 |
Прозрение Валентина. Пауки в банке
|
|
|
|
ПРОЗРЕНИЕ ВАЛЕНТИНА
Валентин проснулся в тот момент, когда Велта потребовала от Аусмы «Минокс», и до слуха его донеслось: «Шпионка». Это было не обычное пробуждение, а мучительное и медленное возвращение к действительности, как бы из иного мира. Голова раскалывалась от невыносимой боли, сознание путалось, и на первых порах он не мог понять, что с ним происходит, где находится. Он видел двух женщин и не мог понять, о чем они говорят, о чем ссорятся. Хотел рукой дотронуться до головы, проверить, нет ли температуры, но не смог – все тело было тяжелым, словно налитое свинцом. Сознание постепенно прояснялось, и он пытался вспомнить, что с ним произошло. В его мозгу, не способном еще связать воедино события прошедшего дня, промелькнуло воспоминание о море, штормовом ветре, грохоте волн. Затем все яснее стал вырисовываться образ Велты. Видел он ее то задумчивой на берегу, то загадочно улыбающейся в павильоне «Банга», то веселой и внимательной за столом. Ее улыбка сохранилась в памяти, и Валентин обрадовался этому приятному воспоминанию.
До его слуха доносились слова, которым в иное время он сразу же придал бы значение, а сейчас с трудом понимал их смысл. «При чем здесь «Минокс»? Зачем кого-то арестовывать? Кто тут и почему оказался шпионкой? » – думал он.
Смутно припоминался ему вечер в доме Аусмы. Он точно знал, что выпил мало, даже очень мало, но не мог представить, как оказался на диване, разделся, да и раздевался ли вообще? Медленно восстанавливалась память, и он припоминал, что после выпитого коньяку на него навалился сон, наступило какое-то безразличие ко всему. Он сопротивлялся неведомой силе, но выстоять не мог и вскоре оставил Велту в одиночестве за столом, а сам лег на диван. Ему хотелось спать и только спать. Больше он вспомнить ничего не мог.
|
|
|
Звон упавшей со стола посуды как бы ускорил восприятие действительности Валентином. Он понял, что в доме что-то случилось серьезное, и потому между Аусмой и Велтой происходит скандал. Он с трудом повернул голову в сторону Аусмы и Велты, чтобы успокоить их, и взгляд его остановился на столике у кровати Велты, на который падал яркий свет настольной лампы. И то, что он увидел, заставило вздрогнуть. На столике в лучах света лежала его раскрытая записная книжка. Сомнений быть не могло – это его книжка, та самая. А как она оказалась на столике у постели Велты? Предчувствие чего-то непоправимого перехватило дыхание Валентина.
– А-а-а, проснулся? – спросила Аусма, посмотрев на его бледное, встревоженное лицо. – Спал или прикидывался? Подымайся, пьяница! – Она оттолкнула дочь, подошла к столику, взяла записную книжку и бросила на диван Валентину. – Вон из дома!
Валентин стиснул книжку в руке, неуверенными шагами подошел к висевшему на стуле кителю, накинул его на плечи и, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть, направился к выходу. Он уходил из дома, в который несколько часов назад привела его Велта, и, хотя он еще не полностью отдавал себе отчет, что с ним происходит, все же надеялся, что Велта его остановит. Ведь он любит ее. Любит сильно. Так почему же она молчит?
Валентин открыл дверь, перешагнул порог. Он не помнил, как шел по улицам Булдури, невероятным усилием воли заставляя себя держаться на ногах, и про себя повторял: «Шпионка», «Минокс», «Шпионка», «Минокс». Это было похоже на бред, но он не мог отделаться от этих слов. «Записная книжка – вот что ей надо было». Он рванулся с места, чтобы сейчас же пойти в дом Аусмы и задержать Велту. Но тут другая мысль словно поразила его: «Мне тоже придется отвечать! » Он остановился. «Неудачник, – думал он о себе. – Неудачник… Бросила жена, полюбил шпионку, строил розовые планы будущей семейной жизни, а теперь надо готовиться к ответу…»
|
|
|
Валентин не помнил, сколько прошло времени, пока пришел к окончательному решению – задержать Велту. С трудом он доплелся до проспекта Булдури, прислонился к стене какого-то дома, оглядываясь по сторонам в поисках такси. Наконец со стороны Дзинтари послышался гул мотора. Валентин вышел на дорогу, поднял руки вверх. Завизжали тормоза, и перед ним остановился милицейский патруль на мотоцикле с коляской.
– В Комитет госбезопасности, – попросил твердо Валентин. – Скорее!
ПАУКИ В БАНКЕ
Время в разрушенной даче в Булдури текло мучительно медленно. Шредер пришел сюда не на любовное свидание, а на встречу с Велтой и потому нервничал, опасливо прислушиваясь к каждому шороху, порыву ветра. В случае задержания попробуй объясни, почему оказался поздней ночью не в номере гостиницы, где положено быть, а в старой разрушенной даче в ненастную погоду?
Не находил объяснений Шредер и от этого еще больше нервничал, настороженно прислушивался, до боли в глазах присматривался – не идет ли Велта. Она не показывалась, и его брало сомнение, не ошибся ли адресом? Он вспоминал, как ехал на такси, на какой улице сошел, по каким переулкам следовал, но ошибки не находил. Все делал будто бы правильно, ошибки не было: восьмая линия, старая обветшалая дача на ремонте и потому пустующая все лето.
Так где же Велта? Снова посмотрел на ручные часы, стрелки которых на светящемся циферблате показывали половину третьего, подумал: «Полчаса прошло. Сколько еще можно ждать? »
Уйти в гостиницу и ни с чем приехать домой Шредер не мог. В письме к Гунару Велта подала условный сигнал – прислать человека. Он приехал и возвращаться назад, не выполнив задания, не имел права.
Было три часа ночи, и он стал подумывать, что Велта вообще не придет. Обстановка осложнялась, и Шредер глубоко задумался. Он решал свою судьбу. «Игра стоит свеч», – пришел он к выводу.
Дом Аусмы был недалеко, метрах в пятистах, и Шредер преодолел это расстояние так быстро, что только у самого дома почувствовал, как заколотилось сердце, перехватило дыхание. Спринтерский бег был уже не для него. Он осторожно подошел к дому, заглянул в окно в узкую щель, образовавшуюся между рамой и занавеской. Ему показалось, Велта спокойно сидела в кресле и о чем-то думала.
|
|
|
«Значит, с ней ничего не случилось? Сидит в уютной квартире за сервированным столом, а я должен рисковать? » Взбешенный увиденным, забыв об осторожности, он решительно направился к двери дома.
Негромкий стук вывел Велту из состояния оцепенения, в котором она находилась с тех пор, как Аусма ушла к себе в спальню и громко щелкнула замком. Услыхав стук в дверь, она вздрогнула, и первое, что пришло ей в голову, – это тревожная, полная отчаяния мысль: «Арест». Сил не было подняться с кресла.
Стук повторился негромко, но настойчиво. Велта поднялась, подошла к двери, прислушалась, упавшим голосом спросила:
– Кто там?
Из-за двери донеслось приглушенное:
– Открой. Это я, Шредер.
Чувство облегчения сменилось новой тревогой. Чем объяснить, что она не явилась на старую дачу?
– Сейчас, – ответила Велта и, повернув ключ, пустила его в коридор.
– Почему не пришла, как договорились? – прошипел угрожающе Шредер.
Велта как могла кратко и сбивчиво рассказала все, что произошло у нее с Валентином.
– Где «Минокс»? – спросил Шредер. – У Аусмы? Пусти меня к ней!
Не обращая внимания на Велту, он двинулся к двери. Для него сейчас настала та минута, ради которой он приехал, которая решала его судьбу. Взять фотоаппарат со снимками секретных данных и поскорее вернуться в гостиницу – вот что было главное теперь.
Велта поняла то, что не понимал Шредер. Она отчетливо представила картину, которая могла разыграться в спальне матери. Аусма подымет крик, позовет соседей, и тогда задержат их обоих. Получится тот вариант, которого она боялась больше всего.
Отточенные ногти Велты до крови вонзились в руку Шредера, и это еще больше его взбесило. Пытаясь освободиться от ее цепких рук, Шредер надавил на подбородок снизу вверх и далеко назад запрокинул голову. Велте казалось, что трескаются шейные позвонки, в глазах потемнело, превозмогая боль, достаточно громко и четко, угрожающе простонала:
|
|
|
– Пусти, Бодниекс. Пусти, предатель!
Руки Шредера обмякли. Бодниекс? Больше двадцати лет никто не называл его так, и он уверовал, что забыто все, связанное с этим именем. Он стоял, потрясенный услышанным, и, сам того не замечая, отпустил Велту. Она предупредила зло, за каждым словом переводя дыхание:
– Запомни, Бодниекс. Только назову эту фамилию – поставят тебя к стенке, если не в Риге, то в Лиепае поставят.
Все было так неожиданно, что Шредер не мог сообразить, как вести себя. Кто рассказал Велте о нем? Зачем? О, конечно, Гунар. «Одной веревочкой связал меня с Велтой. Предусмотрителен, стервец, – думал Шредер. – Рассчитывал, что в случае ареста я не стану выдавать его дочь, боясь разоблачения моего прошлого». Велта перевела дух и строго потребовала:
– Веди себя тише. Рядом живет начальник милиции. Ты понимаешь, что это значит? Думать надо!
Притих Шредер.
– Как быть? – после некоторого молчания спросил заискивающе. – Без пленки со снимками записной книжки возвращаться нельзя.
– Уходи, – потребовала Велта. – Я сама заберу «Минокс». Без шума и крика. В 10 часов утра жди у Домского собора.
– Хорошо, – согласился Шредер. – Жду.
Велта открыла дверь, он осторожно вышел во двор. Когда до калитки осталось каких-то пять шагов, с обеих сторон около Шредера оказались Круминь и Величко.
– Руки, Бодниекс, руки.
Шредер не ослышался. Второй раз за вечер назвали его по старой фамилии, которую он носил в годы войны.
Ветер разорвал дождливые тучи, образовав просвет, в который выглянула луна и осветила троих, стоявших у машины около дома Аусмы. «Снова встретились, – подумал Шредер, рассмотрев Круминя. – Не напрасно я его опасался». И вдруг в памяти Шредера мелькнула картина в кабинете начальника СД Риги в 1942 году. Сомнения быть не могло. «Теперь все, – решил Шредер. – Конец».
– Приехали, – сказал сержант, когда мотоцикл остановился у здания Комитета госбезопасности.
Валентин вышел из коляски, размял непослушные ноги, поднял голову и посмотрел на здание. Несколько окон, несмотря на поздний час, были освещены. Его провели в просторный кабинет, где за столом сидел пожилой человек и внимательно читал какие-то бумаги.
Круминь отодвинул от себя документы, посмотрел на Валентина, предложил:
– Садитесь, пожалуйста. Здравствуйте.
– Здравствуйте, – ответил Валентин, подошел к столу, но садиться не стал.
– Вас слушаю, – сказал Круминь.
– Прежде всего, – сказал он, – прошу извинить за столь необычный вид. Я хорошо понимаю, что в такое учреждение являться в таком костюме нельзя. Но меня привел сюда особый случай в моей жизни.
На лице Круминя появилась скупая улыбка.
– Я слушаю вас, – повторил он.
– Я буду краток, – начал Валентин…
|
|
|
