Троянская война и республика Либерталия

Гениальный писатель, талантливый публицист, энергичный, но неудачливый предприниматель, секретный агент британского правительства ее величества королевы Даниэль Дефо был ко всему прочему еще и мастером мистификаций.

Чего только стоит одна только история с пиратским государством на Мадагаскаре!

Во всех книгах по истории пиратства упоминается республика Либерталия, созданная в конце XVII века флибустьерами на Мадагаскаре. Сведения о ней историки черпали из авторитетного двухтомного издания XVIII века - "Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами, а также их нравы, их порядки, их вожаки с самого начала пиратства и их появления на острове Провидения до сих времен". Первый том вышел в Лондоне в 1724 году, второй - в 1728-м. Автор исследования, считавшегося документальным и заслуживающим доверия источником и неоднократно переиздавалось – некий капитан Чарльз Джонсон.

Флибустьерская республика родилась не стихийно, а была одной из первых попыток воплощения в жизнь идей утопического социализма. Организовали ее два приятеля-идеалиста - провансальский дворянин Миссон, который и стал президентом республики и доминиканский монах Караччиоли. Среди разноплеменных граждан Либерталии, по словам Джонсона, царили равенство и братство, частная собственность была отменена. Сообща строились дома, правительственные здания, доки и крепостные сооружения. Жилища запрещалось отгораживать друг от друга, а продукты распределялись поровну между людьми.

Республика процветала, однако именно это и погубило ее. Поселенцы старались поддерживать хорошие отношения с туземным населением, однако Мадагаскар – большой остров, на котором жило много племен. Самые дикие и свирепые, прослышав о счастливой жизни и богатстве мадагаскарских коммунаров, объединив свои силы, коварно напали на поселенцев и перебили их.

Совсем недавно появились новые сенсационные сведения о государстве победившей утопии, найденные американским литературоведом Джоном Робертом Муром.

Выяснилось, что драматическая история первого в мире острова свободы, которая принималась на веру научными кругами почти триста лет, была всего лишь мистификацией. Утопическая реальность обернулась миражом. Чарлз Джонсон, под именем которого вышла в свет история пиратов - один из псевдонимов Даниэля Дефо, а  пресловутая Либерталия – порождение его фантазии.

Историки отмечают, что в эпоху Дефо любимым чтением англичан были художественные произведения под видом документальных историй или мемуаров. "Дефо, - как пишут М. И Д. Урновы, - находился в той стране и в то время и перед той аудиторией, где вымысла не признавали в принципе. Поэтому, начиная с читателями ту же игру, что и Сервантес... Дефо не решился объявить об этом прямо".

Жанр романа только рождался, и вместе с ним рождался его читатель, который пока еще не был готов определиться в своих вкусах. Будущее показало, что читателям были нужны романы, хотя сами они пока думали, что нуждаются в правдивых историях.

Авторы, которые удавалось соединить оба жанра, становились кумирами читающей публики. Дефо – не единственный пример; самый знаменитый приключенческий роман всех времен и народов, «Три мушкетера» Дюма – всего лишь римейк псевдомемуаров Дартаньяна, написанных французским беллетристом Куртилем де Сандрасом,

Эпопея, созданная великим Гомером, так и осталась одновременно историческим и художественным произведением – просто потому, что до наших дней не дошло других источников о той легендарной эпохе. Времена Дефо намного ближе к нам, чем эпоха героев Троянской войны, однако и в ней реальность и вымысел оказываются порой неразличимы.

Почему же не только читатели, но и почтенный ученый мир так легко поддался обаянию вымыслов Дефо?

Черта творчества писателя, которую признают практически все литературные критики – достоверность, правдоподобие и точность описания деталей быта и материальных предметов в его произведениях. Вспомним хотя бы эпизод из «Робинзона Крузо», в котором герой рассуждает о судьбе своих товарищей по плаванию: «Я думал о своих товарищах, которые все утонули, и о том, что кроме меня не спаслась ни одна душа; по крайней мере, никого из них я больше не видел; от них и следов не осталось, кроме трех шляп, одной фуражки да двух непарных башмаков, выброшенных морем».

Дефо – реалист, однако реализм его книг всегда обманчив. Истинный литературный реализм – магический.

Полное название романа Дефо заканчивается словами «Написано им самим». В подлинность дневника Робинзона, в отличие от истории Либерталии, читатели не поверили, - скорее всего, потому что подлинного автора было уже невозможно скрыть.

Хотя, быть может, мистификация романа Дефо заключена не только в названии?

Перешеек, который оказался островом или главная тайна Робинзона

Мы уже приводили слова Даниэля Дефо про то, что его книгу неправильно поняли. Так что же на самом деле хотел сказать автор?

В эпоху постмодернизма критика и художественная литература часто меняются местами. Если писатели становятся литературоведами, то что мешает последним вторгнуться в область фантазии?

Перед вами первая гипотеза.

Истинный Робинзон Крузо – не тот, за кого он пытается себя выдать. Он не жертва кораблекрушения и несчастный страдалец, «пленник» острова, а добровольный отшельник, человек, который очутился на уединенном необитаемом острове в океане потому, что сам захотел этого. Попробуем это обосновать.

После очередной поездки Робинзона, едва не закончившейся катастрофой, старший друг дает юноше следующий умный совет:

«Молодой человек! Вам больше никогда не следует пускаться в море, случившееся с нами вы должны принять за явное и несомненное знамение, что вам не суждено быть мореплавателем». Этот совет, как и совет своего любящего отца про «золотую середину», которой следовало бы придерживаться любому здравомыслящему человеку, он пропускает мимо ушей. Но не по причине юношеской легкомысленности. Робинзон и не собирается быть мореплавателем – просто он ищет свой остров, а оказаться на острове в ту эпоху можно было, только совершив путешествие по морю. Действия совершаемые, казалось бы, наперекор судьбе, твердо ведут Робинзона к намеченной цели.

Казалось бы, многие страницы книги входят в противоречие с этой версией. Островитянин постоянно жалуется на свою судьбу (бедный, бедный Робинзон Крузо) и время от времени строит планы сбежать с острова. Но дальше планов и строительства большой лодки, которую так и не удается спустить на воду, дело почему-то не идет. Хотя большая земля совсем близко, ее даже можно увидеть с вершины не самой высокой горы.

Вспомним заданный Робинзону вопрос, который послужил эпиграфом к статье и продолжим диалог героев романа Кутзее.

«- Куда же мне бежать? – спросил он, улыбнувшись своим мыслям, словно иной ответ на мой вопрос был невозможен.

- Ну, вы могли бы уплыть к берегам Бразилии или встретить корабль, который поднял бы вас на борт.

- Бразилия лежит в сотнях миль отсюда (Бразилия Дефо расположена гораздо ближе к острову, чем Бразилия Кутзее), и населена она людоедами.

- Позвольте мне не согласиться с вами, сказала я. – Проведя в Бразилии два долгих года, я ни разу не встретила там людоедов».

Есть в Бразилии людоеды, нет в Бразилии людоедов – вопрос, на который наука того времени не давала однозначного ответа. Но может быть, стоило отважиться провести собственный эксперимент?

В стремлении покинуть остров наш герой явно не проявляет качеств, столь характерных для него во всех остальных начинаниях – силы воли, упорства, настойчивости в достижении цели. А ведь его пристанище – это не далекий архипелаг Хуан Фернандес, затерянный в просторах Тихого океана, а остров, лежащий неподалеку от устья реки Ориноко. В хорошую погоду с него отчетливо виден американский материк (со временем Робинзон узнает, что видел не сам континент, а всего лишь другой остров, но тогда-то он этого не знал!).

Уплыть с острова, скажете вы, означает подвергнуть себя тысяче опасностей – штормы и опасные течения, хищные спруты, голодные акулы или еще более изголодавшиеся каннибалы, заносчивые испанские кабальеро, готовые видеть врага в любом чужеземце, а уж тем более - в еретике-англичанине.

Конечно, Робинзон - не искатель приключений, а обычный буржуа; однако вся его жизнь за пределами острова говорит о том, что трусом он не был. Европейская цивилизация только начинала свое триумфальное шествие по земному шару; конкистадоры-коммерсанты, идущие в ее авангарде, на каждом шагу сталкивались с неизвестностью, что требовало от них недюжинной отваги.

Быть может, горести и бедствия, обрушившиеся на героя, сделали его другим человеком, робким и нерешительным? Любой на его месте мог бы отчаяться, впасть в уныние или просто сойти с ума. Но ведь с Робинзоном как раз ничего подобного не случилось - он сохранил бодрость, энергию и жизнерадостность! Хотя при этом почему-то напрочь забыл о цивилизованной жизни, родине и близких на долгих 28 лет.

