 |
Ода на день восшествия на престол ее Величества государыни императрицы
|
|
|
|
ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ 1748 ГОДА1
Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод Выводит с солнцем за собою Твоей державы новый год.
Благословенное начало Тебе, богиня, воссияло.
И наших искренность сердец Пред троном вышнего пылает, Да счастием твоим венчает Его средину и конец.
 |
1 Цит. по: Ломоносов М. В. Стихотворения / Сост., подгот. текста, вступ. статья и примеч. Е. Н. Лебедева. — М., 1984.
Да движутся светила стройно В предписанных себе кругах, И реки да текут спокойно
В тебе послушных берегах; Вражда и злость да истребится, И огнь и меч да удалится
От стран твоих и всякий вред; Весна да рассмеется нежно,
И земледелец безмятежно Сторичный плод да соберет.
С способными ветрами споря, Терзать да не дерзнет борей Покрывшего судами моря, Пловущими к земли твоей.
Да всех глубокий мир питает; Железо браней да не знает, Служа в труде безмолвных сел. Да злобна зависть постыдится, И славе свет да удивится Твоих великодушных дел.
Священны да хранят уставы И правду на суде судьи,
И время твоея державы
Да ублажат рабы твои. Соседы да блюдут союзы; И вам, возлюбленные музы, За горьки слезы и за страх,
За грозно время и плачевно
Да будет радость повседневно, При Невских обновясь струях.
Годину ту воспоминая, Среди утех мятется ум! Еще крутится мгла густая,
Еще наносит страшный шум! Там буря искры завивает,
И алчный пламень пожирает
Минервин с громким треском храм! Как медь в горниле, небо рдится!
Богатство разума стремится На низ к трепещущим ногам!
Дражайши музы, отложите Взводить на мысль печали тень; Веселым гласом возгремите
И пойте сей великий день, Когда в отеческой короне Блеснула на российском троне Яснее дня Елисавет;
|
|
|
Как ночь на полдень пременилась, Как осень нам с весной сравнилась, И тьма произвела нам свет.
В луга, усыпанны цветами, Царица трудолюбных пчел, Блестящими шумя крылами,
Летит между прохладных сел; Стекается, оставив розы
И сотом напоенны лозы, Со тщанием отвсюду рой, Свою царицу окружает
И тесно вслед ее летает Усердием вперенный строй.
Подобным жаром воспаленный Стекался здесь российский род, И радостию восхищенный, Теснясь, взирал на твой приход. Младенцы купно с сединою Спешили следом за тобою.
Тогда великий град Петров В едину стогну уместился, Тогда и ветр остановился,
Чтоб плеск всходил до облаков.
Тогда во все пределы света Как молния достигнул слух, Что царствует Елисавета, Петров в себе имея дух.
Тогда нестройные соседы Отчаялись своей победы
И в мысли отступали вспять. Монархиня, кто россов знает И ревность их к тебе внимает, Помыслит ли противу стать?
Что Марс кровавый не дерзает Руки своей простерти к нам, Твои он силы почитает
И власть, подобну небесам. Лев ныне токмо зрит ограду, Чем путь ему пресечен к стаду. Но море нашей тишины
Уже пределы превосходит, Своим избытком мир наводит, Разлившись в западны страны.
Европа, утомленна в брани, Из пламени подняв главу,
К тебе свои простерла длани
Сквозь дым, курение и мглу. Твоя кротчайшая природа,
Чем для блаженства смертных рода Всевышний наш украсил век, Склонилась для ее защиты,
И меч твой, лаврами обвитый, Не обнажен, войну пресек.
Европа и весь мир свидетель, Народов разных миллион, Колика ныне добродетель Российский украшает трон.
О как сие нас услаждает, Что вся вселенна возвышает,
Монархиня, твои дела! Народов твоея державы Различна речь, одежда, нравы, Но всех согласна похвала.
Единым гласом все взываем, Что ты защитница и мать, Твои доброты исчисляем, Но всех не можем описать.
|
|
|
Когда воспеть щедроты тщимся, Безгласны красоте чудимся.
Победы ль славить мысль течет, Как пали готы пред тобою?
Но больше мирною рукою Ты целой удивила свет.
Весьма необычайно дело, Чтоб всеми кто дарами цвел: Тот крепкое имеет тело,
Но слаб в нем дух и ум незрел; В другом блистает ум небесный, Но дом себе имеет тесный,
И духу сил недостает. Иной прославился войною,
Но жизнью мир порочит злою
И сам с собой войну ведет.
Тебя, богиня, возвышают Души и тела красоты,
Что в многих разделясь блистают, Едина все имеешь ты.
Мы видим, что в тебе единой Великий Петр с Екатериной К блаженству нашему живет. Похвал пучина отворилась!
Смущенна мысль остановилась, Что слов к тому недостает!
Однако дух еще стремится, Еще кипит сердечный жар,
И ревность умолчать стыдится: О муза, усугубь твой дар, Гласи со мной в концы земные, Коль ныне радостна Россия!
Она, коснувшись облаков, Конца не зрит своей державы; Гремящей насыщенна славы, Покоится среди лугов.
В полях, исполненных плодами, Где Волга, Днепр, Нева и Дон, Своими чистыми струями
Шумя, стадам наводят сон, Седит и ноги простирает
На степь, где Хину отделяет Пространная стена от нас; Веселый взор свой обращает И вкруг довольства исчисляет,
Возлегши лактем на Кавказ.
Се нашею, рекла, рукою Лежит поверженный Азов; Рушитель нашего покою Огнем казнен среди валов. Се знойные Каспийски бреги,
Где, варварски презрев набеги, Сквозь степь и блата Петр прошел, В средину Азии достигнул,
Свои знамена там воздвигнул, Где день скрывали тучи стрел.
В моей послушности крутятся Там Лена, Обь и Енисей,
Где многие народы тщатся Драгих мне в дар ловить зверей; Едва покров себе имея,
Смеются лютости борея; Чудовищам дерзают вслед, Где верьх до облак простирает, Угрюмы тучи раздирает,
Поднявшись с дна морского, лед.
Здесь Днепр хранит мои границы, Где гот гордящийся упал
С торжественныя колесницы, При коей в узах он держал Сарматов и саксонов пленных,
Вселенну в мыслях вознесенных Единой обращал рукой.
Но пал, и звук его достигнул
Во все страны, и страхом двигнул С Дунайской Вислу быстриной.
В стенах Петровых протекает Полна веселья там Нева, Венцем, порфирою блистает, Покрыта лаврами глава.
|
|
|
Там равной ревностью пылают Сердца, как стогны все сияют В исполненной утех ночи.
О сладкий век! О жизнь драгая! Петрополь, небу подражая, Подобны испустил лучи.
Сие Россия восхищенна В веселии своем гласит: Москва едина на колена Упав перед тобой стоит, Власы седые простирает, Тебя, богиня, ожидает,
К тебе единой вопия: Воззри на храмы опаленны,
Воззри на стены разрушении; Я жду щедроты твоея.
Гряди, краснейшая денницы,
Гряди, и светлостью лица
И блеском чистой багряницы Утешь печальные сердца,
И время возврати златое.
Мы здесь в возлюбленном покое К полезным припадем трудам.
Отсутствуя, ты будешь с нами:
Покрытым орлими крилами Кто смеет прикоснуться нам?
Но если гордость ослепленна Дерзнет на нас воздвигнуть рог, Тебе, в женах благословенна, Против ее помощник бог.
Он верьх небес к тебе преклонит И тучи страшные нагонит
Во сретенье врагам твоим. Лишь только ополчишься к бою, Предъидет ужас пред тобою,
И следом воскурится дым.
Конец 1748
МАНИФЕСТ О ДАРОВАНИИ ВОЛЬНОСТИ И СВОБОДЫ ВСЕМУ РОССИЙСКОМУ ДВОРЯНСТВУ1
18 февраля 1762 г.
[Извлечение]
|
1 Полное собрание законов Российской империи. Т. XV. № 1144.
...1) Все находящиеся в разных Наших службах дворяне могут оную продолжать, сколь долго пожелают, и их состояние им дозволит, однакож военные ни во время кампании, ниже пред начатием оной за три месяца о увольнении из службы или абшида просить да не дерзают...
4) Кто ж, будучи уволен из Нашей службы, пожелает отъехать в другия европейския Государства, таким давать нашей иностранной коллегии надлежащие паспорты беспрепятственно с таковым обязательством, что когда нужда востребует, то б находящиеся дворяне вне государства Нашего явились в своем отечестве, когда только о том учинено будет надлежащее обнародование, то всякой в таком случае повинен со всевозможною скоростию волю нашу исполнить, под штрафом секвестра его имения.
9)...В заключение сего Мы, Нашим Императорским словом, наиторжественнейшим образом утверждаем, на всегда сие свято и ненарушимо содержать в постановленной силе и преимуществах... Мы надеемся, что все благородное российское дворянство, чувствуя толикия к ним и потомкам их щедроты, по своей к нам всеподданической верности и усердию побуждены будут не удаляться, ниже укрываться от службы, но с ревностию и желанием в оную вступать, и честным и незазорным образом оную по крайней возможности продолжать, неменьше и детей своих с прилежностью и рачением обучать благопристойным наукам, ибо все те, кои никакой и нигде службы не имели, но только как сами в лености и праздности все время препровождать будут, так и детей своих в пользу отечества своего ни в какия полезныя науки не употребят, тех Мы, яко суще нерадивых о добре общем, презирать и уничтожать, всем нашим верноподданным и истинным сынам отечества повелеваем, и ниже ко двору нашему приезд, или в публичных собраниях и торжествах не терпимы будут.
|
|
|
ИЗ ЗАПИСОК ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ1
Во время болезни блаженной памяти государыни императрицы Елисаветы Петровны, в декабре месяце 1761 г., слышала я из уст Никиты Ивановича Панина, что трое Шуваловых: Петр Иванович, Александр Иванович и Иван Иванович, чрезвычайно робеют о приближающейся кончине государыни императрицы и о будущем жребии их, что от сей робости их родятся у многих окружающих их разнообразные проекты, что наследника ее все боятся, что он не любим и не почитаем никем, что сама государыня сетует, кому поручить престол, что склонность в ней находят отрешить наследника неспособного, от которого много имела сама досады, и взять сына его, семилетнего, и мне поручить управление, но что сие последнее касательно моего управления — не по вкусу Шуваловым. Из сих проектов родилось, что посредством Мельгунова Шуваловы помирились с Петром III, и государыня скончалась без иных распоряжений. Но тем не кончились ферментации публики, а начало их приписать можно дурному Шуваловскому управлению и беззаконному Бестужевскому делу, т. е. с 1759 г.
ИЗ ПЕРЕПИСКИ ЕКАТЕРИНЫ II С ВОЛЬТЕРОМ2
Екатерина. Письмо:
Мой девизъ составлять будетъ пчела, летающая съ одного растения на другое, и собирающая медъ, для отнесения въ улей съ надписью: полезна. У васъ низшие научаютъ высшихъ, и симъ остается стараться только темъ
|
1 Цит. по: Записки императрицы Екатерины Второй // Исторический вестник. — 1906. — № 9.
2Цит. по: Переписка Россійской императрицы Екатерины вторыя съ
г. Вольтеромъ, съ 1763 по 1778 годъ / Год выпуска: 1802.
пользоваться: но у насъ со всемъ на противъ; мы не имемъ сей выгодности.
Ответ Вольтера: Пчела конечно полезна! Ее любятъ и боятcя; Смертнымъ она благо творитъ, Воскомъ ихъ освещаетъ, медомъ питаетъ; А даръ. ея, всемъ нравиться, Отнюдь не излишнымъ кажется. Минерва, вселенне Покровительница, невеждъ всегда научала; Надъ Марсомъ бывъ победительница, Миръ устроевала; кoгдa она оспоривая красоту, яблоко желала получить, тогда Парисъ поколебался; Но Ахиллъ верно бы въ ея
|
|
|
пользу спор решилъ.
НАКАЗ ЕКАТЕРИНЫ КОМИССИИ О СОСТАВЛЕНИИ НОВОГО УЛОЖЕНИЯ. 1767 г.1
1. Закон Христианский научает нас взаимно делать друг другу добро, сколько возможно.
2. Полагая сие законом веры предписанное правило за вкоренившееся или за долженствующее вкорениться в сердцах целого народа, не можем иного кроме сего сделать положения, что всякого честного человека в обществе желание есть или будет, видеть все отечество свое на самой вышней степени благополучия, славы, блаженства и спокойствия.
3. А всякого согражданина особо видеть охраняемого законами, которые не утесняли бы его благосостояния, но защищали его ото всех сему правилу противных предприятий.
4. Но дабы ныне приступите ко скорейшему исполнению такого, как надеемся, всеобщего желания, то, основываясь на выше писанном первом правиле, надлежит войти в естественное положение сего государства.
|
1 Цит. по: Екатерина II, имп. О величии России. — М., 2003. — С. 72—156.
5. Ибо законы, весьма сходственные с естеством, суть те, которых особенное расположение соответствует лучше расположению народа, ради которого они учреждены. В первых трех следующих главах описано сие естественное положение.
Глава I
6. Россия есть Европейская держава.
7. Доказательство сему следующее. Перемены, которые в России предпринял ПЕТР Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали со климатом и принесены были к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. ПЕТР Первый, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал.
Глава II
8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты и на 165 степеней долготы по земному шару.
9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть, не может действовать сходно со пространством столь великого государства.
10. Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит. Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, награждала медление, отдаленностию мест причиняемое.
11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно.
12. Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим.
13. Какой предлог самодержавного правления? Не тот, чтоб у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направить к получению самого большого ото всех добра.
14. И так правление, к сему концу достигающее лучше прочих и при том естественную вольность меньше других ограничивающее, есть то, которое наилучше сходствует с намерениями, в разумных тварях предполагаемыми, и соответствует концу, на который в учреждении гражданских обществ взирают неотступно.
15. Самодержавных правлений намерение и конец есть слава граждан, государства и Государя.
16. Но от сея славы происходит в народе, единоначалием управляемом, разум вольности, который в державах сих может произвести столько же великих дел и столько споспешествовать благополучию подданных, как и самая вольность.
Глава III
17. О безопасности постановлений государственных.
18. Власти средние, подчиненные, и зависящие от верховной, составляют существо правления.
19. Сказано МНОЮ: власти средние, подчиненные, и зависящие от
верховной: в самой вещи Государь есть источник всякие государственные и гражданские власти.
20. Законы, основание державы составляющие, предполагают малые протоки, сиречь правительства, чрез которые изливается власть Государева.
21. Законы, сим правительствам дозволяющие представлять, что такой-
то указ противен Уложению, что он вреден, темен, что нельзя по оному исполнить; и определяющие наперед, каким указам должно повиноваться, и как по оным надлежит чинить исполнение; сии законы — несомненно суть делающие твердым и неподвижным установление всякого государства.
Глава IV
22. Надобно иметь хранилище законов.
23. Сие хранилище инде не может быть нигде, как в государственных правительствах, которые народу извещают вновь сделанные и возобновляют забвению преданные законы.
24. Сии правительства, принимая законы от Государя, рассматривают оные прилежно и имеют право представлять, когда в них сыщут, что они противны Уложению и прочая, как выше сего в главе III в 21 статье сказано.
25. А если в них ничего такого не найдут, вносят оные в число прочих, уже в государстве утвержденных, и всему народу объявляют во известие.
26. В России Сенат есть хранилище законов.
27. Другие правительства долженствуют и могут представлять с тою же силою Сенату и самому Государю, как выше упомянуто.
28. Однако ежели кто спросит, что есть хранилище законов? На сие
ответствую: законов хранилище есть особливое наставление, которому последуя вышеозначенные места, учрежденные для того, чтобы попечением их наблюдаема была воля Государева сходственно с законами, во основание положенными и с государственным установлением, обязаны поступать в отправлении своего звания по предписанному там порядка образу.
29. Сии наставления возбранют народу презирать указы Государевы, не опасаяся за то никакого наказания, но купно и охранять его от желания самопроизвольных и от непреклонных прихот;ей.
30. Ибо, с одной стороны, сими наставлениями оправдаются осуждения, на преступающих законы уготованные, а с другой стороны, ими же утверждается быть правильным отрицание то, чтобы вместить противные государственному благочинию законы в числе прочих, уже принятых, или чтоб поступать по оным в отправлении правосудия и общих всего народа дел.
Глава V
31. О состоянии всех в государстве живущих.
32. Великое благополучие для человека быть в таких обстоятельствах, что, когда страсти его вперяют в него мысли быть злым, он, однако, считает себе за полезнее не быть злым.
33. Надлежит, чтоб законы, поелику возможно, предохраняли безопасность каждого особо гражданина.
34. Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам.
35. Сие равенство требует хорошего установления, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжание имеющих и обращать себе в собственную пользу чины и звания, порученные им только как правительствующим особам государства.
36. Общественная или государственная вольность не в том состоит, чтоб делать все, что кому угодно.
37. В государстве, то есть в собрании людей, обществом живущих, где есть законы, вольность не может состоять ни в чем ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть, и чтоб не быть принуждену делать то, чего хотеть не должно.
38. Надобно в уме себе точно и ясно представить, что есть вольность? Вольность есть право все то делать, что законы дозволяют; и, если бы где какой гражданин мог делать законами запрещаемое, там бы уже больше вольности не было; ибо и другие имели бы равным образом сию власть.
39. Государственная вольность во гражданине есть спокойство духа происходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностию; и, чтобы люди имели сию вольность, надлежит быть закону такову, чтоб один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов.
Глава VI
40. О законах вообще.
41. Ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу.
42. Все действия, ничего такого в себе не заключающие, нимало не подлежат законам, которые не с иным намерением установлены, как только чтобы сделать самое большее спокойствие и пользу людям, под сими законами живущим.
43. Для нерушимого сохранения законов надлежало бы, чтоб они были так хороши и так наполнены всеми способами к достижению самого большого для людей блага ведущими, чтобы всяк несомненно был уверен, что он ради собственной своей пользы должен сохранить нерушимыми сии законы.
44. И сие то есть самый высочайший степень совершенства, которого достигнуть стараться должно.
45. Многие вещи господствуют над человеком: вера, климат, законы, правила, принятые в основание от правительства, примеры дел прешедших, нравы, обычаи.
46. От сих вещей рождается общее в народе умствование, с оными сообразуемое, например:
47. Природа и климат царствуют почти одни во всех диких народах.
48. Обычаи управляют китайцами.
49. Законы владычествуют мучительски над Япониею.
50. Нравы некогда устраивали жизнь лакедемонян.
51. Правила, принятые в основание от властей, и древние нравы обладали Римом.
52. Разные характеры народов составлены из добродетелей и пороков, из хороших и худых качеств.
53. То составление благополучным назвать можно, от которого проистекает много великих благ, о коих часто и догадаться нельзя, чтоб они от той происходили причины.
54. Я здесь привожу во свидетельство сего разные примеры действия различного. Во все времена прославляемо было доброе сердце ишпанцев. История описывает нам их верность во хранении вверенного им залога. Они часто претерпевали смерть для соблюдения оного в тайне. Сия верность, которую они прежде имели, есть у них и теперь. Все народы, торгующие в Кадиксе, поверяют стяжания свои ишпанцам и никогда еще в том не раскаивались. Но сие удивительное качество, совокупленное с их леностью, делает такую смесь или состав, от которого происходят действия, для них вредные. Европейские народы отправляют пред глазами их всю торговлю, принадлежащую собственно их Монархии.
55. Характер китайцев другого состава, который совсем противен ишпанскому характеру. Жизнь их ненадежная причиною [по свойству климата и земли], что они имеют проворство, почти непонятное, и желание прибытка столь безмерное, что ни один торгующий народ себя им не может вверить. Сия изведанная неверность сохранила им торг японский. Ни один европейский купец не осмелился в сей торг вступить под их именем, хотя бы и очень легко можно сие сделать чрез приморские их области.
56. Предложенное МНОЮ здесь не для того сказано, чтобы хотя на малую черту сократить бесконечное расстояние, находящееся между пороками и добродетелями. Боже сохрани! Мое намерение было только показать, что не все политические пороки суть пороки моральные и что не все пороки моральные суть политические пороки. Сие непременно должно знать, дабы воздержаться от узаконений, с общим народа умствованием не уместных.
57. Законоположение должно применять к народному умствованию. Мы ничего лучше не делаем, как то, что делаем вольно, непринужденно, и следуя природной нашей склонности.
58. Для введения лучших законов необходимо потребно умы людские к тому приуготовить. Но чтоб сие не служило отговоркою, что нельзя становить и самого полезнейшего дела; ибо если умы к тому еще не приуготовлены, так примите на себя труд приуготовить оные, и тем самым вы уже много сделаете.
59. Законы суть особенные и точные установления законоположника, а нравы и обычаи суть установления всего вообще народа.
60. Итак, когда надобно сделать перемену в народе великую к великому оного добру, надлежит законами то исправлять, что учреждено законами, и то переменять обычаями, что обычаями введено. Весьма худая та политика, которая переделывает то законами, что надлежит переменять обычаями.
61. Есть способы, препятствующие вогнездиться преступлениям, на то положены в законах наказания: также есть способы, перемену обычаев вводящие; к сему служат примеры.
62. Сверх того, чем большее сообщение имеют между собою народы, тем удобнее переменяют свои обычаи.
63. Словом сказать: всякое наказание, которое не по необходимости
налагается, есть тиранское. Закон не происходит единственно от власти; вещи между добрыми и злыми средние, по своему естеству, не подлежат законам.
Глава VII
64. О законах подробно.
65. Законы, преходящие меру во благом, бывают причиною, что рождается оттуда зло безмерное.
66. В которых законах законоположение доходит до крайности, от тех всех избыть находятся способы. Умеренность управляет людьми, а не выступление из меры.
67. Гражданская вольность тогда торжествует, когда законы на преступников выводят всякое наказание из особливого каждому преступлению свойства. Все, что ни есть произвольное в наложении наказания, не должно происходить от прихоти законоположника, но от самой вещи; и не человек должен делать насилие человеку, но собственное человека действие.
68. Преступления разделяются на четыре рода.
69. Первого рода — преступления против закона или веры.
70. Второго — против нравов.
71. Третьего — против тишины и спокойствия.
72. Четвертого — против безопасности граждан устремляются.
73. Наказания, чинимые за оные, должны быть производимы из особливого каждому преступлений роду свойства.
74. (1.) Между преступлениями, касающимися до закона или веры, Я не полагаю никаких других, кроме стремящихся прямо против закона, каковы суть прямые и явные святотатства. Ибо преступления, которые смущают упражнение в законе, носят на себе свойство преступлений, нарушающих спокойствие или безопасность граждан, в число которых оные и относить должно. Чтобы наказание за вышеописанные святотатства производимо было из свойства самой вещи, то должно оное состоять в лишении всех выгод, законом нам даруемых, как-то: изгнание из храмов, исключение из собрания верных на время или навсегда, удаление от их присутствия.
75. В обыкновении же есть употребление и гражданских наказаний.
76. (2.) Во втором роде преступлений заключаются те, которые развращают нравы.
77. Такие суть нарушение чистоты нравов — или общей всем, или особенной каждому; то есть всякие поступки против учреждений показующих, каким образом должно всякому пользоваться внешними выгодами, естеством человеку данными для нужды, пользы и удовольствия его. Наказания сих преступлений должно также производить из свойства вещи. Лишение выгод, от всего общества присоединенных к чистоте нравов, денежное наказание, стыд или бесславие, принуждение скрываться от людей, бесчестие всенародное, изгнание из города и из общества,— словом, все наказания, зависящие от судопроизводства исправительного, довольны укротить дерзость обоего пола. И воистину сии вещи не столько основаны на злом сердце, как на забвении и презрении самого себя. Сюда принадлежат преступления, касающиеся только до повреждения [С. 79] нравов; а не и те, которые вместе нарушают безопасность народную, каково есть похищение и насилование; ибо сии уже вмещаются между преступлениями четвертого рода.
78. (3.) Преступления третьего рода суть нарушающие спокойство и тишину граждан. Наказания за оные должны производимы быть из свойства вещи и относимы к сему спокойству, как-то лишение оного, ссылка, исправления и другие наказания, которые беспокойных людей возвращают на путь правый и приводят паки в порядок установленный. Преступления против спокойства полагаю Я в тех только вещах, которые простое нарушение гражданских учреждений в себе содержат.
79. Ибо нарушающие спокойство и устремляющиеся вместе против безопасности граждан относятся к четвертому роду преступлений.
(4.) Наказания сих последних преступлений называются особливым именем
казни. Казнь не что иное есть, как некоторый род обратного воздаяния: посредством коего общество лишает безопасности того гражданина, который оную отнял или хочет отнять у другого. Сие наказание произведено из свойства вещи, основано на разуме и почерпнуто из источников блага и зла.
Гражданин бывает достоин смерти, когда он нарушил безопасность даже до того, что отнял у кого жизнь или предпринял отнять. Смертная казнь есть некоторое лекарство больного общества. Если нарушается безопасность в рассуждении имения, то можно сыскать доказательства, что в сем случае не надлежит казнить смертию; а кажется лучше и с самим естеством сходственнее, чтобы преступления, против безопасности во владении имением устремляющиеся, наказываемы были потерянием имения: и сему бы надлежало непременно так быть, если бы имение было общее или у всех равное. Но как неимущие никакого стяжания стремятся охотнее отнимать оное у других, то надлежало, конечно, вместо денежного, в пополнение употребить телесное наказание. Все МНОЮ здесь сказанное основано на естестве вещей и служит к защищению вольности гражданской.
Глава VIII
80. О наказаниях.
81. Любовь к отечеству, стыд и страх поношения суть средства укротительные и могущие воздержать множество преступлений.
82. Самое большое наказание за злое какое-нибудь дело в правлении умеренном будет то, когда кто в том изобличится. Гражданские законы там гораздо легче исправлять будут пороки, и не будут принуждены употреблять столько усилия.
83. В сих областях не столько потщатся наказывать преступления, как предупреждать оные, илриложить должно более старания к тому, чтобы вселить узаконениями добрые нравы в граждан, нежели привести дух их в уныние казнями.
84. Словом сказать: все, что в законе называется наказание, действительно, не что иное есть, как труд и болезнь.
85. Искусство научает нас, что в тех странах, где кроткие наказания, сердце граждан оными столько же поражается, как в других местах — жестокими.
86. Сделался вред в государстве чувствительный от какого непорядка? Насильное правление хочет внезапно оный исправить и, вместо того чтобы думать и стараться о исполнении древних законов, установляет жестокое наказание, которым зло вдруг прекращается. Воображение в людях действует при сем великом наказании так же, как бы оно действовало и при малом; и как уменьшится в народе страх сего наказания, то нужно уже будет установить во всех случаях другое.
87. Не надобно вести людей путями самыми крайними; надлежит с бережливостью употреблять средства, естеством нам подаваемые для препровождения оных к намереваемому концу.
88. Испытайте со вниманием вину всех послаблений, увидите, что она происходит от ненаказания преступлений, а не от умеренности наказаний. Последуем природе, давшей человеку стыд вместо бича, и пускай самая большая часть наказания будет бесчестие, в претерпении наказания заключающееся.
89. И если где сыщется такая область, в которой бы стыд не был следствием казни, то сему причиною мучительское владение, которое налагало те же наказания на людей беззаконных и добродетельных.
90. А ежели другая найдется страна, где люди инако не воздерживаются от пороков, как только суровыми казнями, опять ведайте, что сие проистекает от насильства правления, которое установило сии казни за малые погрешности.
91. Часто законодавец, хотящий уврачевати зло, не мыслит более ни о чем, как о сем уврачевании; очи его взирают на сей только предлог и не смотрят на худые оттуда следствия. Когда зло единожды уврачевано, тогда мы не видим более ничего, кроме суровости законодавца; но порок в
общенародии остается, от жестокости сея произрастший; умы народа испортились, они приобыкли к насильству.
92. В повестях пишут о воспитании детском у японцев, что с детьми надлежит поступать со кротостию для того, что от наказания в сердце их вселяется ожесточение: так же, что и с рабами не должно обходиться весьма сурово, ибо они тотчас к обороне приступают. Примечая душу, долженствующую обитать и царствовать в домашнем правлении, не могли ли они рассуждениями дойти и до той, которую надлежало влить также и в правление государственное и гражданское?
93. Можно и тут сыскать способы возвратить заблудшие умы на путь правый: правилами закона Божия, любомудрия и нравоучения, выбранными и соображенными с сими умоначертаниями; уравненным смешением наказаний и награждений; беспогрешным употреблением пристойных правил честности, наказанием, состоящим в стыде, непрерывным продолжением благополучия и сладкого спокойствия. А если бы была опасность, что умы, приобыкшие ничем не укрощаться иным, кроме свирепого наказания, не могут быть усмирены наказанием кротким; тут бы надлежало поступать (внимайте прилежно сие, как правило, опытами засвидетельствованное в тех случаях, где умы испорчены употреблением весьма жестоких наказаний) образом скрытным и нечувствительным; и в случаях особливых излияния милости неотчужденных налагать за преступления казнь умеренную до тех пор, покамест бы можно достигнуть того, чтоб и во всех случаях оную умерить.
94. Весьма худо наказывать разбойника, который грабит на больших дорогах, равным образом как и того, который не только грабит, но и до смерти убивает. Всяк явно видит, что для безопасности общенародной надлежало бы положить какое различие в их наказании.
95. Есть государства, где разбойники смертного убийства не делают для того, что воры, грабительствующие только, могут надеяться, что их
пошлют в дальние поселения; а смертноубийцы сего ожидать не могут ни под каким видом.
96. Хорошие законы самой точной средины держатся: они не всегда денежное налагают наказание и не всегда также подвергают и наказанию телесному законопреступников.
Все наказания, которыми тело человеческое изуродовать можно, должно отменить.
Глава IX
97. О производстве суда вообще.
98. Власть судейская состоит в одном исполнении законов, и то для того, чтобы сомнения не было о свободе и безопасности граждан.
99. Для сего ПЕТР Великий премудро учредил Сенат, коллегии и нижние правительства, которые должны давать суд именем Государя и по законам: для сего и перенос дел к самому Государю учинен столь трудным — закон, который не должен быть никогда нарушен.
100. И так надлежит быть правительствами.
101. Сии правительства чинят решения или приговоры: оны;е должно хранить и знать должно оные для того, чтобы в правительствах так судили сего дни, как и вчера судили, и что;бы собственное имение и жизнь каждого гражданина были чрез оные надежно утверждены и укреплены так, как и самое установление государства.
102. В самодержавном государстве отправление правосудия, от приговоров которого не только жизнь и имение, но и честь зависит, многотрудных требует испытаний.
103. Судия должен входить в тонкости и в подробности тем больше, чем больший у него хранится залог и чем важнее вещь, о которой он чинит решение. И так не должно удивляться, что в законах сих держав находится
столько правил, ограничений, распространений, от которых умножаются особливые случаи, и кажется, что оное все составляет науку самого разума.
104. Различие чинов, поколения,, состояния людей, установленное в единоначальном правлении, влечет за собою часто многие разделения в существе имения; а законы, относимые к установлению сея державы, могут умножить еще число сих разделений.
105. Посему имение есть собственное, приобретенное, приданое, отцовское, материнское, домашний скарб и проч., и проч.
106. Всякий род имения подвержен особливым правилам; оным надобно последовать, чтоб учинить в том распоряжение: чрез сие раздробляется еще больше на части единство вещи.
107. Чем больше суды в правительствах умножаются в правлении единоначальном, тем больше обременяется законоучение приговорами, которые иногда друг другу противоречат, или для того, что судьи одни, попеременно следующие за другими, разно думают; или что те же дела иногда хорошо, иногда худо бывают защищаемы; или, наконец, по причине бесчисленного множества злоупотреблений, вкрадывающихся помалу во все то, что идет чрез руки человеческие.
108. Сие зло неминуемо, которое законодавец исправляет от времени до времени, как противное естеству и самого умеренного правления.
109. Ибо когда кто принужден прибегнуть ко правительствам, надлежит, чтобы то происходило от естества государственного установления, а не от противоречия и неизвестности законов.
110. В правлении, где есть разделение между особами, там есть также и преимущества особам, законами утвержденные. Преимущество особенное, законами утверждаемое, которое меньше всех прочих отягощает общество, есть сие: судиться пред одним правительством предпо-[С. 84]чтительнее, нежели пред другим. Вот новые затруднения. То есть: чтоб узнать, пред которым правительством судить
|
|
|
