 |
О том, кто лучше: конь вороной или конь стальной
|
|
|
|
Однако, сил не хватило у Макара на дальнейший разговор. Он едва успел шепнуть своему другу:
— Пулей лети в штаб дивизии… выручай полк: пусть пришлют кавалерии! — и тотчас потерял сознание.
Егорка мигом снял с него брюки и осмотрел рану: левая нога Макара была рассечена шашкой, и кость повреждена. Промыв рану водой из фляжки, Егорка достал «индивидуальный пакет», в котором заключалась марля, вата и бинт, и наскоро сделал другу перевязку. Затем, посадив его на дорожник своего мотоцикла и крепко привязав ремнями к раме, поймал вороного коня и, ведя его в поводу, сел на свою машину. Мотор затрещал, вороной испугался, но скоро привык к шуму и покорно побежал за Егоркой.
Мальчик пустил машину во весь дух; штаб дивизии был не больше, чем в двух верстах. Через четверть часа Егор уже стоял перед начальником дивизии и рапортовал ему о случившемся. Начальник дивизии сейчас же отдал приказ отправить в помощь полку отряд конницы, а затем спросил мальчика:
— Ты откуда взялся?
— Я несу службу связи, — отвечал Егорка. — Я мотоциклетчик. Намедни отпросился на сутки в отпуск повидать друга, а он, глядь, мне навстречу скачет. Прикажите его в лазарет положить: шибко ранен.
Над Макаром уже возились сестра милосердия и фельдшер. Бедный Следопыт все еще находился в глубоком обмороке. Его положили на носилки и отнесли в дивизионный лазарет.
— Какой молодец, — заметил начальник дивизии. — С этакой раной верхом скакал! Как его зовут?
— Макарка Жук! — отвечал Егорка, весь так и просияв от похвалы его другу.
— Как? Это Макар Следопыт?.. Иванов! — обратился начдив к одному из стоявших неподалеку красноармейцев. — Сбегай в лазарет, скажи там, чтобы за этим мальчиком уход был как можно лучше.
|
|
|
Егорка с удивлением выслушал эти слова. «Ого! — подумал он. — Макар-то мой важной шишкой стал: о нем даже в дивизии знают!» — Я много слышал о Макаре, — сказал начдив — и даже получил личное приказание командарма следить за его службой: он когда-то оказал нам очень серьезную помощь. А теперь он получил почетное ранение; об этом и обо всех его подвигах за время отступления я сообщу командарму. Можешь передать это своему приятелю.
Егорка вышел с сияющим лицом и сейчас же побежал в лазарет. Там, на койке, на чистом белье, лежал Макар. Он уже пришел в себя, и радостная улыбка показалась на его губах при виде Сморчка.
— Егорка! — слабо сказал он. — Откуда тебя принесло? Я уж думал поминки по тебе справлять! Тебя ведь белые изловили.
— А вот сейчас расскажу тебе все по порядку, — весело отозвался Егорка, садясь на табурет возле койки друга. — И впрямь, белые меня изловили. Когда я поплыл по Днепру на дереве, подошел пароход; с него спустили шлюпку с разведчиками, и те меня скоро заприметили; я, было, нырнул, да уж поздно!..
— Знаю, знаю! — перебил его Макар. — Это мне рассказывали рыбаки: один такой толстый, черноватый, пожилой; потом другой, с разрубленной мордой…
— Рыбаки? — в свою очередь перебил его Егорка. — Вот так рыбаки! Что-то они уж больно похожи на тех офицеров, что меня изловили!
— Ага! Верно, значит! Эти рыбаки были переодетые офицеры! А я-то с ними разговоры вел!
— Как так?
Макар рассказал ему свое приключение с ухой из ерша. Егорка расхохотался.
— Значит, ты таки подстрелил одного из них? Ловко! Пусть не ловит в другой раз ершей в реке: они ведь колючие!.. Понятное дело, им очень захотелось тебя поймать, как узнали, что ты мой приятель. Когда они меня сцапали и привезли на пароход, то первым делом стали допрашивать, — не красный ли я разведчик? Врал я им, врал, — развел целые турусы на колесах. Посадили меня в пароходный трюм на хлеб — на воду, и каждый день грозили расстрелять. А я только хныкал да приговаривал: «За что, дяденьки?» Повозились со мной, повозились с недельку, да и высадили на берег.
|
|
|
— Били?
— Раза два тумака дали. Да видно, я их славно за нос водил: ничего не дознались. Однако подозрение на меня было. Вот, небось, озлились, когда ты по ним палить начал: поняли, голубчики, что и я был из красных.
— А потом?
— Потом я снова начал пробираться на красную сторону. А по дороге опять нарвался, и знаешь на кого? На тех же иродов, Балдыбаевых! Только теперь уже они не на автомобиле катались. Что-то у них чудное случилось, даже не поймешь. Шел я через деревню Ежаковку. Вдруг навстречу человек пятнадцать верховых, все одеты кто во что, без погон, один только молодой Балдыбыев впереди в офицерском. А рядом с ним, вижу, скачет и сам папаша. Я притулился за плетнем. Слышу, остановили мужика, опрашивают его: не видал ли мол, девочку лет пятнадцати, белобрысую, худую, — словом смекаю, про Любочку речь идет. Мужик ответил, что видом не видал, слыхом не слыхал. Они — дальше, только пыль закурилась. Что бы это значило?
— Невдомек и мне! — отвечал Макар. — Нынче я с Юрием рубился: он меня опознал и, знаешь, о чем спросил среди драки? «Где, — кричит, — Любочка?» Вот оно дело, какое! Стало быть, пропала она у них.
— Не иначе, как пропала! Я так тогда и подумал. И до сих пор, видно, не отыскалась. Но почему ж он тебя спросил? Откуда тебе знать?
— А чорт их ведает! — слабо махнул рукой Следопыт. — Ты о себе рассказывай дальше.
— Дальше мне было плохо: животом разболелся, с неделю промаялся. Думал, пропаду. Ну, да отошел. А там — новая беда: наши отступать начали. Понятно, я тебя уж найти сразу не смог. Когда я все ж перебрался на красную сторону, я первым делом подался в полк, где мой батька шофером служит. Тот меня живо пристроил на службу в мотоциклетчики. Служба связи, сам знаешь, служба строгая: туда-сюда мотаешься и день, и ночь, особливо в отступлении. Недосуг было даже в штаб армии наведаться, узнать, не слышно ли там о тебе: доставил ты письмо Мартына Граева или нет, где служишь, и как тебя разыскать. Только теперь удалось урвать денек. В штабе армии про тебя тоже слыхали, — от Мартына, надо думать, — сказали, что ты служишь в таком-то полку, письмо доставил. Я в тот же час махнул к тебе, а по дороге наскочил на тебя самого.
|
|
|
— Как раз вовремя поспел! — усмехнулся Макар. — А как у тебя служба? Веселая?
— Чего там веселая! Хуже твоей. Только и знай развози туда-сюда донесения! Зато много легче: я ведь щуплый, не то, что ты, силач! Тоже вот и машину свою я очень люблю: быстрей ветра летит, куда перед ней твой конь!
— Ну, это ты уж оставь! — так и загорелся Макар. — Ни на какую машину коня не променяю; много бы мне нынче помогла твоя машина! А конячка, как мать родная из боя вынесла… Тоже и ночью: твой то мотор только знай тарахтит без толку, разве на нем подберешься тишком к неприятелю? А разве на этих колесиках сшибешься с ним в рукопашную?
— Зато не пои, не корми, а несется бурей!
— Зато во всякой луже споткнется, на всяком гвозде шина лопнет.
— А конь раскуется!..
— А мотор испортится!..
— Дурак ты, Макарка, деревня, неуч!
— А ты — Сморчок сопливый, фабричная свистулька!
— Даешь мотор!! — Даешь коня!!
Оба покраснели и сверкали друг на друга глазами. Сестра милосердия, улыбаясь, подошла к ним.
— Э-э, что это вы, как петухи, расфуфырились! Макару волноваться вредно, не зли его. Оба вы дураки!
— А ты-то много понимаешь: не о бабьих делах говорим, — заворчал Макар.
— Тш! Не шебарши! Хорош конь, хорош и мотор: всему свое место. На мотоциклетках, Егор, не дерутся и редко в разведку ходят, зато на них, Макар, вдвое скорей донесение доставишь, куда следует. И спорить тут не о чем! Не то, смотри, совсем прогоню Егорку прочь.
— Нет, нет, не гони! — взмолились оба и сразу успокоились. Егор начал рассказывать другу приключения своей походной жизни, и оба не заметили, как пробежал целый час. Явился доктор и начал осматривать раненых. Сморчку пришлось уйти.
— Там собака какая-то у двери воет, — заметил доктор сестре. — Откуда она?
— Собака? Рыжая? — встрепенулся Макар. — Да.
— Так это Дружок! Он ко мне из полка прибежал! — радостно объявил Макар. — Пустите его ко мне!
— Что ты! Разве можно собак в лазарет пускать! — возразил доктор. Однако после долгих упрашиваний со стороны Следопыта, после отчаянного получасового воя Дружка, собаке позволили на минутку подойти к хозяину, завернув ее предварительно в белый халат. Затем Дружка поселили в избе фельдшера.
|
|
|
