Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Шифр Марии Стюарт, королевы Шотландии 15 глава




Хотя индейцы-навахо были уверены, что их умение окажется полезным для морской пехоты, но первые их попытки только создавали путаницу и вносили замешательство. Многие из радиооператоров не знали об этой новой системе кодирования и слали панические сообщения по всему острову, утверждая, что на частотах американских войск ведут передачи японцы. Полковник, отвечающий за проведение операции, немедленно запретил ведение переговоров на языке навахо до тех пор, пока он сам, лично, не убедится в целесообразности применения этого способа. Один из радистов вспоминал, как в конце концов код навахо снова стал использоваться:

 

У полковника возникла идея. Он сказал, что поддержит нас, но при одном условии: если я смогу «обогнать» его «белый код» — механическую тикающую цилиндрическую штуку. Мы оба послали сообщения, он — с помощью белого цилиндра, и я — голосом. Мы оба получили ответ, и началась гонка — кто сумеет расшифровать ответ первым. Меня спросили: «Сколько это займет у тебя времени? Два часа?» «Скорее, две минуты», — ответил я. Другой парень все еще продолжал трудиться над расшифровкой, а я уже получил подтверждение на свое ответное сообщение, — примерно через четыре с половиной минуты. Я спросил его: «Полковник, когда вы намерены выбросить эту цилиндрическую штуку?» Он ничего не ответил, только закурил свою трубку и ушел.

 

Радисты-навахо вскоре доказали на поле боя, чего они стоят. Как-то раз на острове Сайпан батальон морских пехотинцев занял позиции, на которых ранее находились и с которых потом отступили японские солдаты. Внезапно поблизости раздались орудийные залпы. Батальон оказался под огнем своих же товарищей, которые не знали о его выдвижении на новые позиции. Морские пехотинцы попытались с помощью радиопередатчика по-английски объяснить свое расположение, но обстрел продолжался, поскольку атакующие американские подразделения подозревали, что сообщения посылались японцами, стремящимися одурачить их. И только когда сообщение поступило от радиста-навахо, атакующие осознали свою ошибку и прекратили наступление. Сообщения на языке навахо никогда не были ложными, и им всегда можно было доверять.

Вскоре известность о радистах-навахо облетела все подразделения, и к концу 1942 года поступил запрос еще на 83 человека. Индейцы-навахо служили во всех шести дивизиях морской пехоты, и их иногда даже «заимствовали» другие рода войск. «Война слов» вскоре превратила индейцев навахо в героев. Другие солдаты предлагали помочь нести радиопередатчики и винтовки, и им даже предоставляли личных телохранителей, отчасти чтобы защитить их от своих же товарищей. По меньшей мере в трех случаях радистов-навахо принимали за японских солдат и захватывали в плен соседние части. Отпускали их только после того, как за них поручались сослуживцы.

Непостижимость кода навахо всецело заключается в том, что язык навахо принадлежит к семейству языков на-дене, которое никак не было связано ни с одним азиатским или европейским языком. К примеру, спряжение глагола в языке навахо зависит не только от субъекта действия, но также и от объекта. Окончание глагола зависит от того, к какой категории принадлежит объект: длинный (например, труба, карандаш), тонкий и гибкий (например, змея, ремень), зернистый (например, сахар, соль), связанный в пучки (например, сено), вязкий (например, грязь, фекалии) и многие другие. К глаголу также присоединяются наречия, а кроме того, из него становится ясно, знает ли говорящий сам о том, о чем он говорит, или же это известно ему по слухам. Так что отдельный глагол может заменять собой целое предложение, и для не знающего язык человека практически невозможно разобраться в том, какой смысл он несет.

Несмотря на свою стойкость, коду навахо все же были присущи два принципиальных недостатка. Во-первых, слова, которых не было ни в обычном словаре языка навахо, ни в списке из 274 кодовых слов, приходилось произносить по буквам с помощью специального алфавита. Это отнимало много времени, поэтому было решено добавить в словарь еще 234 часто встречающихся термина. К примеру, навахо дали государствам такие прозвища: «Подвернутая шляпа» для Австралии, «Окруженный водой» для Англии, «Косички-на-голове» для Китая, «Железная шапка» для Германии, «Плавучий остров» для Филлипин и «Овечий недуг» для Испании.

 

 

Рис. 53 Капрал Генри Бейк-мл. (слева) и рядовой первого класса Джордж Г. Кирк используют для связи код навахо в зарослях джунглей на острове Бугенвиль в 1943 году.

Вторая проблема касалась тех слов, которые по-прежнему приходилось диктовать по буквам. Если бы японцы сообразили, что слова произносятся побуквенно, то они бы сообразили применить частотный анализ для того, чтобы установить, какими словами индейцы навахо обозначают каждую из букв. Вскоре стало бы ясно, что чаще всего ими использовалось слово Dzeh, означающее «лось» и представляющее собой букву е — чаще всего встречающуюся букву английского алфавита. Если просто продиктовать по буквам название острова Гуадалканал (Guadalcanal) и повторить слово wol-la-chee (ant, муравей) четыре раза, то это оказалось бы ключом к тому, каким словом обозначается буква а. Решение заключалось в том, чтобы для чаще всего используемых букв использовать не одно, а несколько слов, которые бы служили в качестве заменителей (омофонов). Поэтому для каждой из шести чаще всего встречающихся букв (е, t, а, о, і, n) было добавлено по два дополнительных слова, а для шести следующих по частоте использования букв (s, h, г, d, i, u) — по одному дополнительному слову. Букву а, например, теперь можно было заменять словами be-la-sana (apple, яблоко) или tse-nihl (axe, топор). Так что теперь при произнесении слова «Гуадалканал» останется только одно повторение: klizzie, shi-da, wol-la-chee, lha-cha-eh, be-la-sana, dibeh-yazzie, moasi, tse-nihl, nesh-chee, tse-nihl, ah-jad (goat, uncle, ant, dog, apple, lamb, cat, axe, nut, axe, leg; козел, дядя, муравей, собака, яблоко, ягненок, кот, топор, орех, топор, нога).

По мере усиления военных действий на Тихом океане, и по мере того, как американцы продвигались от Соломоновых островов к Окинаве, роль радистов-навахо все более и более возрастала. В первые дни атаки на остров Иводзима радистами-навахо было передано более восьмисот сообщений, и все безошибочно. По словам генерал майора Говарда Коннера: «Без индейцев навахо морские пехотинцы никогда не взяли бы Иводзима». Вклад радистов-навахо тем более примечателен, если учесть, что для выполнения своих обязанностей им зачастую приходилось сталкиваться и противостоять своим собственным, глубоко в них сидящим страхам перед духами. Индейцы навахо верили, что духи умершего, chindi, будут мстить живым до тех пор, пока над телом не проведут ритуальные обряды.

Война на Тихом океане была особенно кровопролитной, поля сражений были просто усеяны трупами, и все же радисты-навахо собирали все мужество, чтобы продолжать свое дело, невзирая на chindi, которые преследовали их. В книге Дорис Пауль «Радисты-навахо» один из индейцев навахо рассказывает о случае, который характеризует их храбрость, самоотверженность и хладнокровие:

 

Если бы вы приподняли голову хоть на шесть дюймов, вы были бы убиты, — настолько интенсивным был огонь. А затем, в первые часы после полуночи, не дождавшись никакого подкрепления — ни у нас, ни с их стороны, — наступила мертвая тишина. Должно быть, этот японец и не смог ее больше вынести. Он вскочил, завопил и завизжал во весь голос, и бросился к нашему окопу, размахивая длинным самурайским мечом. Я думаю, что в него выстрелили раз 25, а то и все 40, прежде чем он упал.

В окопе со мной находился мой товарищ. И этот японец рассек ему горло, прямо до позвоночника. Он судорожно пытался вдохнуть воздух горлом. И звук этот был ужасен. Конечно, он умер. Когда японец зарубил его, теплая кровь забрызгала мне всю руку, которой я держал микрофон. Кодом я позвал на помощь. Потом они сказали мне, что несмотря на то, что произошло, они разобрали каждое слово моего сообщения.

 

Всего было подготовлено 420 радистов-навахо. Хотя было общепризнано, что как солдаты они смелы и отважны, но их особая роль в обеспечении безопасности связи являлась засекреченной информацией. Правительство запретило им рассказывать о своей деятельности, и их исключительный вклад в победу гласности не предавался. О навахо, подобно Тьюрингу и криптоаналитикам в Блечли-Парке, замалчивали целые десятилетия. В конце концов, в 1968 году, материалы о коде навахо были рассекречены, и на следующий год радисты-навахо впервые собрались вместе. Затем, в 1982 году, им воздали должное, когда правительство США объявило 14 августа «Национальным днем радистов-навахо». Однако величайшей данью уважения работе навахо является то, что их код оказался одним из очень немногих на протяжении всей истории, которые так никогда и не были разгаданы. Генерал-лейтенант Сейдзо Арисуэ, руководитель японской разведки, признал, что хотя они вскрыли код американских военно-воздушных сил, но не сумели ничего сделать с кодом навахо.

 

 

Дешифрование мертвых языков и древних письменностей

 

Успех применения кода навахо заключался, главным образом, в том, что речь любого человека звучит абсолютно бессмысленно для всех, кто не знает этого языка. Ситуация, в которой оказались японские криптоаналитики, во многом напоминает проблему, с которой сталкиваются археологи, стараясь дешифровать давно забытый язык, представленный, возможно, исчезнувшей письменностью. Но в археологии эта задача, пожалуй, намного сложнее. Так, в то время как у японцев имелся непрерывный поток слов навахо, которые они могли попытаться распознать, доступная археологу информация иногда может заключаться всего лишь в небольшом наборе глиняных табличек. К тому же дешифровальщик в археологии часто не имеет никакого представления ни о контексте, ни о содержании древнего текста, — то есть у него нет тех ключей, на которые обычно могут рассчитывать военные дешифровальщики и которые помогают им раскрыть шифр.

Хотя дешифровка древних текстов представляется почти безнадежным делом, но, несмотря на это, множество мужчин и женщин посвящали себя этому трудному делу. Ими двигало стремление понять письмена наших предков, позволив нам говорить на их языке, постичь их мысли и узнать их жизнь. Эту страсть к разгадыванию древних письменностей лучше всего, пожалуй, сформулировал Морис Поуп, автор книги «История дешифрования»: «Дешифрование — это, несомненно, самое эффектное достижение ученых. В неизвестной письменности есть какое-то колдовское очарование, особенно если она из далекого прошлого, и слава осеняет того, кто первым разгадает ее тайну».

Дешифрование древних письменностей — не часть непрерывного поединка между шифровальщиками и дешифровальщиками, так как хотя в археологии и есть дешифровальщики, но шифровальщиков здесь нет. То есть в подавляющем большинстве случаев, связанных с дешифрованием археологических документов, у писца не было преднамеренного стремления скрыть смысл текста. Поэтому остальная часть этой главы, посвященной обсуждению дешифрования археологических документов, является некоторым отступлением от основной темы книги. Однако принципы дешифрования, используемые в археологии, по сути те же, что применяются и в обычном военном криптоанализе. В самом деле, многие военные дешифровальщики увлекались разгадыванием древних письменностей, — возможно, потому, что дешифрование археологических документов было для них своего рода разрядкой, отдыхом, представляя собой чисто интеллектуальную головоломку, а не военную задачу. Другими словами, стимулом здесь является любопытство, а не враждебность.

Самым известным и, пожалуй, самым фантастическим изо всех явилось дешифрование египетской иероглифики. В течение столетий иероглифика оставалась загадкой, и археологи могли только строить догадки о значении иероглифов. Однако благодаря безукоризненному применению криптоанализа, они были, в конечном счете, дешифрованы, и с этого момента археологи получили «из первых рук» сведения об истории, культуре и верованиях древних египтян. Дешифрование иероглифики перекинуло мост через тысячелетия между нами и цивилизацией фараонов.

Самая ранняя иероглифика датируется 3000 годом до н. э., и эта форма витиеватой письменности использовалась в течение следующих трех с половиной тысячелетий. Хотя замысловатые символы иероглифики идеально подходили для стен величественных храмов (греческое слово hieroglyphica означает «священные вырезанные знаки»), они были чересчур сложны для земных дел. Поэтому наряду с иероглификой развивалось иератическое письмо — обиходная письменность, в которой каждый иероглифический символ заменялся его стилизованным изображением, написать который было быстрее и проще. Примерно в 600 году до н. э. иератическое письмо заменила еще более простая письменность, известная как демотическое письмо; это название происходит от греческого слова demotica, означающее «народный», что отражает его мирскую функцию. Иероглифика, иератика и демотика являются, по сути, одной и той же письменностью, и их можно считать просто разновидностями шрифтов.

Все три формы письма являются фонетическими, то есть символы по большей части представляют собой различные звуки, аналогично буквам в английском алфавите. Более трех тысячелетий древние египтяне пользовались этими системами письма во всех аспектах своей жизни, точно так же как мы пользуемся письменностью сегодня. Однако к концу четвертого века н. э., всего за одно поколение, египетская иероглифика исчезла. Последние поддающиеся датировке образцы древней египетской письменности были обнаружены на острове Филы. Иероглифическая надпись на храме была высечена в 394 году н. э., а частично сохранившаяся надпись на стене, выполненная демотическим письмом, относится к 450 году н. э. К исчезновению египетской письменности привело распространение христианской церкви, запретившей ее использование, чтобы искоренить любую связь с языческим прошлым Египта. Древнюю письменность сменила коптская, состоявшая из 24 букв греческого алфавита и шести демотических букв, используемых для передачи звуков египетского языка, не имеющих аналогов в греческом. Доминирование коптской письменности было настолько подавляющим, что надписи, выполненные иероглификой, демотическим и иератическим письмом, уже никто не мог прочесть. Древнеегипетский язык остался разговорным и постепенно превратился в то, что получило название коптский язык, но и он со временем, в одиннадцатом веке, был вытеснен арабским языком. Последнее звено с древними царствами Египта было окончательно разорвано, и знания, необходимые для прочтения повествований о фараонах, были утеряны.

Интерес к иероглифике снова возник в семнадцатом веке, когда папа Сикст V перестроил Рим, заново распланировав улицы и возведя на каждом перекрестке привезенные из Египта обелиски. Ученые пытались дешифровать значение иероглифов на обелисках, но им мешало ложное предположение: никто из них не допускал и мысли, что иероглифы могли представлять собой фонетические знаки, или фонограммы [22]. Считалось, что представление о фонетической записи было слишком сложным для такой древней цивилизации. Напротив, ученые семнадцатого века были убеждены, что иероглифы являются семаграммами [23] и эти загадочные знаки представляют собой целые понятия, являясь ничем иным, как примитивным рисуночным письмом. Убеждение, что иероглифика — это просто пиктографическое письмо, широко поддерживалось даже иностранцами, посещавшими Египет, когда она все еще оставалась живой письменностью. Диодор Сицилийский, древнегреческий историк, живший в первом веке до н. э., писал:

 

И вот оказывается, что египетские знаки своими очертаниями принимают форму всех видов живых существ, и конечностей тела человека, и утвари… Ибо их письменность выражает задуманную мысль не объединением слогов вместе, но внешним видом символов и метафорическим смыслом, запечатленным в сознании из практики… Так, ястреб символизирует у них все, что происходит быстро, так как это создание почти самое быстрое из всех животных с крыльями. И это понятие переносится путем соответствующего метафорического переноса на все быстрые существа и на те вещи, которым присуща скорость.

 

В свете таких представлений нет ничего удивительного, что ученые семнадцатого века пытались дешифровать иероглифы, интерпретируя каждый из них как целое понятие. Так, в 1652 году немецкий иезуит Афанасий Кирхер опубликовал словарь аллегорических толкований, названный «Эдип Египетский», и использовал его для создания фантастических и поразительных переводов. Те несколько иероглифов, которые, как нам сейчас известно, просто обозначают имя фараона Априя[24], были переведены Кирхером как «расположения божественного Осириса следует добиваться путем священных обрядов и через череду духов, чтобы Нил явил свою милость».

Сегодня переводы Кирхера кажутся смешными, но в то время их влияние на другие дешифровки было колоссальным. Кирхер был не только египтологом, — он написал книгу по криптографии, построил музыкальный фонтан, сконструировал волшебный фонарь (предшественник кинематографа) и спускался в кратер Везувия, заслужив этим звание «отца вулканологии». Кирхера считали самым авторитетным ученым своего века, и потому его идеи оказали влияние на поколения последующих египтологов.

Полтора столетия спустя, летом 1798 года, когда Наполеон Бонапарт отправил вслед за своей наступающей армией группу историков, ученых и рисовальщиков, памятники древнего Египта вновь оказались предметом тщательного изучения. Эти профессора, или «пекинесы», как называли их солдаты, проделали исключительную работу по составлению карт, выполнению зарисовок, измерению и описанию всего, что они видели. В 1799 году в руках французских ученых оказалась ставшая самой известной в истории археологии каменная плита, найденная отрядом французских солдат, располагавшихся в форте Жюльен близ города Розетта в дельте Нила. Чтобы расчистить место для расширения форта, солдатам поручили снести древнюю стену; при выполнении этой работы на одном из камней стены были обнаружены удивительные надписи: один и тот же отрывок текста на камне повторялся трижды — по-гречески, демотическим письмом и иероглифами. Розеттский камень, как его назвали, оказался, похоже, аналогом криптоаналитического криба, подобно крибам, которые помогли дешифровальщикам в Блечли-Парке взломать Энигму. Легко читаемый греческий текст являлся, по сути, фрагментом открытого текста, который можно было сравнить с демотическим и иероглифическим шифртекстами. Так что Розеттский камень позволял, по-видимому, разгадать значения древних египетстких символов.

 

 

Рис. 54 Розеттский камень (найден в 1799 году) с надписями, датируемыми 196 годом до н. э., содержит один и тот же текст, выполненный тремя различными способами: вверху иероглифы, посередине демотическое письмо и внизу греческий текст.

Ученые сразу же осознали важность этого камня и отправили его в Национальный институт в Каире для детального изучения. Однако прежде, чем в институте смогли приступить к серьезному исследованию, стало ясно, что французская армия вот-вот будет разбита наступающими британскими войсками. Поэтому французы перевезли Розеттский камень из Каира в относительно безопасную Александрию, но — какова ирония судьбы, — когда французы в конце концов сдались, по параграфу XVI пакта о капитуляции, все предметы древности, находящиеся в Александрии, были переданы Британии, те же, которые оставались в Каире, вернулись во Францию. В 1802 году бесценная плита черного базальта (размерами 118 см в высоту, 77 см в ширину и 30 см в высоту и весом 3/4 тонны) была отправлена в Портсмут на борту британского корабля «Египтянин», и в том же году она заняла свое место в Британском музее, где и остается до сих пор.

Из перевода греческого текста вскоре стало ясно, что на Розеттском камне было высечено постановление, принятое общим советом египетских жрецов в 196 году до н. э. В тексте перечислены благодеяния, оказанные фараоном Птолемеем народу Египта, и подробно описаны чествования, которые, в свою очередь, жрецы воздали фараону. Они, например, объявили, что «празднество в честь царя Птолемея V, вечно живущего, любимца Птаха, богоподобного Эпифана Эвхариста, будет ежегодно проводиться в храмах по всей стране с первого числа месяца Тота в течение пяти дней, когда они будут носить венки и совершать жертвоприношения, и воздавать другие обычные почести». Если в двух других надписях содержалось это же самое постановление, то, казалось, что расшифровка иероглифического и демотического текстов не будет представлять никаких трудностей. Оставались, однако, три значительных препятствия. Во-первых, Розеттский камень, как видно на рисунке 54, сильно попорчен. Греческий текст состоит из 54 строк, из которых последние 26 повреждены. Демотический текст состоит из 32 строк, в которых повреждены начала первых 14 строк (следует заметить, что демотический текст и иероглифы писались справа налево). Иероглифический текст сохранился хуже всего: половина строк была полностью утрачена, а оставшиеся 14 строк (которые соответствовали последним 28 строкам греческого текста) уцелели лишь частично. Вторым препятствием для дешифрования было то, что обе египетские надписи представляли собой древнеегипетский язык, на котором никто не говорил уже как минимум восемь столетий. Можно было найти группы египетских символов, которые соответствуют греческим словам, что даст возможность археологам определить значение египетских символов, однако установить, как звучат египетские слова, было невозможно. А до тех пор, пока археологи не будут знать, как произносились египетские слова, они не смогут определить фонетическое значение символов. Наконец, интеллектуальное наследие Кирхера по-прежнему заставляло археологов рассматривать египетскую письменность как семаграммы, а не фонограммы, а потому лишь очень немногие пытались хотя бы просто провести фонетическое дешифрование иероглифики.

Одним из первых ученых, который усомнился, что иероглифика являлась рисуночным письмом, был англичанин Томас Юнг, необыкновенно одаренный и эрудированный человек. Юнг родился в 1773 году в Мильвертоне, в графстве Сомерсет, и уже в два года мог бегло читать. К четырнадцати годам он выучил греческий, латынь, французский, итальянский, иврит, халдейский, сирийский, самаритянский, арабский, персидский, турецкий и эфиопский языки, а когда стал студентом колледжа Эммануэль в Кембридже, то получил, благодаря своим способностям, прозвище Феномен Юнг. В Кембридже он изучал медицину, но, поговаривали, что его интересовали только болезни, а не больные. Постепенно его все больше стали занимать исследования, и все меньше — забота о больных.

 

 

Рис 55. Томас Юнг

Юнг провел ряд выдающихся медицинских опытов, многие — с целью объяснить, как действует глаз человека. Он установил, что восприятие цвета является результатом наличия трех различных типов рецепторов, каждый из которых чувствителен только к одному из трех основных цветов. Затем, помещая металлические кольца вокруг двигающегося глазного яблока, он показал, что для фокусирования не требуется деформации всего глаза, и предположил, что всю работу выполняет хрусталик. Его интерес к оптике привел его в физику — и совершению ряда других открытий. Он опубликовал «Волновую теорию света» — классический труд о природе света; дал новое, и лучшее, объяснение приливов и отливов; определил понятие «энергия» и опубликовал основополагающие статьи по упругости. Казалось, что Юнг способен справиться почти с любой задачей, но это не вполне подходило ему. Его ум настолько легко пленялся новой проблемой, что он мог приступить к ней еще до того, как разделывался со старой.

Когда Юнг услышал о Розеттском камне, это оказалось для него непреодолимым искушением. Летом 1814 года он отправился в свой очередной отпуск в приморский курортный город Уортинг, взяв с собой копии всех трех надписей. Успех к Юнгу пришел, когда он обратил внимание на группу иероглифов, заключенных в овальную рамку, названную картушем. Интуитивно он почувствовал, что эти иероглифы были заключены в овальную рамку, поскольку представляли собой что-то исключительной важности, возможно, имя фараона Птолемея, так как в греческом тексте упоминалось его греческое имя — Ptolemaios. Если это так, то ему удастся определить фонетическое значение соответствующих иероглифов, так как имя фараона будет произноситься примерно одинаково, вне зависимости от языка. На Розеттском камне картуш Птолемея повторялся шесть раз, иногда в так называемом стандартном написании, а иногда в более длинном и более сложном варианте.

Юнг предположил, что более длинное написание представляло собой имя Птолемея с добавлением титулов, поэтому он сосредоточился на символах, которые появлялись в стандартном написании, стараясь догадаться о звуковом значении каждого из иероглифов (таблица 13).

 

 

Юнгу удалось, хотя на тот момент он об этом и не подозревал, правильно сопоставить звуковые значения большинству иероглифов. По счастью, он поставил первые два иероглифа

, которые находились один над другим, в нужном фонетическом порядке. Такой способ расположения иероглифов на письме был обусловлен чисто эстетическими причинами, хотя и в ущерб фонетической ясности. Писцы стремились к тому, чтобы не оставалось пробелов и текст был визуально гармоничным; иногда они даже вообще меняли буквы местами в явном противоречии с фонетическим произношением, — просто чтобы надпись стала более красивой. После завершения этой дешифровки Юнг обнаружил картуш в надписи, скопированной с Карнакского храма в Фивах, который, как он полагал, был именем царицы Береники из династии Птолемеев. Он вновь применил свой способ; результаты показаны в таблице 14.

 

 

Из тринадцати иероглифов на обоих картушах Юнг точно определил половину, а еще четверть — частично верно. Он также правильно идентифицировал символ окончания женского рода, стоявший после имен цариц и богинь. Несмотря на то что ему не было известно, насколько он прав, однако появление на обоих картушах

, представляющих i в обоих случаях, подсказало Юнгу, что он находится на правильном пути, и придало ему уверенности, которая была ему нужна для продолжения дешифрования. Однако внезапно его работа застопорилась.

Похоже, он слишком благоговел перед доводами Кирхера, что иероглифы представляют собой семаграммы, и не был готов отказаться от этого воззрения. Он объяснял свои собственные фонетические открытия тем, что династия Птолемеев произошла от Птолемея Лага, одного из полководцев Александра Македонского. Другими словами, Птолемеи были иностранцами, и Юнг предположил, что их имена должны были произноситься фонетически, поскольку соответствующей семаграммы в стандартном наборе иероглифов не было. Он подытожил свои рассуждения путем сравнения египетских иероглифов с китайскими, которые европейцы только-только начали понимать:

Чрезвычайно интересно проследить за отдельными этапами, в ходе которых алфавитное письмо, по-видимому, возникло из иероглифического; процесс, который, несомненно, может в известной степени быть проиллюстрирован способом, каким в современном китайском языке выражаются сочетания несвойственных для него звуков, при этом, за счет использования соответствующего знака, символы становятся просто «фонетическими» и не сохраняют своего исходного значения. В ряде современных печатных книг этот знак очень напоминает рамку, окружающую иероглифические имена.

Юнг называл свои достижения «забавой нескольких часов досуга». Он утратил интерес к иероглифике и завершил свою работу, подведя итоги в статье для «Дополнения к Энциклопедии Британника» 1819 года.

А тем временем во Франции многообещающий молодой лингвист Жан-Франсуа Шампольон уже был готов подхватить идеи Юнга. Ему не исполнилось еще и тридцати лет, но из них почти двадцать иероглифика пленяла Шампольона. Тяга к ней возникла в 1800 году, когда французский математик Жан Батист Жозеф Фурье, который был одним из «пекинесов» Наполеона, познакомил десятилетнего Шампольона со своей коллекцией египетских древностей, многие из которых украшали причудливые надписи. Фурье объяснил, что никто не сумел прочесть эти загадочные письмена, на что мальчуган пообещал, что придет день, когда он решит эту загадку. Всего лишь семью годами позднее, в возрасте семнадцати лет, он представил статью, озаглавленную «Египет при фараонах». Это было настолько ново, что его избирают членом Гренобльской академии. Шампольон, узнав, что стал семнадцатилетним профессором, был так потрясен, что тут же потерял сознание.

Шампольон продолжал удивлять своих знакомых, изучая латынь, греческий, древнееврейский, эфиопский, санскрит, зендский, пехлеви, арабский, сирийский, арамейский, персидский и китайский языки, чтобы во всеоружии штурмовать иероглифику. Его одержимость иллюстрируется случаем, произошедшим в 1808 году. Встретившийся ему на улице приятель мимоходом упомянул, что Александр Ленуар, известный египтолог, опубликовал полную дешифровку иероглифов. Шампольон был настолько обескуражен услышанным, что пошатнулся. (У него, по-видимому, была склонность терять сознание.) Казалось, что всей целью его жизни было быть первым, кто прочтет письменность древних египтян. К счастью для Шампольона, дешифровка Ленуара была столь же фантастической, что и попытки Кирхе-ра в семнадцатом веке, так что проблема осталась нерешенной.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...