3. Гермафродитизм ребенка

Примечательным нам представляется тот факт, что, по-видимому, подавляющее большинство космогонических богов имеет двуполую природу. Гермафродитизм означает не что иное, как объединение самых сильных и бросающихся в глаза противоположностей. Это объединение восходит прежде всего к примитивному умонастроению и расположению духа, в сумерках которого различия и противоречия или еще мало отделены друг от друга, или вообще смешаны. По мере же нарастания ясности и просветленности сознания эти противоположности все более отчетливо отделяются друг от друга и становятся все более несовместимыми. Поэтому если бы гермафродитизм был бы только продуктом примитивной недифференцированности, то следовало бы ожидать, что он чуть ли не искоренится по мере нарастания культуры. Но это отнюдь не так; напротив того, на высоких и высочайших ступенях культуры люди все снова и снова возвращались к этим представлениям и развивали их в своих фантазиях, как мы можем убедиться на примере позднегреческой и синкретической философии гностицизма. В натурфилософии средневековья гермафродитический rebis играет значительную роль. В самые ранние века христианства слышим мы в католической мистике (Koepgen. Die Gnosis des Christentums. P. 315. ) об андрогении Христа.

Здесь, вероятнее всего, речь идет не о Еще-наличии примитивных химер, а об исходной контаминации противоположностей. Это древнее представление, как мы только что убедились из средневековых работ (Lapis как медиатор и медиум. Ср. Tractatus aureus cum scholiis // hiagnetus Bibl. Chem. I. 408b. и Art. aurif. P. 641. ), стало скорее символом конструктивного объединения противоположностей, подлинным " объединяющим символом". Символ в его функциональном значении указывает не столько назад, сколько вперед, на какую-то еще не достигнутую цель. Не сетуя, не заботясь о своей чудовищности, гермафродит постепенно стал преодолевающим конфликты спасителем, впрочем этого значения он достиг уже на относительно ранних ступенях культуры. Это витальное значение объясняет, почему образ гермафродита в глубокой древности не только не потерял силы, но, напротив, в ходе тысячелетий сумел упрочиться и еще больше углубить свое символическое содержание. Тот факт, что в высшей степени архаическое представление достигло такой высоты значения, указывает не только на жизненную силу архетипических идей вообще, но демонстрирует также и правильность тезиса о том, что архетип посредничает, объединяя противоположности, между бессознательными основами и сознанием. Он наводит мосты между нынешним сознанием, которому грозит искоренение, и естественной бессознательной целостностью седой старины. Благодаря этому посредничеству однократность, несравненность и односторонность индивидуального современного сознания все снова и снова примыкает к природным и родовым предпосылкам. Прогресс и развитие — суть идеалы, которые не следует отрицать, но они теряют свой смысл, если человек прибывает в новое состояние, только как фрагмент самого себя, но все, лежащее в основе и существенное, оставляет в тени бессознательного, в состоянии примитивности или даже варварства. Если отколовшееся от своих оснований сознание не способно выполнить смысл нового назначения, то оно слишком легко впадает в положение, которое куда как хуже, чем то, из которого его собиралась освободить Реформация — exempla sunt odiosa! Именно Фридрих Шиллер был тем, кто впервые внял этой проблеме, но ни его современники, ни его потомки не сумели извлечь из этого какие-то выводы — и вместо этого хотели просто воспитывать детей. Поэтому я подозреваю, что furor paedagogicus — как бы приятный окольный путь, который обходит стержневую проблему, затронутую Шиллером, а именно — воспитание воспитателей. Детей воспитывает то, чем взрослый является, а не то, что он болтает. Всеобще распространенная вера в слова — это настоящая болезнь души, поэтому такое суеверие все дальше и дальше заводит от основ человека и соблазняет к скверной идентификации личности с когда-либо уверованным " slogan". В то же время все преодоленное и оставленное в стороне прогрессом все глубже сползает в бессознательное, откуда, наконец, снова возникает примитивное состояние идентичности с массой. И это состояние становится затем действительностью вместо желаемого прогресса.

Двуполое прасущество стало в ходе культурного развития символом единства личности. Самостью, в которой конфликт противоположностей обретает покой. Прасущество становится на этом пути отдаленной целью самоосуществления человеческого существа, будучи с самого начала уже проекцией бессознательной целостности. Ведь человеческая целостность состоит из объединения сознательной и бессознательной личности. Так же, как каждый индивид формируется из мужских и женских генов, а тот или иной пол определяется преобладанием соответствующих генов, так и в психике, только лишь сознание, — в случае мужчин — имеет мужские черты, бессознательное же — имеет женское качество. У женщин имеет место обратное. Этот факт я только что вновь открыл и вновь сформулировал в своей Анима-теории (Psychologische Typen. Definitionen v. Seele и Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Umbewussten. [Zweiter Teil. 2. Kp. Paragr. 296 ff. ]. ). Известен же он был уже очень давно.

Идея conjuctio мужского и женского, которая в герменевтической философии переросла, так сказать, в техническое понятие, проявляется как misterium iniquitatis уже в гностицизме, вероятно, не без влияния старозаветного " брака с Богом", как например, ее изложил пророк Осий (Оc. l, 2). На это указывают не только известные традиционные установления (Ср. Fendt. Gnostische Mysterien. ), но и евангельская цитата из второго послания Климента: " Когда двое станут едины, как снаружи так и внутри, и мужское с женским — ни мужским и ни женским" (Hennecke. Neutestamendiche Apokryphen. P. 176. 12. ). Эта логия сопровождается словами Климента Александрийского: " Когда вы попрали покров стыда (ногами)" (Clements. Stromata. III. 13. 92. ), что вполне относится и к телам, так как Климент, как Касиан (у которого взята цитата), а также как Псевдо-Климент толкуют слова духовным образом в противоположность гностикам, которые, кажется, conjuctio принимали слишком буквально. При этом они все же заботились — с помощью практики абортов и прочих ограничений, — чтобы биологический смысл их понуждения не взял верх над религиозным значением обряда. Несмотря на то, что в церковной мистике праобраз hieros gamos возгонялся на недосягаемую высоту и только иногда, как, например, у Мехтильды фон Магдебургской (Mechthild van Magdeburg. Das Hiessende Licht der Gottheit) более или менее ощутимо приближался к фюзису, — все же оставался он повсюду живым и служил предметом особой психической озабоченности. Символические рисунки Опицинуса де Канистры (Salomon. Opicinus de Canistris. ) предоставляют нам интересную возможность ознакомиться с тем, каким способом этот праобраз выполнял инструментальную функцию по объединению противоположностей в патологическом состоянии. В герменевтической философии, господствовавшей в средние века, напротив, conjuctio осуществлялась совершенно и полностью в области фюзиса, и прежде всего в абстрактной теории conjugium Solis et Lunae, которая, однако, несмотря на красочную фантазию, дала богатый повод к антропоморфизации.

При таком положении дел становится понятным, почему в современной психологии бессознательного вновь выявляется праобраз в форме противоположности мужского-женского, а именно, как мужское сознание и персонифицируемое с женским — бессознательное. Однако в результате психологического осознанивания этот образ очень сильно усложняется. В то время как старая наука почти исключительно была областью, куда могло проецироваться только бессознательное мужчины, новая психология, вероятно, должна признать также существование некоей автономной женской психики. И здесь мы имеем как раз обратный случай: женское сознание стоит в противоречии к бессознательному (персонифицированному как мужское), и поэтому его следовало бы уже обозначить не как Анима, а скорее как Анимус. Вместе с этим открытием усложняется также и проблема conjunctio.

Исходно ведь жизнь этого архетипа разыгрывалась полностью в области чар плодородия, а потому оставалась столь длительное время одним лишь биологическим феноменом, не имеющим никакой другой цели кроме оплодотворения. Однако уже в ранней античности, кажется, расширилось символическое значение этого акта. Так, например, исполнение во плоти hieros gamos как культового действа стало не столько мистерией, сколько чистым домыслом (Ср. обвинение епископа Астериуса (Foucart. Mysteres d'Eleusis, Кар. XX). По сообщению Hippolytos верховный жрец сделал себя даже импотентом, выпив чашу с ядом. Такое же значение имеют священнические самокастрации на службе богини-матери. ). Как мы видели, гностицизм также — плохо ли, хорошо ли — поусердствовал в том, чтобы соподчинить физиологическое метафизическому. В церкви conjunctio вообще полностью была исключена из сферы физического, а в натурфилософии она стала абстрактной " теорией". Это развитие означает постепенное превращение архетипа в душевное событие, которое теоретически можно охарактеризовать как комбинацию сознательных и бессознательных процессов (К вопросу о разбирательстве с бессознательным см.: Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten. Erster Teil. 2 Кар. ). Практически же это совсем не просто, потому что, как правило, именно женское бессознательное мужчины проецируется на женское визави, а мужское бессознательное женщины — на мужчину. Но прояснение этой проблематики выступает областью специально психологической и более не подлежит комментированию в качестве мифологического гермафродита.