Бывший буржуа, очутившись на необитаемом острове, превратился в пресловутого пролетария из коммунистического манифеста Карла Маркса - ему теперь нечего терять, кроме своих цепей, а приобрести он мог бы весь мир. Однако Робинзон не торопится его завоевывать – но не потому, что самая передовая в мире идеология еще не придумана; чужой мир не нужен ему, потому что он уже обрел свой собственный.

Послушаем рассуждения героя:

«Я ушел от всякой мирской скверны; у меня не было ни плотских искушений, ни соблазна очей, ни гордости жизни. Мне нечего было желать, потому что я имел все, чем мог наслаждаться. Я был господином моего острова или, если хотите, мог считать себя королем или императором всей страны, которой я владел. У меня не было соперников, не было конкурентов, никто не оспаривал моей власти, я ни с кем ее не делил. Я мог бы нагрузить целые корабли, но мне это было не нужно, и я сеял ровно столько, чтобы хватило для меня. У меня было столько лесу, что я мог построить целый флот, и столько винограду, что все корабли моего флота можно было бы нагрузить вином и изюмом».

«Беседы с Пятницей до такой степени наполняли все мои свободные часы и так тесна была наша дружба, что я не заметил, как пролетели последние три года моего искуса, которые мы прожили вместе. Я был вполне счастлив, если только в подлунном мире возможно полное счастье».

Вы скажете – написано человеком, который после долгих лет одиночества смирился со своей участью. На мой же взгляд это - это искренние мысли человека, который сам выбрал свою участь и был по-своему счастлив.

Наш герой – человек «не от мира сего». Дефо пишет, что покинув остров и вернувшись на родину, Робинзон женится (как сказано в романе, «не безвыгодно и вполне удачно во всех отношениях») и заводит потомство. Женитьба эта навязана автором пожилому герою с одной единственной целью: показать, что его герой – нормальный, полноценный и здоровый человек. Впрочем. Как легко предположить, семейное счастье Робинзона продлилось недолго.

Робинзон, по меркам своего времени, – старый человек, вдобавок глава семейства. Он вдоволь постранствовал по свету, испытал приключения, которых иным людям хватило бы на десяток жизней. Как пишет сам герой: «не существовало того мотива, который побуждает обыкновенно отправляться в дальние странствия: мне не к чему было добиваться богатства, нечего было искать. Если б я нажил еще десять тысяч фунтов стерлингов, я не сделался бы богаче, так как я уже имел вполне достаточно для себя и для тех, кого мне нужно было обеспечить». Однако Робинзон одержим одной идеей - островом. «Ничто не могло выбить из моей головы намерение съездить на остров; оно так часто прорывалось в моих речах, что со мной стало скучно разговаривать; я не мог говорить ни о чем другом: все разговоры сводились у меня к одному и тому же».

Причина этой одержимости проста - Робинзон, как и его прототип Селькирк, был счастлив на своем острове. Как пишет в своем очерке журналист Ричард Стиль, перспектива возвращения на родину не вызвала в Селькирке особой радости. “Когда корабль, на котором он вернулся в Англию, подошел к его острову, он встретил с величайшим равнодушием возможность уехать на этом корабле, но с большой радостью оказал помощь морякам и пополнил их запасы”. Это, кстати, прекрасно поняли писатели-постмодернисты. Робинзон Турнье наотрез отказывается покинуть свой остров; герой Кутзее отчаянно сопротивляется матросам, которые пытаются доставить его на корабль; оказавшись против своей воли вдали от острова, он впадает в тоску и умирает.

Не так давно в Лондонской королевской библиотеке нашли первый вариант «Робинзона Крузо». В черновых набросках романа Робинзон провёл в одиночестве гораздо меньше времени – не 28, а 11 лет. Однажды он сделал небольшое каноэ и отправился в путешествие. Оказалось, что все эти годы он жил не на острове, а на полуострове, соединённом перешейком с побережьем Гайаны!

Остров Робинзона – это тот же «остров Крым» из романа В. Аксенова. Я думаю, что стремление Дефо сделать местом действия книги не далекий клочок земли в Тихом океане, а перешеек или остров рядом с континентом не было случайным. Преграда, разделяющая остров Робинзона и большой мир – такой же вымысел, как «остров Крым» в книге Аксенова.

Цивилизация недоступна для Робинзона не потому, что он не в силах достичь ее, а потому что она не нужна ему.

У читателя может возникнуть вполне резонный вопрос. Если все обстоит именно так, то почему же такой разумный и рассудительный человек, как наш герой, не подготовился к предстоящей уединенной жизни на острове, не взял с собой необходимых припасов и не предусмотрел возможности отъезда?

Готов спорить и тут: Робинзон весьма основательно подготовился к будущей жизни на острове. Несмотря на постоянные жалобы на нехватку практических навыков к простой жизни, после прочтения романа становится очевидным, что герой имел неплохое представление о многих ремеслах. Что касается необходимых для жизни на острове припасов, то, как пишет сам герой «корабль был снаряжен, нагружен подходящим товаром». Кораблекрушение Крузо – не более чем иносказание; на самом деле корабль благополучно доставил самого Робинзона и его груз к берегам острова. Вспомним, что записал в своем дневнике Робинзон: «я не только успел запастись всем необходимым для удовлетворения моих текущих потребностей, но и получил возможность добывать себе пропитание до конца моих дней». «Никто, я думаю, не устраивал для себя такого огромного склада, какой был устроен мною. Но мне все было мало: пока корабль был цел и стоял на прежнем месте, пока на нем оставалась хоть одна вещь, которою я мог воспользоваться, я считал необходимым пополнять свои запасы. Поэтому каждый день с наступлением отлива я отправлялся на корабль и что-нибудь привозил с собою».

Накопив достаточные средства, бразильский плантатор Робинзон отыскал по рассказам моряков подходящий остров, закупил необходимые припасы. Близость острова к материку - не случайность. Робинзон хорошо представлял себе те испытания, которым он может подвергнуться на необитаемом и диком острове и, как всякий разумный человек, хотел сохранить за собой возможность отступления на случай, если у него не хватит сил исполнить задуманное.

Наверняка наш герой поддерживал связь с большой землей и регулярно получал оттуда сообщения (и о состоянии дел на плантациях, и о политической ситуации в метрополии), а иногда и необходимые припасы. Странное затопление и последующее всплытие корабля – не что иное, как его отъезд и очередное прибытие. Туземный слуга Пятница тоже приехал на корабле, когда Робинзон почувствовал, что ему необходим слуга и собеседник.

Нет сомнений, что у отшельника, как и у каждого нормального человека, случались приступы слабости, когда он был готов покинуть остров; но постепенно Робинзон приучил себя справляться с ними.

Возможность отъезда Робинзона с острова и возвращения на родину тоже была заранее предусмотрена, вряд ли герой установил точный срок этого события. Момент наступил, когда Робинзон пришел к полной гармонии с собой и с окружающим миром. И тотчас же на горизонте появился корабль – именно тогда, когда он и должен был приплыть. Действительно ли был мятеж на корабле, или это только очередная фантазия героя – трудно сказать; будем придерживаться точных литературных фактов: 19 декабря 1686 г. Робинзон, взяв собственноручно изготовленную большую шапку из козьей шкуры, зонтик и одного попугаев ступает на борт судна, которое тут же берет курс на его родину, далекую Англию.

Остается открытым еще один вопрос – если отшельничество Робинзона было добровольным, то какими мотивами руководствовался наш герой?

Гражданин острова свободы

Дефо пишет, что Робинзон прожил на острове долгих двадцать восемь лет. Случайна ли эта цифра? Вспомним - именно столько лет продлился период английской истории, который получил название «Реставрации». Литературоведы уже обращали внимание на этот факт: «28 лет Робинзона на острове и 28 лет “реставрации”, то есть несвободы, связаны» - писал Д. Урнов.

В 1660 г. английский парламент возвел на престол Карла II, сына казненного короля. В своей декларации новый король пообещал амнистию, сохранение конфискованных имений за их последними владельцами, религиозную терпимость и созыв свободного парламента.

Однако еще великий Макиавелли, светило средневековой политологии, призывал монархов отказываться от своих обещаний, если они не соответствуют требованиям текущей политической ситуации. Неудивительно, что восстановление монархии Стюартов сопровождалось и возрождением старых порядков. После смерти Карла в 1685 г. на трон взошел его младший брат Яков II - монарх, принадлежавший к породе «ничего не забывших и ничему не научившихся» властителей.

Ему мало было реставрации династии – он стремился реставрировать режим абсолютной монархии и его идеологическую основу - католицизм. Восстановив против себя практически всех своих подданных и оставшись в полном одиночестве, Яков был низложен в ходе «оранжевой», или как ее тогда называли «славной» революции 1688 г. и вынужден бежать в страну, политическая система которой представлялась ему достойным образцом для подражания - Францию. На престол был возведен штатгальтер Нидерландов Вильгельм Оранский, а в Англии окончательно утвердилась конституционная монархия.

Конечно, совпадение цифр не является полным. Робинзон взошел на корабль, который привез его к необитаемому острову не в 1660, а 1659 году, да и покинул Англию на несколько лет раньше; его возвращение на родину произошло не после «славной революции» 1688, а на два года раньше - в 1686 году (может быть, он поехал готовить революцию?).

И все-таки намек Дефо вполне прозрачен. Политические взгляды писателя, происходившего из пуританской, или как ее тогда называли, «диссидентской» среды, находившейся в оппозиции к Стюартам, хорошо известны. Отшельничество, начало которого практически совпадает с воцарением «плохого» режима, а окончание – с его крушением, слишком уж напоминает то ли политическую эмиграцию, то ли изгнание с родины - если не принимать внимание еще одну версию, о которой расскажем чуть дальше.

Впрочем, политические мотивы бегства на остров – всего лишь одна, причем наименее вероятная из версий. Может быть, тут скрывается что-то иное?

«Теперь же я оглядывался на свое прошлое с таким омерзением, так ужасался содеянного мною, что душа моя просила у бога только избавления от бремени грехов, на ней тяготевшего и лишавшего ее покоя. Что значило в сравнении с этим мое одиночество? Об избавлении от него я больше не молился, я даже не думал о нем: таким пустяком стало оно мне казаться. Говорю это с целью показать моим читателям, что человеку, постигшему истину, избавление от греха приносит больше счастья, чем избавление от страданий».

Какие же грехи тревожат суровую душу Робинзона душными тропическими ночами? То, чем он занимался прежде, было хоть и не безгрешной, но вполне обычной жизнью купца эпохи «первоначального накопления» капитала; даже работорговля была всего лишь одной из вполне легальных сфер бизнеса той эпохи.

Вряд ли таким грехом была алчность – главный побудительный мотив действий любого делового человека. Да и «желание обогатиться скорее, чем допускали обстоятельства», ставшее без малого три столетия спустя жизненным кредо целого социального слоя (так называемых «новых русских») - скорее не грех, а особенность склада темперамента, - разумеется, если не вынуждает человека преступать рамки закона.

Может быть, в жизни Робинзона была некая роковая тайна, проступок или даже преступление, которое он не рискнул доверить даже дневнику?

Вспомним биографию самого Дефо – человека, в котором многие писатели видели не собрата по перу, а «невежу» и «бесстыдного авантюриста».

«Жизнь Дефо - это длинная цепь подъемов и падений: приближенность к высшим сферам политики и неоднократные тюремные заключения, популярность боевого публициста и гражданская казнь у позорного столба, невероятный литературный успех и полное лишений существование, в подполье, под чужим именем, в страхе за свою судьбу. Ему было под шестьдесят, за плечами осталось по меньшей мере сорок лет литературного труда, фактически жизнь была прожита, когда началась для него совершенно новая жизнь и - бессмертие» (М. и Д.Урновы. Современный писатель).

Главной проблемой Дефо был его талант. Гениальному человеку, наделенному к тому же немалыми амбициями (бывают ли иные гении?), непросто жить среди дюжинных людей, если, конечно, ему не повезло родиться в среде сильных мира сего.

Литераторы – люди, живущие будущим или прошлым; Дефо хотел жить настоящим – что не слишком хорошо ему удавалось. Судьба была одновременно жестока и благосклонна к сыну свечного торговца. Возложив на него бремя гениальности, она одновременно сделала ему подарок, наделив еще одним магическим свойством – неуязвимостью, позволяющей выходить невредимым из любых жизненных обстоятельств.

Сетования Дефо на превратности судьбы сильно преувеличены. Были в его жизни и тюрьма, и позорный столб, и нищета, и даже политическая опала. Однако несмотря ни на что, он не только смог вынести удары судьбы, но дожил до преклонного возраста и даже обрел при жизни громкую литературную славу, что в те времена удавалось очень немногим писателям.

Человек такой судьбы не просто хорошо знал жизнь – он видел ее темную, теневую сторону. Может быть, к ней был когда-то причастен и его герой?

Мне почему-то кажется, что мотивы действий Робинзона просты. В реальной жизни следствия всегда вытекают из причин; в литературном мире причины часто можно вывести из анализа их следствий.

Робинзон записывает в дневнике: «Благодаря постоянному и прилежному чтению слова божья и благодатной помощи свыше, я стал видеть вещи в совсем новом свете. Все мои понятия изменились, мир казался мне теперь далеким и чуждым. Он не возбуждал во мне никаких надежд, никаких желаний. Словом, мне нечего было делать там, и я был разлучен с ним, по-видимому, навсегда. Я смотрел на него такими глазами, какими, вероятно, мы смотрим на него с того света, т. е. как на место, где я жил когда-то, но откуда ушел навсегда. Я мог бы сказать миру теперь, как Авраам богачу: "Между мной и тобой утверждена великая пропасть". Мне жилось теперь гораздо лучше, чем раньше, и в физическом и в нравственном отношении».

За время пребывания на острове Робинзон стал другим человеком: «все во мне изменилось: горе и радость я понимал теперь совершенно иначе; не те были у меня желания, страсти потеряли свою остроту; то, что в момент моего прибытия сюда и даже в течение этих двух лет доставляло мне наслаждение, теперь для меня не существовало». Так почему бы не признать, что он и прибыл на остров с этой целью - жить простой жизнью, трудиться, заниматься духовным совершенствованием, искать свой путь к богу. Вы спросите – неужели для этого необходим изолированный и необжитой остров?

Еще один знаменитый тезис К. Маркса: «жить в обществе и быть свободным от общества невозможно». Мы привыкли считать, что человек – существо социальное, или, как говорил классик, «общественное животное»; любой, даже самый цивилизованный человек нуждается в своем стаде - обществе других людей, цивилизованных и не очень.

Но так ли это на самом деле? То, что было нужно Робинзону – это не общество других людей, а библия, которую он привез с собой и материальные продукты, которые доставлял ему на остров корабль.

Узник острова отчаяния

Версия номер два: «узник».

Робинзон – жертва, но не кораблекрушения, а политических репрессий. «Узник острова» - не метафора, а юридически точный термин. 28 лет - не что иное, как срок заключения героя, совпадающий с периодом «реставрации».

Вспомним, что пишет Робинзон: «слова: "Призови меня в день печали, и я избавлю тебя" - я понимал теперь совершенно иначе, чем прежде: прежде они вызывали во мне только одно представление об освобождении из заточения, в котором я находился, потому что, хоть на моем острове я и был на просторе, он все же был настоящей тюрьмой в худшем значении этого слова». Что, если слова о тюрьме и заточении были не просто метафорой?

В свете этой версии иначе смотрится и рассказ о бунте на корабле. Скорее всего, никакого мятежа не было. Люди, которых оставили жить на необитаемом острове, не были незадачливыми бунтовщиками. Тогда кто же они?

Корабль, пришедший за Робинзоном, попутно исполнял и другую задачу – доставить на остров новую партию каторжников. Литературоведы удивлялись, почему Робинзон, так беспокоившийся о судьбе попавших в плен к дикарям испанцев, не предпринял никаких усилий, чтобы спасти их. Сбежав от каннибалов, испанцы поселились вместе с каторжниками на острове Робинзона, однако тот, снова посетив его, так и не предложил им вернуться на родину. Причина – не черствость Робинзона, его забывчивость или забота о процветании любимого острова. Он просто не мог предложить им этого, потому что испанцы были такими же пленниками, сосланными на остров, как и он сам прежде.

Впрочем, из всех версий эта – наименее вероятная. Режим Стюартов сурово боролся с оппозицией, казнил своих врагов, сажал их в тюрьмы и ссылал в отдаленные колонии, как того же Питмана (а ведь на его месте едва не оказался Дефо).

Но не будем преувеличивать злодеяния английского абсолютизма - наказание в виде ссылки на необитаемый остров едва ли было предусмотрено в английском законодательстве того времени. В 19-веке его применили по отношению к Наполеону, однако вряд ли две эти фигуры – Наполеона и Робинзона - политически соизмеримы. Вряд ли на всех многочисленных противников Стюартов хватило бы отдаленных и труднодоступных островов.

Почему же Дефо не мог прямо сказать своим читателям, что герой бежал от общества других людей и стал отшельником добровольно – или, согласно второй версии, был не случайной жертвой острова, а его узником?

Во-первых, потому что писатель прекрасно понимал, что отшельничество вынужденное придаст фабуле книги намного больший драматизм. Случайная жертва кораблекрушения, выброшенная на берег дикого острова и обреченная долгие годы провести в одиночестве, вызывает гораздо больше сочувствия у читателей, чем человек, сознательно выбравший свой жизненный путь.

К тому же, для того, чтобы молодой и полный сил человек бежал от людей на необитаемый остров, необходимы достаточно серьезные причины (такие, как уродство и позор португальца Лопеса). Необитаемый остров – не единственное в мире убежище для политэмигранта, да и стремление к духовному совершенствованию – не слишком убедительный мотив в глазах большинства людей.

Поклонникам Руссо такие идеи уже не казались смешными и наивными – но это будет спустя полвека. То, что предчувствует гений, непонятно простому читателю, принимающему мир таким, каков он есть, а не таким, каким он должен быть или, возможно, будет когда-нибудь. Строительство новой цивилизации в самом разгаре; человек, который бежит на необитаемый остров, потому что не желает принимать участие в великих стройках капитализма, будет выглядеть в глазах своих деловитых современников едва ли не дезертиром; одно дело – беглец с передовой, и совсем другое - несчастная жертва собственной предприимчивости.

Впрочем, существует и еще одно объяснение.

Карл Маркс и Робинзон: первый интерактивный герой

Третья и последняя гипотеза.

Литературоведы придумали множество причин, для того, чтобы объяснить, почему одни литературные персонажи становятся любимцами читающей публики, а другие пропадают без вести в колодце времени.

Свою интерпретацию этого предложил и постмодернизм. Умберто Эко в книге очерков «Шесть прогулок в литературных лесах» высказал предположение, что главной причиной, способствующей формированию культа вокруг определенного произведения и персонажа, является их «несвязаннность» или «разборность».

Для иллюстрации своей мысли автор приводит в пример шекспировского «Гамлета» – пьесу, истоками сюжета которой, как известно, послужило несколько разных историй. Противоречивость поступков Гамлета объясняется не столько замыслом великого барда, стремившегося создать неоднозначный образ первого интеллигента средневековья, а скорее структурой исходного материала.

Распалась не только «связь времен» – разорванными оказались связи внутри самой пьесы, сюжет которой был создан на основе разных источников; несмотря на общую сюжетную линию, различные эпизоды пьесы входят в противоречие друг с другом.

Культовая книга, по мнению исследователя литературных лесов – книга, которую создавали независимо друг от друга несколько авторов; именно это производит впечатление разорванности связей в рамках одного произведения и служит основой интертекстуальности.

Как писал Р. Барт, «интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски "источников" и"влияний" соответствуют мифу о филиации произведения, текст же образуетсяиз анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат - цитат без кавычек." Культовый «текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников»; культовый герой – герой, у которого есть не только будущее, но и прошлое.

Впрочем, это объяснение дает ответ далеко не на все возникающие вопросы. Шекспировский Гамлет – лицо неопределенного возраста; из одних мест пьесы можно сделать вывод, что ему 20 лет, из других – что более 30. Что это – следствие «разборности» пьесы, скрытый подтекст или простая небрежность автора, который был гениальным драматургом, но плохим редактором? Удивительное – рядом; рассеянность или случайная оговорка писателя для литературоведов практически столь же значимый объект изучения, что и пресловутая «интертекстуальность».

Помогает ли идея Эко понять тайну образа Робинзона? Ответ утвердительный, - во всяком случае, на первый взгляд. В постмодернистской трактовке неоднозначность романа обусловлена тем, что Дефо использовал для его создания несколько источников: историю Селькирка, который был высажен с корабля на остров против своей воли, Лопеса, который добровольно удалился от людей, чтобы избежать позора и Питмана, мятежника и политзаключенного. Ни один из них не пытался в одиночку построить цивилизацию, - однако это сделал задолго до них ученый араб Хаджи Бен Иокдан, с книгой о деяниях которого тоже мог быть знаком Дефо.

Объяснение выглядит одновременно убедительно и фальшиво. Просто потому, что речь идет не об одном из современных романов-бестселлеров, которые создаются по специальным методикам, как часовой механизм из многочисленных деталей, фрагментов и блоков, а о гениальном романе, созданном в 18-ом веке.

Постмодернистской интерпретации романа можно противопоставить его трактовку, основанную на изучении истории литературы, ее корней.

Почему бы не предположить, что книга Дефо – образчик так называемой «мениппеи»?

Этот термин, впервые предложенный М. М. Бахтиным, получил свое название по имени античного философа Мениппа. Как считал М. М. Бахтин, «мениппова сатира» или мениппея - «этот карнавализированный жанр, необыкновенно гибкий и изменчивый, как Протей, способный проникать и в другие жанры, имел огромное, до сих пор еще недостаточно оцененное значение в развитии европейских литератур».

Идеи Бахтина получили развитие в трудах Альфреда Баркова. Впрочем, тот смысл, что последний вкладывает в понятие «мениппеи» имеет мало общего с «менипповой сатирой» в описании Бахтина, а представляет скорее собственную концепцию или, точнее методику автора, сконструированную для разгадки тайн классических литературных произведений.

Мениппея по Баркову – рассказ-загадка, некий старинный прообраз детектива. То, что изложено в произведении-менипее – не рассказ от лица «всеведущего автора», а скорее информация для размышления читателя-Штирлица. Если угодно – показания одного из свидетелей на судебном процессе (или даже самого обвиняемого), показания часто лживые и пристрастные, хотя и несущие в себе крупицы правды - на основе которых судья-читатель и должен воссоздать истинный смысл событий, описанных в мениппее и вынести свой приговор (по мнению А. Баркова, «Гамлет» - не что иное как пьеса-мениппея).

С этих позиций «Робинзон Крузо» – повествование, которое не следует понимать чересчур буквально. Дневник героя – это иносказание, которое предстоит разгадать читателю; читать его следует между строк (занятие хорошо знакомое советскому читателю), потому что рассказчик перемешал в своем повествовании правду с небылицами, которые он хотел выдать за правду – впрочем, оставив читателю достаточно фактов для того, чтобы он имел возможность найти очертания тропы, ведущей его к цели.

Дефо вошел в историю мировой литературы не только как великий писатель, но и как один из создателей нового европейского романа. Тем не менее, его вклад так и не оценен по достоинству. «Робинзон Крузо» – прообраз не только романа нового времени, но и романа будущего; в нем можно увидеть истоки жанра, который заявил о себе во весь голос только совсем недавно, на рубеже третьего тысячелетия – интерактивного романа.

Главный теоретик и практик этой формы романа – сербский беллетрист М. Павич, «первый писатель 21-го века». Классический «линейный» роман, по его мнению, безнадежно устарел; духу нашей эпохи гораздо больше отвечает «интерактивный» или «нелинейный» роман. Интерактивный роман - произведение, который создается писателем и читателем совместно. Задача писателя - создает текст, в котором заранее предусмотрена возможность интерактивного взаимодействия с читателем. Читатель сам выбирает способ прочтения и фактически сам создает свою версию романа; интерактивный роман таков, каким его захотел увидеть читатель - разумеется, в рамках авторской концепции писателя.

Тайна литературного произведения в постмодернистской трактовке – это его библиография, тайна литературного источника; книга - создание не индивидуального автора, а множества скрипторов. Книга-мениппея тоже скрывает тайну – тайну авторского замысла, который бывает иногда настолько прихотлив, запутан и затемнен, что его практически невозможно постичь со стороны. Ничего удивительного – по концепции Баркова, такие книги создают гении, а пути гениев, как и «пути господни» – неисповедимы.

Интерактивность романа допускает возможность различных вариантов прочтения одной и той же книги. Это не постмодернистская «разорванность» связей произведения - альтернативность вытекает не из «цитатности» книги, а из замысла самого автора. В отличие от мениппеи интерактивный роман не содержит загадки; он просто приглашает в читателя самостоятельно создать из авторского текста ту виртуальную реальность, которая интересна ему самому.

«Робинзон» - удивительная книга. Наверное, в ней есть и постмодернистская «цитатность» и тонкая п<

12345

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: