Глава двенадцатая. Развитие учений о нравственности (XIX век) (продолжение)

Герберт Спенсер.- Его учение о нравственности.- Задачи эволюционистской этики.- Развитие нравственных понятий в человеке с социологической точки зрения.- Эгоизм и альтруизм.- Справедливость и благотворительность.- Государство и его роль в социальной жизни.

XIX век подошел к вопросу о нравственности с новой точки зрения - с точки зрения ее постепенного развития в человечестве, начиная с первобытных времен. Рассматривая всю природу как результат действия физических сил и постепенного развития (эво­люции), новая философия должна была и нравственность объяс­нить с той же точки зрения.

Такое понимание нравственного подготовлено было уже в конце XVIII века. Изучение жизни первобытных дикарей, гипотеза Лапласа о происхождении нашей солнечной системы, а еще более теория о постепенном развитии всего растительного и животного мира, намечавшаяся уже Бюффоном и Ламарком, а затем в 20-х годах XIX века выдвинутая Жоффруа Сент-Илером, истори­ческие работы сен-симонистов, особенно Огюстена Тьери, в том же направлении и, наконец, позитивная философия Огюста Конта - все это, вместе взятое, подготовило умы к восприятию теории постепенного развития всего растительного и животного мира, а следовательно, и человечества. В 1859 году вышло знаменитое сочинение Чарльза Дарвина, в котором теория развития нашла полное и систематическое изложение.

Еще ранее Дарвина, уже в 1850 году, с теорией развития, хотя еще далеко не разработанной, выступил Герберт Спенсер в своей «Социальной Статике»¹⁶⁸. Но мысли, высказанные им в этой книге, так резко расходились с понятиями, господствовавшими тогда в Англии, что на новые идеи Спенсера не обратили внимания. О Спенсере как мыслителе заговорили только тогда, когда он на­чал издавать под общим названием «Синтетической философии»¹⁶⁹ ряд замечательных философских исследований, излагав­ших развитие нашей солнечной системы, развитие жизни на Земле и, наконец, развитие человечества, его мышления и его обществ.

Этика, по совершенно справедливому мнению Спенсера, долж­на была составить один из отделов общей философии природы; он сначала разобрал основные начала мироздания и происхожде­ние нашей солнечной системы, возникшей как результат деятель­ности механических сил; затем - основы биологии, т.е. науки о жизни как она сложилась на Земле; основы психологии, т.е. науки о душевной жизни животных и человека; социологии, т.е. науки об общественности, и, наконец, основы этики, т.е. науки о тех взаимных отношениях живых существ, которые имеют характер обязательности, а потому долго смешивались с религией»*.

* Согласно такому пониманию философии Спенсер издал под общим загла­вием «Синтетическая философия» следующий ряд работ: «Основные начала», «Начала биологии», «Начала психологии» и «Начала социологии» - раньше, чем приступить к изложению «Начал этики». Все они имеются в русских переводах¹⁷⁰.

При этом только к концу своей жизни, т.е. весною 1890 года, когда большая часть его этики была уже написана, Спенсер вы­ступил в одном журнале с двумя статьями, где впервые он заговорил об общительности и нравственности у животных, тогда как до тех пор он обращал главное внимание на «борьбу за существо­вание» и понимал ее как среди животных, так и среди людей как борьбу каждого против всех из-за средств к жизни.

Затем, хотя эти мысли были уже высказаны им в «Социальной Статике», Спенсер выступил в 90-х годах с небольшой книгой «Личность против государства», в которой он изложил свои воз­зрения против неизбежной государственной централизации и насилия. Здесь он близко сходился с первым теоретиком анар­хизма Вильямом Годвином, книга которого «О политической спра­ведливости»¹⁷¹ была тем более замечательна, что она появилась в эпоху торжества во Франции революционного якобинизма, т.е. неограниченной власти революционного правительства. С якобин­скими идеалами политического и экономического равенства Годвин был вполне согласен **, но к стремлению якобинцев создать всепоглощающее государство, уничтожающее права личности, Годвин относился отрицательно. Точно так же и Спенсер был про­тив деспотизма государства, и эти свои взгляды он высказал еще в 1842 году***.

** Сравните первое издание «О политической справедливости». Во втором издании (в восьмую долю листа) коммунистические места были выпущены - ве­роятно, вследствие судебных преследований, начатых против друзей Годвина.

*** См.: Истинная сфера правительственной деятельности (The Proper Sphere of Government. L., 1842).

Как в «Социальной этике», так и в «Основах этики» Спенсер проводил ту основную мысль, что человек так же, как и животное, способен переживать бесконечные изменения путем приспособ­ления к внешним условиям жизни. Благодаря этому человек пе­реходит от первобытного состояния, приспособленного к дикой жизни, к формам оседлой и цивилизованной жизни через ряд по­степенных изменений в своей природе. Этот процесс совершается путем уничтожения некоторых свойств и особенностей человечес­кого организма, например воинственных черт характера, которые при изменившихся условиях, с развитием более миролюбивых отношений, становятся ненужными.

Постепенно, под влиянием внешних условий жизни и развития внутренних индивидуальных способностей и усложняющейся общественной жизни, в человечестве вырабатываются более куль­турные формы жизни и более миролюбивые привычки и нравы, ведущие к более тесному сотрудничеству. Важнейшим фактором такого прогресса Спенсер считал чувство симпатии или сочувствие.

Более или менее согласованное сотрудничество, конечно, ведет к некоторым ограничениям личной свободы, вытекающим из сочувственного отношения к свободе других. Мало-помалу в обществе развивается справедливое (equitable) поведение личности, возникает справедливый (equitable) общественный порядок, со­стоящий в том, что человек действует согласно закону равной свободы для всех членов общества.

По мере того как люди привыкают жить в обществе, у них раз­вивается взаимное сочувствие, чувство симпатии, образующее впоследствии то, что называется нравственным чувством. Вместе с развитием этого нравственного чувства у человека возникают отвлеченные понятия о справедливых отношениях между людьми, все более и более уясняющиеся по мере того, как развивается об­щественность. Таким путем устанавливается примирение индиви­дуальных особенностей в природе людей с требованиями общест­венной жизни. Спенсер надеется, что в конце концов общественная жизнь достигнет такого состояния, когда будет возможно на­ибольшее развитие личности (individuation, т.е. развитие индивидуальности, а не «индивидуализма») вместе с наибольшим развитием общественности. Спенсер убежден, что благодаря эво­люции и прогрессу создастся такое социальное равновесие, при котором каждый, удовлетворяя всем потребностям своей жизни, естественно и добровольно будет содействовать удовлетворению потребностей других *.

* Я делаю это изложение почти дословно, переводя то, что Спенсер писал гам в предисловии 1893 года об общем содержании своей «Социальной Статики» своих «Начал этики», из чего видно, что его «Эволюционистская этика», изложен­ная в «Социальной Статике», сложилась в его уме ранее появления сочинения Дарвина «Происхождение видов». Однако влияние на Спенсера идей Огюста Конта несомненно.

Цель этики, как понимал ее Спенсер,- установить правила нравственного поведения на научной основе; и такая постановка науки о нравственности, писал он в предисловии, особенно необхо­дима теперь, когда отмирает сила религии и нравственные учения лишаются этой основы. Вместе с тем учение о нравственном долж­но быть освобождено от предрассудков и монашеского аскетизма, которые сильно вредили истинному пониманию нравственности. А с другой стороны, этика не должна быть ослабляема боязнью высказаться за полное отрицание узкого эгоизма. Научно обосно­ванная нравственность удовлетворяет этому требованию, так как нравственные начала, выведенные научно, вполне совпадают с нравственными учениями, выведенными иными путями, чего, к со­жалению, решительно не хотят признать религиозные люди, кото­рые даже обижаются, когда им указывают на это совпадение.

Наметив эту цель. Спенсер подошел к нравственному вопросу, исходя из самых простых наблюдений.

Чтобы понять поступки людей и их образ жизни, надо их рассматривать, учил он, в известном смысле как органическое целое, начиная с животных. Переходя от простейших животных к сложным и высшим, мы находим, что их поступки и образ жизни все больше и больше приспособляются к условиям окружающей среды, причем в приспособлениях всегда имеется в виду либо усиле­ние личной жизненности, либо усиление жизненности вида, которая все теснее и теснее связывается с сохранением личности по мере достижения в животном мире высших форм. Действительно, заботы родителей о потомстве уже тесно соединяют личное самосохранение с сохранением вида, и эти заботы растут и принимают характер личной привязанности по мере того, как мы переходим к высшим животным.

К сожалению, здесь приходится заметить, что, увлекаясь теорией борьбы за существование, Спенсер все еще не обратил доста­точного внимания на то, что в каждом классе животных встречается у некоторых видов развитие взаимопомощи и, по мере того как она приобретает большее значение в жизни вида, увеличивается долговечность особей и вместе с этим совершается накопление опытности, которое помогает данному виду в его борьбе с врагами.

Но приспособляться к внешним условиям еще недостаточно, продолжал Спенсер: по мере развития происходит также и общее совершенствование форм жизни. В человечестве уменьшается борьба за существование между людьми по мере того, как военный и грабительский род жизни заменяется тем, что можно назвать промышленным сотрудничеством. И рядом с этим появляются зачатки новых нравственных суждений.

Что называем мы хорошим и дурным? Хорошим мы называем то, что отвечает своему назначению; дурным же мы называем то, что не отвечает своей цели, что не соответствует ей. Так, хорош дом, который дает нам убежище от холода и непогоды. То же самое мерило мы применяем и к нашим поступкам. «Вы хорошо сделали, что сменили промокшее платье» или же: «Напрасно доверились такому-то»,- причем мы этим определяем, наши действия отве­чали своей цели или нет. Но именно в этом и состоит постепенное развитие нашего поведения (§ 3 и 4).

Цели также бывают разные. Они могут быть чисто личные, как в этих двух случаях. Или же они могут быть широкие, общественные. Они могут иметь в виду жизнь не только личности, но и вида (§5).

Притом и в тех и в других имеется в виду не только сохранение жизни, но и усиление жизненности; так что задача все расширяется и благо общества все более совмещает в себе благо личности Хорошим мы называем, следовательно, такой образ действий который содействует полноте и разнообразию нашей жизни и жизни других, то, что делает жизнь полной радостей, т.е. более полнен по содержанию, более красивой, более интенсивной *.

* Словом, говорит Спенсер, полное приспособление поступков к целям дли поддержания личной жизни и выращивания потомства, совершаемое так, чтобы другим не мешать в достижении таких же целей, уже в самом своем определении предполагает уменьшение и прекращение войны между членами общества.

Так Спенсер объясняет зарождение и постепенное развитие нравственных поня­тий в человеке, вместо того чтобы искать их в отвлеченных мета­физических представлениях, или в велениях религии, или, наконец, в оценке личных удовольствий и выгод, как это предлагают мысли­тели-утилитаристы. Нравственные понятия для него, как и для Огюста Конта,- такой же необходимый плод общественного раз­вития, как и развитие разума, искусства, знания, музыкального слуха или чувства красоты (эстетического чувства). Причем можно было бы еще прибавить, что дальнейшее развитие чувства стадности, переходящего в чувство «круговой поруки», т.е. соли­дарности или взаимной зависимости всех от каждого и каждого от всех, представляет такой же неизбежный результат обществен­ной жизни, как и развитие разума, наблюдательности, впечатли­тельности и прочих способностей человека.

И так несомненно, что нравственные понятия человека накоп­лялись в человеческом роде с самых отдаленных времен. Они про­являлись уже в силу общественной жизни у животных. Но отчего же развитие пошло в этом направлении, а не в противоположном? Почему не в направлении борьбы каждого против всех? Оттого, должна, по нашему мнению, ответить эволюционная этика, что такое развитие вело к сохранению вида, к его выживанию, тогда как неспособность развить эти качества общественности как среди животных, так и среди человеческих племен роковым образом приводила к невозможности выжить в общей борьбе с природой за существование - следовательно, к вымиранию. Или же, как отвечает Спенсер со всеми эвдемонистами, «оттого, что в поступ­ках, приводивших к благу общества, человек находил свое удо­вольствие», причем людям, стоящим на религиозной точке зрения, он указывал, что в самих словах Евангелия «блаженны милости­вые», «блаженны миротворцы», «блажен тот, кто заботится о бедных» говорится уже о состоянии блаженства, т.е. удовольствия от совершения таких поступков. Но такой ответ, конечно, не исклю­чает возражения со стороны интуитивной этики. Она может ска­зать и говорит, что «такова, стало быть, была воля богов или Твор­ца, чтобы человек особенно сильно чувствовал удовлетворение, когда его поступки идут на благо других или же когда люди испол­няют веления божества».

Что бы мы ни считали мерилом поступков - высокое ли совер­шенство характера или правдивость побуждений, мы видим, гово­рит далее Спенсер, что «совершенство, правдивость, добродетель всегда приводит нас к удовольствию, к радости (Happiness), ис­пытываемым кем-нибудь в какой-нибудь форме в какое-нибудь время, как к основной идее». Так что, продолжает он, никакая шко­ла не может избежать того, чтобы конечной целью нравственности не признать известное желательное состояние духа - как бы мы его ни называли: удовольствием, наслаждением или счастьем (gratification, Enjoyment) *; однако с таким объяснением этика, построенная на эволюции, т.е. на постепенном развитии человече­ства, не может всецело согласиться, так как она не может допус­тить, чтобы нравственное начало представляло только случайное накопление привычек, помогавших виду в борьбе за существова­ние. Почему, спрашивает философ-эволюционист, привычки не эгоистические, а альтруистические доставляют человеку наиболь­шее удовлетворение? Общительность, которую мы видим во всей природе, и развиваемая общественной жизнью взаимопомощь не представляют ли такого всеобщего средства в борьбе за существо­вание, что перед ними личное, эгоистическое самоутверждение и насилие оказываются слабыми и несостоятельными? А потому чувство общительности и взаимной поддержки, из которых поне­многу неизбежно должны были вырабатываться нами понятия о нравственности, не представляют ли такого же основного свойства человеческой и даже животной природы, как и потребность пита­ния?

*The principles of Ethic, часть I (Data of Ethics. § 16).

В теоретической части этой книги я подробно разберу эти два вопроса, так как считаю их основными в этике. Теперь же замечу только, что на упомянутые основные вопросы Спенсер не дал от­вета. Он только позже обратил на них некоторое внимание; так что спор между природной, эволюционной этикой и интуитивной (т.е. внушаемой свыше) остался у него неразрешенным. Но зато необ­ходимость научного обоснования основ нравственности и отсут­ствие такого обоснования в ранее предложенных системах Спен­сер доказал вполне *.

* Параграфы 18-23 первой главы.

Изучая различные системы науки о нравственности, пора­жаешься, говорит он, отсутствием в них понятия причинности в области нравственного. Древние мыслители признавали, что нравственное сознание в человеке заложено Богом или богами, но при этом они забывали, что если бы поступки, которые мы на­зываем дурными, оттого что они противоречат воле божества, не имели бы сами по себе вредных последствий, мы так и не знали бы, что неповиновение воле божества имеет вредные последствия для общества, а исполнение ее велений ведет к добру.

Но точно так же неправильно рассуждают и те мыслители, ко­торые вслед за Платоном, Аристотелем и Гоббсом считают источ­ником хорошего и дурного законы, устанавливаемые принудитель­ной властью или путем общественного договора. Если бы это было так в действительности, то мы должны будем признать, что не су­ществует различия между последствиями добрых и злых поступков самого по себе, так как деление поступков на хорошие и дурные производит власть или сами люди при заключении общественного договора.

Точно так же, говорит Спенсер, когда философы объясняют нравственное в человеке внушением свыше, они этим самым до­пускают, что между поступками человека и их последствиями нет такого неизбежного естественного соотношения причины и следствия, которое мы можем знать и которое могло бы заменить внушение извне.

Даже утилитаристы, говорит Спенсер, не вполне освободились от той же ошибки, так как они только отчасти признают происхож­дение нравственных понятий из естественных причин, и для по­яснения своей мысли Спенсер приводит такой пример: каждая наука начинается накоплением наблюдений. Гораздо раньше от­крытия закона всемирного тяготения древние греки и египтяне определили места, где такая-то планета будет находиться в дан­ный день. До этого знания дошли тогда наблюдением, не имея понятия о его причинах. И лишь после открытия закона тяготения, после того как мы узнали причину и законы движения планет, наше определение их движений перестало быть эмпирическим и стало научным, рациональным. То же следует сказать и об утили­тарной этике. Утилитаристы, конечно, понимают, что есть причин­ная связь, почему такие-то поступки мы считаем хорошими, а такие-то дурными; но в чем состоит эта связь - они не объяснили. Между тем еще мало сказать, что такие-то поступки полезны об­ществу, а такие-то вредны: это простое утверждение факта. Нам же хочется знать общую причину нравственного - общий при­знак, по которому мы могли бы отличить хорошее от дурного. Мы ищем рационального обобщения, чтобы вывести общие правила жизни из ясно определенной общей причины. Такова задача науки о нравственности - этики.

Этику, конечно, подготовило и развитие других наук. Теперь же мы стремимся установить нравственные начала как проявления эволюции, согласные с законами физическими, биологическими и социальными.

Вообще Спенсер определенно встал на точку зрения утилитар­ной нравственности и утверждал, что раз хорошее в жизни - то, что увеличивает радости, а худое - то, что их уменьшает, то в человечестве нравственное есть несомненно то, что увеличивает радостное в жизни. Сколько бы предрассудков религиозных и политических ни затемняло эту мысль, говорит он, различные сис­темы нравственности, в сущности, всегда строились на этой основ­ной идее (§ 11).

Главы, посвященные Спенсером оценке поступков с физической и с биологической точек зрения, очень поучительны, потому что на примерах, взятых из жизни, в них ясно показано, как должна от­носиться к объяснениям нравственного наука, построенная на теории эволюции *.

* Всю этику Спенсера давно следовало бы изложить вкратце, общедоступно, с хорошим введением, где были бы указаны ее недостатки.

В этих двух главах Спенсер дает объяснение естественного происхождения тех основных фактов, которые входят во всякое учение о нравственном. Мы знаем, например, что известная по­следовательность в поступках, т.е. их согласованность (Coherence),- одна из отличительных черт нравственности у человека, точно так же и их определенность (у людей со слабой, нерешитель­ной волей мы никогда не знаем, как они поступят); затем уравно­вешенность в поступках (от человека, развитого нравственно, мы не ждем сумасбродного, неуравновешенного поведения, не оправданного его прошлой жизнью) и вместе с этим приспособлен­ность к разнообразной среде. Наконец, необходимо также извест­ное разнообразие полноты жизни. Вот чего мы ждем от человека развитого. Наличие этих способностей служит нам мерилом для нравственной оценки людей.

Именно эти качества достигают у животных все большего и большего развития по мере того, как мы переходим от простейших организмов к более совершенным и наконец к человеку.

Качества, несомненно нравственные, вырабатываются, таким образом, по мере совершенствования животного. Точно так же и в человечестве, по мере перехода людей от первобытного, дикого состояния к более сложным формам общественной жизни, посте­пенно вырабатывается высший тип человека. Но высший тип чело­века может развиться только в обществе высокоразвитых людей. Полная, богатая разнообразием жизнь личности сможет про­явиться только в полном, богатом жизнью обществе.

К таким выводам приходит Спенсер, рассматривая качества, называемые нами нравственными с точки зрения наибольшей пол­ноты жизни, т.е. с точки зрения биологической. И здесь факты приводят его к выводу, что, несомненно, существует внутренняя естественная связь между тем, в чем мы находим удовольствие, и усилением жизненности, а следовательно, силой переживаний и продолжительностью жизни. И такое заключение, конечно, прямо противоречит ходячим понятиям о сверх-природном происхож­дении нравственности.

Затем Спенсер прибавляет, что существуют удовольствия, вы­работавшиеся при военном строе человеческих обществ; посте­пенно вместе с переходом от военного строя к промышленному и мирному оценка приятного и неприятного изменяется. Мы уже не находим того удовольствия в драке, в военной хитрости и убийстве, которое находит дикарь.

Вообще Спенсеру нетрудно было показать, насколько удоволь­ствие и жизнерадостность усиливают жизненность, творчество и производительность жизни, а следовательно, и радости жизни и как, наоборот, горе и страдания уменьшают жизненность; хотя понятно, что излишество удовольствий может либо временно, либо надолго понизить жизненность, трудоспособность и творчество.

Непризнание этой последней истины, в котором повинно бого­словие (а также и воинственный дух первобытного общества), вредит не только всем рассуждениям о нравственном, давая им ложное направление, но и самой жизни. Жизнь не спрашивает, из каких побуждений человек вел жизнь физически неправильную; она карает переработавшего ученого так же, как и записного пьяницу.

Из сказанного видно, что Спенсер вполне стал на сторону «эвдемонистов» или «гедонистов», т.е. тех, кто видит в развитии нрав­ственного стремление к наибольшему счастью, наибольшей пол­ноте жизни. Но почему человек находит наибольшее удовольствие в жизни, называемой нравственной, остается еще не ясным. Явля­ется вопрос: нет ли в самой природе человека чего-нибудь такого, что давало бы перевес удовольствиям, почерпнутым из «нрав­ственного» отношения к другим? На этот вопрос Спенсер еще не дает ответа.

Самая сущность этики Спенсера содержится, однако, в его главе о психологии, о душевных переживаниях, которые в течение постепенного развития человечества привели людей к выработке известных понятий, называемых «нравственными».

Как всегда, Спенсер начинает с простейшего случая. Какое-нибудь животное, обитающее в воде, почувствовало приближение чего-то. Это впечатление произвело в животном простейшее ощу­щение, и это ощущение перешло в какое-то движение. Животное прячется или бросается на предмет, смотря по тому, принимает ли оно его за врага или же видит в нем добычу.

Здесь мы имеем простейшую форму того, что наполняет всю пашу жизнь. Что-нибудь внешнее производит в нас некоторое ощу­щение, и мы на него отвечаем действием, поступком. Например, мы читаем в газете о сдаче в наймы квартиры. В объявлении опи­сываются удобства квартиры, и в нас слагается о ней представле­ние, вызывающее в нас некоторое ощущение, за которым следует ответ на действие: мы либо наводим дальнейшие справки о квар­тире или же отказываемся от мысли нанять ее.

Но дело может быть сложнее. Действительно, наш ум (Mind) есть вместилище разных ощущений и взаимных отношений этих ощущений; и из сочетания этих отношений и из мыслей о них соз­дается наш разум (intelligence). А из сочетания самих ощущений и мыслей о них слагается наше душевное настроение (Emotion). Тогда как низшее животное и неразвитой дикарь необдуманно бросаются на предполагаемую добычу, более развитой человек и более опытное животное соображают последствия своих поступ­ков. И ту же самую черту находим мы и в нравственных поступках. Вор не обдумывает всех возможностей последствий своего поступ­ка; совестливый же человек обдумывает их не только для себя лично, но и для другого, а нередко даже и для других, для обще­ства. И наконец, у образованного человека поступки, которые мы называем обдуманными (Judical), бывают иногда обусловлены очень сложными соображениями об отдаленных целях, и в таком случае соображения становятся все более и более идеальными.

Конечно, во всем может быть преувеличение. Можно довести свои суждения до ошибочного заключения. Так делают те, кто, отвергая радости нынешнего дня ради будущих благ, доходят до аскетизма и теряют саму способность деятельной жизни. Но дело не в преувеличениях. Важно то, что сказанное дает нам понятие о происхождении нравственных суждений и об их развитии одновременно с развитием общественной жизни. Оно показывает, как более сложные и, следовательно, более широкие суждения берут верх над более простыми и первобытными.

В жизни человеческих обществ требуется, конечно, очень дол­гое время, прежде чем большинство членов общества привыкнет подчинять свои первые непосредственные побуждения сообра­жениям о их более или менее отдаленных последствиях. Сперва у отдельных людей является привычка подчинять свое бессозна­тельное влечение общественным соображениям на основании личного опыта, а затем масса таких личных выводов слагается в племенную нравственность, утвержденную преданием и переда­ваемую из поколения в поколение.

Сперва у людей создается страх перед гневом сородичей, затем страх перед начальником (обыкновенно военным начальником), которому необходимо повиноваться, раз ведется война с соседями, наконец, страх перед привидениями, т.е. перед призраками, умер­шими и духами, которые все время вмешиваются, по их мнению, в дела живых. И эти три рода фактов сдерживают у дикаря стрем­ление к непосредственному удовлетворению возникших желаний и позднее слагаются в особые явления социальной жизни, которые мы называем теперь общественным мнением, политической вла­стью и церковным авторитетом. Однако следует делать различие между названными сейчас сдерживающими соображениями и соб­ственно нравственными чувствами и привычками, развивающи­мися из них, так как нравственное сознание и чувство уже имеет в виду не внешние последствия поступков для других, а внутрен­ние - для самого человека.

Другими словами, как Спенсер писал Миллю, в человеческой расе основное нравственное чувство, чутье (Intuition), есть ре­зультат накопленного и унаследованного опыта относительно по­лезности известного рода взаимных отношений. Только мало-помалу оно стало независимым от опыта. Таким образом, когда Спенсер писал эту часть своей «Этики» (в 1879 году), он еще не видел никакой внутренней причины нравственного в человеке. Первый шаг в этом направлении он сделал позже, только в 1890 го­ду, когда написал в журнале «Nineteenth Century» две статьи о взаимопомощи, а потом привел еще несколько данных о нрав­ственном чувстве у некоторых животных.

Рассматривая затем развитие нравственных понятий с социо­логической точки зрения, т.е. с точки зрения развития обществен­ных учреждений. Спенсер указывал прежде всего на то, что, раз люди живут обществами, они неизбежно убеждаются, что в инте­ресе каждого члена общества поддерживать жизнь сообщества - хотя бы иногда и в ущерб своим личным порывам и вожделениям. Но, к сожалению, он все еще исходил из ложного понятия, утвер­дившегося со времен Гоббса, о том, что первобытные люди жили не обществами, а в отдельности или небольшими группами. Насчет позднейшей же эволюции в человечестве он держался упрощенно­го взгляда, установленного Контом,- о постепенном переходе современных обществ от воинственного, боевого состояния к мир­ному, промышленному.

Вследствие этого, писал он, в современном человечестве мы видим две нравственности: «убивай врага, разрушай» - и «люби ближнего, помогай ему»; «повинуйся в военном строе» - и «будь независимым гражданином, стремись к ограничению власти госу­дарства».

Даже в домашней жизни современных цивилизованных наро­дов допускается подчинение женщин и детей, хотя вместе с этим раздаются протесты и требование равноправия обоих полов перед законом. Все это, вместе взятое, ведет к двойственности, к поло­винчатой нравственности, состоящей из ряда компромиссов и сде­лок с совестью.

Между тем нравственность мирного общественного строя, если выразить ее сущность, в высшей степени проста; можно даже ска­зать, что она состоит из очевидностей. Ясно, что то, что вредно для общества, исключает все акты насилия одного члена общества над другим, так как если мы допустим его, то прочность обществен­ной связи уменьшается. Очевидно также, что процветание обще­ства требует взаимного сотрудничества людей. Мало того, если нет взаимной поддержки для защиты своей группы, то ее не будет и для удовлетворения самых настоятельных потребностей: пищи, жилья, охоты и т.п. Утратится всякая мысль о полезности обще­ства (§51).

Как бы ни были малы потребности общества, как бы ни были плохи способы их удовлетворения, необходимо сотрудничество; и оно проявляется уже у первобытных народов в общественной охоте, в обработке земли сообща и т. п.; затем, при более высоком развитии общественной жизни, является такое сотрудничество, где работа различных членов общества не одинакова, но пресле­дует одну общую цель, и, наконец, развивается сотрудничество, где и характер работы, и ее цели различны, но где работы тем не менее способствуют общему благосостоянию. Здесь мы находим уже разделение труда, и возникает вопрос: «как делить продукты труда?» - вопрос, на который возможен один только ответ: по взаимному добровольному соглашению - так, чтобы в уплате за труд была возможность восстанавливать израсходованные силы, как это происходит в природе. К чему мы должны еще прибавить: «чтобы была также возможность потратить несколько сил на труд, который может быть еще не признан нужным, а доставляет только удовольствие отдельному члену, но может пригодиться со време­нем и всему обществу».

«Но этого еще мало,- говорит далее Спенсер,- может суще­ствовать такое промышленное общество, где люди ведут мирную жизнь, исполняют все свои договоры, но где нет сотрудничества на пользу общую, где никто не заботится об общественном инте­ресе; в таком обществе высший предел развития, стало быть, еще не достигнут, так как можно доказать, что та форма развития, которая к справедливости прибавляет еще и благотворительность, есть форма приспособления к несовершенному общественному строю» (т. I. § 54).

Таким образом, социологическая точка зрения пополняет то обоснование этики, какое дает с точки зрения физических, биоло­гических и психологических наук. Установив, таким образом, ос­новные начала этики с точки зрения теории эволюции. Спенсер дал затем ряд глав, в которых он ответил на критические заме­чания против утилитаризма, и, между прочим, разобрал роль спра­ведливости в выработке, нравственных понятий *.

* Сиджвик (Sidjwick), возражая против гедонизма, т.е. учения, объясняю­щего выработку нравственных понятий разумным стремлением к счастью - лич­ному или общественному, указывал на невозможность измерять удовольствия и неудовольствия, ожидаемые от такого-то поступка, как это объяснял Милль. Отве­чая Сиджвику, Спенсер пришел к заключению, что утилитаризм, разбирающий в отдельных случаях, какое поведение ведет к наибольшей сумме приятных ощу­щений, т.е. эмпирически индивидуальным, представляет только введение к рацио­нальному, продуманному утилитаризму. То, что служило средством, чтобы достичь благосостояния, мало-помалу становится в человечестве целью. Известные отклики на запросы жизни входят в привычку, и человеку уже не приходится в каждом отдельном случае взвешивать, «что даст мне большее удовольствие: броситься на помощь человеку, которому грозит опасность, или нет. Ответить грубостью на грубость или нет». Известный образ действий уже входит в привычку.

Возражая против понятия о справедливости как основе нрав­ственного, утилитарист Бентам говорит: «Справедливость.- Но что следует понимать под справедливостью? И почему же справед­ливость, а не счастье?» Что такое счастье, мы все знаем, а насчет справедливости мы вечно спорим, прибавлял он. «Но каков бы ни был смысл слова «справедливость», какое право имеет она на уважение, если не потому, что она есть средство достигнуть сча­стья» (Constitual Code. Гл. 16. Отдел б)¹⁷².

Спенсер ответил на этот вопрос, говоря, что все человеческие общества - кочевые, оседлые и промышленные - стремятся к достижению счастья, хотя идут к этому различными средствами. Но есть некоторые необходимые условия, общие им всем,- это согласованное сотрудничество, отсутствие прямого насилия в виде нарушения договоров. И все эти три условия представляют одно: соблюдение честных равенственных (Equitable) отношений (§61). Такое утверждение Спенсера весьма знаменательно, так как вы­ходит, что в признании равноправия совпали самые различные теории нравственности - как религиозные, так и нерелигиозные, в том числе и теория развития. Все согласны с тем, что цель обще­ственности - благополучие каждого и всех, необходимым же средством достижения этого благополучия является равноправие, и, прибавлю я, сколько бы оно ни нарушалось в истории челове­чества, и сколько бы его ни обходили вплоть до настоящего вре­мени законодатели и замалчивали основатели теорий нравствен­ности - в глубине всех нравственных понятий и даже учений ле­жит признание равноправия.

Возражая утилитаристу Бентаму, Спенсер, стало быть, дошел до сущности нашего понимания справедливости. Она состоит в признании равноправия. Так думал уже Аристотель, когда писал, что «справедливое будет, таким образом, законное и равное, а несправедливое - незаконное и не равное». Точно так же у римлян справедливость отождествлялась с равноправием (Equity), кото­рое происходило от слова Oequs, т.е. равное, и одним из его смыс­лов было также справедливое и нелицеприятное (Impartial)*. И этот смысл слова «Справедливость» целиком перешел в совре­менное законодательство, запрещающее как прямое насилие, так и косвенное в виде нарушения договора, которое представляло бы неравенство, причем все это, заключал Спенсер, отождествляет справедливость с равенством (Equalness).

* Спенсер ссылался здесь также на 16-й псалом Давида, Стих 2. Но русский перевод этого псалма, изданный синодом, не сходится с английским.

Особенно поучительны главы, посвященные Спенсером разбору эгоизма и альтруизма. В этих главах излагаются самые основы его этики **.

** Вот их заглавия: «Относительность страданий и удовольствий.- Эгоизм против Альтруизма.- Альтруизм против Эгоизма.- Обсуждение и Компромисс.- Соглашение».

Начать с того, что в разных расах людей удовольствие и стра­дание различно понимались в разные времена. То, что прежде счи­талось удовольствием, переставало быть им; и наоборот, то, что прежде считалось бы тягостным препровождением времени, при новых условиях жизни становилось удовольствием. Теперь мы находим удовольствие, например, в гребле на лодке, но не находим его в жнитве. Но изменяются условия труда, и мы начинаем на­ходить удовольствие в том, что прежде считали утомительным. Вообще можно сказать, что всякая работа, требуемая условиями жизни, может и будет со временем сопровождаться удовольст­вием.

Что же такое альтруизм, т.е. если еще не любовь к другим, то по крайн

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: