Основное в содержании речи

 

Как правило, различают следующие десять основных элементов, которые характеризуют хорошую речь: объективность, ясность, образность, целенаправленность, повышение внимания, повторение, неожиданность, смысловая насыщенность (различная), лаконизм (краткость) и не в последнюю очередь юмор (и его разновидности, такие, как остроумие и ирония).

 

Объективность

Объективность означает прежде всего максимально возможную степень правдивости и непредвзятости. Каждому оратору рекомендуется прочитать серьезное и тем не менее всем понятное высказывание Карла Ясперса[15][7] о софистике и сущности сообщения в его книге «Об истине». Объективность означает глубоко согласованное, обусловленное существом дела, соединение содержания и формулировок речи, что не исключает элегантной отделки. Сегодня мы предпочитаем в противоположность античной риторике «объективность, которая не нуждается ни в золотом шаблоне, ни в вычурности» (Науманн). Пафос – чаще всего лишь фальшивая монета чувства. Упор на чувства что-то скажет слушателю лишь в том случае, если есть желание выразить или возбудить личное и искреннее сочувствие. О цене сыра или выращивании кактусов не говорят с пафосом. Ни один оратор не должен позволить себе вообразить, что он абсолютно объективен и правдив. Мы все ошибаемся и намерены прикладывать много усилий, чтобы избежать ошибок. Наше знание, даже самое основательное, остается несовершенным. Кроме того, объективность характеризует сведения, которые я доношу до слушателей: что именно является констатацией фактов и взаимосвязей, а что – личным мнением и оценкой (например, объективное утверждение: Гамбург расположен на Эльбе. Оценка: Гамбург является самым красивым немецким городом).

 

Ясность

Старое правило гласит: оратор должен говорить так, чтобы его не только можно было понять, но и невозможно было не понять. В ясной и четкой речи нет места какому бы то ни было недоразумению. (Мольтке в 1870 г. сказал своим офицерам: «Приказ, который может быть неправильно понят, всегда и понимается неправильно». Это справедливо также и для утверждений, высказываемых в речи.) Теодор Хеусс стремился лишний раз просмотреть наброски речей, чтобы упростить формулировки, если они казались ему высокопарными. Этот процесс он называл «избавлением от Хеусса», как об этом сообщает его племянница Наина Фрейлингхаус в рассказах о Хеуссе. Правда, нередко неясность даже входит в «систему» оратора. К сожалению, иногда умалчивают или говорят неясно, потому что хотят скрыть свое истинное мнение. Фридрих Науманн сказал о «сбросе балласта»: «Сбрасывать нужно все, что не соответствует ясному мышлению, хотя подлежащее сбрасыванию может быть очень привлекательным. Отсекайте все, что трудно понять слушателям. При этом не слишком дорожите своими собственными пристрастиями. Ведь оратор говорит не для себя, а для других».

«Непонятное» не означает исполненное глубокого смысла. Пауль Хейсе иронически рекомендует: «Учитесь упражняться в тех уловках, которые вам обеспечат успех; в мелких местах нужно мутить, чтобы думали: вода глубока».

Многие недоразумения возникают из-за путаницы в понятиях. Некоторые слова и понятия многозначны[16][8] – их мы уточняем с помощью определений. Если в дискуссии каждый участник не представит свое определение, дальнейшее обсуждение вопросов неплодотворно, так как неясны основные положения.

В основе некоторых недоразумений – многозначность употребляемых слов. Поразительный пример приведем из событий последней мировой войны: английский премьер-министр Антони Иден во время выступления по радио сердито отбивался от обступивших его фотографов со словами: «Don’t shoot, please!», что означало: «Не фотографируйте именно теперь, когда я должен сосредоточиться» (shoot – стрелять, фотографировать. – Прим. пер.). На следующее утро немецкое радио, торжествуя, сообщило, что на Идена, английского премьер-министра, было совершено покушение. Мы опять и опять констатируем: при многозначности слов мы невольно выбираем те значения, которые соответствуют нашим субъективным желаниям. Само собой разумеется, что для ясности речи существенна логика. Мы обращаем внимание на логическое соединение деталей и основных положений, равно как и на кристальную ясность выражения.

