Процесс Познания. Восприятие как чувственное Познание мира 2 глава

Показания всех видов чувствительности организуются вокруг данных той «модальности», в которой наиболее отчетливо выступает предмет восприятия. Об этом определенно свидетельствуют многочисленные факты. Так, наблюдения над локализацией звуков речи в радиофицированном зале показывают, что звук, который локализовался в ближайшем громкоговорителе, пока слушающий не видел говорящего, тотчас же переносится к последнему, как только говорящий показался в поле зрения слушателя ¹. Смысл этого факта не в том, что слуховые восприятия подчиняются зрительным, а в том, что любые восприятия, в том числе и слуховые, ориентируются по предмету, выступающему наиболее отчетливо в чувствительности того или иного рода (зрение, слух, осязание и т. п.).

Суть дела в том, что локализуется не слуховое ощущение, а звук как отраженное в слуховом образе физическое явление, воспринимаемое посредством слуха; поэтому звук локализуется в зависимости от зрительно воспринимаемого местонахождения предмета, являющегося его

¹ См. описание запротоколированного нами наблюдения в «Основах общей психологии» (М. — Л., 1946, стр. 222), которое было экспериментально проверено в исследовании Кулагина, изучавшего условно-рефлекторный механизм этого явления.

источником ¹. Подобно этому, зрительно воспринимаемый предмет в свою очередь локализуется там, где он выступает для активного осязания, для направленного на него действия. Локализуются, как и воспринимаются, собственно, не зрительные образы, а зрительно воспринимаемые предметы, материальные вещи, так как и само восприятие — это восприятие не образов (что значило бы восприятие восприятия), а предметов — материальных вещей.

То же наблюдается и в области осязания, кинестезии. Когда мы двигаем кистью руки, в движение приводятся также мышцы плеча и предплечья, но осознаются нами не сигналы от мышечных перемещений, а те предметы, которые обусловливают движения. Действуя рукой, вооруженной орудием, мы ощущаем особенности того материала, к которому прикасается орудие. Так, когда мы пишем, мы ощущаем сопротивление, которое поверхность стола оказывает при нажиме карандашом; хирург ощущает сопротивление органов, к которым прикасается скальпель. Подобно этому при ходьбе мы осознаем не импульсы от сокращающихся мышц, а характер поверхности, по которой ступаем.

Для понимания природы и механизма локализации очень поучительны так называемые «фантомы» — ощущения, локализуемые в ампутированной руке или ноге. На самом деле они локализуются в пространстве, там, где рука обычно соприкасалась с предметами. Люди с ампутированной ногой, пользующиеся протезом, соприкасаясь им с землей или полом, протезом чувствуют особенность поверхности, по которой они ступают, неровность на ней и т. д. При этом в мозг поступают импульсы от различной степени сгибания тазобедренного и коленного суставов, определяемой неровностями почвы: осознаются же не эти сгибания суставов, а посредством них те изменения почвы, которые их обусловливают ². Центральный механизм локализации приспособлен к тому, чтобы по сигналам, поступающим из органа, осознавать и локализовать предмет, который вызывает изменения в органе. Посредством сигналов, поступающих в мозг из глаза или конечности (руки, ноги), локализуются в пространстве зрительно и осязательно познаваемые нами предметы — вещи и явления материального мира. Проблема локализации образов (зрительных, слуховых и т. д.)

¹ См. Ю. А. Кулагин. Попытка экспериментального исследования восприятия направления звучащего предмета. «Вопросы психологии», 1956 № 6.

² См. М. С. Лебединский. К вопросу о природе фантома ампутированных. «Ученые записки Моск. Гос. ун-та», вып. 111. Психология. Вопросы восстановления психофизиологических функций М, 1947, стр. 112 — 115.

— это, собственно, проблема локализации отраженных в них материальных предметов и явлений. Только поняв это, можно полностью покончить с путаницей в этом вопросе. Принять это положение — значит решительным образом покончить с идеализмом в теории восприятия.

Целый ряд чувственных качеств нельзя и определить иначе, как через предмет, свойства которого они выражают. Так обстоит дело со всеми запахами (запах мяты, ландыша, фиалки, розы и т. д.), с большим числом вкусовых качеств — помимо четырех обобщенных — сладкого, кислого, горького и соленого; с тембровыми характеристиками звука по тому предмету (инструменту), который их издает (звук скрипки, флейты, органа и т. п.); с некоторыми цветами (сиреневый, бирюзовый, кирпичный и т. д.), в настоящее время выражающими главным образом оттенки основных цветов. Первоначально, по-видимому, все цвета обозначались по предмету, для которого они были характерны. Отвлеченные от предмета, которому они принадлежали, обобщенные названия цветов ¹ и других чувственных качеств появились лишь впоследствии. Таким образом, многие, а первоначально, вероятно, и все чувственные качества определяются как свойства вещей ².

¹ Наиболее поздно возникшие названия цветов — оранжевый и фиолетовый — до сих пор сохраняют свою предметную отнесенность (orange — апельсин, violet — фиалка); то же относится и к таким обозначениям цветов, как розовый, малиновый и т. п.; зеленый также явно связан с зеленью, с растительностью.

Древнеиранское suxra (красный) содержит корень suk — огонь, гореть (см. В. И. Абаев. О принципах этимологического словаря. «Вопросы языкознания», 1952, № 5, стр. 56). Красный цвет в русском языке раньше обозначался словом червленый. В древнерусском «червь» означало не только червяк, но и красная краска. Это связано с тем, что в средние века красная краска добывалась из червеца — одного из разрядов червяков (см. Е. М. Иссерлин. История слова «красный». «Русский язык в школе», 1951, №3).

Русское слово белый, согласно А. И. Смирницкому (Хрестоматия по истории английского языка. М., 1953) — произошло от слов bale, beil, обозначающих в разных северных языках костер, в частности, погребальный. Слово голубой происходит от «голубь» и т. д.

² «Подлинные предпосылки для возникновения в мысли категории свойства-признака, а в языке — синтаксической категории определения и, далее, прилагательного создаются лишь по мере того, как говорящие научаются воспроизводить те или иные свойства предметов, т. е. делать что-либо круглым, красным, горьким и т. п. Так как свойства предметов раскрываются через другие предметы, то первоначально названия тех или иных свойств — это не что иное, как название предметов, которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства или признака. Так, первоначально свойство твердого выражается тем же словом, что и «камень», которое с точки зрения говорящих становится преимущественным носителем признака «твердости»; то же нужно сказать об обозначении «красного» через кровь или «голубого» через небо, или же через другие предметы. Отсюда ясно, что на первоначальном

Все качества, выступающие в процессе ощущения и восприятия, суть отраженные свойства вещей ¹.

Существенное гносеологическое значение имеет выше отмеченный, экспериментально устанавливаемый психологический факт, что ощущения и восприятия различных «модальностей», например зрительные и осязательные, отражают те же свойства вещей. То, что ощущения и восприятия разных модальностей выражают те же свойства вещей, имеют одно и то же гносеологическое содержание, исключает возможность сведения гносеологического содержания ощущения и восприятия к чувственному впечатлению, исключает возможность подстановки ощущения или восприятия на место свойств самих вещей. Поэтому дальновидные идеалисты стремятся обособить ощущения друг от друга, разорвать их взаимосвязь в познании вещей. Путь в этом направлении проложил еще Беркли; намеченным им путем и по сей день идут представители различных толков современного эпистемологического монизма.

Обычному понятию восприятия, объектом которого являются внешние объекты, Беркли противопоставляет восприятие «в истинном и строгом значении слова». Из него Беркли первым делом исключает все пространственные свойства предметов — расстояние, положение, величину. «В истинном и строгом значении слова, — пишет он, — я не вижу расстояния

этапе развития определения нет и не может быть речи об особой категории слов, выражающих признаки предметов, — выразителем свойств является та же грамматическая категория имен, названий предметов. Отсюда ясно также, что в своем генезисе все прилагательные являются относительными, семантически производными от какого-то названия предмета, через отношение к которому характеризуются другой или другие предметы.

Достаточно проанализировать любое качественное прилагательное, чтобы, при наличии соответствующего материала, открыть в нем отношение к какому-то конкретному предмету. Так, русскому качественному прилагательному крутой (др.-русск. крутъ ст.-сл. кржтъ) в литовском соответствует существительное krantas — «берег»; понятие «крутого» строилось в данном случае на основе образа «крутого берега», ср. русск. берег, ст.-сл. бръгъ и нем. Berg — гора. Лишь постепенно, с развитием отвлеченного мышления, признак обособляется как таковой и мыслится отдельно. Тогда образуется качественное прилагательное, в котором образ предмета уже отсутствует». См. Л. П. Якубинский. История древнерусского языка. Учпедгиз, 1953, стр 210.

¹ Различные чувственные качества трактуются иногда как свойства различных видов (модальностей) чувствительности (красный, зеленый и т. д. как свойства зрения; кислый, сладкий и т. п. как свойства вкуса и т. п.). Это явная логическая путаница: отношение красного к цвету или кислого к вкусу это отношение частного к общему, красное и белое суть разнообразные цвета, кислое и сладкое — разновидности вкуса; свойствами они являются лишь по отношению к соответствующим вещам.

самого по себе, и ничто из того, что я воспринимаю, не находится на расстоянии»¹. То же затем утверждается о величине и о положении ². В итоге Беркли утверждает: видимый объект существует только в сфере духа ³.

Беркли объявляет объектом восприятия само его чувственное содержание. Восприятие в берклеанском понимании — это прообраз ощущения в трактовке последующей идеалистической психологии, превращающей его в объект познания. Свойства объектов — вещей понимаются как особые «объекты» или «вещи»⁴, ощущение или восприятие этих свойств подставляется на место последних — в результате: ощущается — ощущение, воспринимается — восприятие! Восприятия теряют свое основное качество — быть знанием о бытии, о вещах как о чем-то существующем вне их.

Обособляя ощущение от объекта и подставляя его на место последнего, Беркли неизбежно приходит и к обособлению ощущений — зрительных, осязательных и т. д. — друг от друга, к отрицанию возможности зрительно и осязательно воспринимать те же свойства вещей.

В самом деле, если признать, что мы зрительно и осязательно познаем те же свойства (как это, на самом деле, и есть), то из этого необходимо следует, что познаваемый объект не тождественен ни с зрительными, ни с осязательными (ни с какими-либо другими) ощущениями. Поэтому Беркли и пишет: «Никогда не бывает, чтобы мы видели и осязали один и тот же объект (вещь). То, что видится, есть одна вещь, а то, что осязается, совершенно другая вещь». И далее: «объекты зрения и осязания суть две отдельные вещи»⁵.

Таким образом, путем выключения из восприятия всего того, что воспринимается посредством взаимосвязи различных ощущений, Беркли приходит к выключению из своего редуцированного восприятия всех пространственных свойств объектов внешнего мира и к превращению их в «объекты», которые «не находятся и не кажутся находящимися вне духа, или на каком-либо расстоянии от него»⁶.

Однако обособление ощущений друг от друга, к которому необходимо приводит попытка обособить их от объектов, ведет

¹ Джорж Беркли. Опыт новой теории зрения. Казань, 1913, стр. 25.

² Там же, стр. 29 — 50, 51 и сл.

³ См. там же, стр. 68.

⁴ Беркли в различных изданиях своего «Опыта» употребляет то один, то другой термин — то «object», то «thing».

⁵ Джорж Беркли. Опыт новой теории зрения. Казань, 1913, § 49, стр. 27 и 28.

⁶ Там же, §§ 50, 51 и др.

всю эту концепцию к гибельному для нее конфликту с фактами, с реально существующей и эмпирически констатируемой структурой восприятия, в которой ощущения различных видов («модальностей») фактически взаимосвязаны и как бы включены друг в друга.

В принципе та же, что у Беркли, подстановка ощущений на место объекта составляет основной ход ряда разновидностей эпистемологического монизма. Она же лежит, в частности, в основе теории «чувственных данных» (sense-data-theo-ry), которая в последние годы стоит в центре гносеологической дискуссии, разворачивающейся в зарубежной, особенно англо-американской философии ¹. Мур (G. Moore), являющийся, наряду с Б. Расселом, одним из главных представителей и даже создателей теории чувственных данных, сам прямо указывает на совпадение того, что он разумеет под чувственными данными, с тем, что Беркли разумел под «прямыми» непосредственными объектами восприятия в «истинном и строгом значении слова»².

Чувственные данные объявляются этой теорией единственными непосредственными, достоверными объектами восприятия, «прямо» данными ему особыми «сущностями» (essenses).

¹ Из обширной литературы, посвященной этому вопросу, отметим следующие статьи преимущественно из числа вышедших в последние годы: J. W. Yolton. A Defence of Sense-Data. «Mind», 1948, vol. LVII, № 225, pp. 2 — 15; R. Firth. Sense-Data and the Percept Theory. «Mind», 1949, vol. LVIII, № 232, pp. 434 — 465; 1950, vol. LIX, № 233, pp. 35 — 56 (содержит критику теории Sense-Data). A. D. Ritсhie. A. Defense of Sense-Data «Philosophical Quarterly», vol. 2, № 8, 1952; C. D. Broad. Some elementary Reflexions on sense-perception. «Philosophy», 1952, vol. 27, № 100. (Брод (Broad) вместе с Расселом и Муром — один из представителей Sense-date theory.) A. J. Ауеr. The Terminology of Sense-Data (опубликована первоначально в 1945 г. в «Mind», vol. 54, № 216; воспроизведена в книге «Philosophical Essays». London, 1954). См. также: A. J. Ayeг. The Foundations of Empirical Knowledge: I — «The Introduction of Sense Data», § 3, pp. 19 — 28; II — «The Characterization of Sense-Data», §§ 6 — 11, pp. 58 — 112 London, 1940. J. R. Jones, Sense-Data, a Suggested Source of the Fallacy. «Mind», 1954, vol. 63, № 250.

Теория Sense-Data выражает линию берклеанства и юмизма в современной гносеологии. С этих позиций ее представители во главе с Расселом и Муром ведут борьбу против продолжателей линии декартовского и локковского репрезентативного реализма, который утверждает, что объектом познания являются сами вещи, но не в состоянии реализовать это положение из-за того, что в своих исходных предпосылках он обособляет «идеи» — ощущения, восприятия и т. д. — от вещей. См. об этом выше в параграфе о теории отражения.

² «The Library of living Philosophers», vol. IV. The Philosophy of G. E. Moore, 1942. См. специально раздел III — The Philosopher Replies; II — Sense-Perception, p. 629. См. в том же томе статьи О. К. Bouwsma. Moore's theory of Sense-Data, а также С. A. Mасе. On how we know that material Thingsexist и окончание статьи С. J. Duсassе. Moore's Refutation of Idealism.

Гносеологическая проблема восприятия внешнего материального мира превращается в вопрос о том, может ли совершиться и каким образом переход от этих «прямых» объектов познания к материальным, физическим объектам. Фиктивные «объекты» — «чувственные данные» вклиниваются как завеса между чувственным познанием и его подлинными объектами — вещами и явлениями материального мира. В теории чувственных данных чувственные качества вещей признаются данными помимо дифференцирующей их аналитико-синтетической деятельности познания, превращаются в обособленные «сущности» и объявляются единственными прямыми и «бесспорными» объектами познания.

Так, теория «чувственных данных» восстанавливает фальшивые берклеанские подстановки: 1) ощущения и восприятия подставляются на место объектов; 2) свойства объектов — вещей материального мира — превращаются в особые объекты. Наконец, эта подстановка «чувственных данных» на место объектов используется для провозглашения их «нейтральности» по отношению к психическому и материальному.

Аналогичными путями идет и теория ощущения и восприятия неореализма. Неореалисты прямо объявляют ощущения «сущностями». Восприятие белых или красных, твердых или мягких и т. д. предметов распадается; вместо белых и красных, твердых и мягких и т. д. предметов в представлении неореалиста выступают «белизна», «краснота», «твердость», «мягкость». Эти образованные посредством слова абстракции от чувственных качеств вещей неореализм подставляет на место вещей и тоже превращает в особые «сущности». Чувственное содержание ощущений возводится (странная мистификация!) в ранг платоновской идеи: создается чувственный платонизм. Ощущения, препарированные таким образом, перестают быть знанием о существующем вне и независимо от них объективном мире. Они, как и подобает гипостазированным «сущностям», пребывают в «себе» и не раскрывают нам свойств объективно существующих вещей и явлений. Ощущения перестают быть тем, что составляет самое их существо и становятся тем, что противно их существу, — «сущностью», бытием в себе. Можно ли отойти дальше от того, что есть на самом деле?!

В действительности чувственные качества характеризуют свойства вещей, представляют собой знания субъекта о них. Они выражают свойства вещи как реальности, которая не может быть исчерпана никакой совокупностью свойств, данных субъекту. В процессе взаимодействия вещи с человеком и взаимодействия вещей каждая вещь выявляет бесчисленное, количество все новых свойств, вступая во все новые связи и взаимоотношения с другими вещами.

Существенным при этом является то, что в восприятие человека включается слово. Всякая вещь воспринимается как предмет, существенные свойства которого фиксированы в слове, ее обозначающем. Благодаря слову в воспринимаемый предмет включается и содержание, не данное непосредственно, чувственно. Оно включается в восприятие по механизму так называемого «вторичного возбуждения» (или возбуждения «второго порядка»)¹ в силу связей, образующихся между непосредственно воспринимаемыми свойствами предмета и содержанием слова.

Включение слова в восприятие предмета совершается в ходе индивидуального развития. В процессе овладения речью у человека создаются натуральные рефлекторные связи между вещью и обозначающим ее словом. В результате в систему корковых связей, являющуюся нейродинамической основой образа вещи, включается новый компонент — закрепленные в значении слова связи второй сигнальной системы. Зрительно-осязательный образ вещи начинает включать и вбирать в себя содержание, закрепленное в обозначении вещи, подобно тому, как он вбирает в себя содержание других рецепций. Дело при этом заключается не в том, что восприятие сопровождается словом, называнием воспринимаемого (тогда слово бы выступало в сознании особо от восприятия), а в том, что смысловое содержание слова посредством рефлекторного замыкания объединяется с чувственным образом предмета (включается в единый комплексный раздражитель). Само слово при этом сплошь и рядом маскируется (пользуясь выражением И. П. Павлова) и как таковое особо не осознается; его смысловое содержание включается в восприятие предмета как его компонент и осознается как смысловое содержание самого предмета, а не как содержание слова. Восприятие в результате взаимодействия второй и первой сигнальных систем вбирает в себя смысловое содержание слова, сбрасывая форму и функцию слова как особого языкового образования. Чувственное содержание образа становится носителем смыслового содержания. Слово относится не к образу, не к восприятию как таковому, а, так же как и самый образ, — к предмету, к вещи, которая в этом образе осознается. Именно поэтому вещь выступает в восприятии как

^l Под вторичным возбуждением или возбуждением второго порядка разумеют возбуждение точек коры, не подвергающихся непосредственному воздействию раздражителя. Такое возбуждение происходит в результате иррадиирования на них возбуждения от точки, подвергшейся непосредственному возбуждению (см., например, Л. Г. Воронин. Анализ и синтез комплексных раздражителей нормальными и поврежденными полушариями головного мозга собаки. М., 1948, стр 76).

предмет, обладающий не только непосредственно, чувственно данными свойствами. В силу этого — и исторического развития самих предметов восприятия — восприятие человека насыщается историческим содержанием и становится исторической категорией.

Таким образом, смысловое содержание включается в восприятие предмета. Известно, что именно роль смыслового содержания прежде всего подчеркивает теория восприятия семантического идеализма. Спрашивается: чем материалистическая трактовка этой проблемы отличается от идеалистической? Борьба материализма и идеализма здесь идет вокруг одного основного вопроса: что — чувственно данный предмет как материальная вещь или смысловое содержание, значение соответствующего слова — является первичным. Материалист признает первичным предмет, чувственно воспринимаемую материальную вещь и вторичным — связанное с ним смысловое содержание; идеалист, наоборот, объявляет смысловое содержание, значение первичным, а предмет — чем-то производным, конституируемым значением; в идеалистической теории восприятия значение выполняет определяющую, функцию.

Представители идеализма в своем походе против материализма, против подлинно научного познания объективного мира обрушиваются прежде всего на чувственное познание действительности. Они ставят себе первой задачей вытравить связь с предметом из чувственных форм сознания. Известный английский психолог Стаут, ученик и верный последователь Уорда, воинствующий идеализм и спиритуализм которого отмечал Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», прямо объявляет чувственное сознание «аноэтичным» — не познавательным, беспредметным ¹. Предмет «презентируется» сознанию якобы лишь в результате акта мысли, присоединяющегося к непредметному чувственному содержанию. «Предмет» — это, таким образом, лишь коррелят мысли и производное от нее. Стаут и не скрывает, что «предмет», о котором при этом идет речь, может быть как существующим, так и не существующим; существование для него не существенно.

Гуссерль, вообще объявляющий «интенцию» (направленность) на предмет определяющим признаком сознания, делает из этой общей характеристики сознания одно основное исключение: ощущение он объявляет не «интенциональным», не направленным на предмет. Из всего чувственного содержания

¹ «Презентация, рассматриваемая, как имеющая существование, относительно независимое от мысли, может быть названа чувственностью или аноэтическим сознанием. Мысль и чувственность — две основным образом различные душевные функции» (Дж. Ф. Стаут. Аналитическая психология, М., 1920, стр. 70 — 71 «Концепция чисто аноэтического сознания»).

сознания вытравливается всякое отношение к предмету. Предмет, на который «интенционально» направлено сознание, якобы восстанавливается через предметное значение, которое акт мысли надстраивает над беспредметным чувственным содержанием. «Значение» будто бы превращает для нас ощущения в «объекты». Таким образом, семантизм, проникая и в теорию восприятия, делает предмет производным от значения. Восстановление таким путем предмета, не данного в ощущении, — это чистая мистификация. Таким образом, приходят, конечно, не к предмету как объективной реальности, а только к значению «предмет», т. е. к идеальному образованию, содержанию сознания.

Семантизм связан с самыми основами идеализма. Недаром еще Беркли сводил предмет к знаковому отношению между ощущениями, к тому, что зрительные ощущения сигнализируют или обозначают возможность получения соответствующих осязательных ощущений (как мы увидим, в точности то же самое, по существу, утверждает, повторяя Беркли, один из вождей современного американского социального бихевиоризма и прагматизма — Мэд). Недаром также Титченер, наиболее крайний представитель интроспекционизма, нашедшего свое заостренное выражение в своеобразном психологическом «экзистенциализме», был особенно рьяным защитником так называемой «meaning theory» — «теории значения» в учении о восприятии. В принципе подобную же теорию значений защищали и такие представители идеалистической психологии рационалистического толка, как, например, Мур. Расхождение между «рационалистом» Муром и «эмпиристом» Титченером — это десятистепенные различия внутри одного и того же идеалистического лагеря. У рационалистов, например у Мура, значение надстраивается над ощущением и придается ему актом чистой ' мысли, воплощенной в значении.

То же положение: «значения конституируют вещи», которое Гуссерль выдвигал в плане феноменологии сознания, а представители «meaning theory» развивали в учении о восприятии, подхватывает и современный американский семантизм, блокирующийся с бихевиоризмом (Дьюи, Мэд, Моррис и др.). Вещь, по Мэду — это ее значение для поведения; реакция на нее определяет ее значение. Конституируя, с одной стороны, вещи, значения, с другой, конституируют сознание, а также восприятие вещей. Посредством значений из якобы «нейтрального» опыта, в котором они не расчленены, выделяются как вещи, так и сознание, восприятие и т. п. ¹

¹ В этой связи стоит хотя бы кратко остановиться на судьбе значений в идеалистической философии последних десятилетий. Значения выступили

Идеалистическое понимание роли значения как фактора, который формирует предмет или хотя бы образ предмета из якобы беспредметного содержания субъективной чувственности, не выдерживает критики. Факты свидетельствуют против такого положения. В развитии ребенка формирование чувственного образа предмета предшествует овладению словом и является необходимой предпосылкой развития речи. Иначе это и быть не может. В самом деле: человек, овладевший речью, располагает большим многообразием различных значений. Почему в том или ином случае мобилизуется и включается в восприятие определенное, а не любое значение? Основание для этого может быть только одно: восприятие данного предмета с определенными, в восприятии данными свойствами обусловливает включение именно данных значений. Когда ребенок в процессе общения и обучения овладевает речью, дело сперва заключается в том, чтобы выделить те данные в восприятии свойства предмета, с которыми должно быть связано слово. Первичной является зависимость слова от восприятия вещи. Л лишь вторично, по мере своего закрепления, слово начинает влиять на выделение определенных сторон в восприятии предмета и связывание их между собой ¹.

В чувственно воспринимаемой вещи выделяются признаки,

сначала (у Гуссерля и др.) как ядро сознания и служили для того, чтобы расправиться с вещами материального мира. Значение «предмет> подставляется на место предмета — реальной вещи. Положение: вещи конструируются значениями — превращало вещи в нечто производное от идеального содержания сознания. Расправившись с вещами, с материальным миром, значения оборачиваются против сознания: и сознание объявляется производным от значений. Оно сводится к семантическим отношениям между частями «опыта», поскольку они представительствуют или обозначают друг друга (Мэд, Дьюи). Семантизм перебазируется на бихевиоризм. Значения соотносятся с поведением, объявляются производными от него. Проглотив в союзе семантизма с бихевиоризмом сознание, значение — это чудовище современной идеалистической философии — кончает тем, что неизбежно пожирает и самое себя По ликвидации сознания от значения остается лишь знак. Знаки, лишенные значения, таков дальнейший этап в развитии семантики. Он отчетливо выступает, например, у ученика Мэда Морриса, стремящегося объединить все разновидности семантики, опирающейся на логический позитивизм или прагматизм и бихевиоризм. В своих «Основах теории знаков» Моррис, делая, собственно, прямой вывод из осуществленного его учителем Мэдом сочетания семантики с бихевиоризмом, объявляет, поход против значения. В значении Моррис усматривает главный источник всех блужданий предшествующей философской мысли. Как последний итог остаются лишь знаки, лишенные значения. (См. Ch. W. Morгis. Foundations of the Theory of Signs. «International Encyclopaedia of Unified Science», vol. 1, № 2 Chicago University Press, 1938; Ch. W. Morris. Signs, Language and Behavior. New York, 1950.

¹ См. Г. Л. Розенгарт-Пупко. Речь и развитие восприятия в раннем детстве. М., Изд. АМН СССР, 1948.

качества, которые являются сигнальными по отношению к существенным ее свойствам, определяющим ее как такую-то вещь; остальные свойства вещи более или менее отступают в восприятии на задний план. (Физиологически это обусловлено тем, что возбуждение, возникающее в коре головного мозга в результате действия в качестве раздражителей определенных свойств предмета, отрицательно индуцирует действие остальных его свойств).

В связи с отношением вещей и их свойств, имеющим существенное значение для психологии восприятия, встает более общий вопрос — об отражении в восприятии категориальной структуры вещей.

В психологической литературе встречаются упоминания о «категориальном» восприятии или категориальности восприятия. Однако при этом обычно исходили из кантианской концепции ¹: категории как формы рассудка, порождение мысли, противостоящей чувственности, якобы извне вносятся мыслью в опыт. На самом же деле категории выражают объективную структуру вещей, которая проступает прежде всего в восприятии и лишь затем, обобщенно — вотвлеченном мышлении. Психология не может этого не учесть; разрабатывая учение о восприятии, она не может пренебречь вопросом о том, как складывается категориальная структура восприятия, отражающая объективное строение бытия. Генетическая психология, поскольку она разрешает этот вопрос, должна быть вместе с тем и генетической гносеологией ².

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: