Малинова О.Ю. Исследования политической культуры. — М., 2002.

3. Политическая культура России

3.1. Особенности формирования российской политической культуры

Любая политическая культура является результатом взаимодействия множества исторических факторов. Существует богатая традиция осмысле­ния особенностей судьбы России, «русской идеи», русского национального характера, в рамках которой можно обнаружить множество интерпретаций обстоятельств формирования российской политической культуры и ее осо­бенностей. Как правило, обращают внимание на геополитические причи­ны: лесостепной ландшафт, преимущественно континентальный и резко континентальный климат с долгой зимой, наличие огромных и слабозасе­ленных территорий. Считается, что большое пространство толкало на экс­тенсивный путь развития. Как писал Бердяев, «дар формы у русских людей невелик». Жизнь на безграничных пространствах, по его мысли, определила важные качества «русской души», пейзаж которой «соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта». Становлению особенностей «национального ха­рактера» способствовали и климатические особенности: долгая зима при­учала к терпению и созерцательности, короткое лето - к взрывной активно­сти и выносливости (многое нужно было успеть). Огромные расстояния ослабляли макросоциальные связи, привязывая жизнь человека к непосред­ственной среде его обитания, к родной общине⁶¹.

Другим важным фактором формирования российской политической культуры считаются причины цивилизационного характера: исторически Россия оказалась как бы посередине между Востоком и Западом (помимо географического положения в этой связи указывают обычно на принадлеж­ность к восточной ветви христианства, влияние татаро-монгольского ига, наконец, включение в границы государства «неевропейского» населения и культурные заимствования у соседей с Востока). Эта «неустойчивость» неизменно вызывает споры о том, к какой из культурных традиций принадлежит Россия - восточной или западной. Указанная дилемма решается по-иному: одни утверждают, что исходно наша страна принадлежала к европейской цивилизации, и путь на Запад ей не заказан; другие настаивают на самобытности и уникальности России (некоторые современные философы тают возможным говорить о ней как о самостоятельной цивилизации);третьи вслед за Н.Бердяевым, насчитывавшим «пять разных России», указывают на прерывность развития, сопровождавшуюся неоднократным изменениям цивилизационной ориентации. Так или иначе, но в политической культуре России многие находят черты, определившиеся воздействием византийских традиций (соборность, доминирование коллективных форм социальной жизни, отсутствие опыта правовой государственности, жестокость властей). При этом отмечают и влияние Запада, сказавшееся в особенности в умонастроениях «верхнего культурного слоя», на протяжении последующих двух столетий «ассимилировавшего все западные идеи». В данном обстоятельстве усматривают и корни фрагментарности российской политической культуры: по-западному образованная элита все больше отрывалась народа», сохранявшего старые традиции.

Считается, что важную роль в формировании политической культуры ради особенности истории государства Российского: противостояние военной угрозе, равно как и необходимость осваивать огромные географические пространства, превращали государство в мощный фактор общественного развития, рождали традиции авторитарного властвования и патерналистские ожидания подданных. При этом для России с ее долгим опытом монархического правления характерны: персонализация власти, доверие институтам, но лицам, облеченным властью; традиции служения (предполагает ориентацию на клиентелистские, а не правовые модели взаимоот-ений между государством и подданными); наконец, потребность в харизматическом лидере, с которым связываются надежды на лучшее (при этом виновников недостатков традиционно видят в «исполнителях»: «добрый царь - злые бояре»). Эти стереотипы властных отношений в полной мере проявились и в советский, и в постсоветский период.

Особенностями истории государства, вынужденного мобилизовывать ресурсы для противостояния внешним врагам и поддержания единства огромных территорий, многие историки объясняют и длительное существование в России крепостного права. Считается, что это обстоятельство оста-i существенный след в политической культуре; в частности, оно внесло свою лепту в формирование описанных выше властных стереотипов, а так­же сказалось в склонности россиян скорее к «воле» (понимаемой как воз­можность для индивида действовать, не стесняя себя социальными узами), чем к «свободе» (предполагающей личную ответственность). Было до­вольно много спекуляций и относительно качеств национального характера, обусловленных долгим опытом общинной жизни. Как известно, в России сельская община просуществовала вплоть до начала XX в. А.И.Герцен, а позднее народники связывали с этим обстоятельством надежды на возмож­ность для России особого пути развития. И в XDC, и в XX вв. опыт русской общины рассматривался как источник особых ценностных ориентации: склонности к коллективизму, равенству, социальной справедливости. Впро­чем, и тогда у тех, кто был склонен идеализировать общину, находились оппоненты, которые указывали на быструю трансформацию этого институ­та, постепенно утрачивающего свои патриархальные черты. Тем не менее указанные ценностные ориентации действительно присущи российской по­литической культуре (хотя теперь уже трудно судить, в какой мере они обу­словлены «общинностью» русского народа, а в какой - реальным опытом и официальной пропагандой советского периода).

К числу широко распространенных суждений о русском нацио­нальном характере относится представление об особой приверженности вере, готовности к самопожертвованию ради высоких целей. Об этом качестве писали много, по-разному его интерпретируя, люди из разных общественно-политических лагерей: славянофилы и К.Леонтьев, В.Соловьев и Н.Бердяев и др. Склонность нашей политической культу­ры быть «культурой веры» стала своеобразным клише, использовав­шимся многими западными и отечественными авторами. Это клише, безусловно, подтверждается нашей историей, в особенности недавней. Вместе с тем, отношение к нему современных исследователей неодно­значно: одни сетуют на утрату «великих целей» и настаивают на необхо­димости поиска новой «национальной идеи», другие же видят причину склонности россиян поддерживать мессианские идеи в незавершенности процессов модернизации и особенностях осуществления последней в России. По мнению сторонников второго подхода, старая модель развития, основанная на мобилизации скудных ресурсов сверху ради целей великой державы, исчерпала себя, и «России предстоит учиться жить в расколдованном мире рациональности, в котором национальные идеи и методы их достижения не имеют никаких шансов обрести утраченный сакральный статус»⁶⁵. Безусловно, если это произойдет, то потребует серьезных изменений в архетипах политической культуры.

Наконец, в числе непосредственных факторов, определяющих со­временную политическую культуру России, указывают на семидесяти­летний опыт советской власти: ни одна страна, кроме СССР, не про­шла столь долгого и трудного пути, связанного с отказом от многих прежних культурных ценностей, выстраиванием новой, догматической, но эмоционально привлекательной мировоззренческой системы - и по­следующим крушением всех идеалов. Этот опыт по-разному оценивает­ся. Одни считают его органичным для нашей культурной традиции, ука­зывая при этом на соборность, коллективизм, устремленность к трансцендентальным ценностям, государственничество и прочие каче­ства «национального характера» (в свое время еще Бердяев видел истоки «русского коммунизма» в особенностях нашей истории; позже эта тема была весьма популярна среди западных советологов; сейчас об органич­ности социалистической традиции много пишут писатели из левопа-риотического лагеря). Другие видят в наследии «проклятого прошлого» досадную помеху на пути к «светлому» демократическому будущему.

Легко заметить, что заключения об особенностях российской поли­тической культуры нередко тенденциозны: из одной и той же суммы фактов мыслители разной идеологической ориентации делают разные выводы. Очевидно, это связано с тем, что перспективы развития нашего общества еще окончательно не определены, и различные способы про­чтения традиций политической культуры становятся важными аргумен­тами в споре между сторонниками разных альтернатив. Вместе с тем в течение последнего десятилетия политическая наука довольно много занималась изучением ценностных ориентации, стилей политического поведения и способов самоидентификации россиян, и хотя пока рано говорить об исчерпывающих теориях, тем не менее мы располагаем достаточно серьезным материалом, позволяющим составить объектив­ное представление о меняющейся политической культуре.

Для понимания динамики политической культуры большое значе­ние имеют сравнительные исследования, позволяющие оценить проис­ходящее в данной стране на фоне тенденций, демонстрируемых другими странами. Такие исследования дают возможность более адекватно оце­нить происходящее: ведь зачастую наши представления о собственной «уникальности» обусловлены всего лишь незнанием того, как аналогич­ные процессы протекают у других народов. Сравнительные исследова­ния налагают ряд дополнительных требований в отношении методики, поскольку корректное сравнение требует эквивалентной информации о сравниваемых объектах. За последнее десятилетие в рамках ряда меж­дународных проектов накоплен интересный материал о российской по­литической культуре в сравнительном контексте.

Прежде всего, это проект («Политические культуры и социальные из­менения. Международные сравнения»), выполненный в середине 1990-х годов коллективом голландских и российских исследователей. Результаты этого проекта выявили достаточно пеструю картину: в некоторых случаях между политической культурой России и стран Запада существуют рази­тельные различия, тогда как по другим позициям, напротив, прослежива­ется сходство ориентации.

Россияне демонстрируют экстремально высокий уровень неудовле­творенности жизнью. Они абсолютно не удовлетворены своими дохода­ми, глубоко озадачены отсутствием ясных перспектив в жизни и на ра­боте; большинство опрошенных считают, что их положение ухудшилось за период реформ, и не ожидают, что ситуация изменится в лучшую сторону в ближайшем будущем. Возник огромный ценностный, идеоло­гический разрыв в представлениях о роли государства, разделяемых большинством, и реальной практикой правящих элит: значительное чис­ло россиян хотело бы иметь правительство, которое обеспечивало бы гражданам минимальный доход и социальные гарантии, работу и хоро­шее жилье, уменьшало неравенство и контролировало цены. Стремление «жить при социализме после его свержения» может считаться типичной чертой менталитета посткоммунистических обществ. Польские и бол­гарские ученые отмечали, что хотя социалистические общества доволь­но легко расстались с внешними атрибутами прежнего строя, «коммунизм внутренний» оказался более жизнеспособен. Это наблюдение подтверждают и данные исследований в России.

Подобная ситуация провоцирует кризис легитимности власти: из всех изученных стран именно в России граждане в наименьшей степени доверяют президенту, парламенту, правительству, правовой системе, правоохрани­тельным органам, а также прессе и профсоюзам (следует заметить, что эта тенденция характерна для большинства посткоммунистических стран).

Не менее сложно дело обстоит и с ориентациями в отношении полити­ческой системы. Российские граждане декларируют приверженность свобо­де слова, вероисповедания, передвижения и возможность занятия независи­мым бизнесом, а также политический плюрализм и свободную конкуренцию партий на парламентских выборах. В этом измерении постсоветская Россия не отличается от Запада. Но в то же время россияне полагают, что подлин­ная демократия должна не только обеспечить соблюдение базовых прав, но и гарантировать достойный уровень жизни. Хотя времена изменились, рос­сияне полагают, что социальные права и гарантии, приобретенные при прежнем режиме, должны рассматриваться как базисные права человека, безусловно охраняемые государством. (Следует отметить, что в странах За­пада также ведутся дискуссии о необходимости пересмотра фундаменталь­ных положений социальной политики.) Вместе с тем приверженность демократии сочетается с высоким уровнем неудовлетворенности относительно того, как демократия работает в России (по этому показателю мы близки к странам Южной Европы). Российское общество идеологически расколото «не столько из-за различного отношения людей к самой идее народовластия и демократии как политической системе, сколько из-за разного отношения к результатам реформ, начавшимся под лозунгом «больше демократии» в се­редине 1980-х годов».

Данные исследования, проведенного голландскими социологами Л. Халманом и И. Эстером и их российским коллегой В.Рукавишниковым, позволяют сопоставить российскую политическую культуру с культурами других стран с точки зрения удельного веса составляющих ее субкультур

Таблица 3.1

Распространенность политических субкультур в России и в отдельных странах мира в 1990-х гг., %

Данные опросов начала 1990-х годов показывали относительно вы­сокий уровень интереса к политике, что не характерно для чистых «аполи­тичных» культур. Вероятно, это - следствие высокого уровня образован­ности, породившего привычку читать газеты, смотреть новостные передачи и т.д. Вместе с тем в дальнейшем тенденция, связанная с инте­ресом к политике, изменилась. В 1994 - 1996 гг. доля политически индиф­ферентных людей уже в 7 - 8 раз превосходила долю активно вовлеченных в политику. Наиболее крупное снижение общенационального уровня субъективного политического интереса было зарегистрировано после со­бытий октября 1993 г. По оценке авторов рассматриваемого проекта, доля лиц, активно интересующихся политикой, в России близка к аналогичным пропорциям в южноевропейских и латиноамериканских странах, тогда как доля лиц, в минимальной степени проявляющих интерес к политике, в странах Запада, как правило, в несколько раз выше. Таким образом, хотя снижение интереса к политике налицо, российская политическая культура все же не становится совсем «аполитичной».

Без сомнения, определяющая характеристика политической жизни современной России - это устойчивое отчуждение большинства населения от власти, что сильно отличает нас от западных демократий. Несмотря на свой декларируемый коллективизм и очевидную неудовлетворенность жизнью, россияне не склонны к массовым формам протеста. Политика отдана на откуп политикам. При этом граждане России демонстрируют удивительно высокий уровень электоральной активности на общенацио­нальных выборах. Казалось бы, на фоне низкого уровня субъективного интереса к политике и утраты веры в эффективность участия следовало ждать обратного. Чем обусловлена эта особенность политического пове­дения? Многие исследователи полагают, что мотивы значительной части российских избирателей обусловлены «эмоциональной потребностью вы­разить солидарность с тем или иным участником электорального соревно­вания либо, напротив, протест против определенной политической тенденции». О достоверности этой модели говорит и достаточно высокая стабильность голосований за «демократов» и «коммунистов» от выборов к выборам. Несмотря на то, что недавний успех прагматически ориентиро­ванного «Единства» как будто говорит об усталости общества от идеоло­гических противостояний, представляется, что пока несколько прежде­временно говорить о полной неактуальности партийных идеологий в качестве фактора политической идентификации избирателей. Значитель­ное число россиян рассматривает выборы как способ выразить свое отно­шение к политике и к политикам, и потребность продемонстрировать свою солидарность с альтернативой развития, защищаемой той или иной партией, играет существенную роль в их решении прийти к избиратель­ным урнам.

Хотя удельный вес активистских культур в России невелик, люди, счи­тающие себя способными оказать влияние на власть и интересующиеся по­литикой, все-таки есть. Однако большинство из них не верит нынешней вла­сти и олицетворяющим ее чиновникам. Именно поэтому из всех возможных видов «активных» субкультур в России достаточно широко представлена только «автономная» культура (каждый пятый - 22%).

Таким образом, анализ данных табл.6 показывает, что в демократиче­ских обществах Запада удельный вес представителей активных политиче­ских субкультур существенно выше, чем в России. По мнению В.Рукавишникова, (можно сказать, что по композиции субкультур полити­ческая культура России переходного периода... сходна, скорее, с политиче­ской культурой современной модернизирующейся Мексики, других разви­вающихся стран, Южной Европы, переходившей от авторитаризма к демократии в 1970-х гг., или же Италии и Германии после поражения во второй мировой войне, нежели с политическими культурами британской, американской и других западных демократий...».

Кроме того, часто указывают на фрагментированный характер россий­ской политической культуры (напомним, что для культур этого типа харак­терно отсутствие согласия в отношении того, как должна осуществляться политическая жизнь, а также раскол общества на группы, имеющие проти­воречивые или даже несовместимые ориентации). На усиление фрагментарности работает множество факторов: быстрые изменения социальных ин­ститутов, резкая смена ориентиров политической системы, несовершенство публичной сферы и сферы политических коммуникаций, поколенческие, региональные различия, кризис идентичности, связанный с распадом СССР и ростом национализма. Результатом является отсутствие согласия в отно­шении перспектив развития общества и приемлемых правил взаимоотноше­ний власти и общества.

Выводы российско-голландского проекта, основанного на материалах середины 1990-х годов, могут быть дополнены данными, полученными в 1995 - 1999 гг. в рамках проекта «Исследование мировых ценностей» (руко­водитель Р.Инглхарт). Судя по этим данным, политика находится на по­следнем месте среди приоритетов россиян: после семьи, работы, друзей и знакомых, свободного времени и религии. Семья оказывается одной из не­многих ценностей, по поводу которых в обществе существует практически полный консенсус (важность семьи в своей жизни признают 95% респон­дентов). Исследование показало, что неформальное человеческое общение весьма значимо для россиян, что дружба, товарищество занимают в их жиз­ни существенное место, хотя уровень участия в добровольных организациях весьма низок: на момент проведения исследования 67% россиян не входили ни в какие общественные организации. Очевидно, причинами такого уров­ня самоорганизации следует считать житейские трудности (не случайно на первом месте стоят в России «ценности, необходимые для выживания» - по классификации Инглхарта). Вероятно, сказывается и усталость от излишней заорганизованности советских времен, когда членство во многих общест­венных организациях было принудительным. Однако факт остается фактом: институты гражданского общества чрезвычайно слабы.

По-прежнему остается зазор между абстрактной поддержкой демокра­тических ценностей и оценкой конкретных демократических процедур. Так, выше 47% опрошенных считают демократическую политическую систему подходящей для России (в 1996 г. «демократию вообще» поддерживало более половины респондентов), отвергают же демократические методы управ­ления около 28% россиян. Однако при оценке конкретных процедур и пра­вил демократии, их эффективности в российских условиях согласие с демо­кратическими ценностями резко падает. Так, 54% согласны с утверждением, что «демократические системы не слишком хороши для под­держания порядка. Еще больше число респондентов (62,6%) разделяют тезис о том, что «при демократических системах мало дела и слишком мно­го пустой болтовни». Показателен и тот факт, что 15 - 20% опрошенных вообще не могут выразить свое отношение к демократическим институтам и процедурам. По-видимому, демократия не рассматривается россиянами в качестве реального инструмента решения общественных проблем.

По-прежнему весьма низко доверие россиян к почти всем государст­венным и политическим институтам. Относительным доверием пользуются лишь вооруженные силы и политически нейтральная система образования. Наименьшую же степень доверия вызывают именно те институты, на кото­рых держится нормальное демократическое общество - парламент, пресса, судебная система. Вместе с тем результаты исследования наглядно демонст­рируют политический скептицизм и раскол в массовом сознании относи­тельно приемлемых путей преодоления кризиса. Судя по всему, большинст­во населения не видит однозначного выхода для России ни в демократии, ни в «сильной руке», особенно в ситуации, когда ни один институт власти не вызывает у граждан доверия.