Что касается ясности и понятности, то риторические возможности многих преподавателей высшей школы оставляют желать лучшего. Лекции одного преподавателя химии студенты плохо понимали. Он говорил невнятно, путано, растягивая слова так, что слушатели приходили в отчаяние. Его преемником, напротив, был блестящий оратор и педагог. После первой же лекции один студент заметил: «Надо отдать должное новому профессору: химия сама лезет в голову!»

В письме студента И.Б. Германна к приятелю Жану Паулю так рассказано о знаменитом профессоре математики Геттингенского университета Абрахаме Готтхельфе Кестнере (1719–1800): «Доброжелательность своих слушателей он поддерживал своеобразным образом. Кестнер – человек старого закала. Его лекции никто не хвалит, потому что для тех, кто математику понимает, они слишком пространны, а для начинающих – слишком тяжелы, он использует строгие методы доказательства, чтобы сделать понятными арифметические или геометрические определения, и, разумеется, продолжает это до тех пор, пока сам не устанет. Поскольку сам он понимает, но преподнести математический метод в занимательной форме не может, то усердно заботится о том, чтобы на столах лежало определенное количество книг (ведь не все слушатели могут (!) разогнать скуку во время его лекций). Это, например, могут быть книги басен с гравюрами, описания путешествий, Вергилий с гравюрами и многое тому подобное...»

 

Образность

«Образное представление – фундамент всех познаний» – так написано в 9-м письме Песталоцци «Как Гертруда учит своих детей». Это справедливо не только в отношении детей, но и взрослых.

Точным, но малонаглядным образом философ Кант определяет значение образного представления: «Мышление без содержания пусто, образное представление без понятия слепо. Следовательно, необходимо создавать свое понятие, сообразуясь с чувственным ощущением, т.е. в наглядном представлении соотносить понятие предмету, а это означает – приблизить образное представление к понятию». Англичане, например, склонны к образной манере речи, они приводят сравнения, описания и т.д. Следующее средство представиться слушателям и внушить им доверие – дать беглые сведения о себе самом, которые оратор скупо роняет в речи тут и там. Короткие истории, связанные с лично пережитым, – излюбленные приемы в речах британских государственных деятелей. В известной мере подход основан на чрезвычайном интересе британской общественности К личной жизни действующего лица (Хуго Фишер).

Французы больше любят кристальную ясность рационализма. Немцы в манере речи тяжеловесны и абстрактны в большей степени, чем их западные соседи.

(Специалист по эстетике Вишер в забавной манере наглядно показывает суть различных языков. По его мнению, французский язык напоминает ликер и бисквит, итальянский – красное вино и апельсины, голландский – «настоящую селедку», а немецкий – хороший ржаной хлеб и пиво.)

Старания многих немецких ораторов в этом отношении совершенно очевидны: «Как я мог сказать так – наспех, предельно непонятно, отстранение, высокомерно и тяжеловесно?» (Веллер). В хорошей и действенной речи отвлеченные и образные мысли соединены друг с другом. Речь, состоящая из сухих слов и бесцветных выражений, скучна и пресна, как несоленый суп. Как правило, речь развивают от наглядного представления (образ, сравнение, рассказ и т.д.) к понятию. Абстрактные понятия без фундамента образов редко остаются в памяти. (Польский политик Циранкевич в 1956 г. выступил против сталинистов, которые не выясняли причины растущих нарушений, а искали виновных. Он сказал: «Если кто-то боится малярии, то должен не ловить комаров поодиночке, а осушить болото».)

Наглядны характерные детали; абстрактны в сравнении с ними суммирующие обобщения. Прежде всего нужно запастись цифрами. Никто не может удержать в памяти дюжину чисел, но это удается, если их наглядно представить. «Хотя нет нужды удерживать в памяти малейшие детали, как при утомительном счете, однако речь без определенных деталей недейственна и тускла», – констатирует Гамильтон. С помощью выразительных средств динамичным и жизненным предстает самый сухой и скучный материал. Для оратора также справедлив рецепт Вольтера: «Умелый повар даже из самой жесткой подошвы может приготовить вкуснейшее блюдо».

 

Целеустремленность

Оратор постоянно думает о том, что нужно достичь главного пункта. Каждая речь, а особенно речь с выражением мнения, достигает кульминации в «целевом предложении» или в небольшом числе выражений, содержащих основные мысли. Целевое предложение и эти выражения должны многократно повторяться в одной и той же, а также в различных формулировках. Формулировки целевых и ключевых предложений должны легко запоминаться.

Нельзя слишком многого желать от одной речи! Мысль, которая запечатлена в памяти, лучше пятидесяти, «которые в одно ухо вошли, а в другое вышли. Лучше крепко вбить один хороший гвоздь, чем слабо воткнуть дюжину канцелярских кнопок, которые выскочат в течение часа» (Спэрджен).

Диалог после доклада: «Как долго говорил оратор?» – «Два часа» – «И о чем он говорил?» – «Этого он не сказал...»

Каждая речь содержит несколько «красных мест», которые остаются в памяти слушателя. Действие хорошей речи не исчерпывается одним мгновением, порой она волнует людей долгое время. Мы концентрируем внимание на важнейшем, характерном и опускаем все несущественное. Вычеркиваем все, что мешает главному. Нет ничего хуже, чем обременительный груз мыслей, которые слушатель не в состоянии переработать. «Non multa, sed multum dicere – немногим, но многое сказать».

 

Повышение напряжения

Оратор не просто сообщает факт за фактом, одну фразу сменяет другой, но выстраивает речь с повышением напряжения. Мы заботимся о напряжении и кульминации; при разработке речи мы уделяем им особое внимание: кульминационный пункт должен быть хорошо сформулирован заранее. Повышение напряжения в речи внутренне обусловлено и органично, оно не является внешним и рассчитанным на успех приемом. Повышение напряжения является первым форматирующим параметром речи. Обычно стремятся к более крутому подъему напряжения – от вступления до заключения.

Лидер французских социалистов Жан Жорес говорил настолько увлекательно, что однажды даже стенографистки забыли записать его речь.

Но что делать, если слушателям скучно? Что посоветовать? Вот как поступил Хрущев. В 1964 г. в Дании на официальном приеме он прикрепил крохотный радиоприемник на отворот лацкана пиджака датского премьер-министра Крага, а в уши ему воткнул миниатюрные устройства для воспроизведения звука. Краг услышал музыку. Хрущев сказал: «Это для того, если на официальных торжествах во время речей скучно». Краг остроумно ответил: «Все же я не хотел бы им воспользоваться сегодня вечером, когда Вы будете говорить».

 

Повторение

Повторение оратором основных мыслей имеет большое значение, так как слушатель запоминает содержание речи.

Речь должна быть, как алмаз, который рассматривают, медленно поворачивая в руках. При этом суть сохраняется, изменяется только внешность (варианты основных мыслей). Подумаем о том, что оратор затратил много трудов и усилий, чтобы содержание речи ясными деталями и связями дошло до сознания слушателей. Слушателей же мы считаем способными на непосильный труд справиться со всем этим за один час. Выступая, мы должны помочь им, используя не только выразительные средства, но и многократное повторение существенного. Искусное повторение способствует более глубокому внедрению высказываемых мыслей в сознание слушателя.

 

Неожиданность

Признаком искусного в психологическом отношении стиля речи является оправданная по смыслу, но неожиданная и нетрадиционная связь деталей. Например, мы связываем факты самым неожиданным образом. Неожиданность является фактором, повышающим напряжение. Не следует смешивать эффект неожиданности с фабрикацией сенсаций. Серия чрезмерно обостряющих внимание «шоков» действует на большинство слушателей отталкивающе.

 

Смысловая насыщенность

Оратор обращает внимание на смысловую насыщенность речи: в разных частях выступления она различна. Материал, концентрируемый в тесном временном отрезке и к тому же, возможно, еще и нелегкий для понимания, не будет воспринят слушателем. (Особенно следует предостеречь от избытка цифровой информации, часто включаемой в текст речи «из лучших побуждений»!)

Вниманию слушателей надо давать передышку. Поэтому меняйте манеру речи: она должна быть то насыщена информацией, то разрежена. Ни в коем случае нельзя каждое предложение нагружать «тяжелой для слушателя пищей», в этом случае речь легко может стать собранием головоломок. Нельзя давать сложные понятия концентрированно. То, что самому выступающему может быть ясно только после длительного обдумывания, потребует у слушателей немало времени.

 

Лаконизм (краткость речи)

Это очень важный раздел. «Тайна скучного состоит в том, чтобы сказать все» (Вольтер). В одном докладе мы никогда не исчерпаем затронутую тему, а только исчерпаем терпение наших слушателей. Совет Лютера молодому проповеднику: «Коль поднимаются, да рот пошире открывают, то люди уши затыкают. За четверть часа напроповедуют гораздо больше, чем сделают за 10 лет. Если почувствовал, что люди слушают внимательнее, тут же заканчивай свою проповедь. Вот тогда у тебя будут слушатели». Лютер отвергал риторику, как стремящуюся искусно приукрашивать дела словами. Он выступал против многословного краснобайства и в одной застольной речи сказал: «Если занимаются риторикой и употребляют много слов, не имея фундамента, значит, за этим ничего нет, это только разукрашенная вещь, вырезанный и размалеванный идол».

Различие между скупой на слова диалектикой и многословной риторикой Лютер показал на следующем примере: «Диалектика говорит: дай мне есть; риторика говорит: я весь день шла трудной дорогой, я устала, больна, голодна и так далее, мне нечего есть; дай мне хоть кусочек мяса, хорошо прожаренного, дай мне выпить кружку пива».

Марк Твен рассказывал, что однажды ему так понравился миссионер-проповедник, что он решил пожертвовать ему доллар. Проповедь длилась уже час, и Марк Твен понизил свое подаяние наполовину. Проповедь продлилась еще полчаса, и он решил, что не даст ничего. Когда священник спустя два часа наконец закончил, Марк Твен взял доллар с тарелки для подаяний, чтобы компенсировать потерю своего времени.

Древние спартанцы были врагами многословия. Однажды в голодное время посланец из другого города долго просил мешок зерна. Спартанец отказал ему: «Мы забыли начало твоей речи, а потому не поняли ее конца». Второй посланник показал пустой мешок и сказал: «Вы видите: он пуст; пожалуйста, положите в него хоть что-нибудь». Спартанец исполнил желание, но не без поучения: «В следующий раз говори короче. Что мешок пуст, мы видим. О том, чтобы его наполнить, можешь не упоминать».

 

«Берегись многословия!»

Последнее высказывание справедливо и сегодня. «Чтобы быть скупым на слова, нужно овладеть полнотой понимания. Но эта полнота достигается долгим упорным размышлением, которое предки называли медитацией» (Науманн). «Истинное красноречие состоит в том, чтобы сказать все, что необходимо; но сказать только то, что необходимо» (Ларошфуко. «Максимы»). Многословие равнозначно скуке. Самая сокрушительная критика речи, какую я знаю, заключена в одном предложении: «Доклад начался в восемь, когда в одиннадцать я взглянул на часы, была половина девятого».

Скучного оратора не ценили никогда и нигде. «Дорогой друг, – ехидно сказал политический противник чрезмерно молчаливому Шефтсбери (1671–1713). – Вы не раскрыли рта ни на одном заседании парламента!» «Вы ошибаетесь, дорогой друг, – парировал Шефтсбери невозмутимо. – Пока Вы говорили, меня одолевала зевота».

Из Аргентины сообщали (1962), что политик Луис Мигель вызвал одного врача на дуэль – драться на саблях. Причина: Мигель узнал, что медик прописывал своим пациентам его речи в качестве снотворного.

У одного британского премьер-министра во время скучной речи закрылись глаза. Оратор: «Мне кажется, досточтимый премьер-министр заснул». Тот медленно открыл глаза и тяжело вздохнул: «Как бы я хотел, чтобы так и было».

И сегодня в некоторых странах практикуются усыпляющие длинные речи. На партийном съезде христианских демократов в январе 1962 г. в Неаполе секретарь партии Моро говорил в течение шести часов.

Рекордсменом «долгих речей» в Германии стал депутат Антрику: в 1911 г. в рейхстаге он держал восьмичасовой ораторский день. Но потом этот рекорд побил его австрийский коллега Лехер, который «без точек и запятых» в венском рейхстаге говорил в течение 14 часов. Чтобы избежать дальнейших рекордов, депутаты ограничили время выступления. Шутливо говорят, что оратору позволено говорить обо всем на свете, но только не больше часа.

И евангелист Матфей предупреждает, цитируя речь Христа к фарисеям: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день страшного суда» (Матф. 12, 36).

Можно говорить гораздо короне и выразительнее, чем мы думаем. Речь не должна подменять книгу. Мы часто вкладываем в речь слишком многое. Длинная речь – не всегда результат многословия оратора, но очень часто – результат недостаточной подготовки. «Это письмо длиннее обычного, потому что у меня не было времени сделать его короче», – признался однажды другу Паскаль. Вместо «письмо» зачастую можно сказать «речь».

И вспомните при составлении речи старую театральную мудрость: то, что вычеркнуто, провалиться не может.

«Говори кратко!» – такие призывы часто висят в кабинках таксофонов. Это напоминание следует не только вывешивать в залах для заседаний, но и принимать во внимание самым серьезным образом.

 

Юмор, остроты, ирония

Священник-доминиканец Рохус Шпикер пишет, что некоторые люди используют серьезность как фальшивую бороду для маскировки и продолжает: «В красном словце, которое проскользнет в разговоре, заключено больше ума и сердца, чем в иной вычурной фразе, сакраментальная ценность которой – лишь декорация. Острота освещает глубже, чем трагическая серьезность. Фраза, брошенная со смехом, может беззвучно плакать. Конечно, постичь это трудно. Так мы, пожалуй, и дальше будем искать мудрость за “фальшивой бородой”».

Шпикер совершенно прав: часто мы стараемся решить проблему слишком односторонне – с помощью наморщенного лба и напряженной серьезности. Во время речи (разумеется, не надгробной) прямо-таки необходимо, чтобы слушатели могли улыбнуться или как следует посмеяться. Юмор и остроты будоражат и оживляют, если они не слишком натянуты. Юмор и шутки особенно необходимы, когда трудные места речи уже позади. После тяжелых пассажей слушателям нужно перевести дух, лучше всего с веселой шуткой, «причем при смехе важны и внутреннее веселье, и внешнее освежающее действие благодаря дополнительному кислородному обмену» (Эндрес). «Смех – выражение некоторой приятности ощущений» (Буш). Имеется, например, протокол речи Бисмарка, в котором не раз отмечено «оживление в аудитории».

Юмор, в основе которого сердечность, несомненно, эффективнее, чем острота, основанная на интеллекте. «Острота доказывает не более, чем остроту ума, в юморе проявляется избыток душевности» (Вильгельм Пиндер). Людвик Райнере описывает различие между остротой и юмором следующим образом: «Острота высмеивает, юмор смеется. Острота умна, юмор полон любви. Острота сверкает, юмор излучает тепло. Острота разоблачает несовершенство мира, юмор помогает нам преодолевать его».

Юмор – лучшая приправа к горькой действительности, чем сухость и конструктивность. Один анекдот может охарактеризовать человека лучше, чем целая биография. «В трех анекдотах можно дать образ человека» (Ницше). Только анекдоты нужно не просто кое-где вставить в речь, как это бывает, но заранее обдуманно запланировать. Острые пункты речи также должны быть тщательно отточены.

Нередко смешат нечаянные шутки. Их причиной является способ выражения, приводящий к недоразумению. Два примера из недавнего времени.

Федеральный министр почтовой связи Штюклен, вызвав общее веселье, провозгласил в бундестаге: «Die ledigen Postbeamtinnen liegen mir ganz besonders am Herzen» (игра слов: меня особенно тревожат вакансии для почтовых служащих-женщин / мне особенно по сердцу незамужние почтовые служащие-женщины).

Политик в области культуры Пауль Микат сказал в дюссельдорфском ландтаге в речи о проблемах школы: «Холостяки, как известно, не имеют детей...» – Смех депутатов. Микат: «Господа, вы смеетесь преждевременно, я хотел сказать... которых бы они провожали в школу!»

Зачастую в парламентской жизни шутки смягчают напряжение. «Не правда ли, господин Реннер, если Вы придете к власти, то повесите меня», – сказал однажды Аденауэр известному коммунисту. Тот ответил: «Конечно, господин Аденауэр, но со всем почтением».

Едкая ирония, безжалостная насмешка, злой сарказм не всегда применимы. Кто не знает эти небрежно бросаемые недосказанности, вызывающие смех друзей и бешенство противников? «Господин министр, я только что услышал Вашу речь, однако теперь шутки в сторону...» или (из речи адвоката перед судом): «...если мы откажемся от какой бы то ни было логики и примем во внимание только мнение прокурора...» Вот один политик кричит своему оппоненту: «Если Вы соглашаетесь со мной, я чувствую, что сказал что-то неверное». Все это может быть очень остроумным, но иной раз действует даже разрушительно, так как легко уводит от конструктивных положений.

Но находчивость в импровизации действует как освежающий бриз.

Ирония и насмешка особенно действенны, когда оратор обращает их и на самого себя. Отпускать шутки на свой собственный счет, означает действовать, управляя собой (например, это может быть рассказ о комической или неловкой ситуации, поведение участников которой смешно слушателю. Что-нибудь в этом роде понравится любому).

Существенным элементом многих речей является выполнение доказательств. Я проработал эти вопросы в «Школе дебатов».

В начало

 

СТИЛЬ РЕЧИ – СТИЛЬ ПИСЬМА

 

Одно старое изречение гласит:

 

«Это противный недостаток,

Если человек говорит, как книга.

Ведь хорошо читается любая книга,

Которая говорит, как человек».

 

Сегодня нас иногда раздражает канцелярский стиль, безгранично раболепный, напыщенный, вычурный, неестественный. Время от времени он очень обесцвечивает разговорный язык, действуя не в его пользу. «Нельзя забывать, что первична устная речь, а письменность – это вспомогательное средство, которое преодолевает сиюминутность звучания речи» (Христиан Винклер).

Английский парламентский деятель Фоке обычно спрашивал своих друзей, если они читали его опубликованные выступления: «Речь читалась хорошо? Тогда это плохая речь!»

«Некоторые удивительно хорошо прозвучавшие речи, прочитай мы их на следующий день в газетах или в парламентских протоколах, сгинули бы в прахе забвения» (Хайнц Кюн). Карл Маркс, например, обладал большой остротой мышления, но не был хорошим оратором. «Написанное» может быть насыщенным по смыслу, в крайнем случае, если мысль неясна, можно повторить чтение. «Речь – не письмо», – кратко и твердо сказал специалист по эстетике Ф.Т. Вишер. Речь не тождественна тексту, который произносит оратор, так как речь воздействует на слушателя не только содержанием и формой, но и всей манерой выступления оратора. Речь взаимодействует между оратором и слушателем; создается для определенного мгновения и направлена на определенный состав слушателей. Сама по себе написанная речь подобна рассказу о еде, которую никто не пробовал.

Следующий обзор выражает некоторые различия между звучащей речью и речью записанной.

 

Звучащая речь   w Действие через содержание и выступление.   w Ограничение в отборе фактов и мыслей.     w редакция ключевых слов с возможностью их вариации (остается пространство для спонтанных идей; фиксируются только обороты, требующие особой точности).   w Больше повторений и обобщений, чем в «письме», так как у слушателя нет возможности навести справки. Зависимость от момента произнесения речи; однократное исполнение.   w Обращается в первую очередь к определенной аудитории.

Записанная речь   Действие только через содержание.   По возможности полное и законченное выражение замысла.   Однократная и точная фиксация; предельная стилистическая шлифовка.     Большее напряжение в манере изложения; меньше повторений и обобщений, так как у читателя есть возможность навести справки. «Написанное» читатель имеет в своем распоряжении, так как оно не связано со временем и однократностью исполнения.   Обращается к неопределенному читателю.

 

(Впрочем, сегодня, напротив, письменная речь многое заимствует у устной речи. Спонтанная, гибкая и живая устная речь может быть плодотворнее, чем зачастую сухой и безжизненный текст.)

В начало

 

ГЛАВА 6

О СТРУКТУРЕ (ПЛАН РЕЧИ)

 

Иоганн Готтфрид Гердер[17][9] писал (в 45-м теологическом письме): «Я охотно прощаю все ошибки, кроме ошибок в последовательности частей речи». И Шопенгауэр констатирует: «...немногие пишут так, как строит архитектор, который заранее составляет план и продумывает все вплоть до деталей, большинство же, напротив, действуют будто играют в домино». Это точно. При игре в домино кости кладут так, как это возможно в данное мгновение, без обозрения возникающего строения как единого целого. Многие ораторы поступают так же с частями своих речей. К сожалению.

Никто не строит дом без плана. И речь никто не строит без разработки ее структуры. Речь – не сумма деталей, у нее продуманная внутренняя структура.

Мы различаем два аспекта структуры: план (основная структура) и план деталей. Для речи справедливо то же, что Рудольф Энгельгардт сказал в своей книге «Веселый экзаменационный молитвенник»: «Книги с малым числом разделов подобны плохо проветренной комнате. Они вызывают заболевания органов дыхания». А также: «В них – бес высокомерия. Мол, мне, автору, нет нужды оглядываться на моего читателя».

Уже тогда, когда мы собираем материал и производим его отбор, то с величайшим старанием заботимся о его наилучшей структуре. Это редко удается с первого раза. Хорошие ораторы постоянно думают над возможностью улучшения структуры речи. Схема, которая подходила бы для всех речей, не существует. Но следует соблюдать некоторые принципы.

Построение деталей должно быть следующим:

 

w логически правильным и искусным с точки зрения психологии;

w обозримым;

w продуманным в отношении увеличения напряжения.

 

Соблюдайте в речи и в плане известное правило трех частей введение – главная часть – заключение. Введение является одновременно настройкой на слушателей. Основной отрезок речи образует главная часть (главная тема и «ключевые мысли»; объяснение, пример, следствие, доказательство). Заключение содержит обзор, кульминацию, окончание.

Хотя мы не ставим вопрос, как это делали в древности, однако во многих случаях для речей с выражением мнения очень полезным показал себя следующий план (следуя Р. Виттзаку).

Введение и главная часть должны дать ответ на следующие четыре вопроса:

 

Введение.   Главная часть.   Заключение.

1. Почему я говорю?   2. Каково существующее положение? («Что было, что есть?») 3. Что должно быть вместо этого? 4. Как можно изменить существующее положение?   Содержит побуждение к действию: идти путем, о котором говорит оратор, и таким образом изменить существующее положение.

 

Разрабатывая структуру, думают о возможности эффективного воздействия главных мыслей на слушателя. Если их несколько, то каждой из них посвящается отдельный отрезок речи, после чего отрезки соединяются друг с другом. (Руссо полагал, что только любовные письма позволительно начинать, еще не зная, что, собственно, хочется сказать; в таком случае их можно и заканчивать, не очень думая о том, что сказано.) Мы выделяем отдельные части нашей речи, однако переходы не должны быть внезапными. При наличии взаимосвязанных частей обеспечивается плавность перехода от одной части к другой. Если тем много, слушатели будут признательны, если оратор сообщит, какие темы будут рассмотрены, Квинтилиан сказал, что такие объявления действуют, как придорожные столбы; они указывают путнику, сколько ему еще предстоит пройти.

Постоянно думайте о том, что высокая степень эффективности речи зависит от искусной организации ее структуры

В начало

 

ГЛАВА 7

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: