Последние

 

К 1 июля было разбито и рассеяно главное ядро защитников центральной цитадели – группа капитана Зубачева и полкового комиссара Фомина.

Несколькими днями позже в отчаянной попытке вырваться из кольца осады погибли или попали в плен бойцы группы Бытко и Семененко, и оба командира оказались в фашистской неволе.

Иной план прорыва возник у старшего лейтенанта Потапова, который со своими бойцами продолжал удерживать Тереспольские ворота и отбивать атаки автоматчиков с Западного острова. Потапов понял, что попытка прорыва на север неизбежно потерпит неудачу: противник ожидал атак именно в этом направлении и стянул туда свои главные силы. Зато гитлеровцы совсем не ожидали, что осаждённые попробуют прорваться на запад или на юг, и оставили там лишь незначительные заслоны. Этим и решил воспользоваться командир, намереваясь вырваться со своей группой через мост на Западный остров, а затем переплыть рукав Буга, выйти на соседний Южный остров, в район госпиталя, и оттуда пробираться в сторону Южного военного городка Бреста, где перед войной стояли наши танковые и артиллерийские части, – старший лейтенант надеялся, что танкисты ещё продолжают драться в этом городке.

После одного из очередных ультиматумов, когда защитникам центральной крепости было дано «на размышление» полчаса и артиллерия противника на это время прекратила обстрел, Потапов с оставшимися в живых бойцами перебежал в помещение казарм, примыкающее к Тереспольской башне. В ту самую минуту, когда срок ультиматума истёк и немцы с новой силой принялись обстреливать центр крепости, раздалась команда. Разом выскочив из окон на берег Буга, все бросились через мост и по протянувшейся рядом с ним дамбе на Западный остров. Бойцы бежали без единого выстрела, и враги не сразу заметили эту атаку. А когда они спохватились и их пулемёты ударили по мосту и дамбе, большая часть людей Потапова уже успела скрыться в зарослях Западного острова, быстро пробираясь сквозь чащу кустарника на юго-восток. Несколько минут спустя прорвавшиеся вышли к рукаву реки, отделяющему Западный остров от Южного, и, не останавливаясь, пустились вплавь.

И в этот момент откуда-то из кустов противоположного берега по воде ударили немецкие пулемёты. Вода Буга закипела под пулями, и плывущие люди один за другим скрывались под водой. А на том берегу в кустах уже замелькали фигуры автоматчиков и солдат с собаками. Большинство бойцов Потапова погибло в реке. Лишь некоторым удалось достигнуть берега, но многие из них тут же попали в руки врага. А те, кто ещё не успел броситься в реку, тотчас же повернули назад и побежали обратно к мосту и дамбе, стремясь вернуться в крепость, где ещё можно было продолжать борьбу.

И борьба продолжалась, несмотря на то что главные группы защитников центральной цитадели перестали существовать как организованное целое. Только характер этой борьбы изменился. Уже не было единой обороны, не было постоянного взаимодействия и связи между отдельными группами обороняющихся. Оборона как бы распалась на множество мелких очагов сопротивления, но само сопротивление стало ещё упорнее и ожесточённее. Люди поняли, что вырваться из кольца осады им не удастся. Оставалось одно: держаться во что бы то ни стало, драться до тех пор, пока не придут на помощь свои с востока, либо до тех пор, пока будешь не в силах держать оружие.

Солдаты и офицеры противника с удивлением видели это совершенно непонятное, необъяснимое для них упорство последних защитников цитадели. На что они надеются, что поддерживает их силы? Такие вопросы жители Бреста нередко слышали от германских офицеров и солдат, участвовавших в боях за крепость.

– Их так трудно взять в плен, – говорил однажды немецкий офицер группе наших женщин. – Когда нет патронов, они бьют прикладами, а если у них вырвут винтовку, кидаются на тебя с ножом или даже с кулаками.

Все это казалось невероятным. Убитые советские бойцы и те немногие, которые живыми попадали в плен, были до предела истощены. Пленные шатались от голода и выглядели какими-то ходячими скелетами. При виде этих живых мертвецов трудно было поверить, что они в состоянии держать оружие, стрелять и драться врукопашную. Но такие же, как эти пленные, измученные, истощённые люди продолжали борьбу в крепости – стреляли, бросали гранаты, кололи штыками и глушили прикладами дюжих автоматчиков отборных штурмовых батальонов 45-й немецкой дивизии. Что давало им силы – это было непостижимо для врага.

Да, силы их были на исходе! Защитники крепости с трудом держали в руках оружие, с трудом передвигались. И только неистовая, сжигающая сердце ненависть к врагу поддерживала их в этой борьбе, перешедшей уже за грань физических сил человека. Длинная череда страшных дней, проведённых среди огня и смерти в кипящем котле Брестской крепости, была для каждого из них школой ненависти. На их глазах в огне, под бомбами и снарядами гибли беззащитные женщины, маленькие дети, умирали, сражаясь, их боевые товарищи. Этого нельзя было забыть, как нельзя было забыть ночь на 22 июня, когда неожиданное нападение фашистских полчищ разом смяло и растоптало жизнь каждого из них. Столько неудержимой, яростной ненависти к убийцам в зелёных мундирах скопилось за эти дни в душах бойцов, что желание мстить стало сильнее голода, жажды, физического истощения.

Добр и даже благодушен по своему характеру наш человек, и нелегко наполнить его сердце ненавистью. Это неизбежно сказывалось в начальный период войны. Понадобились месяцы, чтобы в наших отступавших войсках, во всей армии и во всём народе люди поняли, с каким невыразимо жестоким и опасным врагом они имеют дело, какая страшная угроза нависла над судьбой Родины, над всем будущим нашей страны. И тогда в душах людей родилась и накопилась та благородная ярость, ненависть, без которой невозможна была бы победа и утолить которую мог только полный и окончательный разгром врага.

Те, кто сражался в Брестской крепости, прошли эту школу ненависти не за месяцы, а за дни и недели – такой концентрированной, неистовой, бешеной была их короткая война. И в этом чувстве ненависти, как в жарком, злом пламени, сгорело все мелкое, личное, своё, что было в душах людей, и осталось одно, самое важное и главное – та смертельная и до конца непримиримая борьба с врагом, в которой они стали первыми воинами своего народа. Рядом с этой борьбой и её возможным трагическим исходом собственная жизнь казалась уже неважной, недостойной особой заботы. Эти чувства станут ясными, стоит только задуматься над несколькими словами, выцарапанными неизвестным защитником крепости на стене каземата: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина! 20/VII-41».

Посмотрите – здесь нет подписи. Он не думал, этот умирающий солдат, о том, чтобы оставить истории своё имя, донести сквозь годы свой подвиг до потомства, быть может, до близких, родных ему людей. Он, видимо, вообще не думал ни о подвиге, ни о героизме. Почти месяц тут, в адовом огне Брестской крепости, он был простым «чернорабочим» войны, рядовым бойцом первого рубежа Отчизны, и в час смерти ему захотелось сказать ей, своей Родине, что он сделал для неё самое большое, доступное человеку и гражданину, – отдал жизнь в борьбе с её врагами, не сдавшись им.

Сколько гордости, не хвастливой, а величавой, полной высокого достоинства и спокойной скромности безвестно погибающего вложил он в своё «Я умираю, но не сдаюсь! ». Пусть начал он со слова " я", но ведь это " я" – безымянное. Даже для самого себя он уже был не столько личностью, человеком с именем и фамилией, с собственной биографией, сколько маленькой частицей, атомом этой яростной борьбы, как бы человеческим кирпичом в стене старой русской крепости, ставшей на пути врага. И поистине удивительно звучит это безличное " я", с такой простотой уходящее в небытие.

А его «Прощай, Родина! »… Вслушайтесь в эти два слова! В них и отчаянно упорный возглас сражённого, но непобеждённого борца, и как бы невольный тихий вздох, полный тоски преждевременного ухода из жизни, и пронзительный крик боли за судьбы родной страны, – ведь он не знает и не узнает никогда, что происходит с ней там, на востоке. И не матери, родившей и вскормившей его, не любимой жене, не детям, если они у него были, посылает он свой последний привет. Умирая, он произносит то слово, что выше и шире всех других, что вмещает в себя и человека, и семью, и его прошлое, настоящее и будущее, – бесконечно дорогое слово «Родина». Так в короткой этой надписи, сейчас хранящейся в музее, как бы настежь распахнулась перед нами великая и простая душа нашего народа.

А маленький эпизод, однажды рассказанный мне защитником крепости Александром Ребзуевым, показывает всю силу бесконечной ненависти, которая одна давала необъяснимую энергию последним героям Брестской обороны.

Ребзуев попал в плен при разгроме группы Фомина. Его и нескольких других бойцов не сразу отправили в лагерь, а продержали с неделю в сараях за Бугом. Когда стрельба в центральной крепости стала немного затихать, видимо, после того как прекратила своё существование группа Потапова, пленных повели под конвоем в район Тереспольских ворот – убирать трупы.

Их вели через Западный остров, и они слышали неподалёку стрельбу – вероятно, ещё продолжали драться пограничники. В центре крепости перестрелка вспыхивала то здесь, то там, но около Тереспольских ворот как раз было затишье.

Их ввели в глубокие ворота, и они увидели, что в самой середине этого сводчатого туннеля, прочного и надёжного, как убежище, поставлен у стены большой стол с расстеленными на нём топографическими картами и с полевым телефоном. Над картами склонились трое или четверо гитлеровских офицеров, а один громко кричал в телефонную трубку.

Но прежде всего пленным бросилось в глаза другое. Перед каждым из офицеров стояла походная стопка, а в центре стола белела ещё почти полная большая литровая бутыль с надписью «Московская водка». И Ребзуев рассказывает, что именно это слово «Московская» вдруг отозвалось в сердце тяжкой болью и тоской. Нестерпимо унизительным казалось видеть перед хохочущими, полупьяными фашистами надпись «Московская», будто тем самым было грязно оскорблено само слово «Москва», сейчас особенно святое для этих попавших в руки врага людей.

Наверно, и товарищи Ребзуева чувствовали то же самое. Рядом с ним в группе пленных шёл боец, такой же исхудавший, заросший щетиной, грязный и оборванный, как и все. Он был из другого полка, и Ребзуев не знал его фамилии. Но, видимо, столько ненависти против врага скопилось в душе этого человека, что картина пиршества гитлеровцев была последней каплей, переполнившей чашу.

– Ты смотри!.. Сволочи!.. – тихо сказал он, толкая Ребзуева.

Один из офицеров, насмешливо поглядывая на пленных, что-то сказал другим, и те захохотали.

– Нет!.. – вдруг услышал Ребзуев шёпот своего соседа. – Пусть убьют… Я им покажу «Московскую»!..

Мгновенным, почти незаметным движением боец нагнулся, схватил валявшийся на земле обломок кирпича и с силой запустил его туда, где сидели немцы. Раздался звон разбитого стекла, бутылка разлетелась на осколки, водка залила карты, а офицеры испуганно вскочили с мест и, крича, схватились за пистолеты. Сзади подбежал конвоир, прогремела короткая очередь, и боец упал около стола.

Град побоев обрушился на остальных пленных. Их заставили поднять тело убитого, вынести из туннеля ворот и бросить на берегу Буга. Ребзуев вспоминает, что на мёртвом лице бойца была усмешка, спокойная и презрительная усмешка победителя, а не побеждённого. А за воротами, во дворе цитадели, уже вновь разгоралась стрельба.

День за днём, методично и последовательно немецкая артиллерия и отряды автоматчиков гасили последние очаги сопротивления в крепости. Но происходило нечто непонятное: эти очаги оживали вновь и вновь. Из подвалов казарм и домов, из глубоких тёмных казематов в толще земляных валов то здесь, то там вновь раздавались пулемётные очереди, винтовочные выстрелы, и кладбище 45-й гитлеровской дивизии в Бресте продолжало расти и шириться. Казематы и подвалы тщательно обыскивали, в домах, где оборонялись советские бойцы, помещения взрывали одно за другим, но спустя некоторое время стрельба возобновлялась из развалин. Отдельные группы бойцов пробирались на участки, где немцы давно считали себя хозяевами, и пули настигали фашистов в самых неожиданных местах. Защитники крепости спускались в глубокие подземелья и по неизвестным немцам подземным ходам покидали занятые врагом участки крепости, продолжая борьбу уже на другом месте.

Ещё 8 июля командование 45-й дивизии послало вышестоящему штабу донесение о взятии крепости, считая, что оставшиеся очаги сопротивления будут подавлены в ближайшие часы. Но уже на следующий день число этих очагов увеличилось и стало ясно, что борьба затянется. Продолжали драться группы бойцов в западном секторе казарм и в подвалах 333-го полка, и вся эта часть Центрального острова оставалась недосягаемой для врага. На Западном острове ещё раздавались пулемётные очереди и выстрелы пограничников. В северной части крепости продолжал стрелять дот у Западного форта, и отчаянно дрались у восточных ворот последние оставшиеся в живых артиллеристы во главе с Нестерчуком и Акимочкиным. В одном из казематов внутри северного вала засело несколько стрелков, которыми командовал политрук Венедиктов. Немцы забрасывали этот каземат гранатами, но бойцы хватали на лету немецкие гранаты и кидали их во врагов.

Кто же были последние защитники Брестской крепости и как они погибли? Мы не знаем этого и, быть может, не узнаем никогда. Говорят, что борьба продолжалась ещё долго и группы советских бойцов и командиров скрывались в глубоких подземных убежищах, подстерегая врагов. Фашисты опасались ходить в одиночку по уже занятой ими крепости. Как рассказывали потом гитлеровские офицеры жителям Бреста, германское командование отдало приказ затопить эти подземелья водами Буга. Так, непокорёнными, погибли последние герои Брестской крепости.

Мы даже не знаем дня, когда это произошло, когда прозвучал в Брестской крепости последний выстрел и закончилась её удивительная оборона.

Как вы помните, в немецком донесении, которое было захвачено в 1942 году на фронте в районе Орла, говорилось, что крепость сопротивлялась девять дней и пала к 1 июля. Позднее выяснилось, что борьба продолжалась гораздо дольше, а потом на стене казармы нашли надпись, датированную 20 июля, – доказательство того, что на двадцать девятый день обороны защитники крепости ещё вели бой. Впоследствии оказался в живых майор Гаврилов, который попал в плен только 23 июля, то есть на тридцать второй день войны. Но и он не был последним защитником крепости. Борьба продолжалась и после этого.

Несколько лет назад мне пришлось случайно встретиться в Москве с научным сотрудником Института психологии Академии педагогических наук Фёдором Николаевичем Шемякиным.

Ф. Н. Шемякин в годы войны работал в политотделе армии генерала Горбатова. Он вспоминает, что в 1943 году, когда эта армия находилась в районе Орла или Брянска, в политотдел как-то принесли пачку документов, захваченных в одном из штабов разгромленной дивизии противника.

Разбирая бумаги, Ф. Н. Шемякин, который хорошо знает немецкий язык, обратил внимание на небольшую папку – в ней были подшиты документы о боях в Брестской крепости в 1941 году. Он совершенно ясно помнит, что в этих документах шла речь о пяти с половиной неделях борьбы. По его словам, в папке были собраны донесения противника, датированные концом июля и началом августа, и в них содержалось много интересных и важных подробностей героической обороны. Затем следовали протоколы допросов наших бойцов и командиров, захваченных в плен в Брестской крепости. Ф. Н. Шемякин говорит, что тогда, читая эти протоколы, он удивлялся мужеству и достоинству, с каким держались наши люди перед лицом врага на допросах.

Наконец, в папке был подшит акт, составленный группой немецких военных врачей, которым командование противника поручило обследовать трупы, найденные в последнем крепостном каземате, продолжавшем сопротивление. Гитлеровские врачи констатировали, что защитники этого каземата последними патронами покончили с собой, не желая сдаваться в плен врагу.

Тогда же я принял меры, чтобы найти эти важные документы, и генерал-полковник А. П. Покровский, который очень много помогал мне в моих изысканиях по Брестской крепости, приказал организовать самые тщательные поиски в наших военных архивах. К сожалению, обнаружить эту папку не удалось. Она, видимо, либо пропала во время войны, либо находится сейчас где-то в неизвестном нам месте. Остаётся надеяться, что когда-нибудь эти документы или их копии будут все же найдены.

Кстати, срок в пять с половиной недель, о котором, по словам Ф. Н. Шемякина, говорилось в немецких документах, согласуется и с показаниями многих очевидцев обороны – жителей Бреста и окрестных деревень. Они утверждают, что бои в крепости продолжались до самых последних дней июля или до первых чисел августа 1941 года. Есть и другие подтверждения этого.

В конце ноября 1956 года я получил письмо из далёкой деревни Кожла-Сола Казанского района Марийской Автономной Республики. Мне писал бывший учитель, а сейчас колхозный пчеловод Игнатий Васильевич Иванов. Он не был защитником Брестской крепости, но в начале июля 1941 года в составе группы раненых красноармейцев попал в гитлеровский плен близ Минска и был отправлен в лагерь Бяла Подляска. Там-то и произошла встреча, которая навсегда запомнилась ему. Для большей точности я дословно привожу здесь часть его письма.

" В конце июля 1941 года, – пишет И. В. Иванов, – я попал в 307-й концлагерь, который находился примерно в 30-50 километрах от города Бреста.

Сюда в последние дни июля – не то 30-го, не то 31-го числа (точно не помню, но в один из этих дней) – привезли четырех человек из Брестской крепости. Привезли их в лагерь после полудня, к вечеру. Поместили их отдельно, в специальный блок, находившийся через один пустой блок от нас. Поэтому разговаривать нам с ними было трудно, так как расстояние превышало 50 метров. Их продержали в этом блоке недолго, всего несколько часов. Но мы успели узнать от них кое-что.

Вот что нам удалось услышать от этих четырех защитников Брестской крепости.

Они сказали нам, что попали в этот лагерь прямо из крепости, где они больше месяца вели бои. Все имели по нескольку ранений. Последняя их попытка вместе с другими уйти к Бугу не удалась. Это было примерно 26-27 июля. После этого они почти двое суток держались и вели бой, пока имелись патроны. Потерявшие возможность сражаться, уже фактически безоружные, они вынуждены были уйти в подземные казематы. Немцы через каждые два часа предлагали им сдаваться, но эти товарищи отвечали пением «Интернационала». Так продолжалось больше суток.

В тот самый день, когда их привезли в лагерь, гитлеровцы пустили в подземелья Брестской крепости отравляющие вещества – газы. Дышать стало нечем. Тогда защитники крепости решили выйти и принять смерть, стоя под солнцем. С пением «Интернационала» они вышли из каземата. Их встречала большая вооружённая группа немецких солдат и несколько офицеров. Несмотря на пение «Интернационала», немцы по нашим воинам не стреляли.

Поражённые мужеством израненных, голодных и еле державшихся на ногах людей, немцы молчали. Один из офицеров, видимо старший, снял каску перед защитниками крепости, и все солдаты, как по команде, последовали примеру начальника – почтили верность воинскому долгу наших воинов снятием каски.

Эти четверо были доставлены в наш лагерь в день их пленения.

Примерно через три часа их увели, но куда, я лично не видел. От себя скажу, что вид их был ужасен. Они все были оборваны, с окровавленными, грязными повязками, худые и обросшие щетиной. Всё время кашляли и вытирали глаза – видимо, сказывалось действие газов. Ослабели они настолько, что еле стояли на ногах, поддерживая друг друга.

Встреча с этими героями произвела сильное впечатление на нас, пленных, а тем более на меня. Дело в том, что я до войны принимал участие в строительстве дотов около Брестской крепости. Поэтому места эти мне были знакомы, и встреча в немецком плену с людьми, защищавшими больше месяца эту крепость, глубоко взволновала меня.

Больше я их, к сожалению, не встречал и о них ничего не слышал. Наверно, их вскоре перевели в другой лагерь".

Таково свидетельство И. В. Иванова. Должен сказать, что мне и до того приходилось слышать от бывших пленных лагеря э 307 о какой-то группе героев крепости, доставленных туда в конце июля, хотя тогда это были лишь смутные и неопределённые слухи.

Но были ли эти четверо бойцов последними защитниками крепости?

Участник обороны, а сейчас пенсионер, Николай Сергеев в 1943 году встретил на фронте старшину Звонкова, который сражался в крепости до первых чисел августа. Последние дни он с двумя товарищами прятался в нашем подбитом броневике на Центральном острове. Все трое были ранены, и товарищи Звонкова вскоре умерли от ран. Старшина наблюдал за немцами сквозь смотровую щель и выжидал момента, чтобы покинуть своё убежище и попытаться выйти из крепости.

Однажды он видел, как около Холмских ворот цитадели была построена во дворе рота гитлеровцев. Вероятно, фашистские солдаты собрались получать награды: перед строем стояло несколько офицеров и один держал в руках коробочки с орденами, а другой читал какой-то приказ. И вдруг позади строя из окон полуразрушенного здания казарм 84-го полка прогремела длинная автоматная очередь. Офицер, читавший приказ, и пять-шесть солдат упали убитыми, а остальные с криками разбежались, беспорядочно стреляя по развалинам. Тотчас же автоматчики бросились внутрь казарм, но был ли пойман тот, кто стрелял, Звонков уже не знал. В ту же ночь он сумел незаметно вылезти из броневика, кое-как добрался до города и нашёл приют у местных жителей, а позднее ему удалось перейти линию фронта.

Один из жителей Бреста передал мне рассказ какого-то участника обороны, фамилию которого он уже, к сожалению, не помнил. Этот боец, как и Звонков, впоследствии пробравшийся в город, в первых числах августа тоже прятался в уже захваченной врагом центральной крепости, но не в броневике, а в одном из подвалов на территории 333-го полка. Он наблюдал за немцами через подвальное окошко и однажды стал свидетелем подвига неизвестного защитника крепости.

Как-то днём десятка три немецких автоматчиков строем шли вдоль казарм, направляясь к Тереспольским воротам. Они уже поворачивали в туннель ворот, как вдруг в самой середине этого отряда раздался сильный взрыв, разметавший в разные стороны солдат. Вслед за тем с верхушки разрушенной Тереспольской башни на камни двора кинулся вниз головой человек в красноармейской гимнастёрке и остался лежать бездыханным среди трупов гитлеровцев, убитых взрывом. Неизвестный герой подстерёг врагов, бросил в них, по-видимому, связку гранат и, дорого продав свою жизнь, покончил с собой.

Житель соседней с крепостью деревни Котельня-Подгорская, Григорий Самолюк, рассказал мне о какой-то группе героев, сражавшихся в здании бывшей церкви на Центральном острове. Как известно, эта церковь в ходе боев несколько раз переходила из рук в руки, но говорят, что в начале августа туда снова пробрались наши бойцы с пулемётом и вели долгий бой с гитлеровцами, пока все не погибли. Самолюк слышал от немцев, что это был последний очаг сопротивления в центре цитадели, и видел своими глазами останки героев, когда глубокой осенью оккупанты пригнали его с другими колхозниками убирать территорию крепости.

По его словам наверху, в развалинах церковной башни, ещё стоял тогда станковый пулемёт «максим», направленный в сторону Тереспольских ворот, а рядом лежали трупы семерых бойцов с зелёными петлицами пограничников на гимнастёрках. Гитлеровцы, раздражённые упорным сопротивлением этой группы, не разрешали хоронить погибших, и стаи ворон копошились над мертвецами. А внизу, там, где когда-то был церковный алтарь, крестьяне увидели ещё один полусгнивший труп советского бойца. Он сидел, прислонясь к стене, около него валялся разбитый автомат, а над его головой на штукатурке была выцарапана надпись: «Погибаю за Родину! »

До сих пор среди жителей Бреста и ближних деревень ходят удивительные рассказы о том, что даже несколько месяцев спустя, после того как гитлеровцы полностью овладели крепостью, отдельные советские бойцы и командиры скрывались в крепостных казематах и подземельях и по ночам на развалинах ещё иногда раздавались выстрелы. Кое-кто из местного населения вспоминает, что зимой 1941/42 года, когда немцы сгоняли людей в крепость разбирать развалины, они порой видели перебегающие из каземата в каземат, от подземелья к подземелью фигуры в изодранной красноармейской одежде. И чья-то рука не раз писала на полуразрушенных крепостных стенах грозные слова: «Смерть немецким оккупантам! »

Ещё более удивительную историю передаёт участник обороны крепости, бывший старшина 84-го полка Александр Дурасов, живущий сейчас в городе Могилёве в Белоруссии.

Старшина Дурасов, раненный в боях за крепость, попал в плен и находился несколько месяцев в гитлеровском лагере под Брестом. Весной 1942 года, когда рана его зажила, он был послан в город и зачислен в рабочую команду, обслуживавшую немецкий госпиталь.

Вместе с военнопленными в этой команде работала и группа евреев из созданного фашистами гетто. В отличие от пленных, евреи ходили без конвоя, хотя и терпели не меньшие издевательства со стороны оккупантов и их прислужников. В составе группы из гетто был один музыкант-скрипач, игравший до войны в джазе брестского ресторана.

Однажды – это было, как вспоминает Дурасов, в апреле 1942 года – скрипач опоздал часа на два на работу и, когда пришёл, с волнением рассказал товарищам о том, что с ним случилось. Он шёл по дороге, направляясь к госпиталю, как вдруг его обогнала немецкая военная машина, в которой сидел какой-то офицер. Машина резко затормозила впереди него, и гитлеровец подозвал скрипача.

– Садись! – приказал он, открывая дверцу.

Музыкант сел, и автомобиль помчался в крепость. Они приехали на Центральный остров и, судя по тому, как объяснил Дурасову скрипач, остановились где-то в расположении 333-го полка.

Там, среди развалин, в земле была пробита широкая дыра, уходившая куда-то глубоко вниз. Вокруг неё с автоматами наготове стояла группа немецких солдат!

– Спускайся туда! – приказал скрипачу офицер. – Там, в подземелье, до сих пор скрывается один русский. Он не хочет сдаваться и отстреливается. Ты должен уговорить его выйти наверх и сложить оружие – мы обещаем сохранить ему жизнь. Если ты не уговоришь его – можешь не возвращаться: я застрелю тебя.

Музыкант с трудом спустился вниз и попал в неширокий и тёмный подземный ход. Он двинулся по нему, вытянув вперёд руки, и, боясь, чтобы неизвестный не застрелил его, всё время громко повторял, кто он и зачем идёт.

Внезапно гулко ударил выстрел, и перепуганный скрипач упал ничком на сырой пол подземелья. К счастью, пуля не задела его. И тут же он услышал доносившийся откуда-то издали слабый голос.

– Не бойся, иди сюда, – говорил неизвестный. – Я выстрелил просто в воздух. Это был мой последний патрон. Я и сам решил выйти – у меня уже давно кончился запас пищи. Иди и помоги мне.

Скрипач поднялся на ноги и двинулся вперёд. Вскоре он наткнулся на человека, сидевшего у стены. Обхватив руками музыканта, неизвестный с трудом встал, навалился ему на плечо, и оба медленно пошли к выходу.

Когда они кое-как выкарабкались наверх, последние силы оставили незнакомца, и он, закрыв глаза, изнеможённо опустился на камни развалин.

Гитлеровцы, стоя полукругом, молча, с любопытством смотрели на него. Перед ними сидел невероятно исхудавший, заросший густой щетиной человек, возраст которого сейчас было невозможно определить. Нельзя было также догадаться о том, боец это или командир, – вся одежда на нём висела лохмотьями.

Видимо, не желая показать врагам свою слабость, неизвестный сделал усилие, чтобы встать, но тут же упал на камни. Офицер бросил приказание, и солдаты поставили перед ним открытую банку с консервами и печенье, но он не притронулся ни к чему. Тогда офицер спросил его, есть ли ещё русские там, в подземелье.

– Нет, – ответил неизвестный. – Я был один, и я вышел только для того, чтобы своими глазами посмотреть на ваше бессилие здесь, у нас, в России. Я выпустил свой последний патрон в воздух, но расстрелять меня вы не посмеете.

По приказанию офицера музыкант перевёл ему эти слова пленного. И тогда офицер, обращаясь к своим солдатам, сказал:

– Этот человек – настоящий герой. Учитесь у него, как нужно защищать свою землю. Его воля победила смерть, голод и все лишения, и это великий подвиг солдата.

После этого офицер приказал одному из солдат вывести музыканта за пределы крепости, и дальнейшая судьба пленного так и осталась неизвестной.

Услышав от А. И. Дурасова эту историю, я, естественно, попытался найти следы скрипача. Это было не слишком трудно: Дурасов говорил, что у музыканта было бельмо на глазу и он заметно прихрамывал. Человека с такими характерными приметами могли помнить многие старожилы Бреста.

Я решил обратиться за советом к моему старому знакомому – музыканту из брестского ресторана, Сергею Кондратюку, который когда-то помог мне в розыске Петра Клыпы.

Опять я отправился вечером в уже новый, недавно построенный ресторан «Буг», где теперь играл на аккордеоне Кондратюк. И как только я описал наружность скрипача, аккордеонист тотчас же вспомнил этого человека. Он даже сказал мне, что их было два родных брата – оба музыканты, и что со скрипачом он не раз играл вместе в оркестрах. Фамилию его Кондратюк уже не помнил, он обещал узнать её у своих знакомых-музыкантов. Через два дня он сообщил мне эту фамилию. Скрипача звали Залман Ставский. Его помнили в городе многие, и кое-кто даже вспоминал его рассказ о том, как он выводил из подземелья неизвестного героя крепости. Но самого Залмана Ставского уже давно не было на свете: его расстреляли гитлеровцы вместе с тысячами других евреев из брестского гетто в 1942 году.

Таким образом, эта ниточка безнадёжно оборвалась. Кто был этот последний герой, проведший десять месяцев в подземельях Брестской крепости, как жил и боролся он это время и что случилось с ним впоследствии? Быть может, когда-нибудь удастся что-либо узнать из немецких документов. Быть может, все это навсегда останется тайной. Но тайна эта полна той же величавой трагической героики, что и вся похожая на легенду оборона Брестской крепости, только сейчас открывающая перед нами свои волнующие загадки.

Много загадок до сих пор хранят развалины Брестской крепости. Там, под камнями, ещё можно найти останки героев, их оружие и документы, там, в засыпанных подвалах, лежат зарытые или замурованные в стенах боевые знамёна некоторых полков. В настоящее время нам известны даже люди, которые в дни боев собственноручно зарывали или замуровывали эти знамёна. К сожалению, пока поиски дали результат лишь в одном случае, о котором я расскажу дальше. Большинство полковых знамён до сих пор найти не удаётся. Ещё не вскрыты многие крепостные подземелья и подземные ходы, которые, по слухам, в разных местах проложены под крепостной территорией. Нет сомнения, что постепенно из-под развалин извлекут новые документы и предметы времён обороны, и они будут храниться в наших музеях, как дорогие сердцу народа реликвии – свидетельства мужества и героизма легендарного гарнизона.

 

⇐ Предыдущая25262728293031323334Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: