Частые эпохальные открытия и завоевания

ЧАСТЫЕ ЭПОХАЛЬНЫЕ ОТКРЫТИЯ И ЗАВОЕВАНИЯ

 

ГЛАВА 1

ОТ АТЛАНТИКИ ДО ИНДА

 

’ Два слова – “география” и “война” на протяжении всей истории человечества очень часто были близки по своей сути, хоть и далеки по смыслу.

Там, где ступала нога солдата, кроме горя и крови, открывались новые земли, неизведанные природные сокровища, богатство завоеванных городов, а главное, горизонты упоительной власти. Начиная с античного мира и по сей день, армии завоевателей неизменно сопровождали рисовальщики, картографы, историографы, знатоки языков и диалектов и прочие ученые мужи, усердно помогавшие установить право победителей на завоеванные земли. К сожалению, но такова природа событий, – расширяли и продвигали географию войны.

Среди самых эпохальных и значительных по захвату территорий – завоевания Александра Македонского и римских императоров, Чингисхана и династий Османской империи, испанских конкистадоров и, наконец, Наполеона. Более поздние завоеватели проходили там, где уже ступала нога человека. Глава публикуется по материалам книг: Шифман И. Ш. Александр Македонский. – Л.: Наука, ЛО, 1988. ‑ 208 с. и Лебедев Н. К. Завоевание Земли. Популярная история географических открытий и путешествий. Т. 1. М.: Военное изд. ВС Союза ССР, 1947.

В этой главе речь пойдет о самом значительном завоевателе своего времени – царе азиатском, владыке греческом и египетском, Александре Македонском из династии Аргеадов. Проследить весь жизненный путь этого поистине великого землянина вряд ли удастся в рамках нашего сборника. Но раскрыть кое‑ какие малоизвестные подробности его “географических” подвигов мы попытаемся с помощью некоторых отрывков из книги И. Ш. Шифмана “Александр Македонский”.

В общих чертах поход Александра сделал возможной греческую колонизацию Востока, создал условия для интенсивного культурного взаимодействия греков и народов Востока, на основе которого сложилась новая синкретическая цивилизация (эллинистическая), ставшая фундаментом двух культур: европейской и ближневосточной арабской.

Поход Александра на Восток в решающей степени способствовал разрушению перегородок между народами Восточного Средиземноморья, а также далеко раздвинул географический горизонт греков и сделал возможными контакты Греции с отдаленнейшими областями тогдашнего мира; он сыграл заметную роль в развитии естественных наук.

Гениальный полководец, стратег и тактик, выдающийся организатор побед – и душитель греческой свободы и демократии… Мужественный, непобедимый воин, рыцарь без страха и упрека‑ и человек, подозреваемый в отцеубийстве, кровавый палач, не останавливавшийся перед пытками, казнями и жестокими расправами над целыми народами, странами, городами… Ученик Аристотеля, тонкий ценитель литературы и искусства, человек искушенный в философии, помогавший развитию наук, приобщавший “дикарей” к цивилизации, безоглядно и сознательно щедрый – и деспот, беспощадно растаптывавший все вокруг себя, возомнивший себя богом…

Все преходящее из того, что он сделал, ушло, не оставив зримого следа. Но остались живы основанные им города: Искендерун (Александрия при Иссе), Александрия при Египте, Герат (Александрия в Арии), Кандахар (Александрия в Арахосии), Мары (Александрия Маргиана), Ленинабад (Александрия Крайняя, позже – Ходжент).

Осталось также стремление к объединению человечества, устранению этнических и культурных перегородок, чему в меру/своих сил и в своих политических целях пытался содействовать Александр. Осталось то, что вне зависимости от его намерений способствовало экономическому и духовному прогрессу человечества.

Короткая жизнь Александра Македонского (32 года), оборвавшаяся примерно 2300 лет тому назад, вся была сосредоточена на походе на Восток, разрушении Ахеменидской державы, создании на ее обломках собственного государства (Перены).

Оно, по замыслу, должно было охватить весь цивилизованный мир от Атлантического океана до Инда, от Дуная и Северного Причерноморья до Эфиопии. Эта задача при тогдашнем уровне экономических связей, конечно, была совершенно нереальной. У Александра хватило сил для того, чтобы громить своих противников и на какое‑ то время подчинить себе территории, по которым он прошел огнем и мечом, но у него не было ни сил, ни средств, чтобы сцементировать созданное им государство, сделать прочной свою власть (и своих наемников), хотя он и прилагал для этого максимум стараний.

Чтобы уяснить причины, вызвавшие столь грандиозные события, дадим короткий урок истории.

В результате общественно‑ политического кризиса Балканской Греции середины 46 г. до н. э. (сильное социальное размежевание, низкая оплата труда, в том числе военных, передел земли, заговоры, восстания и т. п. ) зарождалась новая идеология. Выход из тупика, в котором находился греческий мир, демократы видели в экспансии, в том, чтобы массы обездоленных были отправлены за пределы Греции и устроены там на жительство.

Имелось и другое обстоятельство: воспоминание о персидском нашествии. Проповедь единения греческого мира и экспансии выливалась в проповедь похода против персов с целью отмщения за осквернение и сожжение ими афинских храмов во время греко‑ персидских войн. Идея мести была официальным идеологическим обоснованием.

Итак, объектом греческой экспансии на Востоке должна была стать Персидская держава. Это громоздкое военно‑ административное образование, возникшее во второй половине VI в. на развалинах Индийского и Ново вавилонского царств, занимало территорию современного Ирана и ряда соседних областей Средней Азии, Индии, Месопотамии, Малой Азии, Переднеазиатского Средиземноморья и Египта. Претендовали персидские цари и на господство в Балканской Греции; они совершили туда в первой половине V в. до н. э. несколько походов, однако натолкнулись на упорное сопротивление коалиции греческих полисов, возглавляемых Афинами и Спартой, потерпели серьезные неудачи и были вынуждены удалиться из Европы.

Персидская держава Ахеменидов (по правящей в ней династии) была конгломератом многочисленных племен и народностей, говоривших на разных языках, живших своей жизнью и сохранивших свои организацию и управление.

Царем Ахеменидской державы стал Дарий III Кодоманн (336–330 гг. до н. э. ), которому и суждено было принять удар Александра Македонского.

Но вначале были победы македонского царя Филиппа II (отца Александра) над греческими полисами – Афинами и Фивами, появление на свет Александра, убийство Филиппа (как утверждают некоторые историки, не без помощи уже возмужавшего претендента на трон) и всех возможных соперников Александра, завоевание северной части Балкан и Малой Азии. Потом блестящие победы‑ над всемогущим персом Дарием III при Иссе и Гавгамелах, покорение Сирии, Палестины, Египта. Все эти походы Александра насыщены интригами, убийствами, казнями, заговорами и пиршествами. Вот некоторые интересные подробности этой эпопеи.

Войдя в Иерусалим, Александр приносит жертву богу. Познакомившись с книгой Даниила, он узнает себя в том греке, которому предсказано разрушить Персидское царство. По просьбе первосвященника Александр разрешает иудеям пользоваться “отеческими законами” и на седьмой (субботний) год, когда иудеи, по обычаю, оставляли землю под парами, не платить налоги. Многие иудеи по предложению Александра вступили в греко‑ македонское войско.

В Сузах произошел любопытный эпизод, хорошо запомнившийся воинам и вошедший потом в некоторые сочинения об Александре. Он воссел на трон персидских царей, слишком для него высокий, и не мог дотянуться ни до земли ни до скамеечки для ног. Кто‑ то из рабов подставил Александру стол. Видя происходящее, евнух, бывший ранее в услужении у Дария III, громко заплакал. Его спросили, какая беда с ним приключилась. Евнух отвечал, что не может глядеть без слез на поругание стола, за которым Дарий вкушал пищу. Александр устыдился, усмотрел в своем поступке оскорбление богам‑ гостеприимцам и приказал унести стол, но в этот момент вмешался Фи лота (друг и соратник Александра).

“Убирать стол не нужно, – сказал он, – наоборот, все случившееся – доброе предзнаменование: пиршественный стол неприятеля Александр попирает ногами”. Александр послушался Фи лоту и велел использовать этот стол в качестве подставки для ног при царском троне.

В своем восточном походе самым враждебным городом Александр объявил Персеполь и отдал его на разграбление.

Многие персы, не желая попасть в руки грабителей и убийц, бросались со стен, поджигали дома и кидались в огонь.

О том, как вел себя Александр во время этой вакханалии грабежей, насилия и убийств, мы почти ничего не знаем. Плутарх рассказывает, что врываясь во дворец, толпа опрокинула статую Ксеркса. Александр, увидев ее на земле, остановился и произнес: “Что же нам, бросить тебя лежащим за твой поход на Элладу или за твою доблесть и душевное благородство поднять? ” Долго простоял Александр над поверженной статуей некогда великого царя, а потом молча ушел. О чем он думал? О превратности и эфемерности власти и счастья? Может быть. Но если такие мысли и посещали Александра, то очень недолго. Он весь был полон ощущением триумфа. Под золотой дворцовой кровлей Александр сел на трон персидских царей и коринфянин Демарат, разрыдавшись по‑ старчески, сказал: “Какой большой радости лишились те из эллинов, кто умер прежде, чем увидел Александра воссевшим на трон Дария”. Так думали, чувствовали многие, и среди них сам Александр.

Четыре месяца он провел в Персеполе. Пиры сменялись пирами, попойки шли за попойками.

В конце мая 330 г. до н. э. во время одного из застолий афинская гетера Таис, любовница Птолемея, начала говорить о том, что самым прекрасным из деяний Александра будет сожжение царского дворца; пусть все пирующие во главе с ним отправятся туда и женские руки в один миг уничтожат то, что составляло гордость и славу персов. Разгоряченные вином, победой, женщинами молодые люди повскакивали с мест; кто‑ кто закричал, что сам поведет всех отомстить за греческие святыни, и велел зажигать факелы; кто‑ то говорил, что совершить подобное подобает только самому Александру. Парменион попытался было урезонить царя: нехорошо уничтожать свое имущество, к тому же и азиаты, если он сожжет дворец, будут относиться к нему не как к человеку, твердо решившему установить свою власть, а как к победоносному авантюристу, не желающему закрепить плоды своих побед. Александр отмахнулся: он хочет наказать персов за то, что они, вторгшись в Грецию, разрушили Афины и сожгли храмы; персы, считал он, должны были понести кару и за другие злодейства, которые совершили по отношению к эллинам. Веселой толпой, распевая вакхические песни под звуки флейт и свирелей, пирующие двинулись ко дворцу. Первым метнул огонь сам Александр, следом за ним бросила факел Таис. Македонские воины, думая, что здание загорелось случайно, прибежали тушить пожар, но, увидев царя, кидающего в огонь все новые и новые факелы, сами стали делать то же. Обрадованные македоняне наивно полагали, что гибель дворца знаменует собой конец войны и открывает перспективу скорого возвращения на родину. Говорили, что позже Александр раскаялся в содеянном, однако если раскаяние и имело место, то оно наступило слишком поздно.

Во время раскопок в Персеполе было обнаружено, что весь пол главного дворцового зала покрыт слоем золы и древесного угля толщиной примерно в 30–40 см; следы пожара были найдены и на колоннах.

В Экбатанах Александр наблюдал нечто невиданное – горящий нефтяной фонтан, бивший из естественной скважины. Его в особенности поразила способность нефти загораться от лучей света, как бы сама собой. Желая показать Александру это чудесное свойство, персы с наступлением сумерек обрызгали нефтью какой‑ то проулок и направили на нее свет от факелов; через мгновение весь проулок уже был охвачен пламенем.

Вскоре нефть подверглась еще одному испытанию. Александр находился в бане, когда некий афинянин Афинофан, один из его слуг, предложил смазать нефтью мальчика‑ раба Стефана.

Если нефть загорится, то он, Афинофан, поверит в ее чудесную непреоборимую силу. Стефан мгновенно загорелся; пламя удалось потушить с большим трудом, и мальчик после этой “милой шутки” долго и тяжело болел. Почему Александр решился на такое дело? Из юношеского легкомыслия? Из любознательности? Конечно, этот эпизод, хорошо запомнившийся окружающим, лишний раз свидетельствует о большом и постоянном интересе, который Александр проявлял ко всяким загадкам природы. Но разве он не мог предположить, что подобный эксперимент в высшей степени опасен для того, кто ему подвергнется? Не логично ли допустить, что ему, царю Азии, богу и сыну бога, стало в общем безразлично человеческое страдание, лишь бы были удовлетворены его любопытство и страсть к острым ощущениям.

Однако основная задача, ради которой Александр совершил свой переход в Мидию, не была решена. Дарий бежал, и Александр устремился за ним. На 11‑ й день очень трудного перехода македонские войска прибыли в г. Раги (недалеко от современного Тегерана), находившийся на расстоянии одного дня пути от Каспийских Ворот. Но Дарий был уже за Воротами.

Положение Дария с каждым днем становилось все более безнадежным: воины и свита разбегались, многие сдавались Александру. Наконец Нарбазан (наместник царя), тысячник персидских всадников, Бесс, сатрап (наместник царя) Бактрии и Согдианы, и Барсаент, сатрап Арахосии и Дрангианы, арестовали Дария. Власть перешла в руки Бесса, которого поддержала бактрийская конница. Наемники‑ греки, не желавшие участвовать в перевороте, покинули персидский лагерь.

Традиция приписывает заговорщикам намерение выдать Дария Александру, либо, если бы последний отказался от преследования, собрать в Бактрии и Арахосии, т. е. на восточных окраинах Персидской державы, новые войска и попытаться отвоевать утраченное царство для себя.

То, как развертывались события дальше, заставляет усомниться в достоверности этого свидетельства. В действительности Бесс ни разу не пытался передать Дария в руки Александра. Более правдоподобно другое: он предполагал сопротивляться на востоке Ирана, а затем, накопив достаточно сил и средств, снова двинуться на запад.

Обо всем, что происходило у персов, Александр узнавал в пути. Через два дня почти непрерывной погони македоняне подошли к лагерю персов, но никого там не обнаружили; еще через ночь они оказались в селении, где накануне останавливались те, кто вез Дария. Велев Никанору, командиру гипаспистов (легких пехотинцев), и Атталу, начальнику отряда агриан, преследовать Бесса по дороге, которую тот избрал, сам Александр посадил на коней 500 пехотинцев и помчался в обход. Пройдя за ночь около 400 стадий (примерно 74 километра), к утру он настиг персов. Последние почти не сопротивлялись: 4 большинство разбежались, “лишь немногие вступили в бой. Едва появились македоняне, Сатибазан и Барсаент нанесли Дарию множество ран и бросили его умирать на дороге, сами же ускакали вместе с 600 всадниками.

Александр успел застать Дария живым; тело погибшего он приказал затем отправить в Персеполь и похоронить в гробнице персидских царей. Дарий погиб в конце июня или июля 330 г. до н. э. Ему было около 50 лет.

Желали они того или нет, но Сатибарзан и Барсаент оказали Александру огромную услугу.

Дарий III был устранен, и вина за его трагическую кончину падала не на Александра, а на заговорщиков‑ персов. Александр мог выступить в роли не только законного (по праву сильного) преемника Ахеменидов, но и (как, должно быть, улыбались его “друзья”) мстителя за Дария. Он сокрушался над его трупом. В окружении Александра родилась легенда, будто Дарий перед смертью благодарил Александра за доброту к матери, жене и детям и протягивал ему руку, передавал ему власть и просил отомстить убийцам, и Александр обещал. Вся эта сцена слишком патетична и, главное, слишком для Александра выгодна, чтобы можно было поверить россказням о ней, вышедшим из македонской среды.

Однако трогательная повесть о трагической гибели Дария от руки подлых заговорщиков и о рыцарственном благородстве Александра несомненно сослужила последнему хорошую службу.

Превращаясь в царя народов и почти бога, Александр не мог не иметь в своем окружении недоброжелателей и врагов. Заговоры возникают во время его походов в Среднюю Азию и Индию.

Персы, являясь к царю, обычно склонялись перед ним, целовали в знак почтения кончики своих пальцев, простирались ниц. Александр стал добиваться, чтобы эти церемонии, унизительные с точки зрения свободных греков, не считавших себя чьими‑ либо подданными, или македонян, как и прежде, видевших в царе только первого среди равных, совершали также и его греко‑ македонские “друзья”. Теперь царь принимал в громадном роскошном шатре, восседая на стоявшем посредине золотом троне; шатер был окружен тремя подразделениями стражников, греко‑ македонских и персидских. Уходили в прошлое времена, когда какой‑ нибудь Филота, Клит или Каллисфен мог запросто явиться в палатку Александра и провести время за дружеской беседой; “друзья” Александра должны были испрашивать аудиенцию и участвовать в царском приеме, превращавшемся в пышное, унизительное для них зрелище.

Как бы то ни было, в армии Александра появились недовольные. Руф так изображает сложившееся положение: “Этой роскоши и нравам, испорченным чужеземным влиянием, старые воины Филиппа, люди, не сведущие в наслаждениях, были открыто враждебны, и во всем лагере у всех было одно настроение и одни разговор, что, мол, с победой потеряно больше, чем захвачено в войне. Теперь они в гораздо большей степени сами побеждены и усвоили гнусные чужеземные привычки. С какими же глазами они вернутся домой как бы в одеждах пленников? Они уже стыдятся самих себя, а царь, более похожий на побежденного, чем на победителя, из македонского главнокомандующего превратился в сатрапа Дарий. Он знал, что и первых из друзей, и войско тяжело оскорбил, и пытался вернуть их расположение щедрыми дарами. Но, я д. умаю, свободным отвратительна плата за рабство”.

Заговор обнаружился вследствие чрезмерной болтливости одного из участников, некоего Димна, открывшего тайну его существования своему возлюбленному Никомаху. Желая покрасоваться перед Никомахом, Димн поведал ему, что через три дня Александр будет убит и в этом замысле принимает участие он сам вместе со смелыми и знатными мужами. Угрозами и уговорами Димн добился от перепуганного Никомахя обещания молчать и присоединиться к заговору. Однако сразу же после встречи с Димном Никомах отправился к своему брату Кебалину и все ему рассказал. Братья условились, что Никомах останется в палатке, дабы заговорщики не заподозрили недоброго. Кебалин же, встав у царского шатра, куда не имел доступа, ожидал кого‑ нибудь, кто бы провел его к царю. Ждал он долго, пока не увидел Филоту, задержавшегося у Александра. Кебалин рассказал ему обо всем и попросил его немедленно доложить царю. Филота снова вошел к царю, но в беседе с ним не упомянул о заговоре. Вечером Кебалин, встретив Филоту у входа в царский шатер, спросил, исполнил ли тот его просьбу. Филота отговорился тем, что у Александра не было времени для беседы с ним. На следующий день все повторилось.

Поведение Фи лоты в конце концов стало внушать Кебалину подозрения, и он отправился к Метрону, ведавшему арсеналом. Укрыв Кебалина у себя, Метрон немедленно доложил Александру, находившемуся в этот момент в бане, обо всем, что узнал. Александр тотчас же послал своих телохранителей схватить Димна, а сам пошел в арсенал, чтобы лично допросить Кебалина. Получив сведения, которыми тот располагал, Александр спросил еще, сколько дней прошло с тех пор, как Никомах рассказал о заговоре; узнав, что идет уже третий день, он заподозрил недоброе и приказал арестовать самого Кебалина. Последний, естественно, стал уверять, что, узнав о готовящемся злодействе, сразу же поспешил к Филоте.

Услыхав имя Филоты, Александр насторожился.

Много раз повторял он одни и те же вопросы: обращался ли Кебалин к Филоте, требовал ли, чтобы Филота пошел к нему, – и постоянно получал утвердительные ответы. Наконец, воздев руки к небесам, Александр стал жаловаться на неблагодарность его некогда самого близкого друга. Тем временем Димн покончил с собой. Стоя над умирающим, Александр, как говорили, спросил: “Что дурного я замыслил против, что тебе Филота показался более достойным править Македонией, чем я? ” Ответа на свой вопрос он не получил.

В тот момент, когда Александр услыхал имя Филоты, судьба последнего и его отца Пармениона была решена. Все дальнейшее разбирательство было сосредоточено вокруг Филоты.

Филоту взяли с постели и закованного, с накрытой головой отвели в шатер Александра.

На следующее утро Александр велел созвать всех своих воинов с оружием: он решил в соответствии с македонским обычаем представить дело Филоты на рассмотрение войска. Здесь Александр прямо обвинил Пармениона и Фйлоту в организации заговора. Возможность говорить получил и сам Филота. Однако прежде, чем он начал свою речь, разыгралась характерная сцена. “Македоняне, – сказал Александр, – будут судить тебя. Я спрашиваю тебя, будешь ли ты с ними говорить на отеческом языке? ” Филота отвечал: “Кроме македонян здесь много других, которые, я полагаю, легче поймут то, что я скажу, если буду говорить на том же языке, на каком говорил и ты, не по какой‑ либо другой причине, думаю, но чтобы твою речь поняло большинство”. “Видите, – воскликнул Александр, – до какой степени Филота питает отвращение даже к языку отечества? Ведь он один брезгует его изучать. Но пусть говорит, что хочет, а вы помните, что он так же пренебрег нашими обычаями, как и языком”. Этот диалог был для Александра очень важен, ведь его самого обвиняли в забвении македонских обычаев. Теперь ловким демагогическим приемом он обрушил это же самое обвинение на того, кого считал одним из руководителей старо македонской оппозиции.

Парадоксальность ситуации заключалась в том, что сам Александр только что говорил не по‑ македонски, а по‑ гречески.

В настоящее время трудно судить, насколько показания Филоты, вырванные у него под пыткой, соответствовали действительности. Плутарх называет обвинения, возводившиеся на Филоту, “мириадами клевет”. Фактом, однако, было то, что Филота не донес о готовящемся покушении, и это делало его поведение подозрительным, давало Александру желанную возможность обвинить и погубить как самого Филоту, так и его отца Пармениона.

Александр лично присутствовал при истязании. Лежа за занавеской, он слушал показания Фи лоты, перемежавшиеся отчаянными воплями и униженными мольбами о пощаде, обращенными к Гефестиону, Говорили, что Александр даже воскликнул: “Таким‑ то малодушным будучи, Филота, и трусом, ты посягаешь на подобные дела?! ” Физических мук царственному палачу было, наверно, недостаточно, он желал наслаждаться еще и нравственным унижением своего врага.

На следующий день на сходке воинов, куда принесли Филоту (сам он уже не мог ходить), были оглашены его показания. После этого на суд армии был представлен Деметрий, также обвиненный в соучастии. Деметрий упорно отрицал все обвинения и требовал для себя пытки.

Измученный Филота, опасаясь, что палачи снова примутся “за свою работу, дабы вырвать у него сведения об участии Деметрия в заговоре, стал звать к себе некоего Калиса, стоявшего неподалеку. Перепуганный Калис отказался, и тогда все услышали, как Филота проговорил: “Неужели ты допустишь, чтобы Деметрий лгал, а меня бы снова пытали”. Эта сцена привлекла общее внимание. Калис побледнел, голос его пресекся. Раньше никто не называл его по имени, и стоявшие вокруг македоняне подумали было, что Филота хочет оклеветать невиновного, однако не выдержавший напряжения Калис внезапно сознался: и он, и Деметрий замышляли убийство Александра.

Солдатская сходка приговорила обвиняемых к смертной казни; по македонскому обычаю, всех их, включая, разумеется, и Филоту, воины побили камнями и забросали дротиками.

За всю свою последующую жизнь Александр еще не раз подавлял заговоры и мятежи в своей бескрайней империи. Его жертвами пали ближайшие друзья и военачальники. Таковы были нравы и право сильнейшего.

В такой сложной по тем временам политической обстановке Александр завоевывает Среднюю Азию, усмиряя мятежи покоренных народов, бунты собственных солдат и аристократические вылазки оппозиционеров. Не забывая при этом обожествлять свою личность…

После жестоких сопротивлений ассакенов в горной Индии и победой над ними македонские войска вышли к великому Инду. Заняв Дитру – город, покинутый жителями, приняв участие в охоте на слонов, прорубившись сквозь густые заросли в почти непроходимых джунглях, Александр вышел на берег великой реки. Там из строевого леса солдаты построили корабли, и греко‑ македонское войско поплыло вниз по течению, туда, где, наведя мосты, Александра ждали Гефестион и Пердикка. Здесь его снова встретили посланцы индийского правителя Амбхи‑ Таксила с дарами и известием, что последний передает ему город Таксилу, один из крупнейших в Северозападной Индии. На рассвете следующего дня Александр переправил свои войска на восточный берег Инда.

Власть в Таксиле Александр сохранил за Амбхи‑ Таксилом, но оставил в городе свой гарнизон. Сам же двинулся дальше к реке Гидасп.

Здесь, чтобы окончательно покорить еще одно царство, Александр был вынужден столкнуться с местным правителем Пором (Пауравом).

Застав Пора на левом берегу Гидаспа, Александр предпринял на правом берегу серию обманных маневров. По ночам его всадники поднимали такой шум, как будто начинали переправу, однако дело на этом и заканчивалось. В конце концов, Пор перестал обращать внимание на действия неприятеля. Усыпив бдительность Пора, Александр переправился на другой берег выше того пункта, где находился его лагерь. Оказавшись на левом берегу Гидаспа, Александр сосредоточил конницу и гипаспистов на правом фланге; перед строем всадников поместил конных лучников; на обоих флангах – легковооруженную пехоту. Устремившись во главе всадников на неприятеля, он приказал пехоте двигаться следом.

Переправе и дальнейшему продвижению Александра попытался воспрепятствовать отряд, который возглавлял сын Пора. Эта операция закончилась поражением индийцев и гибелью их командира. Теперь сам Пор двинулся навстречу Александру. Он имел около 4 тыс. всадников, 300 боевых колесниц, 200 слонов и 30 тыс. пехотинцев. Впереди в одну линию были построены боевые слоны, за ними – пехота, на флангах – конница и колесницы. Александр решил с большей частью своей кавалерии ударить по левому флангу неприятеля; остальных всадников он отправил против правого фланга противника с заданием, когда начнется конное сражение, зайти в тыл к индийцам. Атаки греко‑ македонской кавалерии вызвали замешательство в армии Пора, и Александр нанес еще один удар – вглубь, по центру вражеского построения. Индийцы бросились к слонам. Вожаки слонов погнали животных против всадников Александра. И тогда он ввел в бой пехоту. Слоны топтали пехотинцев Александра, рассеивали фалангу; конница Пора атаковала греко‑ македонских всадников. Последние снова одолели индийцев, и те опять бросились к слонам. Между тем воины Александра оттеснили слонов в узкое место; раня их дротиками, они заставили животных повернуть против самих же индийцев. Началось преследование и избиение бегущих. С тыла на индийцев напали войска под командованием Кратера, которые переправились к тому времени на восточный берег Гидаспа. Сам Пор, проявивший в бою исключительную энергию и большое мужество, попал в плен. Сражение произошло в апреле‑ мае 326 г. до н. э. В ознаменование победы Александр распорядился выпустить памятную монету – декадрахму – с изображением всадника‑ македонянина, атакующего индийского царя, восседающего на слоне.

Свою победу Александр использовал для того, чтобы, заставить Пора пойти на союз с победителем. Сказанным, в конечном счете, объясняются любезности Александра в адрес Пора, подчеркнутое восхищение его смелостью. Традиция запомнила, что на вопрос Александра: “Как мне с тобой обращаться? ” – Пор отвечал: “Поцарски”. А когда Александр пожелал услышать более точный ответ, тот сказал: “В этом ответе заключено все”. Александр не только возвратил Пору его царство (разумеется, под своей верховной властью), но и присоединил к его владениям другие земли.

На берегах Гидаспа Александр основал еще два города: Никею (“победная”; название дано в честь победы над Порой) и Букефалию (город получил свое название в память царского коня, павшего вскоре после битвы при Гидаспе от ран и старости).

Затем последовала череда сражений с другими сильными индийскими племенами и усмирения местных царей вплоть до того, пока Александр счел, что может теперь беспрепятственно продолжать свое движение на восток. Он пошел к реке Гифасис (современный Биас), рассчитывая, переправившись через нее, вторгнуться в долину Ганга и некоторые районы Западной Индии и Декана. Однако на своем пути Александр столкнулся с неожиданным препятствием – нежеланием его солдат и даже полководцев идти на восток. Восьмилетний изнурительный поход утомил людей.

Они не видели смысла в том, чтобы подвергать свою жизнь все новым и новым опасностям.

Силы будущего противника казались им неимоверно большими: тысячи слонов, десятки тысяч колесниц, сотни тысяч пехотинцев. К тому же здесь были и тяжелейшие, непривычные природные условия – густые тропические леса, кишащие змеями и опасными хищникам, непрерывные проливные дожди и грозы.

Александр пытался подавить пораженческие настроения. На сходке воинов он сделал все, чтобы увлечь их перспективой завоевания всего мира – от одного края Мирового океана до другого: говорил о несметных богатствах, которыми уже осыпал и еще осыплет своих воинов.

Все было напрасно. Александру отвечал Кэн, – казалось бы, вернейший, преданнейший Кэн, – и то, что он произнес, уместилось в одно короткое слово: “Домой! ”

На следующий день Александр сказал, что пойдет на восток во главе добровольцев, но таких не нашлось. Три дня он просидел в своем шатре, никого к себе не допуская, и, наконец, был вынужден объявить, что дальше на восток свою армию не поведет. Он хорошо понимал, что воевать без солдат или вопреки их желанию невозможно.

Таким образом, на берегу реки Гифасис завоевательный поход Александра был закончен.

Шел 326 год до н. э. Александру было 30 лет.

Предстоял долгий обратный путь, строительство крепостей и портов в дельте Инда.

В сентябре 325 г. до н. э. начался поход через Гедросию и Карманию в Перейду. Часть своей армии Александр препоручил Кратеру и послал на север, в Арахосию; оттуда через страну ариаспов она должна была идти на юг для соединения с ним.

Солдаты Александра шли недалеко от океанского побережья. Сначала дорога вела через местность, где обильно рос мирт. Выделяемая этим растением ароматическая смола – мирра – в древности ценилась очень высоко; торговля миррой приносила колоссальные прибыли.

Финикийские купцы, сопровождавшие армию Александра, не преминули воспользоваться случаем: они собирали мирру, нагружали драгоценной кладью мулов и ослов и везли ее на запад.

Добывали они и благовонные корни нарда. Через некоторое время армия Александра вступила в сухую безлюдную пустыню. Отправив на поиски жителей некоего Тоацта, Александр узнал, что тот повстречал лишь несколько рыбачьих семей, обитавших в убогих хижинах, сложенных из ракушечника и рыбьих костей. Воду (не вполне пресную) они добывали в ямах, которые рыли на берегу моря. Ни продовольствия, ни питьевой воды достать было негде; солдаты тяжело переносили трудную дорогу, палящее солнце, голод и жажду. Не меньшую опасность представляли и проливные дожди, приносимые муссонами. Во время одного из таких дождей ручей, у которого был сделан привал, вышел из берегов; погибло много людей, погибли и вещи, принадлежавшие Александру.

В ноябре 325 г. Александр прибыл в Пуру, столицу Гедросии. Закончив тяжелейший переход через пустыни Юго‑ восточного Ирана, и вернувшись снова в цивилизованный мир, царь обнаружил, что здесь его ожидают еще большие опасности – заговоры, волнения и мятежи.

Неспокойно было и в самой Индии. Уже на пути из Гедросии в Карманию Александру донесли, что Филипп – сатрап, оставленный им в Индии, убит.

Здесь мы остановимся на еще одном эпохальном, но не сухопутном, а морском походе Александра, хотя и без его участия.

Пока Александр находился в Кармании, к нему прибыли Неарх и Онесикрит с докладом о своем плавании вдоль берега Индийского океана. Командовал экспедицией Неарх. Он отплыл из устья Инда, когда перестали дуть пассаты, в конце декабря 325 г. до н. э. В его распоряжении находилось до 150 кораблей с командой около 5 тысяч человек – финикиян, египтян, греков (преимущественно критян и других островитян).

Неарх должен был обследовать прибрежный морской путь от устья Инда до впадения в Персидский залив Тигра и Евфрата. Каких‑ либо серьезных затруднений в дороге Неарх не встретил. Изо дня в день корабли начинали с утра очередной переход, и гребцы работали веслами под монотонные возгласы келевствов. Сходя на берег, моряки добывали пресную воду; иногда за ней надо было идти в глубь материка. Флотоводец тщательно фиксировал, где довелось проходить между отвесными скалами, где – между прибрежными островами и материком, где встречались подводные камни, а в особенности – гавани, удобные для стоянок. У пункта Кокалы на побережье страны оритов Неарх сделал большую остановку. Как раз в этот момент сюда подошел Леоннат, только что одержавший очередную победу. Пока моряки отдыхали, на корабли загружалось продовольствие, заготовленное здесь еще по приказу Александра. Неарх использовал также удобный момент для ремонта судов и для того, чтобы передать Леоннату тех, кто больше не мог плыть, и пополнить за счет солдат последнего свою команду.

Дальнейшее плавание ознаменовалось столкновением у устья реки Томер с местными жителями, вооруженными тяжелыми кольями с обожженными остриями. Они не знали металла и металлических орудий, пользовались, каменными рубилами, ходили в звериных шкурах и рыбьей коже. Заросшие густыми волосами люди, раздиравшие ногтями рыбу, произвели на моряков сильное впечатление.

Дальше на запад Неарх плыл вдоль берегов, населенных племенами рыболовов; греки называли их ихтиофагами‑ рыбоедами. Жители одного поселка – Каламы – подарили Неарху овец, прирученных из‑ за отсутствия травы есть рыбу; другого – Киссы – бежали при появлении греко‑ македонского флота. Здесь мореплаватели захватили коз, достали и лоцмана – гедросийца Гидрака, который вел экспедицию до берегов Кармании. Рыбаки из гавани Кофанты запомнились Неарху тем, что не пользовались уключинами, но гребли, быстро ударяя веслами по воде то с одного, то с другого борта.

Встреча с ихтиофагами произошла также под стенами небольшого прибрежного городка, располагавшегося на холме посреди плодородной, хорошо обработанной местности. В нем Неарх вместе с Архием, сыном Анаксидота, решил пополнить запасы хлеба. Выстроив суда в походном порядке, Неарх отправился в город.

Жители встретили его дружелюбно. Войдя в ворота, Неарх велел стрелкам захватить их, а сам, поднявшись на стену, дал Архию условный сигнал. Видя, что греко‑ македонский флот быстро приближается к берегу, что воины с кораблей прыгают в воду, горожане побежали за оружием, но их попытки сопротивляться были парализованы стрелками Неарха. В этих обстоятельствах горожане “добровольно” отдали грабителям имевшиеся в городе запасы продовольствия, преимущественно муку из жареной рыбы.

Идя вдоль страны ихтиофагов, флот Неарха столкнулся с китами. Построившись, как для морского сражения, корабли устремились на животных; моряки шу

⇐ Предыдущая820821822823824825826827828829Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: