Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Фиксация поведения посредством записей




 

<...> Все максимальные требования, которые могут быть предъявлены к психологическим наблюдениям, фиксируемым в записях, вытекают из тех же основных соображений, кото­рые были высказаны выше по поводу технической фиксации получаемых результатов. Всякий факт, всякое наблюденное явле­ние должно быть зафиксировано по возможности в том виде, в каком этот факт или явление существовали как нечто реальное. При фиксации наблюдений записями удовлетворить до конца этому требованию, как было сказано, нельзя, но можно и должно говорить о тех предельных достижениях, которые воз­можны и в этом случае. Если этого основного соображения не сознавать или не признавать имеющим значение, то записи наблюдений могут иногда совершенно утратить значение фиксирующего средства и превратиться в записи впечатлений и разнообразных суждений самого наблюдателя по поводу ка­ких-то, в подлиннике не показанных им, наблюденных им явлений. Если мы обратимся к дневникам, которых довольно много существует в современной психологической литерату­ре, то с этим явлением мы встретимся на каждом шагу. Возьмем для примера «Дневник матери» Н.И.Гавриловой и М.П. Стахорской. Это «записки о душевном развитии ребенка от рож­дения до семилетнего возраста» двух матерей — авторов «Днев­ника».

Вот несколько выдержек из этого произведения:

«10 мая. Вначале Масик не обращал внимания на то, что запрещено. Делал что хотел. Меня это очень волновало, я не могла понять, что за причина. Но постепенно вошло все в нор­му» (с. 145).

«25 мая (5 лет 7 мес). Масик усиленно заинтересован ра­ботами в саду. Сам очень много копает, и невозможно его позвать сразу к обеду. Дойдет до половины двора и снова вер­нется, как бы забывая, для чего и куда он идет».

«Делают колодец — Масик тоже этим очень интересуется. Не забывает считать ежедневно, сколько кругов цементных вло­жили в землю. Сильное впечатление на него произвело падение одного круга в колодец. Это тема многих дней, особенно интере­совался, ушибся ли кто-нибудь из рабочих» (с. 145).

«30 мая. Масик с нетерпением ждет приезда отца, прини­мает живое участие в приготовлениях к приезду. Чистил до­рожки в саду, посыпал песком, работал наравне со взрослы­ми. Весь день проводит в земляных работах на воздухе. Очень ухаживает за цветами и волнуется, когда увидит на них воро­бьев или кур. Иногда дежурит часами, так боится, что куры съедят цветы и папа не увидит цветов» (с. 145).

 

Эта страница характерна. На первый взгляд может пока­заться, что изложение, как говорят, очень объективное. Но мы и не отрицаем здесь объективности в смысле желания ав­тора быть в полном соответствии с наблюденными им факта­ми. Однако этого недостаточно. Важно то, что запись не фотографична ни в какой степени. Она не дает ни одного факта в их реальном виде, она не описывает факты, а говорит по по­воду фактов. На основании этих записей читатель не может ни разу уловить нить процесса, пережитого объектом наблюде­ния, а потому не может сам его воспринять и вынужден при­нимать на веру то, что говорит наблюдатель. Весь материал наблюдений выступает перед нами в уже переработанном виде, причем эта переработка сделана наблюдателем в самый момент наблюдения, а может быть, и спустя некоторое время; подлинного, непереработанного, сырого материала, над ко­торым каждый мог бы сам работать, здесь нет. При этом сле­дует отметить, что переработка эта произведена, главным образом, в виде суммирований и обобщений однородных фак­тов в одно целое. Это и лишает запись характера фотографично­сти. Данная характерная черта большинства дневников совер­шенно понятна из самого способа их ведения. Дневник пишется не в тот момент, когда известное явление проходит перед взо­ром наблюдателя, а обычно значительное время спустя, т.е. по следам длительной памяти. При таких условиях только те факты, которые в силу своей особой яркости или каких-нибудь других причин оставили очень ясные следы, воспроизводятся наблю­дателем в виде, напоминающем копию подлинника. В том же самом «Дневнике матери» можно было бы подыскать немало иллюстраций и на этот последний случай. Вот одна из них:

 

«28 февраля (6 лет 2 мес.)... За все три дня, что я его не видала, Масик ни разу не высказывал желания увидеть меня. Сегодня вечером я пришла к нему. Масик смутился, моргнул ресничками и отвернулся. Я удивилась, спросила его: "Не­ужели ты не хочешь меня видеть?". Масик, покраснев, отве­тил: "Очень хочу" — и быстро отвернулся. Я послала ему воз­душный поцелуй, он стал уходить от меня и смущенным голосом заявил: "Мне не нравятся такие поцелуи". Я долго посылала ему поцелуи, но он не поднял глаз...» (с. 140).

 

Здесь момент фотографичности наблюдения заметен, и описываемые явления выступают перед нами как таковые и как единственные. Вся беда заключается лишь в том, что та­кие моменты в дневниках выступают обычно как отдельные точки, не связанные друг с другом и не образующие одной живой, непрерывной нити процесса. Глядя на них, нельзя увидеть, из чего они возникли и что собою породят. Они дают лишь поперечные разрезы нити процесса и никогда хотя бы ее коротких отрезков.

Еще более характерные различия в фиксации наблюдений проявляются при сопоставлении записей нескольких наблюда­телей, обладающих различной степенью культуры, когда пред­метом записи является один и тот же отрезок поведения. Это, в сущности, та же тема, которую мы уже обсуждали, говоря о культуре наблюдателя, но только взятая со стороны фиксации. Для того чтобы ориентироваться в разных способах фиксации, к каким прибегают наблюдатели различной культуры, приведем несколько примеров. Вот как два наблюдателя изображают один и тот же момент в поведении девочки Тани (1 год 7 мес.).

 

Первый наблюдатель. Стимул. Мать останавливает ласково Таню: «Не надо платочек грызть, не надо». Реакция. Девочка продолжает выдергивать его с силой. Стимул. «Таня, нехоро­шо! — говорит укоризненно мать. — Аи, как нехорошо! Вынь платочек». Реакция. Таня улыбается и снова берет платок в рот. Стимул. Мать настойчивее, строже: «Таня, нельзя! Иди играй! Ну, где твои игрушки?». Спускает ее с рук на пол. Реакция. Девочка с опущенной головкой, слегка выпятив губки, при­слоняется к матери, тихонько и слегка хнычет, стоит так 25 с (поза обиды). Стимул. Мать опять ласково: «Танечка, ну где же игрушки? Поди влезь на диван и играй». Реакция. Обняв руку матери левой ручкой, сжав в кулачке правой платок, стоит, пряча личико, переминаясь с ножки на ножку, отставляя одну назад (поза смущения).

Второй наблюдатель. Стимул. Мама делает замечание «не грызть» и указывает идти играть. Реакция. Таня смущается, огорчается и жмется, немножко хнычет; стоит и, скучая, ло­мается.

 

Или вот другой пример из записи той же пары наблю­дателей:

 

Первый наблюдатель. Добежав на обратном пути до бочки достала оттуда исписанную тетрадку брата, вырвала быстрым и сильным движением три полустраницы и пошла, держа листки перед собою, повторяя: «Вва-вва-вва...» и еще что-то (как бы читая вслух). Выражение личика сосредоточенно-серьез­ное. У кровати остановилась, обернулась, что-то напевает, раскачиваясь мерно (ритмично) из стороны в сторону.

Второй наблюдатель. Вынула тетрадку из бочки с игруш­ками, сделала вид, что читает.

 

Наконец, еще один небольшой пример из записей другой пары наблюдателей, произведенных за девочкой 5 лет на за­нятиях в детском саду по системе Монтессори.

Первый наблюдатель. Держа круг левой рукой, Катя ощу­пывает контур его и, найдя отверстие в рамке, вкладывает фигуру. Движения спокойные, неторопливые, ловкие.

Второй наблюдатель. Первым попался круг. Катя медлен­ным движением обвела по его окружности указательным паль­цем правой руки, причем не кончиком, а серединой пальца, и затем стала шарить по гнездам. Попала сначала в много­угольник, затем еще в какое-то гнездо, обвела их указательным пальцем, концом его, и наконец нашла круглое гнездо, в которое и положила вкладку.

 

На основании изучения большого числа записей, состав­ленных наблюдателями разной культуры, мы различаем три главных способа словесной фиксации поведения:

1. Истолковательная запись.

2. Обобщающе-описательная запись.

3. Фо­тографическая запись.

 

Истолковательной записью называется такой способ фик­сации наблюдений, при котором наблюдатель не столько фик­сирует процесс, сколько высказывает по поводу его свои суж­дения и оценки с целью истолковать его психологическое значение. Обобщающе-описательная запись объективно изображает наблюдаемый процесс, но при этом сводит его в сло­весно обобщенные формулы, не давая изображения всей жи­вой ткани процесса, как бы схематизирует процесс. Наконец, фотографическая запись отличается тем, что стремится каж­дый элемент поведения зафиксировать соответственным сло­весным символом, так что в результате фиксируется вся ткань процесса. На приведенных примерах все три вида записей мож­но проследить наглядно; особенно хорошо видны обобщаю­ще-описательные места и относительно-фотографичные.

Мы говорим «относительно-фотографичные», так как ясно, что полной фотографии запись дать не может. Обычно как о лучшем способе фиксации говорят о сплошных или про­токольных записях. Мы придерживаемся своего термина «фо­тографические записи», так как он не совсем покрывается поня­тием сплошных или протокольных записей: можно фиксировать поведение сплошь и протокольно и вместе с тем давать не фотографию подлинника, а свои обобщения и даже толкова­ния; помимо сплошности должен быть свободно подчеркнут момент адекватности в фиксации, что и достигается терми­ном «фотографическая запись».

В качестве примера приводим запись наблюдений А.И.Не­клюдовой за строительной игрой Игоря (5 лет).

 

«Принесла в комнату младших детей ящик с кубиками, по­ставила его на пол, сказав, что кубиками этими можно играть. Вслед за Левою подошел и Игорь. "Я тоже буду строить", — сказал он весело. "Если хочешь, строй", — ответила я ему. Игорь сейчас же присел на пол и правою рукою, отделив от общей кучи кубиков порядочное их количество, придвинул к себе; за­тем начал толкать отделенные им кубики ладонью руки, пере­двигаясь толчком на коленях за ними. Отодвинув кубики на ар­шин в сторону, он встал, подошел снова к общей куче, выбрал 4 кубика цилиндрической формы и, прижимая их левою рукою к груди, правою рукою взял еще 4 узких кубика. С кубиками Игорь опустился на пол возле отобранных сначала и, свалив их в общую кучу, сел, протянув согнутые в коленях ноги. Построй­ку начал с того, что поставил около себя цилиндр, к нему при­ставил второй, затем нагнулся к кубикам, выбрал еще два ци­линдра, которые приставил к первым двум, образуя второй ряд.

На цилиндры положил узкие, продолговатые кубики, все­го 5; клал их по одному, беря правою рукою и прижимая большим и указательным пальцами. Строил спокойно, не то­ропясь. Когда положил на цилиндры пятый узкий кубик, то ладонью левой руки подровнял положенный ряд. Затем при­двинулся к куче кубиков и выбрал пару широких (формы па­раллелепипеда), один из которых положил на полу построй­ки, а другой поставил ребром на край площади, образованной узкими кубиками на цилиндрах. Кубик ставил, стоя на коле­нях. Затем взял второй широкий и положил его ребром рядом с первым, образуя прямой угол с ним.

На коленях придвинулся в сторону кубиков, выбрал тре­тий широкий и положил его тоже ребром на третью сторону той же площади. Три поставленных ребрами кубика прикрыл пятью узкими, образовав под ними пространство, ограничен­ное сверху и снизу площадями из пяти узких кубиков, а по бокам — тремя стенками из широких параллелепипедов и от­крытое лишь с одной, четвертой, стороны.

Далее Игорь наложил еще ряд широких и узких кубиков так же, как и первые, получив, таким образом, второй этаж, открытый, как и первый, с одной боковой стороны. Поверх всей этой постройки он поставил стоймя узкий кубик.

В это время 3-летняя сестра Игоря подошла с санками к кучке кубиков, запасенной Игорем для постройки, спешно стала накладывать их на санки. "Ляля, уйди, это мои куби­ки", — крикнул мальчик сестре, наморщив сильно брови. Девочка положила на место кубики и ушла с санями, увозя на них лишь один оставшийся там кубик. Увидя, что сестра положила на пол кубики, Игорь перевел взгляд на свою по­стройку, не обратив внимания на то, что в санях остался один кубик! Он взял еще один узкий кубик и поставил его на тот, который уже стоял на вершине постройки, припод­нимая при этом левую руку, готовую придержать устанавли­ваемые кубики. Работал молча, сосредоточенно, с серьез­ным лицом, не спеша. Когда последний кубик был поставлен, Игорь присел, упираясь руками о пол и слегка откинув свой корпус; затем обернулся лицом ко мне и сказал: "Анна Ива­новна, посмотрите, я интернат построил".

"Кто же там у тебя живет?" — "Солдаты живут, интернат для солдат построил".

"Солдаты живут в казармах", — заметила я ему.

 

"Казармы я построил, видите, какие", — заявил в ответ мальчик, и он присел на корточки у своей постройки, весело смотря на меня.

 

 

Затем Игорь взял узкий кубик и всунул его в открытое про­странство над цилиндрами (первый этаж), так что часть его вы­сунулась наружу. "А что это торчит?" — спросила я его. "Тут пушка стоит", — ответил мальчик. Далее он взял второй такой же ку­бик и вставил его в отверстие второго этажа. "Тут тоже пушка стоит, — заметил мальчик. — Это ведь у меня Кронштадт пост­роен, видите, он еще выше будет". С этими словами Игорь снял сверху постройки стоймя стоявшие кубики и наложил по при­меру первых двух этажей третий этаж (из широких и узких па­раллелепипедов), оставив открытой одну из его сторон. В откры­тое пространство он вставил третий узкий кубик, заявив тут же: "Вот еще пушка! Сейчас стрелять будут! — Мальчик нахмурил брови и с серьезным лицом громко произнес: — Бац! Бац!". Затем взял большой широкий кубик, прикоснулся им к нижним ци­линдрам, потом к стенкам 1-го, 2-го и 3-го этажей и, придержи­вая кубик рукой, оставил его стоять около 3-й пушки (3-го эта­жа). "Это дядька идет, он на самую макушку забирается. Смотрит, в порядке ли все. Это дядька-командир. Его командиром зовут. Он велит еще две пушки поставить". Кубик, изображавший ко­мандира, Игорь поставил на самый верх. Затем из кучи рядом лежавших кубиков он выбрал один, узкий и длинный, и вложил его в 1-й этаж рядом с тем, который уже был там, служа пушкой. Потом взял второй такой же кубик и положил было во 2-й этаж рядом с кубиком-пушкой, но затем вынул его оттуда и поло­жил сзади, за стенкою. "Во все стороны пушки смотрят", — заметил он, довольно улыбаясь. "Около твоей крепости и прой­ти нельзя", — сказала я мальчику. "Вот только тут проходить можно, — пояснил Игорь, показывая рукою, с какой стороны безопасно пройти. — С этой стороны не тронут, а здесь и здесь нельзя, — показал он рукою в противоположную сторону. — Сейчас — бац! бац! — никому пропуска нет!".

В это время несколько детей парами прошли мимо Игоря, громко и складно распевая: "Как по озеру большому...". Игорь поднялся с пола, посмотрел на поющих детей и громко, пра­вильно запел продолжение песни: "...серый гусь плывет...". Потом замолчал и снова сел на пол около своей постройки.

Взял в правую руку три кубика, затем два из них перело­жил в левую руку и оставшийся поставил на верх постройки, сняв оттуда широкий кубик, изображавший командира. На только что поставленный кубик он поставил второй из левой Руки, а затем и третий. Широкий кубик — командира — Игорь вслед за тем стал тоже приставлять на верху постройки, но постройка не выдержала и рухнула. Остался лишь нижний ряд цилиндрических кубиков.

Игорь нахмурил брови, наклонил вперед голову и серьез­но посмотрел на постройку. Затем вдруг выражение лица его изменилось — напряженность исчезла, и он спокойно, даже весело заметил: "Ничего, снова можно построить!"...

...В это время руководительница подошла к детям, сказав, что нужно убирать кубики, потому что пора собираться к обе­ду. Малыш, строивший рядом, разрушил свою постройку и затем приволочил ящик для кубиков к Игорю. "Давай убирать кубики!" — произнес он и толкнул ногою построенный "Крон­штадт". "Мои кубики!" — закричал Игорь, вставая. Затем по­смотрел на разрушенную постройку, подошел ко мне и сказал: "Хорошо, мы завтра опять строить с вами будем?". Получив ут­вердительный ответ, мальчик сел на пол и стал складывать в ящик кубики. Складывал аккуратно, придвигая вплотную каж­дый кубик. Я послала ему на помощь одного из его товарищей. Но Игорь заявил пришедшему, что сам уберет. Однако на слова: "Уже поздно, а потому Жорж поможет тебе скорее убрать" — не протестовал, и довольно быстро мальчики собрали в ящик все кубики. За постройкой Игорь провел 1 ч 5 мин». <...>

 

Особое внимание должно быть обращено при фиксации поведения ребенка на то, что мы называем фоном наблюдае­мого процесса. <...>

Прежде всего, при фиксации каждого непосредственного стимула наблюдатель может в большей или меньшей мере ох­ватить те обстоятельства, при которых он возник, и это бу­дут, очевидно, элементы фона. Чем выше по своей культуре наблюдатель, тем его фиксация полнее, и не только в отно­шении реакций, но и в отношении стимуляции, так что и этим в известной мере искусственная изоляция непосредствен­ных стимулов предупреждается; каждый стимул обволакивается совокупностью сопровождавших его явлений, окружающей его «землей» и, таким образом, хотя бы отчасти вставляется в общую раму среды. Чем больше дает в этом отношении наблюдатель, тем совершеннее его работа. Но опыт показывает, что одного данного пути для разрешения вопроса недостаточ­но. Нельзя забывать о том, что при самой высокой культуре силы наблюдателя в отношении фиксации наблюдений весь­ма ограниченны; поэтому бесконечно расширять его задачу в сторону фиксации среды мы не можем, это повело бы неиз­бежно к понижению качества его работы. Полагаем, что с точки зрения рациональной организации его труда было бы пра­вильно следовать правилу: во время самого наблюдения фикса­цию фона расширять до тех возможных максимальных пределов, при которых еще не терпит ущерба фиксация реакций. При таких условиях в полной мере задача фиксации фона не разреша­ется и требует некоторых дополнительных приемов. Мы считаем вполне рациональным прием, показанный на этот случай: на­блюдатель, прежде чем приступить к фиксации поведения дан­ного ребенка, предварительно в течение некоторого времени наблюдает и фиксирует обстановку, в которой он находится, и его наличное состояние. Другими словами, дается как бы неко­торое введение к записи, позволяющее лучше понять тот про­цесс, который будет предметом ее фиксации.

В этом введении общими штрихами описывается по воз­можности широко вся обстановка, состояние всего детского коллектива, иногда дается план расположения предметов об­становки, описывается характер занятий детей, роль педагога и т.д. Таким путем наблюдатель естественно и в полной мере вставляет свою последующую запись, относящуюся к одному ребенку, в большую раму среды.

Наряду с таким введением к записи может оказаться по­лезным и заключение ее, в котором точно так же наблюдатель может остановиться на более полном описании тех моментов среды, которые он не мог охватить во время самого наблюде­ния, несмотря на их значительность.

Систематическое применение этих приемов фиксации фона в наблюдениях за отдельными детьми в результате даст исчерпывающий материал не только для характеристики самих де­тей, но и всей среды, в которой они живут. Таким образом, каждый ребенок выступит перед нами не как нечто изолированное, а частью некоторого целого, в связи и в единстве с чем проходит вся его жизнь. За этим положением должна быть признана важность одного из основных положений всей методики изучения ребенка; оно освобождает нас от ошибок индивидуалистической психологии, недооценивающей зна­чения социального фактора в развитии личности.

Мы строго требуем полной объективности при фиксации наблюдений. Из предыдущего должно быть понятным, в ка­кой мере вообще могут быть объективными наши наблюде­ния; зная нормальную структуру наших восприятий и ограни­ченные средства их выражения, мы не можем придавать своему требованию абсолютного значения. Но мы хотели бы теперь высказаться также по вопросу о том, как и когда наблюдатель может заявить о своем отношении к описываемому явлению и о своем понимании смысла его. И нужно ли вообще, чтобы наблюдатель это делал?

Нам представляется, что это вполне допустимо, и даже желательно для успеха дальнейшей обработки наблюдений. <...>

Мы при этом предпочитаем поступать таким образом: описав тот или иной факт с предельной степенью точности, при желании высказать о нем свое мнение, последнее излагать вслед за описанием факта, выделяя его скобками или другим аналогичным способом.

Суждения наблюдателя могут касаться разнообразных предметов.

Они могут объяснять данные поведения, сопоставлять их с другими аналогичными фактами из наблюдений за другими деть­ми, могут касаться вопросов методического характера и т.д. <...>

 

Литература:

1. Хрестоматия по курсу «Метод наблюдения и беседы в психологии» / Отв. ред. А.М. Айламазьян: Учебное пособие… - М., 2000.

2. Басов М.Я. Избранные психологические произведения. – М., 1975, стр. 53-189.


 

 


Поделиться:





Читайте также:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...