проблему, какова бы она ни была, а потому она растворяется в пустом ригпа. Проблема переживается непосредственно как пустая свето-носность, вследствие чего не порождает последствий. Поскольку нет ответного действия, нет и нового кармического следа.

В Дзогчене практик, вместо того чтобы стараться преодолевать трудности, стремится узнавать естественное состояние ума и пребывать в нем. Таково истинное разрешение проблем — не их частных случаев, а полное прекращение существования «проблем» как категории переживания. В Дзогчене говорят, что знать одно — значит знать все. По-настоящему знать природу любой трудности — значит знать природу всех трудностей: пустую све-тоносность.

Выше я писал, что любые расстройства можно описать как нарушение равновесия элементов. Это верно и с точки зрения Дзогчена. Нет лучшего способа уравновесить элементы, чем пребывать в естественном состоянии. Если пребывать в естественном состоянии, ум ясен, прана в теле течет плавно, а тело работает лучше. Отвлечение от естественного состояния влечет за собой большее неравновесие элементов. Верно и то, что уравновешивание элементов любыми иными средствами — правильным питанием и лекарствами, шаманскими ритуалами, тантрийской практикой и т. д. — помогает практику пребывать в естественном состоянии, если оно уже знакомо.

С точки зрения Дзогчена, плод пути уже присутствует. Ничего не нужно развивать — только узнавать. Главные практики Дзогчена нацелены не на развитие чего бы то ни было, пусть даже полезных качеств. Практика — это просто пребывание в природе ума, в которой все качества уже присутствуют и могут возникнуть сами собой. Не являются существенно важными даже методы и вспомогательные практики. Если считать, что необходимо применять практику, чтобы от чего-то избавиться или что-то преобразить, то методы могут стать препятствием для пребывания в недвойственном ригпа. Практики используют только для объединения с естественным состоянием и упрочения в нем.

Когда я впервые стал учить на Западе, я делал это традиционным способом. Такой способ обычно подразумевает объяснение содержания конкретного текста с добавлением собственных комментариев. Поймет ученик или нет, зависит только от него самого. Но, чем дольше я жил на Западе, тем больше понимал, что необходимо объяснять само учение, говорить о том, как развивать переживание и как применять учения и практики в повседневных жизненных ситуациях. Для меня важнее всего, чтобы учение было полезно людям, помогало им справляться с внутренними противоречиями, устраняло препятствия для медитации, развивало устойчивость пребывания в естественном состоянии.

Иногда это подразумевает применение очень глубокого учения на психологическом уровне, хотя воззрение такого учения, как Дзогчен, лежит за пределами озабоченности психологическими или эмоциональными состояниями. Воззрение Дзогчена — высочайшее, недвойственное воззрение, но это не значит, что оно никак не может воздействовать на повседневные ситуации. У настоящего практика оно оказывает влияние на всё — на все его взаимоотношения и обстоятельства.

Задача выполнения практики — перестать быть человеком, одолеваемым проблемами, и полностью пребывать в природе ума, где нет ни проблем, ни обособленных личностей, с которыми нужно было бы бороться.