 |
Глава пятнадцатая
|
|
|
|
Возвращение. — Спор. — Сайрес Смит и неизвестный. — Порт Воздушного шара. — Третья жатва. — Ветряная мельница. — Мука и хлев. — Самоотверженность инженера. — Испытание. — Слёзы.
На другой день, 20 октября, в семь часов утра, после четырёхдневного плавания «Бонадвентур» осторожно причалил к берегу в устье реки Благодарения.
Сайрес Смит и Наб, встревоженные непогодой и долгими отсутствием друзей, с самой зари поднялись на плато Кругозора и, наконец, увидали долгожданный «Бонадвентур».
— Слава богу, они вернулись! — воскликнул Сайрес Смит.
А Наб от радости пустился плясать, закружился, хлопая в ладоши и громко повторяя:
— Ах, хозяин, хозяин!
И эта пантомима была трогательнее всяких пышных речей!
Сначала инженер, сосчитав людей на палубе «Бонадвентура», решил, что Пенкроф не разыскал на острове Табор человека, потерпевшего кораблекрушение, или что несчастный отказался расстаться со своим островком и сменить одну тюрьму на другую.
И действительно, на палубе стояли только трое: Пенкроф, Герберт и Гедеон Спилет.
Когда судно причалило, инженер и Наб уже ждал друзей на берегу, и не успели путешественники ступить на землю, как Сайрес Смит сказал:
— Мы очень тревожились за вас, друзья мои, вы запоздали! Не случилось ли с вами какой-нибудь беды?
— Нет, — ответил Гедеон Спилет, — напротив, всё вполне благополучно. Сейчас всё вам расскажем.
— Однако вам не удалось никого найти; вы втроем уехали, втроём и вернулись.
— Прошу прощения, мистер Сайрес, — возразил моряк, — нас четверо.
— Вы нашли потерпевшего кораблекрушение?
— Да.
— И вы его привезли?
— Да.
— И он жив?
— Да.
— Где же он? Кто он такой?
|
|
|
— Он — человек, или, вернее, когда-то был человеком! — произнёс Гедеон Спилет. — Вот и всё, Сайрес, что мы можем вам сказать!
И друзья тотчас же поведали инженеру обо всём, что приключилось с ними во время путешествия. Рассказали о своих поисках, о том, как обнаружили на островке одну-единственную хижину, давным-давно покинутую, как, наконец, попался в плен потерпевший кораблекрушение, который, казалось, не принадлежал более к роду человеческому.
— Никак не пойму, хорошо ли мы поступили, что привезли его сюда?
— Конечно, хорошо, Пенкроф, — живо отозвался инженер.
— Но это же умалишённый!
— Допускаю, однако всего несколько месяцев назад он был таким же человеком, как мы с вами. Кто знает, что случится с тем из нас, кто, пережив друзей, останется в одиночестве на этом острове? Горе тому, кто одинок, друзья мои, и, надо полагать, одиночество быстро доводит человека до безумия, если бедняга впал в такое состояние.
— Но, мистер Сайрес, — воскликнул Герберт, — почему же вы думаете, что несчастный одичал всего лишь несколько месяцев тому назад?
— Потому что записка, найденная нами, написана недавно, а написать её мог только он, — ответил Сайрес Смит.
— Или его товарищ, ныне умерший, — вставил Гедеон Спилет.
— Это невозможно, любезный Спилет.
— Почему же? — спросил журналист.
— А потому, что в записке упоминались бы два лица, — пояснил Сайрес, — в ней же говорится лишь об одном.
Герберт в нескольких словах рассказал о том, что случилось на обратном пути, как к пленнику вернулся разум в тот миг, когда бешеный шквал словно пробудил в нём моряка; юноша обратил особое внимание Сайреса Смита на этот любопытный факт.
— Да, Герберт, — ответил инженер, — ты прав, придавая большое значение этому факту. Несчастного можно излечить, ибо он лишился разума, поддавшись отчаянию. Теперь же он будет жить среди людей, и раз в нём ещё есть душа, мы исцелим его.
|
|
|
Пленника, привезённого с острова Табор, на которого с глубоким состраданием смотрел инженер и с величайшим удивлением Наб, вывели из каюты, находившейся на носу судна; ступив на землю, он попытался вырваться и убежать.
Но Сайрес Смит подошёл к нему и, властным жестом положив ему руку на плечо, посмотрел на него с неизъяснимой добротой. И несчастный, слово подчиняясь какой-то силе, затих, опустил глаза, поник головой и перестал сопротивляться.
— Бедный, всеми покинутый человек! — прошептал инженер.
Сайрес Смит внимательно наблюдал за пленником. Судя по наружности, в жалком этом существе не осталось ничего человеческого, но Сайреса Смита, так же как перед этим и Гедеона Спилета, поразил какой-то неуловимый проблеск мысли в его глазах.
Было решено поселить пленника, или неизвестного, как с отныне стали называть его новые товарищи, в одной из комнат Гранитного дворца, откуда он не мог убежать. Пленник, не сопротивляясь, вошёл в своё новое жилище, поэтому поселенцы острова Линкольна стали надеяться, что, окружив его заботой, они в один прекрасный день приобретут ещё одного товарища.
За завтраком, который Наб приготовил на скорую руку, потому что журналист, Герберт и Пенкроф умирали от голода, Сайрес Смит попросил подробно рассказать ему обо всём, что приключилось с ними во время путешествия. Он согласился с друзьями, что неизвестный — очевидно, англичанин или американец: само название «Британия» говорило за себя, к тому же Сайрес Смит не сомневался, что, несмотря на косматую бороду и всклокоченные волосы, распознал в лице незнакомца черты, характерные для англосакса.
— Да, кстати, — сказал Гедеон Спилет, обращаясь к Герберту, — ты и не рассказал нам о встрече с этим дикарём. И мы знаем лишь одно, что он задушил бы тебя, не подоспей мы вовремя к тебе на помощь!
— Право же, — ответил Герберт, — мне трудно рассказать о том, что случилось. Я, помнится, собирал растения, когда услышал грохот, будто что-то обрушилось с вершины дерева… Не успел я обернуться, как этот несчастный — а он, очевидно, притаился в ветвях — бросился на меня с быстротой молнии, и, не будь мистера Гедеона и Пенкрофа, я…
— Дружок, — произнёс Сайрес Смит, — ты подвергался смертельной опасности, но иначе вы не нашли бы беднягу и у нас не было бы нового товарища.
|
|
|
— Значит, вы надеетесь, Сайрес, что вам удастся сделать его человеком? — спросил журналист.
— Надеюсь, — подтвердил инженер.
Позавтракав, Сайрес Смит и его товарищи вышли из дому и отправились на берег. Они разгрузили «Бонадвентур», и инженер, осмотрев оружие и инструменты, не обнаружил ничего такого, что помогло бы ему установить личность неизвестного.
Свиньи, привезённые с островка, были встречены с одобрением, — они обогатили хозяйство колонии острова Линкольна; животных отвели в хлев, и, конечно, они должны были скоро привыкнуть к новому месту.
Инженер похвалил друзей за то, что они привезли бочонок с порохом и бочонок с дробью, а также ящики с капсюлями. Колонисты задумали устроить маленький пороховой погреб около Гранитного дворца или же в верхней пещере. Тогда не страшен будет никакой взрыв.
Однако всё же было решено по-прежнему пользоваться пироксилином, потому что применение этого вещества давало отличные результаты и не стоило заменять его порохом.
Когда судно разгрузили, Пенкроф сказал инженеру:
— По-моему, мистер Сайрес, наш бот нужно держать в более надёжном месте.
— А вы считаете, что стоянка возле устья реки Благодарения не годится? — спросил Сайрес Смит.
— Не годится, мистер Сайрес, — ответил моряк. — Во время отлива бот стоит на песке, а это ему вредит. Видите ли, бот у нас отменный. Он превосходно справился с бурей, которая нас изрядно потрепала на обратном пути.
— А не держать ли его в устье реки?
— Конечно, можно и там держать, но устье не защищено от восточного ветра, и я боюсь, как бы волны не повредили «Бонадвентуру».
— Где же вы думаете поставить бот, Пенкроф?
— В порту Воздушного шара, — ответил моряк. — На мой взгляд, этот маленький залив, защищённый скалами именно то, что нам нужно.
— Не далековато ли?
— Что вы! Да он всего лишь в трёх милях от Гранитного дворца, и туда проложена превосходная прямая дорога!
— Действуйте, Пенкроф, ведите туда «Бонадвентур», — согласился инженер, — хотя я предпочёл бы, чтобы он был поближе к нам. На досуге оборудуем для него порт.
|
|
|
— Вот это славно! — воскликнул Пенкроф. — Порт с маяком, молом и сухим доком! Ей-богу, мистер Смит, с вами из любого затруднения выйдешь!
— Да, дружище, только с вашей помощью, потому что три четверти всех работ выполняете вы!
И вот Герберт и моряк отправились на судно, снялись с якоря, подняли парус и, подгоняемые попутным ветром, быстро пошли к мысу Коготь. Часа через два «Бонадвентур» уже стоял в тихом порту Воздушного шара.
Можно ли было сказать, наблюдая за тем, как ведёт себя неизвестный в первые дни пребывания в Гранитном дворце, что его нелюдимый характер смягчился? Прояснилось ли его сознание? Воспрянул ли он душой? Да, без сомнения, и это было настолько очевидно, что Сайрес Смит и журналист начали думать, что вряд ли разум несчастного совсем омрачён.
Вначале на неизвестного, привыкшего к вольному простору и той безудержной свободе, которой он пользовался на острове Табор, находили приступы глухой ярости, и колонисты боялись, как бы он не выбросился из окна Гранитного дворца. Но мало-помалу он смирился, и ему предоставили больше свободы.
У поселенцев появилась надежда. Неизвестный отрешился от своих кровожадных инстинктов; он больше не ел сырое мясо, которым питался на островке, а варёное мясо не вызывало в нём отвращения, как вначале, на борту «Бонадвентура».
Однажды Сайрес Смит, воспользовавшись тем, что неизвестный заснул, подстриг гриву косматых волос и длинную бороду, которые придавали ему такой устрашающий вид. Инженер надел на него более подобающую одежду вместо того лоскута, который он носил. И вот, наконец, в лице неизвестного, окружённого заботой, появилось нечто человеческое и взгляд его, казалось, смягчился. Должно быть, прежде, когда в глазах его светилась мысль, он был просто красив.
Сайрес Смит поставил себе за правило ежедневно проводить несколько часов в его обществе. Он приходил в комнату к неизвестному с работой и всеми силами старался чем-нибудь его заинтересовать. Инженер надеялся, что проблеск мысли озарит его тёмную душу, какое-нибудь воспоминание вернёт к сознательной жизни. Ведь случилось же это на борту «Бонадвентура» во время бури.
Инженер рассказывал ему о чём-нибудь, стараясь разбудить его дремлющий ум, заставляя незнакомца прислушиваться и приглядываться. Иногда в комнату входил то один, то другой колонист, порой друзья собирались все вместе. Чаще всего они говорили о мореходстве — о том, что ближе всего любому моряку. Порой неизвестный как будто вслушивался в речи колонистов, и друзья скоро пришли к убеждению, что он кое-что понимает. Иногда они подмечали у него на лице скорбное выражение, говорившее о душевных страданиях, ибо трудно было предположить, что он притворяется; но несчастный молчал, хотя не раз им чудилось, что слова готовы сорваться с его уст…
|
|
|
Он хранил какое-то печальное спокойствие. Но не было ли его спокойствие кажущимся? Не тосковал ли он в неволе? Трудно было сказать. А может быть, он постепенно менялся к лучшему, ведь это было так естественно. Он попал в тесный круг друзей, в спокойную обстановку, жил в полном довольстве, постоянно общался с колонистами, к которым в конце концов привык, всегда был сыт и тепло одет. Но облагородила ли его новая жизнь, которую он теперь вёл, или же, и это слово здесь уместнее, его попросту удалось приручить? Вот в чём был вопрос, и Сайресу Смиту хотелось поскорее разрешить свои сомнения, но он боялся отпугнуть больного, ибо считал его больным! Впрочем, исцелится ли когда-нибудь неизвестный?
Инженер непрестанно наблюдал за ним. Он следил за каждым движением его души, если только это слово можно было применить к неизвестному. Как хотелось Сайресу Смиту постичь эту душу!
Колонисты с искренним волнением следили за тем, как протекало лечение, предпринятое Сайресом Смитом. Они старались помочь ему в этом деле, продиктованном человеколюбием, и все, за исключением, пожалуй, одного маловера Пенкрофа, надеялись, как и Сайрес Смит, на исцеление неизвестного.
Как уже говорилось, незнакомец хранил невозмутимое спокойствие, но все видели, что он по-своему привязался к инженеру. Поэтому Сайрес Смит решил испытать его и, вырвав из привычной обстановки, отпустить на берег океана, прежде расстилавшегося перед его глазами, на опушку леса, который должен был напомнить ему те леса, где он провёл столько лет!
— Но, пожалуй, получив свободу, он убежит от нас? — спросил Гедеон Спилет.
— Однако необходимо произвести этот опыт, — ответил Сайрес Смит.
— Вот увидите, — заметил Пенкроф, — наш красавчик сейчас же улепетнёт, как только очутится на вольном воздухе и почует свободу!
— Не думаю, — ответил Сайрес Смит.
— Попробуем, — произнёс Гедеон Спилет.
— Попробуем! — повторил инженер.
Дело было 30 октября; неизвестный с острова Табор уже девять дней провёл в неволе, в Гранитном дворце. Было жарко, и солнечный свет заливал остров.
Когда Сайрес Смит и Пенкроф вошли в комнату, пленник лежал у окна и смотрел на небо.
— Идёмте с нами, друг мой! — сказал ему инженер.
Неизвестный вскочил. Пристально посмотрев на Сайреса Смита, он пошёл вслед за ним, а моряк, шагая позади, всем своим видом показывал, что ничуть не верит в успех предприятия.
У дверей Сайрес Смит и Пенкроф усадили неизвестного в подъёмник, а Наб, Герберт и Гедеон Спилет ждали внизу. Корзина спустилась, и через несколько минут все собрались на берегу.
Колонисты отошли от незнакомца, чтобы не стеснят его.
Он сделал несколько шагов к морю, глаза его возбуждённо блестели, но он и не думал убегать. Он смотрел как волны, разбившись об островок, лениво плещут о берег.
— Пока он видит только море, — заметил Гедеон Спилет, — и оно, быть может, не вызывает у него желания убежать.
— Вы правы, — ответил Сайрес Смит, — надо его отвести на плато к опушке леса. Там испытание будет убедительней.
— А ведь бежать-то ему не удастся: мосты разведены, — заметил Наб.
— Как же, — воскликнул Пенкроф, — так он и испугался твоего Глицеринового ручья! Он мигом через него переберётся!
— Посмотрим, — только и сказал Сайрес Смит, глядя в глаза своему подопечному.
Колонисты отвели неизвестного к устью реки Благодарения; поднявшись по левому берегу, все вышли на плато Кругозора.
Когда неизвестный очутился на опушке леса и увидел роскошные деревья, листву которых колыхал лёгкий ветерок, он с упоением стал глотать благоуханный лесной воздух, и глубокий вздох вырвался из его груди.
Колонисты стояли поодаль и готовы были схватить его при малейшей попытке к побегу.
И действительно, несчастный чуть не бросился в ручей, отделявший от него лес, — мускулы на его ногах на миг напряглись… Но он тотчас же отступил, опустился на землю, и крупная слеза скатилась по его щеке!
— Ты плачешь, — воскликнул Сайрес Смит, — значит, ты снова стал человеком!
|
|
|
