 |
Былина «Первая поездочка Ильи Муромца»
|
|
|
|
Легко догадаться, что в обществе, в котором такое место занимала религия и жертвоприношения, высшую ступень занимали жрецы. Однако тут иные учёные возникают на нашем пути с радостной вестью, что жрецов-де у славян не было.
Читатель, у вас не выработался некий рефлекс? Ага, у меня тоже. Когда очередной историк с улыбкой мазохиста вещает, что у наших предков чего-то там не было — государства, городов, храмов — я отворачиваюсь от него и лезу в источники.
Как правило, они утверждают нечто прямо противоположное. Однако на сей раз не будем спешить. Порассуждаем.
Помните, в начале главы мы говорили, что определяющим жизнь язычников законом было: «так делали Боги; так теперь делают люди»? Без этого закона нельзя было… буквально ничего.
Строишь дом — как Боги создавали мир. Ложишься с женой — как Сварог-Небо ложится на Макошь-Землю. Воюешь с врагом — как Перун бьёт бесов. Вытёсывая лодку, лепя горшок, вспахивая поле, человек обязательно старался вспомнить — как это делали впервые Боги и Предки.
Иначе… иначе крепость обрядов и обычаев даст трещину, и засочатся в неё мутные мёртвые воды Кромешного, нижнего мира, хлынет новое-навье, полезет бесовщина…
Но откуда узнать — как? Как именно «делали Боги»? Как мы узнаем об этом? Конечно, из мифов и обрядов. Следовательно, для язычника знание мифов и обрядов жизненно необходимо. И если нет особого сословия жрецов, их хранителей, то знание, «как надо» должно быть достоянием каждого, по крайней мере — каждого домохозяина.
То же и с жертвоприношениями. У эллинов, у скандинавов так и было. Мифы знал каждый свободный домохозяин — и эти мифы дошли до нас в самых разных источниках. А вот у кельтов были жрецы-друиды, и после того, как их сословие было уничтожено римлянами, от кельтской мифологии осталось очень немного. Всё, что мы сейчас о ней знаем — в основном реконструкции.
|
|
|
А как обстоит с этим дело у русов? Как у эллинов — то есть каждый школьник знает, что верховного Бога звали так-то, а Бога моря — вот этак, и когда они вместе пошли туда-то, произошло то-то? Как у скандинавов — то есть написаны моря романов по мотивам славянских преданий и весь мир внимает творению гениального композитора, опере про сумерки славянских Богов? Или всё-таки — как у галлов?
На кого больше похожи русы — на народ, у которого никогда не было жрецов, или на народ, у которого их истребили? Решайте, читатель, сами, а я покуда перейду к источникам.
Вот что сообщает персидское анонимное сочинение «Пределы мира» в начале IX века про русов: «Знахари у них в почёте». А Ибн Русте развивает это лаконичное наблюдение: «Есть у них (русов — Л. П.) знахари, из которых иные повелевают царём, как будто бы они их, русов, начальники.
Случается, что они приказывают принести жертву Творцу их тем, чем они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак невозможно… (Знахарь) говорит, что так угодно Богу».
А вот Гельмольд пишет про ругов с Рюгена: «Король же находится у них в меньшем по сравнению со жрецам почёте. Ибо тот тщательно разведывает ответы Божества и толкует узнаваемое в гаданиях».
Про жрецов ободритов он пишет: «Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет праздники в честь Богов, собираются мужчины и женщины с детьми и приносят жертвы свои волами и овцами, а многие — и людьми». Не правда ли, Гельмольд словно пересказывает на свой лад то, что Ибн Русте пишет про русов!
Но так же поступали в XI веке варягорусские волхвы в Ростове и Белоозере. Они выбирали людей, женщин из знатных семейств, для жертвоприношений, и никто им не противился, напротив, знать сама приводила к ним жён и дочерей для этого выбора!
|
|
|
Когда в Новгороде, сто лет спустя после Крещения, объявился волхв, «творяше ся аки Бог», почти весь город пошёл за ним — это буйный-то, всю свою историю от Гостомысла до Марфы Посадницы проспоривший сам с собою Новгород!
А ведь в варяжском Волегоще жрец Яровита говорил в первом лице от имени своего Бога — вот оно, «творяше ся аки Бог»! И оба раза против волхвов решились выступить только пришлые, крещёные воевода и князь с лесостепного Юга, со своими дружинами. В языческие времена, как мы можем судить по примеру Вещего Олега, и сам великий князь не смел пренебрегать словами волхвов.
Впрочем, про одного волхва ещё и полтысячи лет спустя люди, наверняка считавшие себя христианами, рассказывали, что он «в Боги сел». Сказание же о построении града Ярославля гласит, что на его месте было святилище Волоса, где поддерживал неугасимый огонь и приносил жертвы волхв.
На первый выгон скота он закалывал тельца и тёлку, в обычное время клал жертвы лесными зверями, а в тяжёлые дни — людьми. Волхв гадал по дыму жертв, и его слова принимались паствой, как речь самого Волоса. И это вновь кажется цитатой толи из латинских авторов, описывающих быт поморских славян-варягов, толи из арабов, описывающих жизнь русов.
Заметим, что у скандинавов, как мы говорили, жрецов не было. Вообще. Были просто колдуны, но ни малейшим почётом они не пользовались. Наоборот, языческие конунги преследовали их, колдуны собирались на свои радения тайно. Заниматься ворожбой-зейдом для мужчины считалось величайшим позором.
Юмор же ситуации в том, что иные учёные, даже столь почтенный автор, как Нидерле, умудрились написать, что поморские славяне-де заимствовали жрецов… у скандинавов! Да, а ещё они ходили в плащах из лягушачьей шерсти и собирали с берёзок яблоки…весёлые люди историки.
Главенство жрецов в славянском обществе заметно даже по археологии. Русанова и Тимощук в своей книге пишут, что в славянских землях была распространена система, при которой в центре каждой группы селений находится возвышение с вершиной, окружённом чисто символическим, не способным быть реальной защитой валом.
|
|
|
На окружённом валом пространстве нет так называемого «культурного слоя», то есть следов постоянного проживания сколь-нибудь большой группы людей. Зато там есть следы непрерывно поддерживаемого огня — одного или нескольких, стоявшего в центре «столба» — у Иванковиц этот «столб» — каменный, четырёхгранный, с личинами, смотрящими в разные стороны света, даже сохранился.
Там же найдены ещё два кумира. Иногда там же находят следы жертв — зерном, хлебом, животными, а с Х века всё чаще — людьми. И неудивительно — в эти века мир язычников не просто старел — он рушился, погибал, и его пытались спасти самыми крайними средствами. Иногда рядом со святилищами находят небольшие одинокие домики со следами постоянной, но аскетически-строгой жизни — жилища «повелевавших царями» жрецов.
Любопытно, что подобная система — со святилищем в центре гнезда поселений — появляется сперва, в VI-VII веках у балтийских славян, а уже потом, в VII-VIII, проникает в Восточную Европу и овладевает ею. Лишнее доказательство единства славянской религии и общеславянского значения Варяжского поморья, как её центра.
Даже глава следующего по почёту и влиянию слоя — воинско-дружинного — князь выглядит как представитель жречества. Слово «кнез» в западнославянских языках обозначает жреца. В польском князь — «ксенж», а священник — «ксендз». Кстати, знаменитое «чернокнижник» — заимствование из Западнославянских наречий, к легендарной «Чёрной Книге» отношения не имеет, а означает «чёрного жреца», жреца Чёрного бога.
Дружины тоже составляли особенный, ещё толком не исследованный мир, со своей, почти рыцарской этикой, со своим эпосом, лёгшим в основу позднейших «Слова о полку Игореве» и былин. Именно в дружинной среде было принято отпускать чубы на бритых черепах и татуировать руки.
Кое-что о быте и нравах дружины я расскажу позже, когда буду говорить о воспитании нашего героя. Это были прирождённые и зачастую — потомственные бойцы, как правило — конники, в кольчугах и островерхих шлемах. Их объединяло боевое и обрядовое братство воинов-волков, воинов-туров.
|
|
|
Они и без доспехов могли, одержимые «буестью» — духом Зверя-покровителя, кинуться на вражью рать, крестя мечами направо и налево. Редко пользовались топорами и луками в бою, предоставляя охотничье оружие общинным ополченцам. Идеалом их было «рыскать волками в поле, ища себе чести, а князю славы».
Цену эти бойцы себе знали хорошо. А цена была вот какова — в 1071 году под Белоозером киевский воевода Янь Вышатич пошёл на три сотни приверженцев волхвов с двенадцатью отроками — младшими дружинниками — и победил. Цена, стало быть, двадцать пять общинников против одного отрока.
Поэтому дружинники легко переходили от князя к князю и ещё легче — от города к городу. Отражено это в летописях, отражено это и в былинах — помните, как обиженные князем богатыри покидают Киев и не желают защищать его от Калина-царя? Но было в них и жреческое начало.
Побеждённый в бою рассматривался, как жертва Богам Войны, и с телом его поступали соответственно. В былинах Илья Муромец и Алёша Попович обходятся с побеждённым врагом — Жидовином, Идолищем, Соловьем, Тугарином — так же, как обращались с жертвенными животными — рассекают тела на части, а голову надевают на копьё или кол.
Это — подобие того, как мир когда-то создавался из частей жертвы Рода, причём голова стала небом, поэтому её, словно на мировой оси, на мировом древе, поднимают вверх на древке копья. Точно также поступили ободриты с Иоанном, епископом Мекленбурга в 1066 году, а поляки-язычники со святым Войтехом.
Поэтому и возникло представление о благом посмертии воина, погибшего в бою, ибо смерть в бою приравнивалась к смерти на алтаре и прямо вводила погибшего воина в мир Богов. Впрочем, обширное исследование нравов и быта дружины ещё впереди.
Здесь следует заметить другое — дружинники не имели никакой недвижимой собственности. Так же, впрочем, как и князья. Общество русов-язычников не было феодальным, не было оно феодальным и много лет после крещения — это окончательно доказал в своих трудах И. Я. Фроянов.
Впрочем, в азарте отстаивания своей позиции Игорь Яковлевич частенько увлекался, безмерно преувеличивая степень равенства и демократии на Руси. Неравенство, конечно, было, но оно имело не социально-экономические, а сакральные основы. Впрочем, об этом поговорим, подводя итоги. Пока же заметим — собственность на землю у русов и славян была исключительно общинной, мирской.
Общины на своих собраниях-вече могли приглашать к себе того или иного князя с дружиной. Вече не было властью само по себе, оно редко творило суд, принимало законы. Но оно могло решить, кто будет этим заниматься. Могло выгнать неугодного князя и позвать нового.
|
|
|
Свободные простолюдины на Руси Х века жили достаточно богато. Возможно, именно тогда сложилась пословица: «На Руси от голода никто не умирал». В погребениях простых общинников того времени часто находят серебряные и золотые вещи. Ибн Фадлан говорит, что купцы с состоянием во многие десятки тысяч серебряных дирхемов не были на Руси редкостью.
Общинники давали своему князю прокорм-полюдье, как бы принимая по очереди в гостях его со всею дружиной. Другим источником доходов князя с дружиной, кроме военной и охотничьей добычи, были «виры» — штрафы, которыми облагались различные, подпадающие под суд князя проступки.
Хотя большинство споров и несогласий, конечно, решалось внутри мира-общины и на княжеский суд выплывали то, что случалось между представителями разных общин.
Кроме общинников — совладельцев земельных угодий, купцов, владеющих лавками — торговые ряды стояли в Ладоге ещё во времена Рюрика, были еще и рабы. Наше представление об этих людях сильно испорчено штампами из советских учебников. Рабы в таком смысле, эти «говорящие орудия», появились только в античной, средиземноморской цивилизации, и то на её закате.
На Севере всё было по другому. Восточные авторы отмечают, что «русы к рабам относятся хорошо», а лингвисты указывают, что рабов в русском языке обозначали слова однокоренные с теми, которыми называли детей. Вроде бы рабы — это вечные дети. Да, за них всё решает «взрослый»-хозяин, он может обойтись с ними очень сурово.
Но и он обязан заботиться о них, и отвечать за них перед законом. Кстати, сообщения о жестоком обращении с рабами, как и об убийстве рабами, доведенными до отчаяния, своих господ, в летописях связаны в основном с христианским духовенством. Именно оно принесло из Византии, Восточно-римской империи чуждое славянам отношение к рабу.
Епископ Ростовский, Фёдор, прославился зверским отношением к рабам, пытками и членовредительскими наказаниями. Архиепископ Новгородский Лука Жидята отрубил своему холопу Дудике обе руки и нос. Его преемника, Стефана задушили собственные холопы. А преподобный Варлаам Хутынский в дарственной монастырю перечисляет столько-то голов скота, и столько-то челяди.
У их современников-мирян, не говоря уж про предков-язычников, ничего подобного не встретишь. Они обращались с рабами не более жестоко, чем в те времена, причём не только на Руси, обращались с детьми.
Могут спросить — отчего же эти взрослые люди считались детьми? И как же тогда в рабы попадали пленные? Здесь придётся коснуться очень важной для языческого общества темы — инициации или обрядов посвящения. Дело в том, что для язычника не количество лет определяло вопрос — взрослый человек или нет.
Чтобы быть участвовать в обряде — а обрядом ведь была и свадьба, и война, и управление хозяйством — человек должен был пройти долгий, трудный, зачастую — мучительный и опасный обряд инициации. У русских следы этого обряда обнаружил В. Я. Пропп и описал их в своём труде «Исторические корни волшебной сказки».
То была не формальность, подобно сегодняшним «посвящениям в студенты» или тому подобным развлечениям. Человек должен был стоически перетерпеть множество мук и опасностей, а в конце — умереть тяжёлой, мучительной смертью — и воскреснуть новым человеком, взрослым, полноправным общинником.
Если человек не выдерживал мучений, он оставался вечным ребёнком общины, неполноценным существом. Холопом, челядином, чадью, робей, робом, рабом. В суровые времена палеолита, породившие этот обряд, до него не доживали слабосильные дети. Холод, голод, болезни, хищники уносили из жизни подавляющее большинство задолго до посвящения.
В обществе же земледельцев гораздо больше детей, неспособных перенести испытания инициации, стало доживать до них. Так появились и умножились первые рабы. При чём же тут пленные? А вот при чём.
Мы уже говорили, что гибель в бою считалась благой. Тот же, кто не принимал её, в страхе бросал оружие, просил пощады — тот как бы показывал, что не полноценен, как взрослый, прошедший инициацию общинник. Он показывал, что он на самом-то деле не готовый к полноправной жизни взрослый ребёнок, и просил его по-щадить, то есть признать чадом, ребёнком, усыновить.
Впоследствии он мог, пройдя обряд заново, снова вступить в круг взрослых, как равный — в новой общине, или в той, в которой родился. Об этом свидетельствует византиец Маврикий Стратег: «находящихся у них в плену славяне не держат в рабстве, как прочие племена, но, ограничивая срок рабства определённым временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей».
Об обряде Маврикий не упоминает, да оно и понятно — рассказывавшие ему про это византийские солдаты, выкупившиеся на свободу, меньше всего хотели сообщать соотечественникам, что в плену предавались языческим обрядам. Что до «определённого срока», то он, безусловно, включал какое-то время работы новоявленного «ребёнка» на дворе своего приёмного «отца»-славянина.
Вот каково, сверху донизу, от жрецов до рабов, общество русов и славян времён моего героя. В целом же оно представлялось единым организмом. Более того, его слои, по вере язычников, возникли из различных частей Жертвы Рода:
Оттого у нас в земле цари пошли —
От святой главы от Адамовой,
Оттого зачались князья-бояре -
От святых мощей (зд. — плеч -Л. П.) от Адамовых,
Оттого крестьяне православные —
От свята колена от Адамова.
Это снова из Голубиной книги. Она известна нам по поздним, XVII-XVIII веков записям, где древнего Рода заменяет то Христос, то Адам. Но первое упоминание о ней мы встречаем в житии Авраамия Смоленского, причём главного героя жития за знакомство с ней собираются отлучить от церкви.
Как видно, в те времена языческая природа этого стиха была очевидна. Представление же об обществе, как едином теле, промелькнуло в летописи под 1015 годом: «согрешиша от главы и до ногу, еже есть от цесаря до простых людин».
Представление об обществе-теле имело две стороны. Во-первых, оно исключало «классовую вражду», столь любимую марксистами. Помните, мы говорили об невероятном терпении индийских крестьян; в Индии, и только в ней, существовал точно такой же миф.
Там три варны дваждырождённых, прошедших инициацию — брахманы-волхвы, раджанья-воины и вайшью-общинники — вместе с холопами-шудрами, родились из уст, рук, бёдер и ступней Первочеловека-Пуруши.
И самый нищий индийский крестьянин, выходя из тростниковой хижины в набедренной повязке к неизменным своим рисовым соткам, знал, видя вдалеке сияющую золотом процессию магараджи — он и магараджа части одного тела. Как же может нога бунтовать против руки или головы?
С другой стороны, это предполагало окончательность и бесповоротность социальных различий. Ноге не стать головой, ни сдав экзамены, ни постригшись в монахи. Голова заботится о ноге, конечно, но советоваться с нею? Это только сейчас про иных людей, в чьём организме бесповоротно победила демократия, говорят, что он, мол, делает, как левая пятка захочет; но даже сейчас это говорят без особого одобрения.
Правда, в дружинах проходили обучение воинскому делу молодые парни из сельских общин. Такие, пройдя инициацию, могли и в дружину попасть, но это было редкостью. У нас любят поминать, что, мол, простой крестьянин Илья Муромец стал во главе богатырской дружины.
Но давно уже доказано, что мотив крестьянского происхождения Ильи — довольно поздний. В записанных в ХI веке ломбардских поэмах и уже упоминавшейся «Тидрек саге» могучий богатырь «Илья Русский», служащий «конунгу Вальдемару» и очень похожий на любимца наших былин — отнюдь не простолюдин.
Он родич князя, а одна из ломбардских поэм, не обинуясь, называет его «король Илья». Да и в наших былинах сына Ильи зовут «Збут Борис королевич». Скорее всего, это уже в позднемосковское время, незадолго до Петра, фантазия народных сказителей сделала любимого героя «своим».
Между прочим, в романах о рыцарях Круглого Стола сэр Тор по происхождению — простой пастух. Ну и что? Следует ли из этого какая-нибудь особенная демократичность рыцарского эпоса или Средневековой Европы?
Но даже если Илья и был изначально сыном простого пахаря, он в богатыри попал, благодаря волшебной силе странников — калик перехожих. А без чудес — как определялось положение, или, учёно говоря, социальный статус на Руси? И тут нам приходят на помощь былины.
В них постоянно говорится о «роде поповском», «роде боярском», «роде крестьянском». То есть положение в первую очередь определялось происхождением. Но ведь и в летописях князем может быть только человек «княжьего рода», а любой другой, даже боярин, сколько не тужься, в князи не выбьется.
И так обстояло дело не только с князьями. В житии Феодосия Печерского говорится, что, когда будущий святой, сын княжьего служилого человека, одного из тех самых, воспетых «Словом о полку…» «курян — сведомых кметей», порывался заниматься постыдным для ратного человека сельским трудом (тот же Муромец после вступления на богатырскую стезю и не прикасается, скажем, к плугу), сородичи пеняют Феодосию: «Укоризну творишь себе и роду своему». То есть и здесь общественное положение — не личное, а родовое.
А как же личные качества, спросите меня вы, читатель. Отвечу — были времена, когда личных качеств в привычном нам смысле просто не было. Были плохие или хорошие образцы той или иной человеческой породы. Даже вежливость, ставшая для нас синонимом «воспитанности», то есть качества целиком благоприобретённого, в былинные времена таковою не считалась.
«У Добрынюшки вежество рожоное, рожоное и учёное» — говорится в целом ряде былин про второго по значению богатыря. Вежливость-«вежество», как видим, представлялась в первую очередь связанной с происхождением. «Невежество», таким образом, порождало вполне определённые подозрения:
Ты невежа, ты невежа,
Неотецкий сын…
В былинах говорится, что разные общественные слои — «роды» старались не вступать в брачные связи друг с другом. В одном из вариантов былины про Добрыню и Змея спасённая от чудовища княжна предлагает освободителю свою руку и сердце, но слышит в ответ:
Вы есть нынче роду княженетского,
Я есть роду крестьянского,
Нас нельзя назвать же другом да любимым.
Тут наши, поголовно поражённые, по удачному выражению О. Носкова, народобесием исследователи намертво вцепились в «трудовое происхождение» богатыря, не замечая единственно ценного в этих строках — брак представителей разных слоёв общества крайне нежелателен в глазах былины.
Что до Добрыни, то в абсолютном большинстве сюжетов он чётко и однозначно определён, как потомственный воин.
Общественные слои, происходящие из тела Божества; с принадлежностью, определяемой происхождением; не смешивающиеся друг с другом…
Да это же касты!
Читатель, вы, пожалуй, усомнитесь — не хватил ли я лишнего? Касты — на севере Европы? Касты — у славян? Данные о славянах, точнее — русах, я вам только что предоставил. Судите сами. А вот пример самых настоящих каст в языческой Европе, у соседей славян саксов.
Слово хронисту IX века, Рудольфу: «Народ этот состоит из четырёх категорий людей: благородных, свободных, отпущенников и сервов. По установлениям закона, никому из этих четырёх сословий не дано разрушить границы между ними путём бракосочетаний, но благородные должны сочетаться с благородными, свободные — со свободными, отпущенники — с отпущенницами, а рабы — со служанками.
Если кто-нибудь из них возьмёт жену из другого сословия, он должен искупить свой проступок ценой жизни». Как видите, ничего в принципе невозможного в существовании в языческой Европе эпохи викингов каст нет. А все источники единодушно свидетельствуют — у русов касты-«роды» существовали.
Христиане языческой Руси
Из недоброй земли по рекам приплыла
Чудо-рыба, охотник по души людей…
|
|
|
