Ясин Е. Приживется ли демократия в России. М. , 2005. С. 219-233.

12.1. Мнения о демократии в России

В этом разделе меня интересует современное российское общество не вообще — тема необъятная, — а только с точки зрения его спо­собности воспринимать демократические институты и ценности. С точки зрения того, как оно будет развиваться в зависимости от его отклика на выдвижение демократической альтернативы в про­тивовес традиционному политическому устройству. Здесь я буду опираться на книгу Т. Заславской (Заславская 2004), в которой, во-первых, обобщен богатейший материал, а во-вторых, содержатся многие близкие мне мысли. Заславская рассматривает ряд проти­воположных мнений специалистов на интересующую нас тему. Я позволю себе их сгруппировать и несколько видо­изменить.

Либеральная позиция

Институциональные изменения происходят медленно, но они воз­можны. В экономической сфере реформы начала 90-х годов уже произвели кардинальные изменения институтов: введение свободных цен, конкурентного рынка, частной собственности. Россия по­лучила возможность уйти от традиционного, усиленного советской властью института «власть — собственность» и уже далеко продви­нулась по пути наиболее развитых процветающих стран. Что ка­сается демократии, то здесь достижения более скромные, а в по­следнее время возникают опасения по поводу возможности закрепления авторитарных тенденций. Но, вероятнее всего, будет действовать механизм маятника: усиление авторитаризма при со­хранении и развитии свободной открытой экономики рано или поздно вызовет обратную реакцию.

Нельзя сказать, что все либералы и демократы столь оптимистичны. Но так или иначе основное содержание этой позиции состоит в том, что фор­мирование в России институтов рыночной экономики и политиче­ской демократии возможно.

Консервативная позиция

Суть ее в том, что Россия не может быть настоящей демократиче­ской страной с рыночной экономикой, так как ей имманентно при­суща иная «институциональная матрица». Реформы, если и нужны, должны быть направлены не на усвоение западных институтов и ценностей, а на совершенствование исконно русских институтов. У России свой особый путь, западные же институты не принесут ей пользы. Среди серьезных исследований наиболее последовательно эта позиция представлена О. Бессоновой и С. Кирдиной. Опираясь на известные работы К. Поланьи, относящиеся еще к 40-м годам (Поланьи 2002), Бессонова рассматривает жизнеспособные «разда­точные» и дистрибутивные экономики с высокой ролью государ­ства и без рыночных отношений (Бессонова 1999). Кирдина считает, что России, как и другим странам Востока, присуща институцио­нальная матрица, включающая авторитарную государственную власть,раздаточную экономику и коммунитарную идеологию (Кир­дина 2001; Кирдина 2004а; Кирдина 20046). Согласно этим концеп­циям, наблюдаемые тенденции возрождения в России элементов со­ветской системы закономерны и будут усиливаться (Заславская 2004:29). Либеральные реформы чужды русскому национальному характеру, который будет воссоздавать, хоть и в новых формах, ав­торитаризм. Ясно, что с этой точки зрения демократия в России не приживется никогда.

Эволюционная позиция

Рыночные реформы и демократия в России признаются необходи­мыми, но они могут быть успешными только при эволюционном развитии, с учетом особенностей национальной культуры, мента­литета народа, традиционных институтов. То, что было сделано, сде­лано неправильно, привело к деградации или по меньшей мере не принесло никаких существенных изменений. Именно из-за того, как проводились реформы, как строилась внутренняя политика. В 90-е годы, сегодня возрождается авторитаризм, а судьба демокра­тии в России поставлена под угрозу.

Р. Нуреев: «Сегодня российское общество оказалось дальше от западной институциональной правовой свободы, чем накануне реформ» (Нуреев 2001:41).

Л. Григорьев: «Неизбежным результатом «гайдаровско-ельцинской модернизации» стал достойный занесения в Книгу рекор­дов Гиннеса небывалый для мирного времени обвальный кризис... По сути дела это была политика „антимодернизации, отбросившая Россию на несколько десятилетий назад"».

В. Федотова: «Итогом гайдаровско-ельцинских преобразо­ваний стала демодернизация, отбрасывание страны в феодализм» (Заславская 2004:91}.

О. Шкаратан: «В отличие от большинства восточно-евро­пейских стран в России не произошел коренной поворот в сторо­ну конкурентной частнособственнической экономики. Прису­щие эта крат и чес ком у обществу слитные отношения „власть — собственность" получили частнособственническую оболочку, но по существу остались неизменными... Многое в истории и перспективах развития России задано. Никуда не уйти от мен­талитета россиянина, доминантно представленного восточным христианством, причем в его русской версии. Не уйти от нацио­нальной культуры со следами влияния восточных культур (Шка­ратан 2004:44-45).

