 |
II. Конец Александры Михайловны 2 страница
|
|
|
|
– У него разговор короток: давай! А не дашь, он себя покажет, каков он есть король.
Александра Михайловна была рада говорить без конца. Андрей Иванович совершенно подчинил себе ее волю, и она не смела при нем пикнуть; теперь она начинала чувствовать себя полноправным человеком. И чем больше она говорила, тем ясней ей становилось, что она права и страдает, а Андрей Иванович тираничен и несправедлив.
Елизавета Алексеевна прошлась по комнате и нервно повела плечами.
– Никогда замуж не пойду!.. Словно ребенок какой, ничего не смей, на все из чужих рук смотри!
– А я рада, что ли, что пошла? Ведь они перед свадьбой всегда прикидываются: говорят, что и любят тебя, и холить будут, и пить‑ то ничего не пьют…
Александра Михайловна помолчала.
– Вы думаете, ему есть до нас какая‑ нибудь забота? Ему только товарищи и дороги; последний кусок он отнимет у своей девочки, чтоб отдать товарищу; для товарища он ни над чем не задумается… Пять лет назад его прогнали от Гебгарда, – за что? Товарищ его Петров поставил золотые обрезы просушиваться, а хозяйская кошка чихнула и испортила обрезы. Петров переделал, поставил в книжку за поправку по шесть копеек, – хозяин вычеркнул и написал: «Я не виноват»… Ну, что с хозяином сделаешь? Всегда так было и будет. Поругался про себя Петров, и больше ничего. И дело‑ то всего в полтиннике было. А мой Андрей Иванович взбеленился: «Это, говорит, он еще слонов у нас тут разведет, – ходить будут по мастерской да чихать во все стороны?.. Не виноват хозяин? Кошка виновата?.. » Поймал кошку и разбил ей голову о пресс. А кошка дорогая была, ангорская, пятнадцать рублей стоила… Ну и прогнали его. Что ж хорошего вышло? Два месяца без работы пробыл, совсем обнищали…
|
|
|
Хозяйка заглянула в дверь.
– Михайловна, человек тебя спрашивает.
Александра Михайловна вышла. В кухне стоял человек с рыжеватыми, торчащими, как щетина, усами, в знакомом Александре Михайловне пальто. Это был Захаров. Он галантно расшаркался.
– Записка вам от вашего супруга!
Александра Михайловна прочла записку. У нее опустились руки. Часто дыша, она с негодованием оглядела Захарова.
– Зачем ему нужно два рубля?
– Не знаю‑ с! Просто просил меня Андрей Иванович принести, а для чего, – положительно не знаю.
– Как вам это нравится, Елизавета Алексеевна?! Пишет, чтоб я ему еще прислала два рубля! Где я их возьму? Ах ты, боже мой, боже мой! а?.. Вы где с ним пьянствуете, в «Сербии»? На коньяк денег не хватило вам? Зачем ему деньги?
Захаров смущенно переминался.
– Окончательно не могу вам этого сказать. А только просил меня Андрей Иванович принести.
– Да кто вы такой?
– Я знакомый его.
– Знакомый? Какой такой знакомый?
– Значит… познакомились с ним, с супругом вашим.
– Хорош знакомый, которого жена в первый раз видит!
– Удивительно, – сконфуженно произнес Захаров.
– А вы меня видали?
– Н‑ нет.
– Так что же для вас удивительного?
Захаров вздохнул.
– Да на что ему деньги‑ то нужны, ответьте мне!
– Он мне не сказал, на что. Просто просит вас прислать ему два рубля. «Пусть, говорит, пришлет». Н‑ ну… Желает, чтобы вы прислали ему два рубля. Вот вам мой короткий ответ.
– Да на что, на что ему?
– Не знаю.
– Как же не знаете? Ведь вы вместе сидите, вместе пьете! На что они ему? Пропить ли, вам ли подарить?.. На что?
– Окончательно ответить вам – не знаю.
– Ну уж, пожалуйста, не врите!
Захаров беспомощно пожал плечами и снова вздохнул.
– Я к вам по его поручению пришел, как посланец, больше ничего! Ничего не знаю, ничего не понимаю. А вы, как Иоанн Грозный, – «В ногу гонца острый конец жезла своего он вонзает»[35].
|
|
|
– Какой Иоанн Грозный? Что вы глупости говорите?.. Кто вы сами‑ то такой, – я вас не знаю! Ступайте вон отсюдова!
Захаров заморгал глазами.
– Это вы мне намекаете, что я должен удалиться? Какой прикажете дать ответ?
– Никакого ответа не будет!
Александра Михайловна круто повернулась и ушла к Елизавете Алексеевне.
V
Глаза Александры Михайловны блестели, она задыхалась от волнения и сознания отчаянной смелости своего поступка. Елизавета Алексеевна сидела бледная.
– Как вам это понравится! – воскликнула Александра Михайловна. – Дома гроша нет, сам не работает, а пришли ему два рубля с этим оборванцем! Это тот самый оборванец, которому он пальто свое отдал, – я сразу поняла. Мало пальта показалось, еще деньгами хочет его наградить, – богач какой! Пускай свой ребенок с голоду помирает, – оборванцы‑ пьянчужки ему милее!
Хозяйка, Зина и Дунька вошли в комнату. Дарья Семеновна жалостливо сказала:
– Ну, Михайловна, убьет он теперь тебя до смерти!
– Пускай убивает, мне что!
– Побегу за этим усатым, посмотрю! – Дунька быстро накинула платок и исчезла.
Александра Михайловна гордо и радостно повторила:
– Пускай убивает! Весело мне, что ли, жить? Одни только тычки да колотушки и видишь, словно ребенок малый!.. Жив был отец, – отец тиранил, замуж вышла, – муж.
Елизавета Алексеевна молчала, в волнении кусая губы. Зина, быстро дыша, оглядывала присутствующих и начинала плакать. Хозяйка вздыхала.
– Пойти прибрать в твоей комнате все тяжелое. Пьяный человек, неровен час… Пойдем, Михайловна!
Они отобрали два горшка с геранью, литографский камень, ножи и все отнесли в кухню. Испуг окружающих передался Александре Михайловне. Она все больше падала духом.
Вошла Елизавета Алексеевна и решительно сказала:
– Слушайте, Александра Михайловна, уходите с Зиной со двора! Я ему скажу, что вас нет дома.
– Нет, что уж! – апатично ответила Александра Михайловна. – Он тогда со злобы все у нас перебьет, порвет, ни одной тряпки не оставит. Все равно уж!.. А вот я вас хотела просить, Лизавета Алексеевна, – возьмите Зину к себе; а то он, чтоб мне назло сделать, начнет ее сечь, изувечит ребенка.
В квартиру, как вихрь, влетела Дунька.
|
|
|
– Идет Андрей Иванович! – крикнула она, задыхаясь. – Пьяный‑ пьяный! Шатается и под нос себе лопочет! Уж с пришпехта повернул… Ой, боюсь!
Все засуетились. Зина заплакала.
– Иди, Зина, к Лизавете Алексеевне, – поспешно сказала Александра Михайловна.
– Идите вы тоже ко мне! – резко проговорила Елизавета Алексеевна. – Он ко мне постесняется войти.
Александра Михайловна испуганно твердила:
– Нет, нет! Ради бога, голубушка, идите с Зиной и не показывайтесь! Увидит вас, еще больше обозлится. Он мне и так утром говорил, что это вы меня подучаете его не слушаться.
Елизавета Алексеевна увела Зину к себе. Перепуганная Дунька пошла вместе с ними.
– Ты‑ то чего, дура, боишься? – презрительно сказала Елизавета Алексеевна. – Тебя он не смеет трогать.
– Голубушка, Лизавета Алексеевна, боюсь, – повторяла Дунька, дрожа.
Властно и громко зазвенел звонок. Хозяйка отперла. Слышно было, как Андрей Иванович вошел к себе в комнату и запер за собою дверь на задвижку.
– Давай деньги! – хрипло произнес он.
В комоде поспешно щелкнул замок. Александра Михайловна послушно достала деньги и отдала Андрею Ивановичу.
– Еще! – отрывисто сказал он. – Все деньги давай! Четыре рубля!
Александра Михайловна робко возразила:
– Андрюша, я два рубля уже истра…
Раздался звук пощечины и вслед за ним короткий, всхлипывающий вздох Александры Михайловны. Зина сидела на постели Елизаветы Алексеевны и чутко прислушивалась; она рванулась и заплакала. Елизавета Алексеевна, бледная, с дрожащими губами, удержала ее.
За стеною слышалась молчаливая возня и сдержанное всхлипыванье. Зина, дрожа, смотрела блестящими глазами в окно и бессознательно стонала.
Вдруг Александра Михайловна крикнула:
– Андрей, пусти!!! Я сейчас… посмотрю…
За стеною стало тихо.
– Нашла! – иронически протянул Андрей Иванович.
Он стал пересчитывать деньги. Зина дрожала еще сильнее, упорно глядела в окно, охала и растирала рукою колени.
– Как ноги больно! – тоскливо сказала она.
Елизавета Алексеевна спросила:
– Отчего у тебя ноги болят?
|
|
|
– У меня всегда ноги болят, когда папа маму бьет, – ответила Зина с блуждающею улыбкою, дрожа и прислушиваясь.
– Ну, а теперь я покажу тебе, как меня перед людями позорить! – сказал Андрей Иванович.
Александра Михайловна пронзительно вскрикнула. За стеною началось что‑ то дикое. Глухо звучали удары, разбитая посуда звенела, падали стулья, и из шума неслись отрывистые, стонущие рыдания Александры Михайловны, похожие на безумный смех. Несколько раз она пыталась выбежать, но дверь была заперта.
– О‑ о, господи! – тяжело вздохнула хозяйка на кухне.
– Ай‑ ай‑ ай, Лизавета Алексеевна, боюсь! – плакала Дунька, стараясь держаться ближе к Елизавете Алексеевне.
Елизавета Алексеевна бросилась к запертой двери и стала стучать в нее кулаком. Напрягая свой слабый голос, она крикнула:
– Андрей Иванович! Отворите сейчас же, а то я побегу за дворниками!
– Что?! – грозно спросил Андрей Иванович, подходя к двери. – Убирайся к…
Раздался вопль Александры Михайловны и шум упавшего тела.
Елизавета Алексеевна бросилась вниз по лестнице к дежурному дворнику. Дворник, кутаясь в тулуп, сидел на скамейке у ворот. Он равнодушно ответил:
– Я дежурный, не могу от ворот уйти.
Елизавета Алексеевна побежала в дворницкую. У дверей стоял, щелкая подсолнухи, молодой дворник. Узнав, в чем дело, он усмехнулся под нос и моментально исчез где‑ то за дровами. Сегодня, по случаю праздника, в доме все были пьяны и чуть не из каждой квартиры неслись стоны и крики истязуемых женщин и детей. Наивно было соваться туда.
Елизавета Алексеевна и сама это понимала. Никого ей не дозваться. Она в отчаянии остановилась посреди двора. С крыш капало, от помойной ямы тянуло кислою вонью; за осклизшей деревянной решеткой палисадника бились под ветром оголенные ветки чахлых берез.
Из подъезда выбежал Андрей Иванович, с всклокоченными волосами, в пальто внакидку; глаза его горели. Он быстро прошел к воротам, не заметив Елизаветы Алексеевны. Она поспешила наверх.
Александра Михайловна, с закинутою, мертвенно‑ неподвижною головою, лежала на кровати. Волосы спутанными космами тянулись по подушке, левый глаз и висок вздулись громадным кровавым волдырем, сквозь разодранное платье виднелось тело. Вокруг суетились хозяйка и Дунька. Зина сидела на сундуке, дрожала, глядела блестящими глазами в окно и по‑ прежнему слабо стонала, растирая рукою колени.
Александру Михайловну привели в чувство. Хозяйка поставила самовар, Елизавета Алексеевна сбегала в погребок и принесла бутылку рома. Александра Михайловна напилась горячего чаю с ромом и осталась лежать.
|
|
|
Она была вяла и апатична. Тупо оглядывая окружающих, она рассказывала, как бил ее Андрей Иванович, как он впился ей ногтями в нос и рвал его, а другой рукою закручивал волосы, чтоб заставить ее отдать все деньги… Хозяйка вздыхала и жалостливо качала головою. Елизавета Алексеевна, сдвинув брови, мрачно смотрела в угол. Дунька слушала жадно, с блестящими от любопытства глазами, словно ей рассказывали интересную и страшную сказку.
Просидели все вместе с час. Александру Михайловну стало познабливать, она решила лечь спать. Елизавета Алексеевна ушла из дому.
Александра Михайловна разделась, уложила Зину, потушила лампу, но заснуть не могла. Правое бедро, в которое Андрей Иванович ударил ее каблуком, ныло, распухший нос горел. Она лежала на спине, глядела в темноту и думала о своей жизни. Ей вспоминался мрачный, горевший ненавистью взгляд Елизаветы Алексеевны, с каким она слушала рассказ, – и в ней самой разгоралась ненависть. До сих пор Александра Михайловна несла тяжесть своей семейной жизни, как неизлечимую болезнь, от которой можно только страдать. Теперь она думала о том, что эти страдания глупо терпеть и что нужно вырваться из них; она думала и о том, что ее жизнь скучна и сера, а Елизавета Алексеевна живет в какой‑ то другой жизни, яркой и светлой.
На потолке около шкапа тускло светилось пятно от горевшего на дворе фонаря; порывистый ветер хлестал дождем в окно; телефонные проволоки на крыше гудели однообразно и заунывно, словно отдаленный благовест. В воздухе один за другим глухо прозвучали три пушечных выстрела: начиналось наводнение… Зина, спавшая на сундуке, слабо стонала сквозь сон.
В кухне раздался резкий, громкий звонок. Александра Михайловна быстро села на постели и с бьющимся сердцем стала вслушиваться. Ее взяло отчаяние: опять Андрей Иванович, опять истязания…
Но в кухне послышался женский голос. Дверь открылась, и голос окликнул Александру Михайловну:
– Вы спите? Можно к вам?
Александра Михайловна узнала Катерину Андреевну, коробочницу, сожительницу Ляхова.
– Васька‑ то мой!.. Ах, негодяй, негодяй! – заговорила Катерина Андреевна, задыхаясь.
– В чем дело, Катерина Андреевна? Что случилось?
Александра Михайловна встала и зажгла лампу. Катерина Андреевна быстро ходила по комнате и повторяла:
– Негодяй, негодяй, мерзавец подлый!
Катерина Андреевна была стройная девушка, с красивым, нервным лицом и большими темно‑ синими глазами. На ней была изящная черная кофточка и шляпка с перьями…
– Опять что‑ нибудь накуролесил Ляхов? – спросила Александра Михайловна.
Катерина Андреевна с негодующей дрожью повела плечами.
– Такую подобную тварь, а?.. Я давно знала, что он хороводится с различными девками, а тут уж… К нам на квартиру привел, ко мне! А?! Ах, прохвостина этакий, обормот!!.
– К вам привел на квартиру? – с любопытством спросила Александра Михайловна.
– Самую последнюю тварь! Понимаете, – раскрашенную, которую можно топтать ногами. У‑ у‑ у!.. Уж и отхлестала же я им обоим их поганые морды!
Александра Михайловна в полусвете лампы заметила, что и у самой Катерины Андреевны губы в крови и правый глаз распух.
– Ах, негодяй, негодяй грязный!.. Дозволить себе такую подобную мерзость, а?
– И из квартиры выгнал вас?
– Сам еще придет ко мне, просить будет воротиться, да посмотрим, кто над кем покуражится! Два уже раза я ему прощала, – в ногах валялся, ноги мне целовал… Ну, теперь посмотрим!
Александра Михайловна помолчала и заговорила:
– Вам‑ то хоть хорошо. Вы с ним не связаны, захотели и ушли, он вам ничего не может сделать. Работу вы имеете и без него можете прожить, – вам его содержание не нужно.
Катерина Андреевна рассмеялась.
– Его содержание!.. Я его содержала, на свои деньги! Свои он все пропивал, до последней копеечки. Посмотрим теперь, как он без меня проживет.
– А вот как у меня‑ то, – вяло продолжала Александра Михайловна, – живи, как крепостная, на все из чужих рук смотри. Муж мой сам денег мало зарабатывает; что заработает, сейчас пропьет. Я его уж как просила, чтобы он мне позволил работать, – нет! Хочет, чтоб я его хлеб ела.
Катерина Андреевна остановилась перед столом, глядела блестящими глазами на огонь лампы и злорадно улыбалась.
– Пускай только придет теперь, он у меня узнает, можно ли меня оскорблять! – сказала она. – Ах, подлец, подлец!
– Они сегодня с мужем вместе пьянствовали в «Сербии». Не хватало им денег на коньяк, – пришел муж, меня избил до полусмерти и все, все деньги отобрал, ни гроша в доме не оставил. А вы ведь знаете, какой он теперь больной, много ли и всего‑ то выработает!.. Чем же жить? Сколько раз я ему говорила, просила, – пусть позволит хоть что‑ нибудь делать, хоть где‑ нибудь работать, все‑ таки же лучше, нет!
– Поступайте к нам в мастерскую. У нас много можно выработать – полтора рубля в день. Научиться скоро можно.
– Так не позволяет мне муж, я что же вам говорю?
– Ах, мерзавец этакий, а?! – Катерина Андреевна передернула плечами и снова заходила по комнате. – Мне сегодня и ночевать негде, я к вам пришла, – можно у вас остаться?
– С удовольствием, милости просим! Только воротится муж, опять меня бить начнет. Вам будет беспокойно.
– Ничего, я как‑ нибудь… – рассеянно ответила Катерина Андреевна. – А они‑ то теперь там… На моей кровати!.. О негодяй, обормот подлый, пускай только покажется мне на глаза!
В двенадцать часов воротилась Елизавета Алексеевна. Катерина Андреевна поместилась у нее.
Александра Михайловна снова улеглась спать, но заснуть не могла. Она ворочалась с боку на бок, слышала, как пробило час, два, три, четыре. Везде была тишина, только маятник в кухне мерно тикал, и по‑ прежнему протяжно и уныло гудели на крыше телефонные проволоки. Дождь стучал в окна. Андрея Ивановича все не было. На душе у Александры Михайловны было тоскливо.
VI
Андрей Иванович воротился домой в десятом часу утра – воротился хмурый, смирный и задумчивый. Молча напился кофе и сейчас же лег спать.
Александра Михайловна сварила молочную рисовую кашу, накормила Зину, Катерину Андреевну и поела сама. К обеду же приготовила только жиденький суп с крошечным куском жилистого мяса.
К двум часам Андрей Иванович проспался и встал веселый, ласковый. Александра Михайловна стала накрывать на стол. Она повязала свой синяк платком, усиленно хромала на ушибленную ногу и держалась, как деревянная. Андрей Иванович ничего словно не замечал и весело болтал с Катериной Андреевной.
Катерина Андреевна вышла в кухню напиться. Андрей Иванович поморщился и сказал:
– Что ты, Саша, фальшивишь? Не так уж нога у тебя ушиблена, я сразу понимаю. Ну, пойди сюда, дурочка! Дай я тебя поцелую.
– Где уж тут фальшивить! Поневоле захромаешь, как начнут тебя ногами топтать, словно рогожу. – Она ответила угрюмо, но лицо ее невольно для нее самой вдруг прояснилось от ласки Андрея Ивановича.
– Ну, пойди, пойди сюда! – Андрей Иванович охватил ее за талию и ущипнул в бок. – А ты знай вперед, что настойчивой быть нельзя. Раз что муж тебе что‑ нибудь приказывает, то ты должна исполнять, а не рассуждать. Ты всегда обязана помнить, что муж выше тебя.
– А вот ты деньги все опять прокутил, – на что жить будем? Обеда даже не на что сварить, сегодня еле‑ еле кусочек мяса выклянчила в мясной. Ведь не о себе я стараюсь, мне что!
– Ничего, Шурочка, деньги пустяки! Сегодня нет, завтра будут. Наживем!.. Эка, стоит о деньгах печалиться!
После обеда пришел в гости слесарь электрического завода Иван Карлович Лестман; это был эстонец громадного роста и широкоплечий, с скуластым лицом и белесою бородкою, очень застенчивый и молчаливый. Он благоговел перед Андреем Ивановичем.
Стали вечером играть в стуколку, потом сели пить чай. У Александры Михайловны было на душе очень хорошо: Андрей Иванович был с нею нежен и предупредительно‑ ласков, и она теперь чувствовала себя с ним равноправною и свободною. Андрей Иванович, опохмелившийся остатками вчерашнего коньяку, тоже был в духе. Он сказал:
– Шурочка, ты бы пошла позвала к нам Елизавету Алексеевну. Что ей там одной сидеть? Пускай чайку попьет с нами.
Странное было его отношение к Елизавете Алексеевне: Андрей Иванович видел ясно, что Александра Михайловна бунтует против него под ее влиянием, и часто испытывал к Елизавете Алексеевне неистовую злобу. Тем не менее его так и тянуло к ее обществу, и он бывал очень доволен, когда она заходила к ним.
У Елизаветы Алексеевны была мигрень. Осунувшаяся, с злым и страдающим лицом, она лежала на кровати, сжав руками виски. Лицо ее стало еще бледнее, лоб был холодный и сухой. Александра Михайловна тихонько закрыла дверь; она с первого взгляда научилась узнавать об этих страшных болях, доводивших Елизавету Алексеевну почти до помешательства.
– Опять голова болит! – объявила Александра Михайловна. – Раза по три в неделю у нее голова болит, что же это такое!
– Эх, бедняга! – с соболезнованием сказал Андрей Иванович.
Лестман покачал головою.
– Все от ученья. Такой больной не есть хорошо много учиться, раньше нужно доставать здоровья.
– «Здоровье доставать»… Как вы будете здоровье доставать? – возразил Андрей Иванович. – Тогда нужно отказаться от знания, от развития; только на фабрике двенадцать часов поработать, – и то уж здоровья не достанешь… Нет, я о таких девушках очень высоко понимаю. В чем душа держится, кажется, щелчком убьешь, – а какая сила различных стремлений, какой дух!
– Ну, а что ж хорошего вот этак все больной валяться? – сказала Катерина Андреевна. – И к чему учиться‑ то? Не понимаю! Ничего ей за это дороже не станут платить.
Андрей Иванович поучающе возразил:
– Дело не в деньгах, а в равноправенстве. Женщина должна быть равна мужчине, свободна. Она такой же человек, как и мужчина. А для этого она должна быть умна, иначе мужчина никогда не захочет смотреть на нее, как на товарища. Вот у нас девушки работают в мастерской, – разве я могу признать в них товарищей, раз что у них нет ни гордости, ни ума, ни стыда? Как они могут постоять за свои права? А Елизавету Алексеевну я всегда буду уважать, все равно, что моего товарища.
В кухне раздался звонок. В комнату вошел Ляхов с котелком на затылке и с тросточкой. Он был сильно пьян. Катерина Андреевна побледнела.
– У вас Катька? – спросил он, не здороваясь. – Ты здесь? Иди домой, где ты пропадаешь?! – крикнул он на нее.
Катерина Андреевна стояла, нервно сжимая рукою край стола, и в упор смотрела на Ляхова.
– Пошла я с тобой, как же! – ответила она, задыхаясь. – Ах ты, негодяй, негодяй! Еще домой зовет после подобной мерзости!
– Я тебе приказываю, понимаешь ты это?!
– Я тебе, слава богу, не жена! Ты мне не можешь приказывать! Кто ты такой? Я тебя не знаю!.. Ах ты, негодяй грязный!
– Пойдешь ты или нет? – Ляхов грубо схватил ее за руку около плеча.
– Отстань!
Андрей Иванович угрожающе крикнул:
– Что это, Васька, за безобразие? Оставь ее!
Ляхов опустил руку и с усмешкой оглядел Андрея Ивановича.
– Аль тебе ее захотелось?
– Дело не об этом, а о том, что не смей скандала делать.
– Она, брат, ко всякому пойдет, к кому угодно!.. Что уж очень хочется тебе? Ну, ладно, бери, черт с нею! Эка добра какого… На!..
Он засмеялся и с силою толкнул Катерину Андреевну на Андрея Ивановича.
– Да что же это такое! Андрей Иванович, пошлите за дворниками! – воскликнула Катерина Андреевна.
Андрей Иванович стиснул зубы и вскочил с места.
– Ты тут перестанешь скандалить или нет?
– Так не хочешь домой идти? – обратился Ляхов к Катерине Андреевне.
– Не хочу! И никогда не приду!
Ляхов усмехнулся.
– Ну, ладно! Погоди же ты, я тебя еще не так осрамлю… Чтоб ноги твоей у меня больше не было! – крикнул он и свирепо выкатил глаза. – Что за юбки такие у меня в квартире понавешены? Чтоб этой вонючей гадости у меня в квартире не было… Я этого не позволю! – И, ни с кем не простившись, он вышел из комнаты.
Андрей Иванович с отвращением смотрел ему вслед.
– Свинья пьяная!.. Вы не подчиняйтесь ему, что за безобразие! Слава богу, вы с ним не связаны.
– Ему? подчиниться? Н‑ никогда!!. Сам придет ко мне, в ногах будет валяться, – да посмотрим, захочу ли я его простить!
Лестман с сожалением глядел на Катерину Андреевну.
– Лучше ваши вещи берите от него прочь, а то он всем им делает капут.
Катерина Андреевна всплеснула руками.
– И вправду! Как же я их добуду? Александра Михайловна, дорогая моя, съездите, возьмите у него мои вещи!
– Я боюсь: он меня еще побьет, – нерешительно сказала Александра Михайловна.
Андрей Иванович вспыхнул.
– Тебя побьет? Будь покойна! Пусть только пальцем посмеет тронуть!
Решили, что Александра Михайловна поедет за вещами вместе с Лестманом. Через полчаса они привезли их, – но, боже мой, в каком виде! Платье и белье были изрезаны на мелкие кусочки, от посуды остались одни черепки, у самовара был свернут кран и вдавлен бок.
Катерина Андреевна вспыхнула, закусила губы и разрыдалась.
VII
Прошло две недели. Была суббота. Андрей Иванович воротился после шабаша прямо домой и принес Александре Михайловне весь заработок. Уж вторую неделю он приносил домой деньги целиком до последней копейки.
Поужинали и напились чаю. Андрей Иванович сидел у стола и угрюмо смотрел на огонь лампы. Всегда, когда он переставал пить, его в свободное от работы время охватывала тупая, гнетущая тоска. Что‑ то вздымалось в душе, куда‑ то тянуло, но он не знал, куда, и жизнь казалась глупой и скучной. Александра Михайловна и Зина боялись такого настроения Андрея Ивановича: в эти минуты он сатанел и от него не было житья.
Андрей Иванович послал жену купить «Петербургский листок», прочел его от передних до задних объявлений. Потом стал просматривать взятый им из мастерской сборник куплетов «Серебряная струна»… Нет, все было скучно и плоско…
Пришла Катерина Андреевна.
Она жила теперь на отдельной квартире, но Ляхов не оставлял ее в покое. Он поджидал ее при выходе из мастерской, подстерегал на улице и требовал, чтоб она снова шла жить к нему. Однажды он даже ворвался пьяным в ее квартиру и избил бы Катерину Андреевну насмерть, если бы квартирный хозяин не позвал дворника и не отправил Ляхова в участок. Катерина Андреевна со страхом покидала свою квартиру и в мастерскую ходила каждый раз по разным улицам.
– Ведь этакий острожник, а?! – негодовала она. – Вот связалась на свою погибель! Это ведь такой бешеный, ему и зарезать нипочем человека.
Андрей Иванович мрачно слушал, терзаемый тоской и скукою. Раздался звонок. Мужской голос спросил Елизавету Алексеевну. Ее не было дома. Гость сказал, что подождет, и прошел в ее каморку. Андрей Иванович оживился: ему вообще нравились знакомые Елизаветы Алексеевны, а этот, к тому же, по голосу был как будто уже знакомый Андрею Ивановичу. Он прислушался: гость сидел у стола и, видимо, читал книгу. Андрею Ивановичу не сиделось.
– Что ему там одному сидеть? – обратился он к Александре Михайловне. – Подогрей‑ ка самовар, да сходи, возьми полбутылки рому. Пускай чайку попьет у нас.
Андрей Иванович пошел в комнату Елизаветы Алексеевны. Гость, правда, был знакомый. Это был Барсуков, токарь по металлу из большого пригородного завода; Андрей Иванович около полугода назад несколько раз встречался с Барсуковым у Елизаветы Алексеевны и подолгу беседовал с ним.
– Это вы, Дмитрий Семенович! – воскликнул Андрей Иванович. – То‑ то я слушаю, – что это, как будто голос знакомый?.. Здравствуйте! Что же вы тут одни сидите? Заходите к нам, выпейте стаканчик чаю!
– Да я уж собственно пил, – ответил Барсуков и с усмешкою прервал себя: – А впрочем… хорошо! Что ж так сидеть?
Он пошел с Андреем Ивановичем в его комнату. Андрей Иванович суетливо оправил на столе скатерть.
– Что это, как вас долго не было видно? Садитесь… Сейчас жена ромцу принесет, мы с вами выпьем по рюмочке.
Барсуков подошел к Катерине Андреевне, назвал себя и тряхнул ее руку, потом присел к столу.
– Да вы, голубчик, оставьте, не суетитесь. Я пить все равно не буду.
Он увидел лежавшую на столе «Серебряную струну», перелистал ее и, отложив в сторону, взял с комода еще пару книг.
Андрей Иванович законфузился.
– Э, не смотрите: ерунда! Я их так себе, от скуки, из мастерской взял. Глупые идеи, нечего читать: одна только критика, для смеху… Ну, а вот оно и подкрепление нам!
Александра Михайловна принесла ром.
Андрей Иванович откупорил бутылку, отер горлышко краем скатерти и налил две рюмки.
– Пожалуйте‑ ка, Дмитрий Семенович!.. За ваше здоровье!
– Нет, спасибо, я не пью!
– Ну, ну, пустяки какие! По маленькой ничего не значит.
– Каждый раз у нас с вами та же канитель повторяется. И по маленькой не пью, спасибо!
– Ну, во‑ от!.. – разочарованно протянул Андрей Иванович. – Что же мне, не одному же пить! Маленькая не вредит, – что вы? Выпьем по одной! Ром хороший, рублевый, – он проясняет голову.
Барсуков с усмешкою пожал плечами, поднялся и неловко зашагал по комнате.
– Что же это такое? Одному и пить как‑ то неохота… Катерина Андреевна, выпьемте с вами!
Она засмеялась и кокетливо покосилась на Барсукова.
– Вот еще! Что это вы, Андрей Иванович, так меня конфузите!
– Так ведь я же вам не голый ром, я вам в чай подолью.
– Нет, нет, уж пожалуйста!
– Да вы погодите, я вам сделаю жженку. Весь спирт сгорит, один только букет останется.
Он поместил ложечку над чашкою Катерины Андреевны, положил в ложечку сахар, обильно полил его ромом и зажег… Синее пламя, шипя, запрыгало по сахару.
– Ну вот, попробуйте теперь! – самодовольно сказал Андрей Иванович. – Самый дамский напиток… Будьте здоровы!
Он коснулся рюмкою края чашки, выпил рюмку и крякнул.
– Нет, Дмитрий Семенович, позвольте вам сказать откровенно: я на этот счет с вашими мнениями не согласен. Какой вред от того, чтоб выпить иногда? Мы не мальчики, нам невозможно обойтись без этого.
Барсуков стоял у печки, заложив руки за спину.
– Почему? – сдержанно спросил он.
– Почему? Потому что жизнь такая! – Андрей Иванович вздохнул, положил голову на руки, и лицо его омрачилось. – Как вы скажете, отчего люди пьют? От разврата? Это могут думать только в аристократии, в высших классах. Люди пьют от горя, от дум… Работает человек всю неделю, потом начнет думать; хочется всякий вопрос разобрать по основным мотивам, что? как? для чего?.. Куда от этих дум деться? А выпьешь рюмочку‑ другую, и легче станет на душе.
|
|
|
