Перенос и объективные отношения

 

Реакция переноса у невротиков представляет собой отношение, затрагивающее троих людей — субъект, объект из прошлого и объект из настоящего (Зеарлес, 1965). В аналитической ситуации это пациент, какая-то значимая личность из прошлого и аналитик. Паци­ент, который начинает бояться своего аналитика так же, как он боялся когда-то своего отца, будет неверно по­нимать настоящее до тех пор, пока он в тисках реак­ции переноса (Феничел, 1945а). Однако невротический пациент знает, что аналитик — это аналитик, а не отец. Другими словами, невротик может реагировать времен­но и частично так, как будто аналитик идентичен с его отцом, но мысленно он может ясно различать аналити­ка, отца и себя самого. Говоря клиническим языком, невротические пациенты способны отщеплять свое экс­периментирующее Эго от наблюдающего Эго. Он может делать это самопроизвольно или ему может быть необ­ходима помощь интерпретаций аналитика.

 

– 202 –

 

Невротические явления переноса базируются на сле­дующих двух моментах: 1) индивидуальной способности различать Я и объектный мир; 2) способности переме­щать реакции с прошлого объекта на объект в настоя­щем (Якобсон, 1964; Хартманн, 1950). Это означает, что невротик имеет организованное, дифференцирован­ное Я, отдельное и отличное от его окружения сущест­во, которое имеет способность оставаться тем же са­мым в гуще происходящих изменений (Якобсон, 1964; Лихтенштейн, 1961; Маклер, 1957).

Очень маленькие дети еще не постигают своего от­деления, своей индивидуальности от матери. Дети по­старше жаждут новых объектов. В ситуации лечения они не просто повторяют прошлое, они испытывают новые способы отношений (А. Фрейд, 1965). Психоти­ки теряют свои внутренние объектные представления и стремятся возместить чувство ужасной пустоты, созда­вая новые объекты (Фрейд, 19156). Они склонны объ­единять и смешивать остатки своего Я и объектных представлений. Более того, их мир полон частями объ­ектов, которые они интроецируют и проецируют в своих попытках повторить или перестроить свои уте­рянные взаимоотношения (М. Векслер, 1960; Зеарлес, 1963).

Одна из моих шизофренических пациенток в тече­ние многих лет была убеждена в том, что она сделана из мыла, и считала, что я виноват в этом. Эти идеи ча­стично основывались на ее буквальном и конкретном принятии аксиом. «Молчание — золото» и «Чистоплот­ность сродни праведности». Она чувствовала, что мои попытки заставить ее говорить будут иметь результатом потерю ее «непорочного» молчания. Я использую «гряз­ные слова», и именно это превращает ее в мыло (от­метьте путаницу Я и аналитика). Основной проблемой, однако, было ее ощущение пустоты, ее осознание потери своего мира объектов. Чувство того, что она сделана из мыла, было как признанием этого, так и попыткой восстановления состояния.

Такой тип связанности с аналитиком очень сильно отличается от невротических реакций переноса. Чита­телю следует ознакомиться с работами Фрейда (19156, 1911а; Зеарлес, 1963; Литтле, 1958; Розенфельд, 1952, 1954) для дальнейшего ознакомления с клиническим и

 

– 203 –

 

теоретическим материалом по явлениям переноса у пси­хотиков.

Следующее далее обсуждение лишь намекает на не­которые проблемы, которые лежат за различиями в терапевтическом подходе к детям, взрослым невроти­кам и к психотикам (А. Фрейд, 1965). Проведенное Фрейдом (1916—17) разделение неврозов переноса и нарцисстических неврозов базируется на сходной основе. В сущности, нарцисстические пациенты не будут способ­ны устойчиво поддерживать анализируемые отношения переноса. Их отношения к терапевту будут изобиловать влияниями Я и объектных образов, примитивных пред­шественников идентификации (Якобсон, 1964). Сущест­вуют переходы между нарцисстическими отношениями к объективными отношениями, как продемонстрировал Винникот (1953) в концепции переходных объектов. Серьезному студенту посоветуем прочесть Якобсона (1964), Феничела (1954а), Спитца (1957, 1965) и Мех­лера (1965) для более полного взгляда на начало пред­ставлений о Я и объекте. Я согласен с формулировкой Гринакре (1954), что основой отношений переноса является раннее объединение мать — ребенок. Человек не спо­собен выносить одиночество в течение значительного периода времени. Аналитическая ситуация мобилизу­ет две прямо противоположные группы реакций. Сенсорная изоляция пациента на кушетке вызывает чувство одиночества, фрустрации и жажды объектных отношений. С другой стороны, высокая частота визитов, боль­шая длительность лечения и внимание к нуждам пациента вызывают у последнего воспоминания ранней бли­зости между матерью и ребенком.

 

Перенос и функция Эго

 

Реакции переноса демонстрируют силы и слабости пациента в понятиях функций Эго. Как утверждалось ранее, невротические явления переноса показывают, что пациент имеет стабильные Я-представления, которые четко отличаются от его объектных представлений. Это предполагает, что его раннее развитие Эго было успеш­ным, он имел «достаточно хорошее» материнство, и он мог поддерживать отношения с людьми (Винникот, 1955, 19566). Когда он «неправильно понимает настоящее в

 

– 204 –

 

понятиях прошлого», неверное понимание является лишь частичным и временным. Регрессия в функции Эго ог­раничена и лимитирована определенными аспектами его отношения к фигуре переноса. Более того, верно и об­ратное.

Например, мой пациент корчится в муках интенсив­ной реакции враждебного переноса. Он провел большин­ство из сеансов, громко жалуясь, что я некомпетент­ный, нескрупулезный и черствый. Тем не менее, он пунктуально приходит на назначенные встречи, внима­тельно слушает мои замечания и адекватен в своей внешней жизни. И, хотя он порой подумывает «раскви­таться» с анализом, тем не менее, он не обдумывает это решение серьезно.

Пациент в таком состоянии уходит в свои чувства и фантазии. Он позволяет себе регрессировать в понятиях своих объектных отношений и функций Эго. Он отказывается от некоторых своих функций про­верки реальности, но лишь частично и временно. Это отличается от наигранности и притворства. В случае, приведенном выше, реакция переноса моби­лизовалась, когда я не ответил на один из его вопро­сов. Это мое действие моментально перевесило все мои качества, которые были в противоречии к его обвине­нию, что я некомпетентен, нескрупулезен и черств. «Функция проницательности» Эго была ослаблена у па­циента во время этой фазы лечения. Я становился его строгим и требовательным отцом, когда молчал. Па­циент был способен работать после того, как стал по­нимать эту реакцию, когда его наблюдающее Эго и ра­бочий альянс были восстановлены.

Существуют и другие механизмы, показывающие регрессию функций Эго в реакциях переноса, но они являются дополнением к механизму перемещения. Про­екция и интроекция могут иметь место, но они не явля­ются основными процессами в невротическом переносе. Они могут действовать как добавочные к перемещению. Я хочу подчеркнуть этот момент, потому что последова­тели Клейн интерпретируют все явления переноса на основе проекций и интроекций (Клейн, 1952; Ракер, 1954; Зегал, 1964). Они отрицают перемещение от прош­лых объектных отношений и, следовательно, в какой-то степени игнорируют исторический опыт пациента.

 

– 205 –

 

Я полагаю, что отчасти это связано с их неудачной по­пыткой отличить проекцию от интроекции и перемеще­ния, а отчасти — с неточным использованием терминов «проекция» и «интроекция».

Рискуя показаться педантичным, я кратко определяю эти термины так, как они используются в классической психоаналитической литературе. Понятие «перемеще­ние» относится к смещению чувств, фантазий и т. д. от объекта или объектного образа в прошлом на объ­ект или объектный образ в настоящем. Когда личность проецирует, она «извергает» из своего Я-образа нечто в или на другую личность. Интроекцией является вклю­чение чего-то из внешнего объекта в Я-образ. Проекция и интроекция могут иметь место во время анализа, но они являются дополнением к перемещению. Они явля­ются повторениями проективных и интроективных меха­низмов, которые когда-то имели место по отношению к прошлым объектам исторической важности (Якобсон, 1964).

Позвольте мне привести пример проекции как невро­тической реакции переноса. Профессор X. (см. также секции 2.64 и 2.652), который страдал от периодических страхов, часто жаловался во время анализа, что он чув­ствует — я насмехаюсь над ним, смеюсь над ним за его спиной, высмеиваю его, когда делаю интерпретации. Для такой реакции в истории пациента было много определя­ющих моментов. Было известно, что его отец любил подразнить, он находил садистическое удовольствие в смущении пациента, особенно перед компанией. Паци­ент развил очень требовательное Суперэго и строго бичевал себя за ту деятельность, которую считал смеш­ной. В круге анализа его чувство стыда претерпело превращение, он стал считать, что я бы стал стыдиться его, если бы узнал, что он сделал. Пациент проецировал части своего Суперэго на меня. Его фантазии об уни­жении мной были не только болезненны, но содержали также и мазохистское, и эксгибиционистское удо­вольствие. Это было привнесено им из детства, из отно­шений с отцом, которые были насыщены сексуальными и агрессивными фантазиями. Однако один важный ас­пект его фантазии унижения основывался на проекции.

На одном из сеансов он со стыдом рассказывал, что пил весь уик-энд и развлекал собравшихся друзей па-

 

– 206 –

 

родиями на тему: «Отвратительный Гринсон, великий психоаналитик». Его поразило, как долго он был спосо­бен заставлять свою аудиторию смеяться над его ана­литиком. На сеансе он осознал, что, бывало, делал это и дома, имитируя некоторые мои выражения или жесты, когда там были люди, знавшие меня. Пациент испугал­ся, когда говорил это; он чувствовал себя так, «будто обвалился потолок». Эта фраза привела его к пересказу ранее забытого воспоминания о том, как его поймал как-то отец, когда он пародировал его речи. Отец из­бил его немилосердно и затем довел до слез. Этот эпи­зод прекратил попытки пациента имитировать своего отца и, в конце концов, послужил причиной периодичес­ких страхов.

Мне казалось ясным, что частично пациент прое­цировал на меня свое стремление быть униженным. Это была защита против его враждебности, способ избе­жать тревоги. Но эта проекция была дополнением к ос­новному, определяющему моменту его чувства униже­ния — истории с отцом, который унизил его и которого он стремился унизить в отместку.

Отыгрывание или появление реакций переноса явля­ется показателем других регрессивных черт в функци­ях Эго при переносе. Отношение переноса к памяти бу­дет обсуждаться более детально в следующих секци­ях, посвященных повторению и регрессии.

 

Перенос и повторение

 

Одной из важных характеристик реакций переноса является их повторяемость, их сопротивление изменениям, их стойкость. Существует много факторов, которые играют роль в этом феномене и много различных теоре­тических объяснений. Здесь будут затронуты лишь некоторые из основных работ.

Перенос есть переживание заново репрессированного прошлого — чтобы быть более точным — отвращенно­го прошлого. Повторяемость и ригидность реакций пе­реноса, как противоречащие более реалистичным объ­ектным отношениям, исходят из того факта, что импульсы Ид, которые ищут разрядки в поведении переноса, находятся в оппозиции той или иной контрсиле бессозна­тельного Эго. «Удовлетворения» переноса никогда пол-

 

– 207 –

 

ностью не удовлетворяют, потому что они являются только заменителями для реального удовлетворения, регрессивных дериватов и компромиссных образований (Феничел, 1941). Они являются продуктом постоянного контрактатексиса. Только если контрактатексис распал­ся, может иметь место адекватная разрядка.

Инстинктивная фрустрация и поиски удовлетворения являются основными мотивами для явлений переноса. Удовлетворенные люди и люди в состоянии апатии: имеют чрезвычайно мало реакций переноса. Удовлетво­ренные люди могут изменить свое поведение в соответ­ствии с возможностями и требованиями внешнего мира. Апатичные люди замкнуты, более нарцисстически ориен­тированы. Невротики, которые страдают от различных неразрешенных невротических конфликтов, находятся в состоянии постоянной инстинктивной неудовлетворен­ности и, в результате, в постоянной готовности к пере­носу (Фрейд, 1912а). Человек в таких условиях будет встречать каждую новую личность сознательными и бессознательными упреждающими либидозно и/или аг­рессивно-напряженными идеями. Все это уже существу­ет до того, как пациент встретит аналитика, и история невротика насыщена поведением переноса задолго до того, как он придет за лечением (Эфреш, 1959).

Отвращаемые импульсы, которые заблокированы от непосредственной разрядки, ищут агрессивные и извра­щенные пути в своих попытках добиться подступа к сознательному. Поведение переноса есть пример возвра­щения репрессированного. Личность аналитика стано­вится основной мишенью для проклятых импульсов, по­тому что пациент использует это как возможность вы­разить обходные импульсы вместо того, чтобы встать перед лицом первоначальных объектов (Феничел, 1941). Перенос является сопротивлением, в том смысле, что нужно сделать крюк на дороге, чтобы прийти к инсай­ту и воспоминанию. Непроникающее, неудовлетворяю­щее поведение аналитика делает реакции переноса па­циента демонстрируемыми. Так называемые правила «зеркала» и отстраненности Фрейда (1915а) основаны на этом. Если аналитик не будет удовлетворять невро­тическим инстинктивным желаниям пациента, эти им­пульсы будут продемонстрированы как извращения пе­реноса и станут средством достижения ценных инсай-

 

– 208 –

 

тов. Эти проблемы будут обсуждаться более тщательно в секциях 3.92, 4.213, 4.223.

Повторение психических событий может быть также способом запоздалого овладения им (Фрейд, 1920; Фе­ничел, 1945а). Активное повторение травматического переживания является удачным примером этого. Ин­фантильное Эго учится преодолевать чувство беспомощ­ности путем активного повторения ситуации, которая некогда включала исходное ощущение паники. Игры, сны, мысли, касающиеся болезненного события, дела­ют возможным разрядку некоторого чрезмерного воз­буждения, которое наводняет Эго. Эго, которое была пассивно в первоначальной травматической ситуации, активно воспроизводит события в выбранное для этого время, в подходящих условиях, и таким образом, мед­ленно учится справляться с ним.

Повторение ситуации может вести совпадения и ов­ладения ситуацией к удовольствию. Частично это может относиться к чувству триумфа над некогда вызывающим страх событием. Это обычно временное чувство, посколь­ку все еще работает контрфобический элемент (Фени­чел, 1939). Это означает, что событие повторяется по­тому, что оно страшит, повторение является попыткой отрицать, что тревожность сохраняется. Например, чрезмерная сексуальная активность может означать, что личность пытается отрицать свою тревожность по этому вопросу. Ее действие показывает, что она пыта­ется убедить себя, что она больше не боится. Ее контр­фобическая сексуальность является также попыткой получить доказательства, которые бы подтвердили это. Чрезмерная повторяемость показывает, что невротичес­кий конфликт не находит разрешения. Бессознательное Эго предотвращает полную инстинктивную разрядку, и эти действия должны быть проделаны снова и снова.

Реакция испуга, относящаяся к личности в прошлом, повторяется как попытка запоздалого овладения тре­вожностью, которая содержалась в первоначальном пе­реживании. Например, женщина ищет жестокого, гру­бого мужчину как объект любви. При переносе она не­медленно реагирует так, будто аналитик является же­стоким и карающим. Кроме всех остальных значений,. этот тип реакций может быть понят как запоздалая по-

 

– 209 –

 

пытка овладеть первоначальной тревожностью. Ребен­ком она была беспомощна перед своим грубым отцом. Став пациенткой, она бессознательно отбирает агрессив­ные компоненты в реагировании на нее психоаналитика, что является способом достижения контроля над тре­вожностью. Она разыгрывает болезненную ситуацию вместо воспоминания о первоначальном переживании. По­вторение в действии является прелюдией, подготовкой для воспоминания (Фрейд, 1914с; Екстейн и Фридман, 1957).

Лагаше (1953) добавляет ценный момент для нашего повторенного действия вовне как явления переноса. Он показывает, что действие вовне (отыгрывание) может быть попыткой завершить невыполненные задачи. Это сходно с идеями Анны Фрейд (1965), касающимися про­блем переноса у детей, связанных с их жаждой новых переживаний. Некоторые из этих моментов будут раз­работаны в секции 3.84, посвященной действию вовне при реакциях переноса.

Обсуждение значения повторения при явлениях пере­носа приводит нас к концепции Фрейда (1920, 1923, 1937) о навязчивом повторении. Фрейд утверждает, что навязчивое повторение является, в конечном счете, дери­ватом примитивного инстинкта смерти. Он полагал, что это саморазрушающая тенденция живых существ, кото­рая побуждает их вернуться в нирвану первоначально­го неодушевленного состояния.

Эти теоретические изыскания горячо дебатируются в психоаналитических кругах и выходят за рамки данно­го тома. Читателю следует ознакомиться с работами Куби. (1939, 1941), Е. Бибринга (Е. Бибринг, 1943), Феничела (1945а), недавней блестящей работой Гиф­форда (1964) и Шура (1966). Исходя из своего опыта, я могу сказать по этому поводу, что никогда не нахо­дил необходимым понимать или интерпретировать на­вязчивое повторение как манифестацию инстинкта смер­ти. В клинике всегда кажется возможным объяснить повторяемость в рамках принципа удовольствия — не­удовольствия (Шур, 1960, 1966).

Другой теоретической проблемой, связанной с повторяемостью реакций переноса, является вопрос обинстинкте овладения (Хендрик, 1942; Штерн, 1957), Нет сомнений, что человеческие существа имеют

 

– 210 –

 

тенденцию следовать в этом направлении. Однако, ка­залось бы, побуждение к овладению является общей тенденцией, общим принципом и не ограничивается спе­цифическим инстинктом (Феничел, 1945а). Концепции адаптации и фиксации также уместны здесь, но их об­суждение увело бы нас слишком далеко. Работы Харт­мана (1939, 1951), Уалдера (1936, 1956) и Е. Бибринга (1937, 1943) частично затрагивают этот вопрос.

 

Перенос и регрессия

 

Аналитическая ситуация дает пациенту возможность повторить путем регрессии все его прошлые стадии объектных отношений. Явления переноса также весьма ценны, потому что они выдвигают на первый план, в до­полнение к объектным отношениям, различные фазы развития психических структур. В поведении переноса и фантазиях можно наблюдать ранние формы функци­онирования Эго, Ид, Суперэго. Следует иметь в виду два основных момента, касающихся регрессии при пе­реносе. У невротического пациента в ситуации лечения мы видим как временные регрессии, так и временные прогрессы, причем поддающийся анализу пациент мо­жет регрессировать и отступать от регрессии. Регрессив­ные явления обычно ограничены и не генерализованы. Например, мы можем видеть регрессию в Ид, прояв­ляющуюся в анально-садистических импульсах по от­ношению к фигуре авторитета. В то же самое время инстинктивные импульсы для объекта любви могут производиться на более высоком уровне и определен­ные функции Эго могут быть весьма продвинуты. Это ведет ко вторичной генерализации. Регрессивные явле­ния весьма нечетки, поэтому каждый клинический фраг­мент должен быть изучен с величайшей тщательностью. Анна Фрейд (1965), обсуждая вопросы регрессии, осве­тила и прояснила многие из этих проблем (см. также Меннингер, 1958; и стендовый доклад Альтманн, 1964).

В понятиях объектных отношений ситуация перено­са дает пациенту возможность пережить все разновид­ности и смеси любви и ненависти, эдипова и предэди­пова комплекса. Амбивалентные и предамбивалентные чувства к объекту выходят на поверхность. Мы можем видеть переходы между жалкой беспомощностью со

 

– 211 –

 

страстным стремлением к симбиотической близости и упрямым вызывающим поведением. Зависимость может быть альтернативой злобы и возмущения. То, что вы­глядит как самонадеянность, может превратиться в со­противление против обнаружения нижележащей зависи­мости. Желание быть любимым может привести к внеш­нему терапевтическому успеху, но при этом может от­крывать глубоко скрытый страх потери объекта. В об­щем, регрессивная природа отношений переноса прояв­ляется в виде неуверенности, противоречивости и отно­сительного преобладания агрессивных устремлений.

Регрессия в функциях Эго, которая имеет место при реакциях переноса, может быть продемонстрирована раз­личными способами. Само определение переноса пока­зывает это. Перемещение из прошлого указывает на то, что объект в настоящем спутан, частично, с объек­том из прошлого. Функции Эго, отвечающие за провер­ку реальности и способные различить эти объекты, вре­менно утрачены. Примитивные ментальные механизмы, такие как проекция, интроекция, расщепление и отри­цание, напротив, присутствуют. Потеря чувства вре­мени, по отношению к объектным отношениям, также походит на те регрессивные черты, которые мы наблю­даем в сновидениях (Левин, 1955). Тенденция к дей­ствию вовне реакций переноса указывает на утрату ба­ланса импульс-контроля. Возрастающая тенденция к соматизации реакций как манифестации переноса также говорит о регрессии в функциях Эго (Шур, 1955). Эк­стернализация частей Я, т. е. Эго, Ид и Суперэго яв­ляется другим признаком регрессии.

Ид также участвует в регрессии многими способами. Либидозные цели и зоны прошлого будут перепуты­ваться с личностью психоаналитика и будут расцвечи­вать картину переноса. Чем более регрессивным ста­новится перенос, тем больше будет преобладание враж­дебных, агрессивных устремлений. Мелани Клейн (1952) была среди первых, кто отметил этот клинический мо­мент, Эдит Якобсон (1964, с. 16) объясняет это на ос­новании регрессии энергетики и рассуждает о проме­жуточной фазе с недифференцированной», «первобыт­ной» энергией побуждений.

Регрессивные черты переноса также влияют на Су­перэго. Чаще всего это проявляется в том, что возрас-

 

– 212 –

 

тает требовательность в реакциях Суперэго пациента, которые перемещены на аналитика. Вначале обычно преобладают реакции стыда. Мы также можем наблю­дать регрессии тогда, когда функции Суперэго выносят­ся во внешний мир. Пациент больше не чувствует ви­ны, вместо этого он только боится быть застигнутым. Чем больше пациент регрессирует, тем больше вероят­ность того, что аналитик будет ощущаться как облада­ющий враждебными, садистскими, критическими отно­шениями к пациенту. Это связано с перемещением с объектов прошлого, дополненным проекцией собствен­ной враждебности пациента к аналитику.

Прежде чем закончить это краткое обсуждение ре­грессии, следует заметить еще раз, что аналитическое окружение и процедуры играют важную роль в макси­мизации проявления регрессивных черт переноса, но это будет обсуждаться более детально в части 4.

 

Перенос и сопротивление

 

Перенос и сопротивление родственны друг другу во многих отношениях. Выражение «сопротивление пере­носа» обычно используется в психоаналитической лите­ратуре в качестве краткого выражения тесных, но вме­сте с тем и сложных взаимоотношений между явления­ми переноса и функциями сопротивления. Однако со­противление переноса может означать разные вещи, и я полагаю, что было бы благоразумно прояснить этот термин, прежде чем переходить к клиническому мате­риалу.

Я уже обсуждал основную формулировку Фрейда (1905с, 1912а, 1914с) о том, что явления переноса яв­ляются как источником величайшего сопротивления, так и обладающим наибольшей силой инструментом для психоаналитической терапии. Реакции переноса явля­ются повторением прошлого, переживанием без воспоми­нания. В этом смысле все явления переноса имеют ценность для сопротивления. С другой стороны, реак­ции на аналитика создают наиболее важные мосты к неприемлемому прошлому пациента. Перенос представ­ляет собой окольный путь к воспоминанию и инсайту, но кроме этой тропинки вряд ли существу­ет какая-либо другая. Перенос не только дает ключи

 

– 213 –

 

к тому, что отвращается, но может также и мотиви­ровать и стимулировать работу в анализе. Это нена­дежный союзник, потому что он непостоянен и также продуцирует внешние «улучшения переноса», которые вводят в заблуждение (Феничел, 1945а; Нунберк, 1951).

Определенные разновидности реакций переноса вы­зывают сопротивления потому, что они содержат болез­ненные и пугающие либидозные и агрессивные им­пульсы. Сексуальные и враждебные реакции переноса особенно склонны быть источником важных сопротив­лений. Очень часто эротические и агрессивные компо­ненты появляются вместе. Например, пациентка разви­вает сексуальные чувства к своему аналитику и затем приходит в бешенство при отсутствии взаимности, которую она принимает как отказ. Или же пациент неспо­собен работать в аналитической ситуации из-за страха унижения и выявления инфантильных или примитив­ных фантазий.

Случается и так, что реакции переноса сами по себе делают пациента неспособным работать. Например, па­циент может регрессировать на чрезвычайно пассивную, зависимую стадию объектных отношений. Пациент мо­жет не осознавать этого, но будет это проявляться в его поведении на аналитическом сеансе. Это может проявляться как псевдотупость или блаженная инерция. Пациент может переживать вновь некоторые ранние аспекты отношений мать — ребенок. В таком состоянии пациент не может выполнять аналитическую работу до тех пор, пока аналитик не преуспеет в восстановле­нии разумного Эго и рабочего альянса.

Ситуация становится более запутанной, когда опре­деленные реакции переноса цепляются за упорство для того, чтобы скрыть другие типы чувств переноса. Су­ществуют пациенты, которые упорно поддерживают фасад реалистичной кооперации с аналитиком в целях маскировки своих иррациональных фантазий. Иногда пациент будет определять некоторые чувства и переме­щать их на других для того, чтобы остаться в неведе­нии о своей противоречивости по отношению к анали­тику. Часто случается так, что мои пациенты выража­ют сильную враждебность по отношению к другим психоаналитикам в то время, как они изображают сильный восторг по отношению ко мне.

 

– 214 –

 

Наиболее трудными для преодоления сопротивления являются так называемые реакции «переноса характе­ра». В таких ситуациях главные черты характера и отно­шения, которые имеют защитную функцию, манифести­руются по отношению к аналитику так же, как и по от­ношению к людям в повседневной жизни. Они столь глубоко вросли в структуру характера пациента и столь хорошо рационализированы, что их трудно сделать объ­ектом для анализа. Эти проблемы будут описаны более детально в секциях 3.82 и 3.83.

Суммируя сказанное: перенос и сопротивление род­ственны друг другу во многих отношениях. Термин «со­противление переноса» сжато выражает этот клиничес­кий факт. Явления переноса, в общем, являются сопро­тивлением воспоминанию и ведут окольным путем в направлении воспоминания. Реакции переноса могут быть причиной того, что пациент становится неспособ­ным работать аналитически, из-за природы реакции. Некоторые реакции переноса могут быть использованы как сопротивление против обнаружения других реак­ций переноса. Анализ сопротивлений является «ежеднев­ным куском хлеба», регулярной работой в психоанали­тической терапии. На анализирование сопротивлений переноса тратится больше времени, чем на любой дру­гой аспект терапевтической работы.

 

Невроз переноса

 

Фрейд использовал термин «невроз переноса» в двух различных смыслах. С одной стороны, для обозна­чения группы неврозов, характеризующихся способ­ностью пациента формировать и поддерживать относи­тельно сцепленную, многообразную и приемлемую, с точки зрения Эго, группу реакций переноса (Фрейд, 1916—17). Истерики, фобии, обсессивно-компульсивные пациенты, следовательно, отдифференцированы от нар­цисстических неврозов и психозов. Пациенты последней группы были способны развивать реакции переноса только фрагментарно и спорадически и, следовательно, не поддавались лечению классическим психоанализом. Фрейд также использовал термин «невроз переноса» для описания регулярного явления реакций переноса паци-

 

– 215 –

 

ента, подвергающегося психоаналитическому лечению (Фрейд, 1905с, 1914с, 1916—17, ч. XXVIII).

Во время курса лечения можно наблюдать, как ин­тересы пациента все больше фокусируются на лично­сти аналитика. Фрейд (1914с, с. 154) отмечал, что на­вязчивое повторение невротического пациента представ­ляет собой не только безобидное, но даже полезное явление «в переносе, как на арене, на которой ему по­зволяется действовать почти без ограничений, оно по­кажет нам патогенные инстинкты, скрывающиеся в уме пациента». Если с ситуацией переноса обращаются долж­ным образом, то «мы преуспеем в получении нового значения всех симптомов болезни и в перемещении обычного невроза в «невроз переноса», с которым мы может работать терапевтическими методами». Невроз переноса берет на себя все черты болезни пациента, но это искусственная болезнь, и она податлива ко всем на­шим вмешательствам. Это новое издание старой болезни.

На ранней стадии психоаналитического лечения мы обычно видим спорадические транзитные реакции, опре­деленные Гловером (1955, с. 37) как «плавающие» ре­акции переноса. Если с этими ранними реакциями пере­носа обращаются должным образом, пациент разовьет более прочные реакции переноса. В клинике развитие невроза переноса проявляется в виде возрастания ин­тенсивности и длительности озабоченности пациента личностью аналитика и аналитическими процессами и процедурами. Аналитик и анализ становятся централь­ным делом жизни пациента. Не только симптомы па­циента и его инстинктивные требования вращаются во­круг аналитика, но и все старые невротические конфлик­ты мобилизуются и фрустрируются, фокусируются на аналитической ситуации. Пациент будет чувствовать этот интерес как некоторую разновидность и смесь любви и ненависти и как защиту от этих чувств. Если же преобладают защиты — значит, где-то ниже скрыта какая-то форма тревожности и вины. Эти реакции мо­гут быть интенсивными, взрывными, неявными или хро­ническими. В любом случае, стоит неврозу переноса раз установиться, как такие чувства становятся везде­сущими.

Путем должного обращения и интерпретации мы на­деемся помочь пациенту пережить и, в сущности,

 

– 216 –

 

вспомнить или реконструировать свой инфантильный невроз. Концепция невроза переноса включает не только Инфантильный невроз, но и более поздние его издания и варианты. Позвольте мне попытаться проиллюстри­ровать это клиническим примером.

Я буду использовать случай миссис К. (см. с. 171. Случай миссис К. рассматривается также в секциях 1.24, 2.651, 2.71, 3.25). Эта молодая женщина обрати­лась по поводу психоаналитического лечения в связи с тем, что в последнее время ее изводили навязчивые побуждения и идеи сексуальной связи с негром. Это чередовалось с ощущением того, что она «зомби» или тем, что она чувствовала пустоту, скуку, никчемность и депрессию. Недавно она вышла замуж за выдающегося человека почти на двадцать лет старше ее, которого она любила до замужества, а теперь чувствовала обиду и страх. Выделите, что ее воспитывала добрая, сума­сбродная мать-алкоголичка, которая то боготворила, обожала и баловала ее, а то, временами, забрасывала. Отец бросил ее, когда пациентке было полтора года, и три последующих замужества матери продолжались каждое около года. У нее были два брата, тремя и дву­мя годами моложе, которых мать игнорировала и за которыми присматривала пациентка. Они находились на ее ответственности, были ее компаньонами и ее со­перниками. Семья была очень бедна, множество раз меняла местожительство, и пациентка получила пло­хое образование. Когда девочке было 15 лет, ее мать настояла на том, чтобы она изменила свой образ жи­зни; и она, хоть и была застенчива, испугана и не­умела, проделала успешную карьеру как манекенщица. В двадцать лет миссис К. встретила и полюбила своего будущего мужа, который научил ее утонченной жизни, и за которого она вышла замуж спустя пять лет. Она была замужем два года, когда пришла по поводу про­хождения анализа. Теперь я попытаюсь кратко на­бросать основные этапы развития переноса при успеш­ном анализе, продолжавшемся четыре с половиной года.

Ее ранние реакции переноса состояли в настойчивом желании быть моей пациенткой, она фантазировала обо мне, что я — «вершина» среди аналитиков, и, следо­вательно, это гарантирует успешность анализа. В то же

 

– 217 –

 

время она опасалась, что я найду ее скупой, не­стоящей, непривлекательной или неподдающейся лечению. Она разрывалась между желанием, с одной сторо­ны, быть хорошей пациенткой и обнаружить все свои слабости, а с другой стороны — желанием быть люби­мой мной, быть сексуальной и умственно привлекатель­ной, а значит, скрыть свои дефекты. Я был для нее возмещением ее утраченного отца, если бы она стала моей фавориткой, то я бы делал для нее все то (что), чего не делал для всех остальных паци­ентов. Я был бы идеалом, неподкупным отцом, которым она могла бы гордиться, и также был бы преступным отцом, который удовлетворил бы ее инцестуозные желания. Очень рано эти неразбор­чивые побуждения сместились на меня, как на эдипо­ву фигуру. Это чередовалось с представлением обо мне как о неумолимом, неодобряющем идеализированном отце-пуританине.

Во время анализа мы коснулись попыток понять сильный стыд пациентки по поводу мастурбации, кото­рую она «открыла» только в 21 год и которая, как ка­залось, была без фантазий и с небольшим оргастичес­ким удовлетворением. Анализ ее стыда привел нас к осознанию того, что я был не только отцом-пуритани­ном, но также и фантастически чистоплотной ее матерью тех дней, когда ее обучали пользоваться туалетом. Чув­ства скуки и пустоты у миссис К. обнаруживали наличие защит против сексуальных фантазий, и они стали со­противлениями в анализе. Она боялась фантазировать, потому что фантазировать означает возбуждаться, а возбуждаться означает терять контроль и страдать не­держанием. В анализе это проявилось в виде нежела­ния продолжать разговор, когда она становилась эмо­циональной или возбужденной. Если бы я увидел ее плачущей или покрасневшей, я счел бы ее непривлека­тельной. Она каждый раз после сеанса убирала с по­душки бумажную салфетку, чтобы я не видел ее «ис­пачканной». Как я мог бы любить ее, если бы знал, что она грязная и отправляет туалетные функции. Я был или идеализированным, десексуализированным, детуа­летизированным отцом, который бросил ее грязную мать, или же я был требующей чистоплотной матерью, которая ненавидела своих грязных детей. Затем она

 

– 218 –

 

пересказала множество воспоминаний о том, что она видела свою пьяную мать голой и как ей показались отвратительными ее безобразные гениталии. Теперь она боялась стать похожей на свою мать или иметь внутри себя свою грязную мать, и ее ужасала мысль о том, что я буду презирать ее, как ее отец, бросивший мать. Она предпочла бы быть пустой, чем наполненной своей грязной матерью. Но пустота означает молчание и сопротивление в анализе, что эквивалентно быть пло­хой пациенткой. Здесь рабочий альянс и желание быть любимой отцом-аналитиком победили, и она стала спо­собна работать над тем, что скрывается за пустотой.

За пустотой пришло изобилие сексуальных фанта­зий, касающихся большого разнообразия оральных, сосательных, скопофилических действий, осуществляемых как активно, так и пассивно с запрещенным мужчиной. Мужчина был аналитиком или негром или арабом, который был как мазохистом, так и садистом. Она и ее партнер чередовались ролями. В это время я был не только ее сообщником в ее сексуальных приключениях, но я также позволял ей ненавидеть свою мать, что она и делала с удовольствием. В этот период анализа она с нетерпением ждала каждого аналитического сеанса, ненавидела уик-энды и даже окончание сеансов, в это время я стал основной темой ее фантазий, и освобождение от меня означало пустоту и скуку. Она чув­ствовала себя «подцепленной на крючок» мною и заражалась чувствами в моем присутствии и чувствовала себя бесцветной и унылой вне сеанса.

По мере того, как постепенно миссис К. осознавала, что мне определено анализировать ее, я не боюсь по­буждений и не испытываю отвращения по отношению к ним, она стала разрешать появляться более регрес­сивным импульсам. Мне, как ее отцу-покровителю, она осмеливалась рассказать случайные сновидения и фан­тазии орального сосания и садистских импульсов по от­ношению к феминным мужчинам и, в конечном счете, — к женщинам. По мере того, как она больше доверяла мне, она также осмеливалась чувствовать ко мне бо­лее примитивную ненависть и гнев. Ранее она могла чувствовать слабую враждебность по отношению ко мне как к критикующему отцу или осуждающей матери. Позже она могла ненавидеть меня как грабителя ее

 

– 219 –

 

«капрала», ее секретов и того ценного света, который она чувствовала в себе, который и давал ей уверен­ность. Она также могла любить меня как свое хорошее помещение денег, свою уверенность в будущем, свою гарантию против пустоты, мужчину, который дает ей суть. В это время я был также ее защитой против за­висти к пенису, будучи пенисом-мужчиной, которым она обладала.

На этой стадии анализа миссис К. была способна впервые испытать оргазм во время полового акта. Эта придало ей мужества осознать сильные гомосексуаль­ные чувства по отношению к своей маленькой дочери. Эту ситуацию она смогла осознать как повторение (с полной переменой ролей) своих детских импульсов по отношению к своей матери. Тот факт, что эти гомосек­суальные импульсы могли переживаться ею и не затра­гивать ее способности испытывать гетеросексуальный ор­газм, привел ее, в конце концов, к сильной зависти к пенису. Она могла бешено ненавидеть меня как облада­теля пениса, который «только и хочет, что воткнуть в любую дыру свою отвратительную штуку», которому наплевать на женщин, он оплодотворяет и бросает их. Когда пациентка стала способна выразить эти свои чув­ства и обнаружила, что я не был ни уничтожен, ни со­противлялся, она стала чувствовать, что я люблю ее и принимаю в любых условиях и состояниях — даже когда я не соглашаюсь с ней. Я стал ее внутренней армату­рой, реальной и постоянной — любящим, родительским, внутренним объектом. Теперь она могла позволить себе стать оперившейся матерью и женой и могла работать над своей ненавистью и любовью к матери без чувств того, что это может затопить ее. Случай миссис К. бу­дет описан более детально во втором томе.

Этот краткий набросок, даже будучи таким слож­ным, как это может показаться при прочтении, вне вся­ких сомнений, не дает всех реакций переноса пациент­ки. Однако это показывает, как я надеюсь, что симпто­мы пациентки, ее конфликты, импульсы и защиты фо­кусируются на аналитика и на аналитической процеду­ре и в большей степени перемещают ее первоначальный невроз. Неврозы переноса дают мне возможность наблю­дать и работать над конфликтами пациента при их непо­средственном проявлении. Переживания переноса живы,

 

– 220 –

 

жизненно реальны и приносят ощущение убежденности в аналитической работе.

В своем описании невроза переноса Фрейд (1914с) показывает, что ординарный невроз пациента «переме­щается» в невроз переноса. Анна Фрейд соглашается с ним (1928) и настаивает, что только структура такого рода заслуживает названия невроза переноса.

В клиническом материале, процитированном выше, можно наблюдать, как во время различных интервалов у миссис К. затруднения, связанные со мной, вытесни­ли первоначальный невроз. На некоторое время беспорядочные импульсы пациентки были сфокуси­рованы на мне и отсутствовали где бы то ни было еще. Ее конфликты, связанные с потерей контроля, были очень интенсивны во время сеанса и касались ее стра­ха «выплеснуть» наружу грязный материал, скрыть «за­пачканную» салфетку. Во время этого периода ее аналь­ные тревожности по отношению к аналитику исчезли не совсем, они ушли вглубь. По моему опыту, тот част­ный аспект невроза пациента, который становится ак­тивным и живым в ситуации переноса, будет ослаблен во внешней жизни пациента. Однако часто он просто бледнеет и становится относительно незначимым по сравнению с неврозом переноса — только чтобы снова появиться во внешней жизни пациента, когда в карти­не переноса появится другая доминанта. Например, беспорядочные фантазии миссис К. сместились на меня только на некоторый период жизни. Однако, когда ана­лиз сфокусировался на ее туалетных тревожностях и стыде, вернулись ее обсессивно-импульсивные идеи о темнокожем человеке.

Следует поднять другой вопрос, касающийся той степени, до которой невроз пациента может быть заме­щен неврозом переноса. По моему опыту, определенные аспекты невроза пациента перемещаются на некую фи­гуру из внешней жизни пациента, которая затем начина­ет функционировать как дополнительная фигура пере­носа. Например, многие из моих пациентов романти­чески влюблялись в женщин во время анализа. Это манифестация переноса, проявляющаяся во время ана­лиза, но вне его. Это будет обсуждаться в секции 3.84.

Вопрос о перемещении ординарного невроза пациен­та в невроз переноса затрагивает проблему того, что

 

– 221 –

 

происходит в анализе детей. Анна Фрейд (1928), Фрай­берг (1951), Кут (1953) утверждали, что маленькие дети манифестируют различные изолированные реакции переноса, но не развивают невроз переноса. Только после разрешения эдипова комплекса, в латенте, дей­ствительно очевидно развитие невроза переноса в аналитическом лечении детей. Анна Фрейд (1965) и Фрайберг (1966) недавно изменили свою точку зрения на этот вопрос. Более старшие дети действи­тельно развивают интенсивные, продолжительные, иска­женные реакции на аналитика, которые имеют сходство с неврозом переноса у взрослых. Эти реакции не пере­мещают старый невроз на том же самом уровне, как это происходит в анализе взрослых (см. Негера, 1966). Дет­ские аналитики — последователи Клейн — не делают различия между реакциями переноса и неврозом пере­носа и утверждают, что явления переноса у маленьких детей идентичны таковым у взрослых (Изаркс, 1948).

Гловер (1955), Нахт (1957) и Хаак (1957) описали, как определенные формы невроза переноса могут ста­новиться помехой при раскрытии инфантильного нев­роза и могут вести к тупику. Одной из наиболее частых причин этого является контрперенос аналитика, который невольно препятствует полному развитию реакций пере­носа пациента. Например, чрезмерная теплота со сторо­ны аналитика может препятствовать полному развитию враждебных реакций переноса. Кроме того, неполная интерпретация некоторых аспектов реакций переноса будет продуцировать затяжную тупиковую ситуацию. Этот вопрос будет обсуждаться более полно в последую­щих секциях.

Может встать вопрос: что делать для того, чтобы гарантировать невроз переноса? Ответом будет следую­щее: если аналитическая атмосфера является, по су­ществу, сочувствующей и приемлемой и если аналитик постоянно находится в поисках инсайта и интерпретиру­ет сопротивления пациента, невроз переноса будет раз­вит. Это будет рассмотрено и продемонстрировано более полно в секциях 3.7 и 3.9.

Классическая психоаналитическая позиция по отно­шению к неврозу переноса состоит в том, чтобы способ­ствовать его максимальному развитию. Признается, что невроз переноса предлагает пациенту наиболее важный

 

– 222 –

 

инструментарий для получения доступа к отвращению прошлых патогенных переживаний. Переживание ре­прессированного прошлого вместе с аналитиком и в аналитической ситуации является наиболее эффектив­ной возможностью для преодоления невротических за­щит и сопротивлений. Следовательно, аналитик будет прилагать усилия для того, чтобы гарантировать ситу­ацию переноса и предотвратить любое загрязнение, ко­торое может помешать его полному расцвету (Гринакре, 1954). Все включения личностных черт характера и до­стоинств аналитика будут расцениваться как факторы, которые могут лимитировать границы невроза перено­са пациента. Интерпретация является всего лишь мето­дом обращения с переносом, который позволяет ему идти своим собственным путем. В комбинации с эффек­тивным рабочим альянсом это приведет в конечном счете к его разрешению (Гилл, 1954; Гринсон, 1965а).

У отклоняющихся школ психоанализа — другой под­ход к неврозу переноса. Александер, Френч и др. (1946) переоценивают опасность, которую несут регрессивные элементы, и предлагают различные манипуляции с ситу­ацией переноса для того, чтобы избежать или ослабить невроз переноса. Школа Клейн впадает в противопо­ложную крайность и полагается почти полностью на интерпретации переноса, исключая что-либо еще (Клейн, 1932; Клейн ет. ал., 1952; Страки, 1934; Изаркс). Бо­лее того, они считают, что наиболее инфантильные и примитивные импульсы присутствуют в переносе с самого начала анализа и интерпретируют их немедленно (Клейн, 1961). В конце концов, оказывается, что личная история пациента совсем не важна, поскольку развития перено­са похожи у всех пациентов.

Прежде чем закончить теоретическое обсуждение переноса, следует отметить, что аналитическая ситуация и личность аналитика вносят свой вклад в реакции пе­реноса пациента. Это будет обсуждаться более деталь­но в части 4.

 

Рабочий альянс

 

В этом месте нашего обсуждения явлений переноса необходимо сделать отступление. Мы отмечали особую важность реакций переноса для психоаналитического

 

– 223 –

 

лечения невротического пациента. Я могу кратко изло­жить психоаналитическую точку зрения, заявив, что психоаналитик прилагает большие усилия для того, чтобы создать такую аналитическую ситуацию, которая бы максимально способствовала проявлению различных реакций переноса. Это наш основной метод для получе­ния патогенного материала, который в противном случае остался бы неприемлемым. Однако «коллекционирова­ние исторических дат» является только частью терапев­тического процесса. Другим важным его компонентом является достижение инсайта путем интерпретации.

Как бы ни были важны эти два фактора, их недо­статочно для того, чтобы обеспечить последующие из­менения пациента. Для того чтобы пациент вошел и работал эффективно в аналитической ситуации, необхо­димо, чтобы он установил и поддерживал другой вид взаимоотношений с психоаналитиком, кроме своих ре­акций переноса. Я имею в виду здесь рабочий альянс. По моему мнению, рабочий альянс заслуживает рас­смотрения как полноправный партнер невроза переноса в отношениях пациент — терапевт (Гринсон, 1965а).

Мой клинический опыт в отношении рабочего альянса обрел весомость и подтвержден работой Элизабет Зет­цель «Современные концепции переноса» (1956). В этом эссе она вводит термин «терапевтический альянс» и объ­ясняет, насколько это важно. Она показывает, что можно провести разделение между классическими пси­хоаналитиками и так называемой «Британской школой» по тому, используют ли они или игнорируют этот ас­пект переноса. Книга Лео Стоуна по «Психоаналити­ческой ситуации» (1961) дала мне новый толчок к про­яснению и формулировке проблемы рабочего альянса между пациентом и терапевтом.

Клинический материал, на который опирается дан­ная секция, происходит от большого числа пациентов, у которых возникли неожиданные трудности в курсе их психоаналитической терапии. Некоторые из этих паци­ентов проходили один или более анализов у других аналитиков; другие же были моими пациентами, кото­рые вернулись для дальнейшего анализа. В этой груп­пе были пациенты, которые оказались не способны про­двигаться дальше начальных фаз анализа. Даже после нескольких лет анализа они не были, в действительно-

 

– 224 –

 

сти, «в анализе». Другие анализы казались бесконеч­ными, существовало явное противоречие между обиль­ностью инсайтов и малым количеством изменений. Ма­нифестируемые синдромы этих клинических случаев были гетерогенны с точки зрения диагностических ка­тегорий, функций Эго и данной динамики. Ключом к пониманию сущности патологии так же, как и к тера­певтическому тупику, является неудача пациента при развитии реальных рабочих взаимоотношений с анали­тиком. Я опишу в каждом случае, как пациент был не­способен установить или поддерживать продолжитель­ный рабочий альянс с аналитиком, а аналитик отрицал этот факт, продолжая заниматься вместо этого анали­зом других явлений переноса. Я находил этот грех и у психоаналитиков с большим клиническим опытом и признавал его за собой, когда обдумывал анализ тех пациентов, которых я ранее лечил.

При работе с такими, казалось бы, неанализируемы­ми или бесконечными пациентами у меня создалось впечатление, что важно разделять реакции пациента на аналитика на две категории: невроз переноса и рабочий альянс. В действительности, эта классификация не пол­на и не четка, позже я попытаюсь прояснить ее. Одна­ко эта дифференциация помогает уделять равное вни­мание двум, по существу, различным типам реакций на психоаналитика.

 

Рабочее определение

 

Понятие рабочего альянса давно известно как в психиатрической, так и психоаналитической литерату­ре. Оно описывалось под разными названиями, но боль­шинство авторов, за исключением Зетцель и Стоуна, считало, что это понятие имеет второстепенное значе­ние, или же оно не отделялось от других реакций пере­носа.

Термину «рабочий альянс» будет отдаваться пред­почтение по сравнению с другими терминами, которые используются для называния относительно невротичес­кой, рациональной связи пациента с аналитиком, На­звание рабочий альянс было выбрано потому, что оно подчеркивает его выдающуюся функцию: концентриру­ется на способности пациента работать в аналитической

 

– 225 –

 

ситуации. Такие термины, как «терапевтический альянс» Зетцель (1956), «рациональный перенос» Феничела (1941) или «зрелый обдуманный перенос» Стоуна (1961), относятся к сходным концепциям. Название «рабочий альянс», однако, имеет то преимущество, что подчерки­вает жизненно важные элементы: способность пациента работать целеустремленно в ситуации лечения. Наиболее ясно это может быть прослежено в том случае, когда пациент, страдающий неврозом, поддерживает эффек­тивные рабочие отношения с аналитиком.

Реальная основа рабочего альянса формируется мо­тивацией пациента преодолеть свою болезнь, свое ощущение беспомощности, его сознательной и рациональ­ной готовностью к кооперации, и его способностью сле­довать инсайтам и инструкциям аналитика. Действительный альянс формируется, в сущности, между разумным Эго пациента и анализирующим Эго аналитика (Стерба, 1934). Условием, которое делает это возмож­ным, является частичная идентификация пациента с аналитическим подходом аналитика, когда он пытается понять поведение пациента (Стерба, 1929).

Рабочий альянс выдвигается на передний план, как и разумное Эго пациента, наблюдающее, анализирую­щее его Эго в аналитической ситуации. Вмешательство аналитика отделяет рабочие отношения от невротичес­ких явлений переноса точно так же, как его вмешатель­ство отделяет разумное Эго от рационального Эго па­циента. Две эти группы явлений параллельны друг дру­гу и выражают аналогичные психические события, но с различных сторон зрения. Пациенты, которые не мо­гут отделить разумное, наблюдающее Эго, не будут способны поддерживать рабочие отношения, и наоборот.

Однако эта дифференциация между реакциями пере­носа и рабочим альянсом не абсолютна, поскольку ра­бочий альянс может содержать элементы инфантильного невроза, которые будут, в конечном счете, требовать анализа. Например, пациент может временно работать хорошо для того, чтобы заслужить любовь аналитика, и это, в конце концов, приведет к сильному сопротивле­нию; или переоценивание характера и возможностей аналитика могут также послужить хорошо рабочему альянсу в начале анализа, а позже стать источником сильного сопротивления. Не только невроз переноса

 

– 226 –

 

может вторгаться в рабочий альянс, но и рабочий аль­янс сам может быть использован в качестве защиты для отвращения более регрессивных явлений переноса.

Клинической иллюстрацией этого момента может послужить материал моей пациентки, которая продол­жительное время сохраняла разумное отношение ко мне и к аналитической ситуации. Хотя она немного зна­ла о психоанализе, она принимала фрустрации и огра­ничения, связанные с анализом, добродушно и без сле­да сознательного раздражения и гнева. Однако случай­ные сновидения, которые она могла вспомнить, были переполнены, и это не ошибка, очевидным бешенством и яростью. Когда я ответил это ей, пациентка реагиро­вала так, как будто это «только» сновидение, а она не «отвечает» за свои сновидения. Даже когда она забыла про свой аналитический сеанс, она посчитала это «на­туральной» ошибкой и приняла мою интерпретацию своего страха скрытой враждебности как причуды экс­центрика, которые она выносила с большим тактом. Только после того, как ее поверхностные ассоциации и рационализации иссякли и воцарилось молчание, ее более регрессивные враждебные и сексуальные им­пульсы стали ясны для нее. Тогда она осознала, что пряталась за рабочий альянс, как за защитный фасад.

Несмотря на частичное прекрывание понятий, раз­деление реакций пациента на две группировки: невро­тический перенос и рабочий альянс, имеет клиническую и техническую ценность. Прежде чем перейти к допол­нительному материалу, я бы хотел сделать краткий об­зор психоаналитической литературы по этому вопросу.

 

Обзор литературы

 

Фрейд (1912а, с. 105) говорил о дружеских и аффек­тивных аспектах переноса, которые приемлемы для со­знания и которые являются «проводником успеха в пси­хоанализе...». Он писал об этом следующим образом: «Первоочередной задачей лечения остается расположить пациента к такому сотрудничеству и к личности врача. Для того чтобы обеспечить это, не нужно ничего де­лать, кроме как дать пациенту время. Если аналитик проявляет серьезный интерес к нему, тщательно про­рабатывает сопротивления, которые возникают вна­чале, и избегает делать определенные ошибки, он распо-

 

– 227 –

 

ложит пациента к себе... Конечно, можно поплатиться за этот первый успех, если аналитик будет стоять на какой-то другой точке зрения, а не придерживаться сочувственного понимания» (Фрейд, 19136, с. 139—140).

Стерба (1929) писал об идентификации пациента с аналитиком, которая ведет к заинтересованности паци­ента в работе, которую они ведут сообща (но он не да­ет этому аспекту переноса специального названия). Фе­ничел (1914, с. 27) описывает «рациональный перенос» — позитивный перенос с подавленной целью, который необ­ходим для анализа. То, что Элизабет Зетцель подчер­кивает важность «терапевтического альянса», мы уже обсуждали ранее. Работа Лоевальда (1960) по терапев­тическому действию психоанализа является проница­тельным и точным исследованием различных видов от­ношений пациента к аналитику, развивающихся во время психоанализа. Некоторые из его мыслей непосредствен­но относятся к тому, что я называю рабочим альянсом. Книга Лео Стоуна посвящена запутанности взаимоот­ношений аналитика и пациента. В ней он ссылается на «зрелый обдуманный перенос», который он понимает: а) как оппозицию «первобытным реакциям переноса» и б) существенным для дальнейшего анализа, для его успеха (с. 106).

В материалах симпозиума по «Терапевтическим фак­торам психоанализа», состоявшегося перед 22 Конгрес­сом Международной психоаналитической ассоциации (см. Гительсон ет. ал., 1962), содержится много ссылок на особые реакции переноса, которые способствуют те­рапевтическому альянсу, а также обсуждается вклад аналитика в «хорошую» аналитическую ситуацию. Ги­тельсон рассказывает о связи, от которой мы зависим в начале анализа и которая разрешается в переносе. Нахт, Сегал, Кинг и Лейманн спорят с ним по различным ас­пектам его подхода. Как кажется, в некоторых случаях несогласие является следствием невозможности провести ясное разграничение между рабочим альянсом и более регрессивными явлениями переноса.

Этот краткий и неполный обзор показывает, что мно­гие аналитики, включая Фрейда, осознавали, что в пси­хоаналитическом лечении, кроме регрессивных реакций переноса, присутствует и другой вид отношений к ана­литику.

 

– 228 –

 

РАЗВИТИЕ РАБОЧЕГО АЛЬЯНСА

 

⇐ Предыдущая18192021222324252627Следующая ⇒

Поделиться: