 |
Заключение
|
|
|
|
Рассмотрение исторических судеб восточного славянства привело нас к двум очень важным выводам: во-первых, выяснилось, что для понимания истинных причин и путей зарождения государственности совершенно необходимо раздвинуть обычные хронологические рамки рассмотрения этой проблемы и тщательно изучить двухтысячелетний период расцвета первобытнообщинного строя. Во-вторых, оказалось, что областью наивысшего расцвета, областью наиболее интенсивного и быстрого прогрессивного развития на протяжений всех этих веков был не лесной Север с его экологической бедностью, а плодородный лесостепной Юг, близкий к мировым центрам цивилизации. Какими наивными кажутся теперь искусственные и далекие от объективной научности построения норманистов, стремящихся объявить славянскую государственность результатом появления варягов в северных новгородских краях!
Задолго до образования Киевской Руси восточнославянское первобытное общество испытало два периода подъема, когда социальное развитие вплотную подходило к рубежу государственности, а, может быть, и переступало на короткий срок этот рубеж. И каждый из этих подъемов наблюдался только на юге, в Среднем Поднепровье, в будущем центре Киевской Руси. Лесной славяно-финский Север, который мусульманские географы IX в. называли «безлюдными пустынями Севера», долго пребывал в полной первобытности.
Первый период подъема — VI–IV вв. до н. э., когда восточная часть славянства, известная Геродоту под именем сколотов или скифов-пахарей, борисфенитов (по Борисфену-Днепру), создала свое всадничес-тво, строила крепости и регулярно сбывала свой хлеб в греческую Ольвию. Гавань на Черном море была местом славянского экспорта и именовалась «Торжищем Борисфенитов».
|
|
|
Второй период подъема, отделенный от первого длительным сарматским засильем в степях, падает на II–IV вв. н. э., когда Римская империя, покорив Дакию, стала при императоре Траяне непосредственным соседом приднепровского славянства. Возобновилось экспортное земледелие, повлиявшее на социальную структуру. Славяне приняли римскую меру зерна — квадрантал-четверик, сохранявшуюся до 1924 г., а взамен славянского хлеба в лесостепное Поднепровье широким потоком потекло римское серебро в монете и изделиях. Место будущего Киева было тогда крайним северным пунктом торга и накопления сокровищ.
Память о первом периоде подъема сохранилась только в восточнославянских (украинских, русских и белорусских) волшебных сказках как фрагменты древнего эпоса о трех царствах и о Царе-Солнце, стоявшем во главе «Золотого царства». С этими тысячелетними припоминаниями связан, по всей вероятности, и былинный эпитет киевского князя — «Красное Солнышко».
Память о втором подъеме, происходившем после завоеваний Траяна (98~117), сохранилась в произведении киевского поэта «Слове о полку Игореве», где говорится о «веках трояних», как о далекой эпохе благоденствия славянства.
Промежуточным звеном между родо-племенным строем и государством являются союзы племен, и вопрос о времени их появления очень важен для определения хронологических рамок рождения государственности. Летописец Нестор перечисляет основные союзы племен у восточных и западных славян. Благодаря дополнительным источникам мы узнаем, что за одним общим именем (например, Лютичей) скрывается 8–10 мелких племен, образовавших союз.
Анализируя археологические материалы, синхронные первому периоду подъема, мы видим, что на всем пространстве славянского мира VI–IV вв. до н. э. географическая группировка их вполне соответствует местоположению союзов племен, указанных Нестором (Поляне, Древляне, Волыняне и пр. ). Важно отметить, что на территории древней прародины уместилась только южная половина племенных союзов, перечисленных Нестором; вторая, северная, половина — это зона позднейшего расселения из области первоначального обитания, начавшегося на рубеже нашей эры как следствие сарматского натиска на юге. Славяне-земледельцы начали врубаться в северные леса, применяя здесь давно забытую на юге примитивную подсечно-огневую систему земледелия. После освоения новых земель по Верхнему Днепру, Западной Двине, Верхней Волге, Волхову, Оке и Клязьме славянские племена и здесь сгруппировались в союзы племен, но имена этих новых, более поздних племенных союзов были построены по-иному, патронимическому принципу: Вятичи — от вождя-эпонима Вятка, Радимичи от Радима.
|
|
|
В пору второго подъема процесс расселения на север уже шел, но северные области еще резко отличались от исконных южных славянских областей по уровню своего развития. Этот контраст и отметил Нестор, говоря о том, что северные племена, «живущие в лесах зверинским образом», невыгодно отличались от «мудрых и смысленных» полян, занимавших южную лесостепь и уже целое тысячелетие распахивавших плодородные поля Среднего Поднепровья.