Этот список цитат можно было бы продолжить, ибо подоб­ные взгляды разделяет значительная часть российской интеллекту­альной элиты. Я не буду здесь ставить оценки. Замечу только, что по­следняя позиция, близкая по духу и идеям к либеральной, на деле солидаризуется с консервативной, ибо считает — вольно или не­вольно — шанс для развития демократии в России утраченным, если не навсегда, то надолго. Кто же прав?

Национальный характер и культура

Изложенные выше позиции ставят перспективы российской демо­кратии в зависимость прежде всего от особенностей национально­го характера русских, от их культуры, основанной на традиционных институтах и ценностях. Различия в этих позициях состоят в том, что сторонники первой, видя проблемы, связанные с особенностя­ми менталитета большинства населения, не считают их неразрешимыми. Вопрос во времени и политике. Остальные же, исходя из имеющегося опыта модернизаций в России, считают эти проблемы непреодолимыми. Они предлагают проводить политику, которая опиралась бы на сложившийся национальный характер, на менталитет, не пытаясь решать непосильную задачу их изменения. Нель­зя изменить, значит, будем жить так, как нам позволяет наш харак­тер. Пить не брошу, хоть и врачи запрещают, но, может быть, с водки перейду на виски и бормотуху.

Семь свойств

Каков наш национальный характер? Т. Заславская выделяет следую­щие основные его черты:

1) сакральное восприятие власти и государства. Установка на сильное государство, способное поддерживать обще­ственный порядок даже суровыми методами: «с нами ина­че нельзя»;

2) анархические склонности: понимание свободы не как ответственности, а как воли, вседозволенности — «поэто­му с нами можно только палкой»;

низкая цена человеческой жизни и личности, интересы коллектива ставятся выше интересов индивида; подавле­ние прав личности допустимо;

3) слабое уважение к законам, глубокая укорененность в культуре и практике норм поведения, противоречащих формальному праву; правовой нигилизм;

4) сдержанное отношение к частной собственности и бо­гатству: «честным трудом и риском разбогатеть нельзя,

а можно только обманом и несправедливостью»; напро­тив, больше ценятся социальная справедливость, равен­ство, взаимопомощь;

5) относительная слабость достижительных ценностей — образования, профессионализма, карьеры, известности, успеха; невысокий престиж предпринимательства; неуме­ние, а часто нежелание рационально вести хозяйство, склонность к бессмысленному риску («русская рулетка»), кутежам и тому подобное;

6) значительно более низкая, чем во многих странах, цен­ность труда, склонность к чередованию периодов интен­сивного труда с предельным напряжением и длительного отдыха с пьянством, загулами; низкая трудовая и техноло­гическая дисциплина, неспособность к строго регламенти­рованному труду.

К. Касьянова и Е. Майминас отмечают также склонность к подавле­нию инстинктивных влечений, личных целей ради высших ценно­стей (духовность). Отсюда появляются характерные качества: сми­рение и долготерпение. Это, правда, не очень органично сочетается со вседозволенностью и нежеланием действовать рационально. Скорее, смирение — ценность, внушенная религией, чтобы удерживать безудержные страсти, а духовность — в противовес стяжатель­ству, зависти и другим порокам.

Эти свойства национального характера обусловливают сла­бую отзывчивость на любые изменения, консерватизм.

Апокалиптический тип сознания ориентирован на сопро­тивление изменениям (как у староверов-раскольников). Либо, если перемены все же происходят, культурные скрепы распадаются полностью.и изменения приобретают разрушительный характер. Сама Заславская комментирует это так: «Разве понимание свободы как воли или бесконечное терпение, прерывающееся время от времени апокалиптическим (а по Пушкину — „бессмысленным и беспощад­ным") бунтом не характерны в первую очередь для рабов?» (Заслав­ская 2004:58-61).

Первая мысль от знакомства с этим списком: а за что тут держаться? Если наш особый путь состоит в том, чтобы лелеять и возносить такую национальную культуру, то у России нет будуще­го. У нее не будет конкурентоспособности ни по каким продуктам, кроме нефти и газа. Может быть, это, наоборот, перечень недостат­ков, от которых нужно избавляться любым способом? Или это не­возможно?

К счастью, дело обстоит не так безнадежно. Мне тоже при­ходилось заниматься этой проблематикой (Ясин 20046: 332-393) и я пришел к выводу, что, во-первых, перечисленные выше свой­ства русского национального характера в основном относятся к дореволюционному периоду и, во-вторых, их перечень неполон. В него следовало бы включить и оригинальность мышления, и изо­бретательность, и склонность к творческому труду как к удоволь­ствию, а не способу заработка. Недостаток рационализма воспол­няется довольно распространенным артистизмом, богатством воображения, образностью видения мира. Кстати, исследования труда на оборонных предприятиях в 1987-1990 годах Показали весь­ма высокие качества работников, близкие к лучшим мировым стан­дартам (Шкаратан 2002:44-47). Названные черты могут быть весь­ма полезными в постиндустриальном обществе.

Факторы формирования

Если мы проанализируем возможные истоки перечисленных свойств национальной культуры, то обнаружим, что они в основ­ном относятся к сфере политических факторов, организации вла­сти в стране и особенностям российского феодализма.

Т.Заславская называет следующие факторы, повлиявшие на формирование национальной культуры:

■ гигантская, слабо заселенная территория, предо­ставляющая, с одной стороны, свободу (как волю),

а с другой — требующая больших расходов на защиту границ и централизации власти. Первая часть утвержде­ния кажется бесспорной, а вторая — сомнительной. Скорее, наоборот, для обороны границ не требовалось больших расходов, иначе не получилась бы такая большая территория;

■ географическое положение между Западом и Востоком, влияние их культур. От Востока мы взяли соединение вла­сти-собственности, государство-вотчину. В Киевской Руси князь с дружиной перемещались из города в город, согласно «лествичному праву», т.е.меняли друг друга, и го­рода, волости не становились их наследственным владением. Собирание земель вокруг Москвы преврати­лось в процесс формирования самодержавия и порабоще­ния подданных;

• суровые природно-климатические условия. С этим не по­споришь. Еще В. Ключевский писал о напряженном корот­ком трудовом лете и безделье во все остальные времена года, перемежаемом отходными промыслами.

К этим факторам можно прибавить православие, ориентированное на пассивные ценности — терпение, смирение, аскезу, а также мно­говековую традицию рабства (Заславская 2004:56-57). Из перечисленных выше семи основных черт национального характера толь­ко одна (низкая производительность труда, привычка к чередо­ванию короткого напряжения с длительным расслаблением, отсут­ствие склонности к систематическому труду) отчасти связана с объективным фактором — климатом. Еще можно предположить, что анархичность — российский вариант свободолюбия — как-то обусловлена размерами территории. Остальные, самые негативные черты (сакрализация власти и государства, низкая цена жизни че­ловека, долготерпение, правовой нигилизм) обусловлены либо государственным деспотизмом, либо (такие, как недоверие к частной собственности и низкая достижительность) характерным для рус­ского феодализма и советской системы отношением «власть — соб­ственность», иерархической социальной организацией. По сути это тоже государственный деспотизм.

Я хотел бы заметить, что многие названные выше свойства нашей национальной культуры, признаваемые недостатками, об­наруживаются в культурах других стран, больших и малых, распо­ложенных в разных климатических зонах. Это Латинская Америка, Ближний Восток, Индия. У всех них есть одна общая черта: это стра­ны с пережитками аграрной полуфеодальной экономики, с устой­чивыми традициями деспотизма. Мы в их числе выглядим далеко не худшими, я бы сказал, совсем не безнадежными.

Устранение этих недостатков жизненно необходимо. Но можно ли решить эту задачу с помощью государственного насилия, возобновления традиционной системы распоряжения властью и восстановления контроля власти над собственностью? И стоит ли таким образом учитывать национальные культурные традиции? Мне кажется очевидным, что в данном случае бессмысленно выби­вать клин клином. Наш исторический опыт свидетельствует о том, что борьба со слабостью государства подобными методами неизменно приводила к восстановлению деспотического правления, которое и плодило эти недостатки, порождая новые кризисы. Только изменение государственных институтов распоряжения властью и последовательная защита прав частной собственности без ущер­ба для самобытной русской культуры могут способствовать преодо­лению пережитков феодализма и самовластья.

Как меняются институты?

Но возможно ли это? Не правы ли те, кто придерживается консер­вативной позиции о неизменности институциональной матрицы определенного этноса, определенной культуры, в конечном счете отвергающей все попытки нововведений?

Мы имеем тысячи примеров, подтверждающих, что инсти­туты и культуры разных народов, хоть и медленно, но эволюциони­руют. В этом процессе можно уловить и некоторые закономерности.

В первую очередь стоит различать естественный процесс институциональных изменений и процесс искусственный, предпо­лагающий насаждение. выращивание полезных институтов, вклю чая их импорт или трансплантацию, т. е. заимствование институтов, успешно функционирующих в иных культурах.

В первом случае неформальный институт обычно выраба­тывается практикой, у него появляются сторонники, которые ини­циируют установление формального института и принятие со­ответствующего закона. После этого на подготовленной почве институт преодолевает барьеры и распространяется. Так когда-то был принят 8-часовой рабочий день, бывший многие годы лозун­гом массового рабочего движения.

Во втором случае ситуация более сложная. Нередко выращи­вание института начинается с принятия законодательного акта. Про­цитирую еще раз Д. Козака: «Правильно сконструированный закон не только отражает сложившийся уровень общественного сознания, но и может тащить его вперед. Зафиксированное нормой процесса правило превращается в привычку, привычка — в стереотип, пове­дение переносится в мышление, вырастает цивилизация.

Следующий ключевой момент схемы — прецедент. Испол­нение закона — это дополнение формального института институ­том неформальным, который возникает в результате ряда преце­дентов. Прусский король Фридрих II издал декрет о введении независимого суда. Через неделю ему принесли иск крестьянина, подавшего на короля в суд за незаконное отчуждение принадле­жавшей ему земли. Король не вмешивался в судебный процесс, проиграл дело и вернул землю крестьянину. Он создал прецедент, который, повторившись многократно, породил доверие к суду, а заодно и к королевской власти, уверил подданных в том, что зако­ну подчинены все, включая Его Величество. Немцы говорят, что почитают Фридриха II Великим не только за его военные победы, но и за то, что он способствовал становлению в Германии полез­ных институтов. Он понимал важность прецедента, особенно соз­даваемого властью.

Следующий важный момент в схеме — преодоление барье­ра распространенности нормы или, как я бы назвал его, барьера большинства. Этот момент хорошо изве­стен в институциональном анализе. Суть его состоит в том, что ког­да новый полезный институт входит в практику, поначалу боль­шинство агентов использует старые нормы и нередко это дает им преимущество перед теми, кто уже перешел к новым. Так, выход из тени, прозрачность бизнеса сначала невыгодны тем, кто идет на это: надо платить больше налогов, выше вероятность того, что обнару­жатся просчеты в деятельности компании. Конкуренты же получа­ют преимущество. Для преодоления барьера большинства в случае выращивания продуктивных институтов и, наоборот, устранения институтов, вредных для государства или общественных организаций, чаще всего нужно применять специальные меры. Возможно, иногда будет достаточно профессионально выстроенной пропаган­дистской компании, которая введет своего рода моду на новый институт: скажем, модно пить пиво вместо водки. В других случаях придется методично повышать риски, связанные с применением «вредных» норм по сравнению с рисками тех, кто перешел к новым. Например, повышение эффективности налогового администриро­вания, делающее наказание за налоговые преступления практиче­ски неотвратимым. В Испании, чтобы избавиться от взяток на дорогах, приняли закон, запрещающий использовать в суде свиде­тельские показания офицеров дорожной полиции. Интересно, что эта на первый взтляд абсолютно неразумная мера принесла успех. В 70-х годах в Швеции Союз предпринимателей принял решение о верхнем пределе заработной платы: бизнесмены, нарушавшие со­глашение, обязаны были внести сумму превышения со штрафом в бюджет Союза.

Т.Заславская считает, что преодоление барьера большинства реализуется прежде всего социально продвинутыми слоями обще­ства. Они обеспечены необходимыми ресурсами и используют но­вые правила для инновационно-предпринимательской деятельно­сти. В нашем случае это, видимо, крупный бизнес. Затем в процесс вовлекаются массовые слои, непосредственно не причастные к ин­новационной активности, но вынужденные приспосабливаться к новым условиям. Далее модели адаптационного поведения под­вергаются естественному отбору.

Мое мнение: несмотря на серьезные проблемы в плане про­дуктивности социальных институтов и ценностей, которые создает не самобытность культуры, а культурная отсталость России, наше общество готово к развитию демократии. Более того, наряду с ли­беральными реформами и развитием рыночных отношений демо­кратизация может и должна стать важнейшим фактором преодоле­ния этой отсталости. Никакой фатальной предопределенности авторитаризма и консерватизма для России нет. Есть только миф об этом, порождающий пассивность и пессимизм у значительной ча­сти интеллигенции и очень удобный для властей.

 

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: