 |
Эрих Кемпка. Я сжег Адольфа Гитлера. Записки личного шофера. Аннотация. «Я сжег Адольфа гитлера. Записки личного шофера»: Раритет; 1991
|
|
|
|
Эрих Кемпка
Я сжег Адольфа Гитлера. Записки личного шофера
«Я сжег Адольфа гитлера. Записки личного шофера»: Раритет; 1991
ISBN 5‑ 85735‑ 011‑ 5
Аннотация
Тринадцать лет личный шофер Гитлера Эрих Кемпка наблюдал за своим шефом. После войны он опубликовал свои воспоминания. У нас они выходят впервые.
Я сжег Адольфа Гитлера. Записки личного шофера
От редактора
Эрих Кемпка – личный шофер Гитлера – нарисовал в воспоминаниях образ своего шефа, основываясь исключительно на собственном опыте. Вполне допускаю, что все написанное автором – правда. Правда незначительного факта, рядового каждодневного ритма жизни услужливого подчиненного. Авторское мироощущение, его кругозор и совесть именно так побуждали фиксировать, отбирать и сохранять в памяти то, о чем говорится в воспоминаниях.
Но вот вопрос: в какой мере эта правда всеобъемлюща?! Насколько верно она отражает сущность личности Гитлера и фашизма?! Не написана ли она человеком с ледяным сердцем и безжалостным умом?! Признаюсь, при чтении воспоминаний у меня то и дело перед глазами вставала другая правда. Тоже из личного опыта. Вставала помимо воли, редакторского профессионализма, требующего определенной эмоциональной отрешенности от текста. Возникали ассоциации и параллели из далекого детства, прошедшего в оккупированном немцами селе.
Память шестилетки не смогла удержать все в целостности, но она запечатлела во всей четкости отдельные фрагменты той жизни. Их невозможно забыть, несмотря на почти пятьдесят прошедших лет. И то, как несколько дней раскачивались на сельской площади трупы повешенных за что‑ то односельчан. И то, как мы, выселенные из собственного дома, ютились в пристройке, а в доме жили два немецких офицера. И то, как мать по приказу снимала с полупьяного обер‑ офицера сапоги, облепленные комками украинского чернозема, а затем обязана была их тщательно мыть, сушить и начищать кремом. А жуткая сцена с сестрой: немец стоит с поднятым в руке пистолетом, а напротив мать, заслонившая собой сестру. И разноязыкая речь: крик на немецком и мольба на украинском. Инцидент, чуть ли не стоивший жизни сестре, возник из‑ за того, что немец взял в шкафу какую‑ то книгу, разорвал ее и отнес в туалет для собственных нужд. Возмущенная сестра что‑ то сказала немцу повышенным тоном, и этого было достаточно, чтобы «инстинкт германского превосходства» взыграл тут же, на глазах.
|
|
|
Конечно, с Кемпкой ничего подобного не случалось. Но я, как редактор и как читатель, не верю, что он не ведал о тоне, каким вещал Гитлер, не видел стиля, какой он насаждал. Ведь образцы находились, что называется, под рукой, они говорят сами за себя, и их стоит вспомнить: «Я принял решение раз и навсегда», «Я обладаю твердой волей принимать жесткие решения», «Наша цель – уничтожение жизненных сил Польши, а не только завоевание ее пространств», «Несомненно, многие миллионы умрут от голода (в России. – А. Ч. ), если мы вывезем те вещи, которые нам необходимы». «Все зависит от моего существования. Никто и никогда не будет в такой степени обладать верой германского народа, как я. Мое существование – фактор величайшего значения». Леонид Леонов, писавший свои статьи с Нюрнбергского процесса, не без сарказма замечает: «Что ни говори, а в этот денек фюрер был в ударе! » Но уже без всякой иронии писатель признает: «…поражает ясность мышления убийцы, и, наверно, сам Раскольников не обдумывал с такой тщательностью убийство своей старухи. Планы нападения на мир составлены с хладнокровием, обстоятельностью…»
|
|
|
Конечно, никаких крупномасштабных замыслов, планов, деяний (тем более нацистских злодеяний) читатель в книге не найдет. Э. Кемпка выстраивает свое повествование на весьма скромном материале. Но странное дело: читаешь об одном, а память высвечивает нечто другое. Бытовой, незначительный факт, приведенный автором, как бы перекрывается более суровыми событиями, запомнившимися по иным источникам.
Читаю об изматывающей предвыборной борьбе еще малоизвестного Гитлера, а вижу молчаливые факельные шествия по улицам южно‑ немецких городов, во время которых кого‑ то бьют палкой по голове, а кому‑ то простреливают живот. Респектабельный разговор фюрера о книгах вызывает иную картину: на площадях рейха пылают книги. Отныне фюрер, провозглашенный совестью нации, дозволил все. Жалостливое авторское описание желудочных колик у шефа и утоление боли с помощью не безвредных таблеток ассоциируются с жуткими лабораториями Германии, в которых готовились чертежи костедробилок, газенвагенов и трупосжигательных печей. Вот ждут своего смертного часа дети Геббельса. Конечно, читатель иначе как варварством не назовет убийство своих детей маниакальными родителями. Но варварство имело куда более широкие масштабы. Разве об этом не свидетельствует вывоз ста тысяч наших ребятишек в трудовые лагеря Германии с целью «понизить биологический потенциал Остланда»?! А чего стоит провозглашение «уничтожения нежелательных элементов» в Латвии, Эстонии и Литве и предоставлении их «жизненных избытков» немецкому народу?! Уверен, что малозначащие авторские слова, характеризующие Гиммлера, заставят читателя вспомнить фразу этого гитлеровского сподвижника, произнесенную им в дни, когда Германия расправлялась с Украиной и Белоруссией: «В настоящую минуту меня совсем не интересует, что происходит с русскими».
Как бы то ни было, но у каждого читателя при чтении книги появится свой ассоциативный ряд. Как следствие пережитого, переданного из уст в уста по наследству, вычитанного в книгах, документах, семейных дневниках. Направленная эмоциональность нашего чтения объясняется горечью потерь и утрат, понесенных страной и народом.
|
|
|
Воспоминания, если возвратиться к ним, будто бы рисуют нормального человека. Но читателю‑ то хорошо, доподлинно известно, что представленный портрет – всего лишь маска фанатика, политического авантюриста, безрассудного лидера нации, толкнувшего ее к неисчислимым бедствиям и трагедиям.
Да, он завоевал ее доверие, прикинувшись культуртрегером, народным защитником и избавителем нации от многих бед. Он произносил пылкие речи, хитрые слова, начиненные политическим динамитом, и этим вербовал себе сторонников и единомышленников. Довольно старый, но живучий прием!
Его, несомненно, следует вписать в человеческую память, дабы сохранить бдительность при новых посягательствах вооружиться этим приемом. Ненависть к фашизму, тоталитаризму и сегодня должна сохраниться в арсенале наших чувств. «Надо хорошо укрепить грунт, где будет начертано вечное проклятие фашизму» (Л. Леонов). Будем помнить, что фашизм живуч. Он существует в разных формах, открытых и скрытых. А это требует нашего активного противостояния. «Эта болезнь не из тех, которые излечиваются просто солнцем и свежим воздухом» (К. Симонов).
Предложенная читателю книга – предостережение от соблазна пойти на поводу у новой маски.
А. Н. Чирва
|
|
|
