Понятия «Geschichte/Historie»

Райнхарт Козеллек о человеческих горизонтах восприятия прошлого (Русский журнал)

Вдоль книжной полки

Андрес Буллер

От редакции. В распоряжении «Русского журнала» имеется рукопись еще неопубликованной книги Андреса Буллера «История и её “источники”». Андрес Буллер (Штуттгарт) – философ, постоянный участник германо-российских философских конференций, автор работ «Идея коммунизма в русской религиозной философии», а также «Теории истории XIX века».

В книге Буллера речь идет о понятии "история" в наследии Дройзена, Коллингвуда, Козеллека, Рикера, Гуревича и др. Мы предлагает вниманию читателей главу о немецком историке Райнхарте Козеллеке.

* * *

Имя Райнхарта Козеллека(Reinhart Koselleck, 1923 ─ 2006) известно в Германии, пожалуй, каждому историку и, не в последнюю очередь, благодаря опубликованнойв известном лексиконе к истории общественно-политического языка Германии статьи о понятии Historie, соавтором которой он является[1]. Эта инновационная, насыщенная громадным количеством ссылок, имён и цитат статья, содержит в сжатом виде огромный потенциал информации, включая в себя как элементы философской, так и исторической рефлексии о понятии истории. Я ограничусь здесь лишь анализом введения к этой статье, настоятельно пожелав читателю, ознакомиться с ней полностью.

Понятия «Geschichte/Historie»

Козеллек воспринимает понятие история в его динамичном развитии, всегда рассматривая его в исторически обусловленном контексте. То есть у Козеллеканет безвременного понятия истории. Но из всех значений этого понятия он выделяет его современную интерпретацию, сформировавшуюся, по его мнению, лишь в конце XVIII столетия, когда понятие история вышло за пределы простого рассказа, за рамки «только науки истории», охватив собою как прошлое, так и будущее, став своего рода «регулятивной идеей»* всего собранного и собираемого человечеством опыта[2], став«коллективным сингуляром» (Kollektivsingular), включающим в себя не только «историю как событие», но и «историю как историческое свидетельство, как исторический рассказ и историческую науку»[3].

В её последнем значении Historie (история), по мнению Козеллека, являлось древним открытием европейской культуры. Однако осознание того факта, «что в истории речь идет не только об истории в смысле истории „о чём-то“, но и об истории как таковой или „самой истории“ ─ есть новая современная формулировка, которая из старого значения этого слова накануне французской революции сделало центральное понятие политического и социального языка»[4].

Уже древняя формулировка истории включала в себя множество значений ─ история была и событием и рассказом о нём, судьбой и известием о ней, провидением и знаком о нём, она воспринималась как образцово собранное знание для «благочестивой и справедливой, умной или даже мудрой жизни».[5] Но совершенно новым в ней с конца XVIII века было то, что она стала теперь охватывать «сплетение всех социально-политических отношений на всей земле и во всех временных пространствах»[6]. Благодаря этому универсальному пониманию, история приобрела совершенно новые значения, которые раньше с этим понятием никто никогда вообще не связывал: история стала восприниматься как процесс, прогресс, развитие или закономерность, то есть «история стала всеобъемлющим понятием, обозначающим движение»[7]. Разумеется, что под движением здесь понимаются основанные на принципе человеческой свободы изменения социального характера, обусловленные действиями и поступками человека. Подобная интерпретация понятия истории открыла новые перспективы в восприятии прошлого: «История стала понятием, включающим в себя действие, акцию»[8], а это означает, что она стала контролируемой, то есть «планируемой», «производимой» или «делаемой» («planbar, produzierbar, machbar»).

Вместе с новым пониманием прошлого для человека открылась и новая перспектива его будущего. Ведь история теперь включала в себя не только опыт прошлого, но она открыла человеку определённые «горизонты ожидания», то есть горизонты его будущего. Таким образом, для человека оказалось возможным «пространство опыта» (прошлое) воспринимать в «горизонте ожидания» (будущего)[9]. Прошлое было теперь неотделимо от будущего, как, впрочем, и будущее от прошлого. В эпистемологическом отношении оба эти понятия образовали единую, зависимую от настоящего, категорию. Именно настоящее являлось тем временным пространством, где зарождалось будущее и формировалось прошлое.

С точки зрения теории Козеллека, история не могла больше восприниматься как наука, занимающаяся только изучением прошлого. Подобное определение истории ограничивало бы её возможности и её потенциал. Козеллеквидел в истории вневременную категорию, включающую в себя разнообразные аспекты человеческой действительности ─ как действие и знание, так и время и пространство, как свободу и необходимость, так и опыт и ожидание.

Именно с конца XVIII века стала возможной история как таковая, которая вовсе не отменила отдельные единичные истории, а охватила их одним понятием. Истории как таковой «в пространственном отношении соответствует мировая история», во временном отношении ей соответствует тема человеческого прогресса, «которая приобрела смысл и значение вместе с историей»[10]. Это означало, что вместе с идеей прогресса человеческому пониманию стали доступны структурные признаки истории как «одновременность неодновременного» или же «неодновременность одновременного»[11]исторического развития, которые принесли с собой элемент напряжения в историю, позволив увидеть в ней как замедление, так и ускорение, как унификацию, так и отклонения. Все эти факторы в их совокупности привели к историзации самого понятия времени, которое

«стало многослойным понятием, воспринимающимся не как понятие, данное природой, а как результат человеческих рук, человеческого действия, человеческой культуры и, прежде всего, человеческой техники»[12].

Такого широкого понимания истории как взаимодействия самых различных факторов человеческой действительности до этого не знала и сама история. Результаты её саморефлексии, презентированные Козеллеком, оказались неожиданными и для неё самой. Метатеоретический анализ Козеллека революционизировал историю, превратив её в «легитимирующее понятие» современности. С тех пор история стала «как дискуссионным, так и ключевым понятием нашего социально-политического языка»,сконцентрировав в себе как опыт, так и ожидание Нового времени, выйдя далеко за границы одного её научного применения[13].