ГЛАВА 37. О смерти Ария

ГЛАВА 37

О том, как Арий, по отъезде Афанасия в ссылку, был вызван царем из Александрии и возбудил беспокойство в Константинопольском епископе Александре

Когда все это совершалось, шел тридцатый год Константинова царствования. Арий со своими единомышленниками {59} приехал опять в Александрию и возмутил всех, тем более, что народ александрийский тогда очень сильно бедствовал — и от прибытия Ария с его сообщниками, и от отъезда в ссылку епископа Афанасия. Вскоре царь, услышав, что Арий извратил свой образ мыслей, велел ему опять явиться в Константинополь и дать отчет в новом, происходившем от того волнении. В Константинополе предстоятелем Церкви случилось в то время быть Александру, давнему преемнику Митрофана. Богоугодность сего мужа открылась из теперешнего прения его с Арием, ибо, как скоро Арий прибыл, народ разделился опять на две стороны и в городе произошло смятение: одни говорили, что никейской веры колебать никак не должно, а другие спорили, что мнение Ария справедливо, и Александр находился в самых затруднительных, обстоятельствах — тем более, что Евсевий никомедийский много раз грозился тотчас низложить его, если он не примет Ария и его единомышленников в общение. Александра не столько беспокоила опасность быть низложенным, сколько ужасало стремление противников извратить догмат. Почитая себя стражем соборных определений, он употреблял все меры, чтобы никто не выступал из их смысла. Находясь в столь тесных обстоятельствах, Александр оставил в покое диалектику и прибег к Богу — начал провождать время в непрестанных постах и никаким образом не опускал молитвы. Намерение его состояло в том, чтобы задуманное совершить втайне. Запершись один в церкви, соименной миру, и вошедши в алтарь, он повергся лицем вниз под священную трапезу и слезно молился; проведши же в этом много дней и ночей сряду, чего просил от Бога, то и получил. А прошение его было следующее: если учение Ария истинно, то пусть сам епископ не увидит дня, назначенного для состязания, а когда истинная вера есть вера содержимая епископом, то пусть Арий, как виновник всех бед, получит наказание за свое нечестие.

ГЛАВА 38

О смерти Ария

Об этом-то молился Александр. А царь, желая испытать Ария, призвал его во дворец и спросил: согласен ли он с постановлениями никейского Собора. Арий, нисколько не думая тотчас, хотя, впрочем, софистически, подписал символ веры. Царь удивился и потребовал клятвы; Арий сделал и это, однако ж опять софистически. Хитрость его подписи, как я слышал, состояла в следующем. Написанное на бумаге свое мнение он, говорят, держал под мышкою и клялся, что истинно так мыслит, как было написано. О такой уловке я пишу по {60} слуху; а то, что к написанному символу (никейской веры) он приложил и клятву, я знаю из посланий царя. Поверив Арию, царь приказал константинопольскому епископу Александру принять его в общение. Это был день субботний, а в следующий Арий надеялся вступить в Церковь. Но наказание шло уже по пятам за дерзкими его поступками. Вышедши из царского дворца, Арий в сопровождении телохранителей своих, евсевиан, шествовал по самой середине тогдашнего города и обращал на себя взоры всех. Когда он находился уже близ так называемой площади Константина, на которой воздвигнута порфировая колонна, какой-то страх совести овладел им, а вместе с страхом явилось и крайнее расслабление желудка. Поэтому он спросил, есть ли где вблизи афедрон ¹⁰¹ и, узнав, что есть позади Константиновой площади, пошел туда и впал в такое изнеможение, что с извержениями тотчас отвалилась у него задняя часть тела, а затем излилось большое количество крови и вышли тончайшие внутренности, с кровью же выпали селезенка и печень, и он тут же умер ¹⁰². Этот афедрон в Константинополе показывают и доныне; он находится, как я сказал, позади Константиновой площади и рынка в портике. Все проходящие, указывая на него пальцем, тем самым напоминают, какого рода смерть постигла Ария. Это событие поразило страхом и исполнило томлением окружавших Евсевия никомедийского. Молва о нем разнеслась по всему городу, можно сказать, по всей вселенной. А царь еще более прилепился к Христианству и справедливо говорил, что никейскую веру этим событием засвидетельствовал сам Бог. Такие происшествия радовали царя; радовало его и то, что уже трех сыновей объявил он кесарями ¹⁰³, каждого чрез десять лет своего царствования: первого, соименного себе, Константина, поставил он правителем западных областей по исходе первого десятилетия своей власти; потом, соименного деду Констанция объявил кесарем восточных областей чрез двадцать лет своего царствования, а младшего Константа облек в достоинство кесаря в тридцатое лето своего царствования.

ГЛАВА 39