Союз племен (если он был устойчивым и длительным) представлял собой новую, более сложную и более высокую форму организации общества. Над князьями и знатью отдельных племен появился общий князь; одно из племен могло занимать место гегемона в союзе, что тоже усложняло дело. Союз племен почти обязательно предполагает наличие военной демократии, на фоне которой вырастает власть «князя князей» и его дружины. Примером такого союза племен может быть земля Вятичей, описанная персидским путешественником первой половины IX в.: имущественная дифференциация внутри племен, наличие челяди, верховный князь всего союза, живущий в городе, торговые связи с Востоком, конная дружина князя и его ежегодное полюдье — все это говорит о переходе к классовому обществу. Вятичскии союз племен находился на восточном краю славянского мира, в лесной земле, и сложился, вероятно, незадолго до образования Киевской Руси как общего государства. На три-четыре столетия раньше возник тот союз племен, которому суждено было стать центром интеграции всех восточнославянских племен — союз Руси, Полян и Северян в Среднем Поднепровье. Он закономерно вырос на той же самой земле, где во времена Геродота находились три сколотских (славянских) царства почитателей священного золотого плуга, где в «трояновы века» мы видим наибольшую концентрацию земледельческой культуры и результатов ее экспорта.
|
|
|
Имя народа Рос (Рус), отличающегося от кочевников, известно за пределами Руси уже в VI в. н. э. Могуществу союза славянских племен Среднего Поднепровья содействовали два обстоятельства: во-первых, то, что он устоял в VI в. под натиском аварских орд тогда, когда его соседи были жестоко покорены кочевниками, а во-вторых, то, что во время великого переселения славян в V–VI в., когда десятки северных племенных дружин спускались по Днепру, для того чтобы двинуться далее к Дунаю и Балканам, северная часть «русского» союза племен оказалась в необычайно выгодном положении — здесь у киевских высот сходились важные пути огромной лесной зоны: Днепр, Десна, Припять, Сож, Березина. Форпостом в борьбе с аварами была земля Русов (реки Рось, Тясмин, Средний Днепр); столицей же, по всей вероятности, — город Родень у устья Роси. Хозяином водных путей был союз Полян, князь которых — Кий — построил близ устья Десны, на месте старого торга «трояновых веков», новый город, ставший исторически закономерно организующим центром всего восточного славянства. Русы и Поляне точно соответствовали географически двум соседним археологическим группам (по Геродоту «царствам») земледельцев-борисфенитов геродотовских времен. Отец истории измерил общую протяженность их земли в одиннадцать дней плавания по Днепру, т. е. около 400 км. Тысячу лет спустя возобновилось (может быть, четче обозначилось) единство двух групп среднеднепровского славянства, и летописец твердо определяет союз: «Поляне, яже ныне зовомая Русь». Время оформления союза приднепровских славянских племен, в который органически вошли и левобережные северяне, падает примерно на конец V — начало VI в. н. э. Это и есть та эпоха легендарного князя Кия, с которого Нестор начинает историю Руси со столицей в Киеве, а союз Руси, Полян и Северян есть та «Русская земля» в узком смысле слова, которая уже настолько обозначалась к середине VI в., что о ней знал даже автор географических примечаний, писавший в Сирии. «Русская земля», возникшая как союз трех групп славянских племен от Киева до Курска, стала устойчивым и прочным объединением, отразившимся и в археологическом единстве VI–VII вв. и в географической номенклатуре XI–XIII вв. Когда северные дружинники (ильменские словене и заморские варяги) попадали в Киев, то они «прозывашася русью».
|
|
|
Третий подъем славянского общества связан, во-первых, с окончательной победой земледелия в обширной лесной зоне, где к IX в. образовался значительный фонд расчищенных из-под леса старопахотных земель, а во-вторых, с рождением, усилением и территориальным ростом «русского» племенного союза. Если в VI–VII вв. он охватывал только три группы лесостепных племен, то, примерно, к началу IX в. он сильно разросся за счет включения ряда других племенных союзов: Древлян, Дреговичей, Полочан и, может быть, Волынян.
Приднепровский союз племен стал уже суперсоюзом, охватывавшим теперь не менее семи племенных союзов. Киевский князь, которого восточные географы называли царем Руси («хакан-рус»), теперь повелевал несколькими «князьями князей» (владыками племенных племен) и примерно полусотней «всякого княжья», князьями отдельных племен. Владения Руси простирались от Приднепровья до Дона и от границы степей до Западной Двины. Это еще только половина восточнославянских племен (и нам неизвестно, какие именно неславянские племена входили в Русь тогда), но это уже большое государственное объединение, где древний родо-племенной принцип был отодвинут, по крайней мере, на третье место.
Фреска Дмитровского собора во Владимире. Конец XII в. Апостол Матфей
Фреска Дмитровского собора во Владимире. Конец XII в. Апостол Марк
Эксплуатация непосредственного производителя осуществлялась как посредством полюдья внутри каждого отдельного союза племен (мы знаем такие объезды у вятичей, не входивших еще в состав Руси), так и посредством полюдья самих киевских князей, являвшегося как бы полюдьем второй степени.
Право собственности на землю не декларировалось, а осуществлялось путем военного присутствия князя «со всеми русами». Полюдье, во время которого отношения господства и подчинения выступали во всей своей обнаженности, являлось первичной формой взимания феодальной ренты. Рента была и натуральной (прокорм многочисленной дружины на протяжении полугода, сбор запасов на летнюю половину года, пушнина, воск, мед) и отработочной: постройка погостов и становищ полюдья, мощение мостов и гатей, гужевая повинность и изготовление нескольких сотен кораблей и парусов к ним ежегодно.
|
|
|
Государство Русь, каким оно известно нам по всей совокупности источников первой половины IX в., обладало всеми признаками раннефеодальной монархии: верховная власть киевского князя — фактического собственника тех земель, с которых он собирал полюдье; сложная система вассалитета («светлые князья» союзов племен и «всякое княжье» мелких племен); собственность непосредственных производителей на все средства производства, кроме земли; натуральное хозяйство. К сожалению, нам ничего не известно о зарождении сеньории на местах, но следует думать, что она вырастала не столько из бенефиция (о котором мы ничего достоверного не знаем), сколько из власти и владений местной племенной знати.
Государственную организованность в грандиозном масштабе демонстрирует сбыт результатов полюдья за пределы Руси, восполнявший для всего нарождавшегося класса феодалов неразвитость собственного русского ремесла в IX–X вв. Ежегодно все летние месяцы уходили на то, чтобы выполнить следующие государственные задачи: оснастить ладьи для морских плаваний, погрузить на них экспортную часть дани, пробиться к Черному морю сквозь печенежский заслон в степях и у Порогов и далее провести свой флот в двух направлениях — на юго-запад в Болгарию и Византию и более сложным путем на юго-восток через Керченский пролив, Дон, Нижнюю Волгу в Каспий, а от берегов Каспия в богатые страны Востока (Иран, Хорезм), достигая верблюжьими караванами Багдада и территории современного нам Афганистана.
По своему масштабу и размаху эти ежегодные многолюдные торгово-военные экспедиции могут быть сопоставлены, только с крестовыми походами западного рыцарства XI–XII вв.
Киевская Русь возникала в определенной исторической международной обстановке. К чести первого восточнославянского государства служит то, что оно уже в IX в. могло делать эту обстановку благоприятной для себя. Неудивительно, что успешные мирные экспедиции русов привлекли к себе внимание северных мореходов, варягов, примкнувших в X в. к далеким поездкам русских в богатые страны Востока. Судя по распространению скандинавских вещей в Восточной Европе, варяги-норманны проникали на Восток не через Киев, а далеким кружным путем через Верхнюю Волгу, минуя владения Руси.
Эволюцию русского феодального права никоим образом нельзя отождествлять с последовательностью известных нам юридических документов. Существенную логическую ошибку совершают те историки, которые умолчание источников о том или ином жизненном явлении истолковывают как доказательство отсутствия этого явления в реальной исторической действительности.
Русская Правда Ярослава Мудрого, данная им новгородцам около 1015 г. для того, чтобы оградить их от произвола наемных варягов, не касается (и не должна была касаться) вопросов международного права, но на сто лет ранее, в договоре 911г. многие подобные вопросы были подняты со ссылкой на недошедший до нас «закон и покон языка нашего», на «закон Руский».
Многое в русском праве долгое время оставалось устным, традиционным на уровне обычного права. Помимо договоров с Византией, ранними юридическими записями являются княжеские уставы Владимира (до 1011) и Ярослава (до 1054), данные церкви. В них содержится целый ряд статей семейного, наследственного и церковного права, отстаивающего иммунитет церкви и церковных людей.
Важным документом княжеского домениального (но не феодального вообще) права является Правда Ярославичей, созданная в пору обострения классовой борьбы около 1072 г. Помимо княжеского имущества, этот закон ограждал имущество и личность смердов (крестьян, несших военную службу). Владимир Мономах, приглашенный на киевский стол после восстания 1113г., создал особый устав о должниках, облегчив положение задолжавших городских людей.
Наиболее подробным законом (вобравшим в себя и старое законодательство) была Пространная Русская Правда, созданная примерно в 1120–1130-е годы. Наряду с княжескими интересами она ограждает и боярские и купеческие. Кругозор юристов, составлявших этот последний закон Киевской Руси, значительно шире: они постоянно упоминают соседние земли, пишут о морских ладьях, о «великом гостинце» — магистральной торговой дороге. Шире и круг вопросов: регламентируются проценты по займам, операции с ломбардом, оплата судебных чиновников, оплата градостроителей и «мостников», условия розыска беглых холопов, правомочность холопов, ведущих торговлю на свои и на господские средства, вопросы наследования как у смердов, так и у дружинников и у бояр и др.
С началом феодальной раздробленности появляются княжеские грамоты, очерчивающие пределы подвластной земли и определяющие долю церковных доходов.
В социально-политической жизни Киевской Руси и ее непосредственных наследников-княжеств XII — начала XIII в. большой интерес представляет эволюция трех важных элементов, от соотношения которых находилось в зависимости и положение народных масс. Это — князья с окружающими их мечниками, вирниками, «милостниками», боярство и города. Киевский князь, начиная с Ярослава Мудрого, имел высокий титул «цесаря», императора. Цесарей в Европе было только три: император Византии, цесарь Священной Римской империи (на германской основе) и цесарь, или царь, Руси.
Княжеские круги, сделавшие очень много в самом начале процесса феодализации, ко второй половине XI в. необычайно обострили социальную обстановку, сделали ее чрезвычайно напряженной и тяжелой для народа. Первая фраза Правды Ярославичей прямо вводит в эту трагическую действительность: «Аще убьют огнищанина…» Народ доведен до самых крайних мер. Непрерывные усобицы князей (численность которых возрастала с каждым поколением), переход князей по старшинству из одного города в другой, сопровождавшийся перемещением всего домениального аппарата, приглашение иноземцев (половцев, поляков) для решения личных распрей — все это создавало крайне неустойчивую обстановку и содействовало появлению чувства неуверенности во всех слоях общества, а это в свою очередь порождало усиленную, торопливую эксплуатацию крестьян и ремесленников. Некоторые князья получили у потомков печальное прозвище «Гориславичей».
Огромное государство, ярко и быстро взошедшее на европейском горизонте, известное на всех просторах Старого Света, начинало испытывать внутренний кризис, вызванный неумеренностью княжеских желаний, полным отсутствием учета общегосударственных интересов Киевской Руси, оказавшейся к тому же под ударом нового степного врага — половцев-кипчаков.
Миниатюры Радзивилловской летописи.
Наверху — рисунок-памфлет, изображающий игумена Никона в виде осла. 1074 г.
Внизу — убийство Андрея Боголюбского. 1174 г. Отрубленную руку князя держит его жена, не упомянутая в тексте данной летописи
Княжеские съезды («снемы») не давали никаких результатов. Поговорив о братолюбивом согласии и о необходимости уважения к границам своих соседей, князья тут же, на самом съезде (так было на Любечском съезде 1097), составляли новые заговоры и начинали новую многолетнюю кровопролитную усобицу.
Киевский социолог конца XI в. резко осудил тяжелую ситуацию, созданную сыновьями Ярослава Мудрого; используя летопись как средство полемики, он противопоставил в своем введении современному ему «княжью» прежних эпических князей: «Тии бо кънязи не събирааху мънога имения, ни творимых [придуманных] вир, ни продажь [отчислений в пользу князя] въскладааху на люди… и росплодили были землю Русьскую». А в адрес своих современников этот автор посылал (устами осмысленных мужей») упреки: «Почто вы распря имата межи собою? А погании [половцы] губять землю Русьскую! »
Выход из кризиса наметился только тогда, когда реальная политическая власть стала все в большей степени переходить от княжеской верхушки к основной части молодого феодального класса — боярству. Новая, вполне прогрессивная еще, феодальная социально-экономическая формация была представлена двумя прослойками господствующего класса: численно небольшой княжеской верхушкой с широко раскинутыми домениальными владениями и большим аппаратом, с одной стороны, и многочисленным боярством с его тысячами вотчин-государств, с другой.
Боярство образовывалось двумя путями: с одной стороны — это родовая и племенная знать, перешедшая на определенном этапе к эксплуатации своих сородичей и соплеменников, а с другой — верхушка княжеской дружины, «смысленные мужи» княжеского окружения. Чем меньше было далеких удачных походов князя, во время которых «дружина его кормяхуся воююще иные страны», тем больший интерес эти мужи проявляли к земле, к селам и живущим в них «людям» — крестьянам.
До тех пор, пока земское боярство (и «протобоярство» из племенной знати) ограничивалось только проживанием в своих периферийных усадьбах-»дворах», оно представляло собой такую же аморфную, рассредоточенную на огромном пространстве массу, как и подчиненное «господам» крестьянство. Относительное единство Руси IX–XI вв. создавалось княжеской властью с ее широко разветвленной системой станов и погостов, заселенных княжескими смердами — пахарями-воинами, кормившими сами себя и всегда готовыми (в отличие от «людей» — обычных крестьян — общинников) к участию в конных походах князя.
Общее развитие производительных сил приводило к росту городов и к созданию новых городских центров. Города, как известно, были средоточием торга и ремесла и пунктами административного управления. К этому совершенно необходимо добавить, что города очень быстро стали своего рода коллективным замком феодалов данной округи» На протяжении почти тысячи лет русское боярство и знатное дворянство располагало двумя точками опоры: периферийной вотчиной с господской усадьбой в ней и двором в городе. Заселение городов боярами, во-первых, приближало боярство к источнику власти, более широкой, чем власть над своими крестьянами, а во-вторых, содействовало появлению боярской корпоративности, облегчало возможность совместных действий. Города стали новыми «узлами прочности» феодального общества.
Прогрессивную роль городов (и увеличения их количества) в конце XI в. отметил тот же летописец-социолог, который укорял князей от имени смысленных бояр. Он ввел упоминание о городах даже в самый заголовок своей летописи: «Временник, еже нарицается летописець рускых князь и како избра бог страну нашу на последнее время и гради почаша быти по местом и о статии. Киева…».
В новых условиях боярство начало борьбу за политическую власть. Одним из первых проявлений ее было приглашение в Киев провинциального князя Святополка в 1093 г. и недоверие к Мономаху, фактически правившему Русью в княжение его отца (1078–1093). Последние бои боярство давало в середине XVIII в., отстаивая правление «верховников».
За эти столетия позиция боярства, крупной земельной знати, бывала и прогрессивной и реакционной, регрессивной. В XII–XIII вв. боярство боролось за власть и в Киеве, и в Новгороде, и в Галиче, и во Владимире Суздальском. Боярство приглашало, «вабило» понравившихся князей, воспитывало юных княжичей, чтобы приручить их, женило князей на боярышнях, воздействовало на право наследования (и сжигало княжеских любовниц, если возникали династические опасения). Стремясь ослабить междоусобные войны, длительно ведшиеся князьями из-за Киева, бояре придумали остроумную систему дуумвирата: в Киев они приглашали одновременно двух князей-соправителей из двух разных, враждующих между собой княжеских линий. На заседаниях боярской думы бояре нередко пытались удержать не в меру пылкого князя от усобицы, а если он проигрывал битву, то боярство изгоняло князя: «Пойди прочь, княже, ты нам еси не надобен…» В острые моменты внешней войны боярство могло применить страшное оружие инерции, так сказать, «вассальную забастовку»: князь со своим войском ждет бояр и их воинов на условленном месте, а рассредоточенные по вотчинам бояре «идучи не идяху».
Князья, разумеется, не оставались в долгу, и боярские головы летели десятками. Боярство в ряде случаев угрожало князьям: когда Святополк Киевский хотел навязать новгородцам своего сына, то ему ответили, что пусть попробует послать его, «аще ли две главе имееть сын твой». А в двоюродного племенника Святополка на улицах Новгорода стреляли из лука. Юрий Долгорукий был отравлен на пиру у киевского боярина; сын его был отравлен тремя киевскими боярами, которых мы знаем поименно. Андрей Боголюбский был убит в результате тщательно подготовленного боярского заговора. Князья искали опору в зарождавшемся дворянстве и в горожанах.
Для того чтобы исторически оценить кровавые эпизоды боярско-княжеского соперничества, необходимо выяснить, была ли у боярства какая-либо политическая программа. Программа была. Она отражена в разных летописях (особенно в киевской летописи Петра Бориславича) и выражена в решениях боярской думы, в «речах» мудрых бояр, являвшихся литературным полемическим приемом.
Борисоглебский собор в Чернигове. Типичная для XII в. одноглавая постройка. Реставрация Н. В. Холостенко
Пятницкая церковь в Чернигове. Реставрирована П. Д. Барановским. Образец нового, устремленного вверх здания. Рубеж XII и XIII вв.
Сущность программы такова: князь управляет землей при участии боярской думы, имеющей право veto; он заботится о правосудии, о соблюдении законности. Князь защищает землю от врагов, но не должен «ввергать нож» — начинать усобицы; важно соблюдение договоров. Хорош тот князь, который во всем советуется с боярами и заботится о многолюдности своей земли. Нельзя не признать принципы этой программы прогрессивными.
Первым боярским князем в Киеве был Владимир Мономах, приглашенный после смерти Святополка (в котором боярство быстро разочаровалось). Мономах же был идеалом боярского князя и пользовался широкой поддержкой. Память о нем бережно поддерживалась.
К 1130-м годам явно обозначилась неизбежность перехода к новой политической форме. Громоздкая держава от Белого моря до Черного и от бассейна Вислы до Средней Волги была трудноуправляема и неповоротлива. Внутри нее возникло много богатых городов и замкнутых домениальных владений князей боковых ветвей династии. Кроме того, в XII в. все еще ощущались древние рубежи племенных союзов, часто пролегавшие по непроходимым лесным массивам, безлюдным водоразделам и болотам, что содействовало их длительной устойчивости.
Не в результате завещания Ярослава, не в итоге бесчисленных усобиц и не по причине предполагаемого некоторыми захирения Киева (чего не было в действительности) огромная единая Русь постепенно подошла к той поре, которую в отдельной семье назвали бы выделом взрослых сыновей. Наши привычные слова «феодальная раздробленность», «распад Киевской Руси», правильно выражая итоговую сущность процесса, придают неверный оттенок его начальной стадии. Все «распавшееся», все «раздробившееся» эмоционально воспринимается прежде всего как непригодные осколки хорошего целого. Лучше было бы применить выражение «кристаллизация суверенных княжеств». Появление на месте державы Руси полутора десятков княжеств, равных крупному западноевропейскому королевству каждое, было до поры до времени прогрессивным явлением, сказавшимся на бурном расцвете экономики, культуры и общественной мысли всех Русских земель.
Образовавшиеся вновь земли закрепили за собой по выбору местного боярства определенных князей, и в них были созданы свои наследственные династии, что устраняло переход князей из города в город по старшинству. Каждая земля-княжество стала вполне управляемой, т. к. расстояние от столицы до рубежа сократилось по сравнению с Киевской Русью XI в. в 5–10 раз. Местное боярство было кровно заинтересовано в благосостоянии и безопасности своей земли. Большую роль в новых княжествах-королевствах играли города, столицы государств, располагавших правом войны и мира. Единая держава была необходима при становлении феодализма, новая же политическая форма вполне соответствовала условиям полностью сложившегося феодализма.
Историческая заслуга Киевской Руси состояла не только в том, что была впервые создана новая социально-экономическая формация и сотни первобытных племен (славянских, финно-угорских, латышско-литовских) выступили как единое государство, крупнейшее во всей Европе. Киевская Русь за время своего государственного единства успела и сумела создать единую народность. Мы условно называем ее древнерусской народностью, материнской по отношению к украинцам, русским и белорусам, вычленившимся в XIV–XV вв. В Средние века ее выражали прилагательным «русский», «люди руськие», «земля Руськая».
Единство древнерусской народности выражалось в выработке общего литературного языка, покрывшего собою местные племенные диалекты, в сложении общей культуры, в национальном самоощущении единства всего народа.
В заключение следует бросить взгляд на уровень культуры, достигнутый Русскими землями к моменту тех тяжких испытаний, которое готовило им нашествие полчищ Батыя.
Феодальная культура полнее всего проявилась в городах. Но следует помнить, что средневековый город не был единым — его население составляли феодалы, богатые купцы и духовенство, с одной стороны, и простые посадские люди (мастера, мелкие торговцы, капитаны и матросы «корабельных пристанищ», работные люди), с другой стороны.
Горожане были передовой частью народных масс; их руками, умом и художественным вкусом создавалась вся бытовая часть феодальной культуры: крепости и дворцы, белокаменная резьба храмов и многокрасочная финифть на коронах и бармах, корабли с носами «по-звериному» и серебряные браслеты с изображением русальных игрищ. Мастера гордились своими изделиями и подписывали их своими именами.
Кругозор горожан был несравненно шире, чем у сельских пахарей, привязанных к своему узенькому «миру» в несколько деревень. Горожане общались с иноземными купцами, ездили в другие земли, были грамотны, умели считать. Именно они, горожане, — мастера и купцы, воины и мореплаватели — видоизменили древнее понятие крошечного сельского мира (в один день пути! ), раздвинув его рамки до понятия «весь мир».
Именно здесь, в городах, посадские люди увлекались веселыми языческими игрищами, поощряли скоморохов, пренебрегая запретами церкви. Здесь создавалась сатирическая поэзия, острое оружие социальной борьбы, рождались гуманистические идеи еретиков, поднимавших свой голос против монастырей, церкви, а порою и против самого бога. Это посадские «черные люди» исписывали в XI–XII вв. стены киевских и новгородских церквей веселыми, насмешливыми надписями, разрушая легенду о повсеместной религиозности средневековья.
Исключительно важным было открытие в Новгороде берестяных грамот XI–XV вв. Эти замечательные документы снова подтверждают широкое развитие грамотности среди русских горожан.
У древних славян в IX в. после принятия христианства появилось две азбуки: глаголица и кириллица. На Руси в Х-XIII вв. обе они были известны, но глаголица применялась изредка, лишь для тайнописи, а кириллицей (упрощенной Петром I) мы пишем до сих пор, устранив (в 1918 г. ) излишние буквы
Русская деревня долгое время оставалась неграмотной, но в городах грамотность была распространена широко, о чем, кроме берестяных грамот, свидетельствует множество надписей на бытовых вещах и на стенах церквей. Кузнец-оружейник ставил свое имя на выкованном им клинке меча («Людота Коваль»), новгородский мастер великолепного серебряного кубка подписал свое изделие: «Братило делал», княжеский человек помечал глиняную амфору-корчагу: «Доброе вино прислал князю Богунка»; любечанин Иван, токарь по камню, изготовив миниатюрное почти игрушечное веретенное пряслице своей единственной дочери, написал на нем: «Иванко создал тебе (это) одина дщи»; на другом пряслице девушка, учившаяся грамоте, нацарапала русский алфавит, чтобы это «пособие» было всегда под рукой.
У нас есть несколько свидетельств о существовании школ для юношей; в 1086 г. сестра Мономаха устроила в Киеве школу для девушек при одном из монастырей.
Учителями часто бывали представители низшего духовенства (дьяконы, дьячки). В руки археологов попали интересные тетради двух новгородских школьников, датированные 1263 г. По ним мы можем судить о характере преподавания в средние века: ученики XIII в. проходили коммерческую корреспонденцию, цифирь, учили основные молитвы.
Высшим учебным заведением средневекового типа был в известной мере Киево-Печерский монастырь. Из этого монастыря выходили церковные иерархи (игумены монастырей, епископы, митрополиты), которые должны были пройти курс богословия, изучить греческий язык, знать церковную литературу, научиться красноречию.
Образцом такого церковного красноречия является высокопарная кантата в честь великого князя, сочиненная одним игуменом в 1198 г. Серию поучений против язычества считают конспектом лекций этого киевского «университета».
Представление об уровне знаний могут дать «Изборники» 1073 и 1076 гг., где созданы статьи по грамматике, философии и другим дисциплинам. Русские люди того времени хорошо сознавали, что «книги суть реки, напояющие вселенную мудростью». Некоторые мудрые книги называли «глубинными книгами».
Возможно, что некоторые русские люди учились в заграничных университетах: один из авторов конца XII в., желая подчеркнуть скромность своего собственного образования, писал своему князю: «Я, князь, не ездил за море и не учился у философов (профессоров), но как пчела, припадающая к разным цветам, наполняет соты медом, так и я из многих книг выбирал сладость словесную и мудрость» (Даниил Заточник).
В разделе, посвященном источникам, мы уже познакомились с выразительным богатством народных былин и с замечательным русским летописанием, являвшимся показателем уровня развития общественной мысли.
Русская литература XI–XIII вв. не ограничивалась одним летописанием и была разнообразна и, по всей вероятности, очень обширна, но до наших дней из-за многочисленных татарских погромов русских городов в XIII–XVI вв. уцелела лишь какая-то незначительная часть ее.
Кроме исторических сочинений, показывающих, что русские писатели, несмотря на молодость русского государства и его культуры (не получившей античного наследства), стали вровень с греческими, мы располагаем рядом произведений других жанров. Почти все, что создавалось в X–XI вв., переписывалось, копировалось и в последующее время. Читатели продолжали интересоваться многим. Интересно «Хождение» игумена Даниила на Ближний Восток (около 1107 г. ) Даниил ездил в Иерусалим, центр христианских традиций, и подробно описал свое путешествие, страны и города, которые он видел. В Иерусалиме он оказался во время первого крестового похода и вошел в дружбу с предводителем крестоносцев королем Балдуином. Даниил дал очень точное описание Иерусалима и его окрестностей, измеряя расстояния и размеры исторических памятников.
Церковь «Пятницы на Торгу» в Новгороде. 1207 г. Модель реконструкции Г. М. Штендера
Его «Хождение» надолго явилось надежным путеводителем по «святым местам», которые привлекали тысячи паломников со всех концов Европы.
Своеобразным жанром были «жития святых», являвшиеся, сильным оружием церковной пропаганды, где сквозь слащавые восхваления канонизированных церковью образцовых, с ее позиций, людей («святых», «праведных», «блаженных») хорошо просматривается реальная жизнь: классовая структура монастырей, стяжательство монахов, жестокость и сребролюбие некоторых князей, использование церковью умственно неполноценных людей и многое другое.
Особенно интересен Киево-Печерский Патерик, представляющий собою сборник рассказов разного времени о монахах Печерского монастыря. К нему присоединена исключительно интересная переписка епископа Симона и некоего церковного карьериста Поликарпа, стремившегося за взятку (деньги давала одна княгиня) получить высокий церковный пост.
Другим жанром, тоже связанным с церковью, были поучения против язычества, бичевавшие народную религию и веселые празднества. В них также очень много интересных бытовых черт.
Излюбленным жанром Средневековья были сборники изречений, пословиц и поговорок («Пчела»). В таком афористическом стиле написал свою челобитную князю знаменитый Даниил Заточник (ок. 1197).
Самым главным, всемирно знаменитым произведением древнерусской литературы является «Слово о полку Игореве», написанное в 1185 г. в Киеве. Этой поэме подражали современники и писатели начала XIII в., ее цитировали псковичи в начале XIV в., а после Куликовской битвы в подражание «Слову» в Москве была написана поэма
|
|
|
