Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Глава 2. Иллюзия эго. Точка сборки




 

  На цыпочках тихо бродит душа в опустелом доме, упавшую крошку хлеба разглядывая на ладони.
Хуан Рамой Хименес

 

Как известно, индусы называли феерическую и непостижимую Реальность, непрерывно меняющую формы своего проявления, "космическим танцем Шивы". Можно ли сказать, что мы танцуем, чтобы достичь некой точки на полу? Человек - неотрывная часть Реальности, этого великого танца - склонен полагать, будто он эволюционирует (если не биологически, то духовно), из века в век приближаясь к великому Откровению. В своем воображении он строит линейный процесс, и этот образ уже автоматически заключает в себе дистанцию "Я - Реальность", а значит, подкрепляет отделенность субъекта и, между прочим, его самоценность в таком качестве. Воображая духовную эволюцию и свое участие в ней, мы бессознательно, ничуть не давая себе в этом отчет, интеллектуализируем процесс, строим какую-то схему, последовательность шагов, образов и т.д. Предчувствование Реальности вызывает в человеке трепет, благоговение, и в результате - картины, эмоционально окрашенные обусловленными ассоциациями, т.е. собственным ограниченным опытом. Автоматически мы связываем свой поиск Реальности с этими картинами, незаметно отождествляем с ними свой путь, и вот уже Реальность позабыта, а вереница вдохновляющих, ослепительно прекрасных иллюзий становится единственным содержанием нашего восхождения.

Из века в век, из тысячелетия в тысячелетие человек, опираясь на вспышки неописуемого опыта, занимается тем, что ищет все более совершенные, более утонченные способы описания Реальности - и называет это прогрессом, духовной эволюцией. Мистические писания изобретают новые слова, играют оттенками смысла, забывая о том, что всякий смысл - только продукт самопогруженного ума; философские школы укладывают кирпичики метафизических идей во все более изящные (на наш вкус) здания мироустройства. Нам кажется, что сегодня мы понимаем больше, чем вчера, что отшлифованные трактаты духовных философов дают нам более ясный взгляд на Реальность, чем смутные намеки древних визионеров, густо замешанные на изначальных мифологемах. Но по сути все это - лишь самосовершенствование разума внутри самого себя, следующего собственным, только ему присущим законам.

Что же мы знаем на самом деле? Только то, что Реальность открывается в видении - в непосредственном восприятии и чистом переживании, свободном от эмоциональных, интеллектуальных и даже эстетических оценок. Сердце Реальности - непознаваемая Сила - может быть только абсолютно свободным. Сила бесконечно больше человека. Вряд ли многое в Силе соответствует человеческим представлениям о ней. Мы свидетельствуем лишь безграничную избыточность любых качеств Реальности, которые оказываются доступны нашему опыту. Реальность создает и разрушает, растет и умаляется, бурлит и пребывает в покое - все одновременно. Существуют, быть может, миллионы неописуемых и невоспринимаемых процессов и превращений, чуждых человеческому сознанию - шокирующих, неприемлемых, возможно, даже вызывающих отвращение. Что делать нашему обусловленному "Я", вдруг коснувшемуся этих непредвиденных бездн? Да и возможно ли получить доступ к этим областям Реальности, если остается хотя бы тень обусловленности? Скорее всего, нет - сознание в таком случае автоматически блокирует восприятие. И в результате мы по-прежнему имеем отобранный, отсортированный опыт, отретушированное Откровение - огромное зеркало, которым мы благодушно любуемся...

И неудивительно - ведь в нем отражаемся мы сами. Что же такое это самодовольное "Я" и действительно ли оно так замечательно?

На самом деле рефлексивная природа нашего ума - то, чем мы гордимся и что, собственно говоря, делает нас людьми, - порождает в нас такие психоэмоциональные состояния, что в пору бы отвернуться и забыть об этой нашей способности навсегда. Камю, ссылаясь на Гегеля, безжалостно вскрывает гнойный нарыв человеческого эго с бесстрастием хирурга, которому нельзя прислушиваться к воплям пациента. Всю свою недолгую жизнь мы тешимся пустой иллюзией, будто эго - наше величайшее сокровище. Пусть оно приносит с собой боль и страдание, но все искупает это блаженное чувство осознания себя - именно оно ведет нас к реализации, к смыслу, заполняет каждый день целенаправленным движением к неким высотам, где все уже разрешится само собой: придет спокойная гармония, внутренний мир, и сокровенное "я" перестанет источать ядовитые миазмы. Исподволь нам хочется верить в это - ступившие на тропу самотрансформации непрерывно ищут лазейку: как сохранить эго и одновременно обратиться в носителя светлой, безличной Силы, как сверхчеловеческую магию протащить в мир маленького, суетного "я". Ведь, как сказал мудрец, "нет большего счастья на земле, чем личность".

Беда в том, что мы прекрасно знаем, что именно теряем, но вряд ли даже просветленный сможет внятно объяснить, что же мы, возможно, получим взамен. Какие откровения, дары и способности доставят радость существу безликому? Или то, что мы считаем личностью, всего лишь уродливая маска, и нам просто невыносимо страшно снять ее, поскольку неизвестно, что скрывается за ней?

Да, бремя человеческого эго - это пытка, непрерывная пытка от рождения до смерти. Но кто уверит нас, что оказаться без этого бремени не страшнее, чем влачить по жизни привычные и знакомые кандалы? Только предельный опыт, экстремальные переживания перед лицом смерти могут внести ясность, рассеять тревогу.

На определенном этапе своего развития маг сбрасывает эго - это тяжкая ноша, с ней далеко не уйдешь. С ней не обрести свободы. Не существует третьего пути: либо ты оставляешь ненужный груз и действительно освобождаешься, либо ты прикован к земле навсегда. На пути мага не бывает лазеек. И тем не менее отказ от эго всегда сродни хирургической операции. Вот почему я вспомнил скупой медицинский язык Камю. Он не утешает, да здесь и не может быть утешений, но его строгая и ясная мысль поможет укрепиться в своем намерении, когда зов его уже невозможно заглушить: "Человек - это существо, которое отрицает для того, чтобы утвердить свое бытие и свою особенность. От природного мира самосознание отличается не простым созерцанием, в котором оно отождествляется с миром и забывает себя самое, а вожделением, которое оно может испытывать к миру... Самосознание, таким образом, есть вожделение. Но для того, чтобы быть, самосознание должно быть удовлетворено: удовлетвориться же оно может лишь насыщением своего вожделения. Поэтому, чтобы насытиться, оно действует, а действуя, отрицает, уничтожает то, чем насыщается (Курсив мой - А.К.). Самосознание есть отрицание. Действие - это уничтожение, рождающее духовную реальность сознания... <Однако> потреблять - еще не значит быть сознательным. Нужно, чтобы вожделение сознания обращалось на нечто отличное от бессознательной природы. Единственная в мире вещь, которая отличается от такой природы, - это самосознание. Следовательно, необходимо, чтобы вожделение обратилось к другому вожделению и чтобы самосознание насытилось другим самосознанием. Проще говоря, человек не признан другими и сам себя не признает человеком, пока он ограничивается чисто животным существованием. Он нуждается в признании других людей...

<...> Для признания другим сознанием человек должен быть готов рисковать своей жизнью и принять возможность смерти. Фундаментальные человеческие взаимоотношения, таким образом, это отношения чисто престижные, постоянная борьба за признание друг друга, борьба не на жизнь, а на смерть... (Вновь курсив мой - А.К.) Это первобытное и неистовое желание быть признанным, которое совпадает с волей к бытию, утолится только тем признанием, которое, постепенно расширяясь, станет всеобщим. Поскольку точно так же каждый желает быть признанным всеми, борьба за жизнь прекратится лишь с признанием всех всеми, что будет означать конец истории... В шуме и ярости веков каждое сознание, чтобы существовать, желает смерти другого".

Не правда ли, шокирующее в своей откровенности признание? По мере развития у человека рефлексивного "я", он чаще и чаще сталкивается с неприглядными плодами такого рода "рефлексии". Здесь все спутано в едином клубке, и человек, не склонный к интроспекции, чаще всего не способен разобрать природу того изначального зловредного импульса, что запускает программы тотального уничтожения, предельно логическое завершение любой из которых (как это ни парадоксально) - самоуничтожение.

Дискурсивный разум человека в своем прямолинейном движении неминуемо достигает абсолютного предела - абсолютное доказательство собственного эго требует уничтожения любого иного эго, и порочный круг замыкается, поскольку положение становится равным изначальному: единственное эго более не актуально, ибо лишено взаимодействия с иными самосознаниями. То есть убей соперника, чтобы доказать свою самость, и утратишь самость вместе с соперником. Логическая мысль здесь находит тупик, отчаяние и мрачную эсхатологию. Требуемые условия для торжества индивидуального эго неисполнимы, поскольку одновременно устраняют само эго, породившее самоубийственную экспансию.

Рассуждения Камю не утратили актуальность, поскольку экзистенциальный кризис, породивший их, разворачивается и по сей день. Быть может, именно здесь, а не в демографическом взрыве и не в "ядерной зиме" заключена самая серьезная причина для наступления Апокалипсиса.

Метапсихология, разработанная различными школами духовной мысли, пытается развернуть порочный круг и раскрыть "первородное зло". Еще Будда выразил необыкновенно простую истину, до сих пор многими воспринятую как бесплодная тавтология азиатского ума: "В чем причина смерти, о монахи? Причина смерти - в рождении". Проницательный разум Гаутамы не изощрялся в логических вывертах - он просто указал, что причина любого конца лежит в его начале. Возникновение и развитие эго - процесс для животной психологии патологический, а поскольку человек все еще разумное животное, то данная патология для него чревата летальным исходом.

Рождение и смерть - вот две пропасти, меж которых суждено обитать непробужденному эго (если оно вообще способно пробудиться, а не исчезнуть при пробуждении, как сон, ведь именно так считал Будда Гаутама).

Если мы отвлечемся от теории реинкарнаций, то акт рождения еще ничем не запятнан - оковы эго скуют его несколькими годами позже, - а вот смерть, величайший страх, непрестанное бегство, неосознаваемое и мучительное, следует за нами по пятам с того самого момента, как рефлексия разума вступает в свои права. Страх смерти - оборотная сторона вожделения, нескончаемой битвы с себе подобными, "вожделения", за которым стоит неутолимая жажда экспансии. Позади этого чудовищного отростка ментальности горы трупов соплеменников, безумные деяния, нескончаемые разочарования и мимолетные триумфы - от самых мелких до грандиозных взлетов творчества, рассудка и общечеловеческой бойни. Бессмертный Шекспир, бессмертные пирамиды фараонов, бессмертие Римской империи, Наполеона, Эйнштейна, Гитлера - какое разное "бессмертие"! На самом краю этого психолого-исторического дискурса родилось термоядерное оружие - как своеобразный восклицательный знак, где бессмертие гениального эго недвусмысленно угрожает своему творцу зримым и ощущаемым концом патологического развития собственного праотца. Хронос, пожирающий собственных детей, - эгоистическая цивилизация, добившаяся своего: вот, казалось бы, логический конец единственного дискурса разума, вот рефлексия, достигшая ядовитым жалом собственного сердца.

Две с половиной тысячи лет назад Будда знал, что говорил: кольцо замыкается, и мнится уже, что никакое запоздалое трезвомыслие не изменит самоубийственную трассу - больно уж велика инерция. Для однозначного, линейного дискурса два с половиной тысячелетия - достаточный срок, чтобы завершить цикл и все начать с начала...

Но что? Еще один цикл? Еще одно восхождение через сотни веков дикости с каменным топором в руках и апокалиптическими всадниками Небесного Воинства на одряхлевшем и утомленном от однообразия закате? Белка в колесе, путь которой не имеет конца и точно так же не имеет цели. Взнуздаем ли мы еще раз коня бледного, пришедшего из мрака и подарившего нам суицидальные сумерки тысячелетней маеты, а может, безжалостно отсечем его драконью голову и станем жить как трава, как молчаливые люди Дао, добровольно отрекшиеся от нашей жизни и от нашей смерти, от нашей трагедии взаимного пожирания? А если да, то останемся ли мы тогда людьми?

И все же человек склонен к переменам. Биологически он не мутирует по крайней мере 40 тысяч лет. Его психологическая эволюция, как ни печально, оставляет впечатление неловкого топтания на месте - но, может быть, именно здесь, посреди бросающегося в глаза застоя, вызревает новая парадигма - не умственная (мы уже знаем, что это такое), а парадигма нового мироощущения, без абстракций, без формул и схем, то есть тот психологически революционный шаг, сделав который мы окажемся в подлинно новом: в качественно новом самосознании, в центре самоощущения, где все аппараты эго утратят действенность, а подлинное "я" не утратит личность, но лишь естественным образом реализует Свободу в тех измерениях Реальности, где свобода не требует борьбы за выживание, вожделения и конкуренции.

Путь Карлоса Кастанеды - один из наиболее ярких примеров невероятного, но, на мой взгляд, актуального трансформационизма в прорыве заколдованного круга нынешней цивилизации. Ведь Кастанеда не требует решительно сокрушить ценности европейской цивилизации, он не призывает к безоговорочному торжеству мистического опыта или мистического образа жизни - он спокойно предлагает изменить разрушительные установки нашего ума, чтобы обогатить духовный опыт человека возрожденной способностью видеть мир вокруг нас незамутненным взором, отстранить зарвавшееся эго от абсолютного руководства психоэмоциональной деятельностью человека, просто чтобы обрести мудрость и знание, осознать свою малость перед энергетической тканью вселенной и войти с ней в сотрудничество - без глупого снобизма доморощенного интеллектуала и с чувством бесконечного уважения к непреодолимой Силе, определившей наши маленькие судьбы.

Что от нас требуется, если мы не хотим обитать на жалких руинах обреченной цивилизации уже лет через 30-40?

Перестроить систему ценностей. Обычно полагают, что зрелый человек на подобное не способен, но история подбрасывает нам тысячи фактов, опровергающих подобное мнение, - здесь не место их перечислять. По сути, сама концепция тоналя-нагуаля подразумевает известную осторожность в обращении с воспринимаемым миром. В рамках разработанной психотехники мы впервые на практике осознаем, что всякое действие подразумевает неисчислимую массу "невидимых" реакций.

Неопределенность реакций, или "знаков", не должна нас смущать - мы живем в размытом мире, лишенном картезианской определенности (той самой определенности, что неминуемо влечет нас к гибели). О "размытости" много писал Налимов и видел в ней спасительный для современного человека зов Реальности. Размытость ведет к осторожности - к тому особому состоянию "охотника", - когда любая человеческая активность происходит под знаком "тайны". Я вижу здесь отголосок даосского соположения человека и мира (происходящего отнюдь не от слабости или неуверенности человека, скорее от интуитивного понимания, что Человек и Мир должны сотрудничать с непременным условием полной непостигаемости законов движения Мира) - то есть восприятия Мира в сознании человека как могущественного партнера, который может направлять и устраивать человеческий род, но может и разгневаться, если человек нарушает одну из его базисных гармоний, даже уничтожить его (ибо Он Хозяин, а мы - недолговечные и зачастую легкомысленные гости). "Знаки" дона Хуана - это и аллегория, и напоминание о таком особом расположении сил.

Вполне логично, что "первым забытьем" первого урока становится та особая значимость, которую человек начинает испытывать, обращаясь к миру как к личной мастерской. Мир - материал, безответный материал (таковым он и кажется), а человек воображает себя хозяином, и ему позволено делать все что угодно. Такое положение дел можно наблюдать и в планетарных масштабах, и даже в отношениях с себе подобными (отчужденное "Я" - тоже материал). Значение собственной персоны, миф о ее исключительности - это не только проблема нарастающего индивидуализма, это смертоносный меч, которым эго-персона машет вокруг себя, причиняет страдания и сама получает за них воздаяние.

И наконец, горькие плоды вышеуказанных идеологических положений. В среде подобных себе эго-машин всякий получает ответный удар - то как защитную реакцию, то как агрессивный выпад конкурента. Два вожделения, столкнувшихся в автоматическом мире конкурирующего рассудка, вступят в схватку, потому что иного сценария поведения они просто не знают. Такое явление в природном мире возможно лишь в экстремальных условиях либо при серьезном заболевании одного из партнеров. Мир "человека Эго" сделал подобные ситуации повсеместными и даже по-своему "естественными". Предметом спора может стать все что угодно. Если наши далекие предки боролись за пищу или самку, то теперь нет ни одной области жизни, где не царила бы психическая или физическая война. Порою безмолвным соперником выступает сам Мир - знаменитый "комплекс Фауста", как бы ни выглядел он благородно, есть всего лишь продолжение вековечной борьбы между Эго и Реальностью.

Разумеется, побежденный плачет. Перед лицом смерти он вознамерился доказать свою бессмысленную экспансию, потерпел неудачу и - о боже! - сколько горючих слез проливает неудачник, как болит душа его при гибели надежд и амбиций всякого рода. Он, безусловно, достоин жалости (по человеческим, эгоистическим меркам) - он жалеет себя, и эта рана либо его парализует, либо ведет к еще более трагическим битвам.

Я не собирался подгонять свои рассуждения под психологические рецепты дона Хуана, но (всмотритесь внимательно) такой круговорот переживаний всегда оказывается своеобразным алгоритмом, в рамках которого на протяжении жизни вертятся человеческие существа.

И вот мы упираемся в три фундаментальных понятия кастанедовского мага: страх смерти, чувство собственной важности и чувство жалости к себе. Три центральных психологических комплекса всякого человека, наделенного эго, есть не что иное, как три энергетические магистрали, забирающие всю нашу ненакопленную силу.

Второе внимание недостижимо, если намерение войти в него обесточено. С другой стороны, отказ от страха смерти, чувства собственной важности и жалости к себе автоматически обесточивают грандиозное сооружение эго. Воин не имеет другого выбора - вернее всего, такого выбора просто не существует.

И все же необходимо указать, что безупречность дона Хуана - совсем не то же самое, что растворение буддиста в Нирване или в океане безличной энергии, где само твое существование имеет довольно сомнительный статус. Воля и намерение - эти во многом загадочные свойства психики - удерживают адепта в совершенно необычном состоянии. Мне кажется, такое состояние в полной мере не осознается и не культивируется в иных мистических культурах. Речь идет, скорее всего, о психологическом статусе, промежуточном для эгоизма и безличности. Тому, кто не испытал его на собственном опыте, передать суть переживания довольно сложно, если не невозможно. Из непосредственного опыта, однако, напрашивается вывод: структура эго на 90% состоит из стереотипов реагирования, гештальтов, биосоциальных инстинктов. Именно к этим "запасам" мы апеллируем, когда используем термин "эго". Способность к самосознанию, построению когнитивных или дидактических стратегий (иными словами, к той области, что не захвачена повседневной борьбой за выживание биологической единицы), принятие решений на пути самореализации относится к области так называемого "постсоциального Я". На первых порах эта область имеет совсем небольшой объем и практически никогда не используется, но психотехники кастанедовского толка, описанные ниже, постепенно раскрывают ее пространства, удивительным образом демонстрируя к тому же ее амбивалентность.

Постсоциальное Я всегда диалогично, а порою и полилогично. Оно включает в себя отдельные атавизмы социальной личности, огромную массу пустого пространства, которое немедленно заполняется экзистенциальными соучастниками психологического процесса (переработка бессознательного материала, или "вспоминание", вторжение невербальных информационных потоков - чистая континуальность - Реального Времени и Реального Пространства, восстановление биоинформационного обмена с живыми объектами (растениями, животными, даже микроорганизмами), восстановление бесконцептуального видения Реальности - даже в самых удаленных и неорганических ее проявлениях), и, наконец, налаживание личного, даже интимного контакта с полевыми формами, структурами и энергиями полей, которые в зависимости от своей природы могут имитировать дискретно-вербальную связь, подобную человеческому языку, либо "разговаривать" знаками, метафорами, символами, ситуационными конструктами. Во всех описанных случаях субъектно-объектная связь сохраняется, процесс познания приобретает новые масштабы и новое качество, но деятельностное "Я" человека функционирует достаточно плодотворно.

Однако следует помнить, что взаимодействие человеческого намерения и намерения безличного чаще всего завершается победой последнего. Не следует думать, что воля мага на пути трансформации ослабевает (скорее уж, наоборот, каждый шаг по тропе требует все больших личных волевых действий); здесь следует, наверное, говорить о своеобразной "информационной интоксикации" - полю индивидуального сознания мага становятся доступны все большие объемы информации, касающиеся пространственно-временных последствий того или иного действия. В конечном итоге намерение Вселенной заключает в себе бесконечное количество переплетений вероятностного характера - подобную сеть разрушить невозможно ни по энергетическим, ни по психологическим причинам, поскольку для человека она изумительна своей бесконечной красотой и своеобразным совершенством; творческое эго человека замирает - нечто подобное переживают мастера дзэн, когда не могут без осуждения смотреть на эгоистические потуги плотника или инженера. Свет луны и серебряная ткань паутины, увядший нарцисс и неформализуемое очарование икебаны, сад камней и причудливые облака в необычно окрашенных небесах - вот, пожалуй, творчество, где созидает восприятие, а не руки или заводы. Современный человек-ремесленник никогда не оставит в покое эти хрупкие чудеса Реальности подлинного намерения. Даже литературное творчество - неизбежная необходимость, пока люди пребывают на разных уровнях духовного развития и нуждаются в укрепляющем слове, обращенном друг к другу, - прекращается в тот момент, когда прямое ощущение возвращается к человеку.

Европейским мыслителям человеческое эго казалось незыблемым. Умственная конструкция, выросшая из чистой номинализации, за долгие века убежденной веры стала крайне ригидным и прочным объектом. Тот же Камю, рассуждения которого мы цитировали выше, ни на секунду не допускает, что эго может кардинально трансформироваться или - более того - что жизнь самосознания человека возможна вообще без эго.

Тем не менее при ближайшем рассмотрении окажется, что нет ни одного компонента механизма эго (даже из тех, что мы именуем базальными), присутствие которого было бы абсолютно гарантировано нам во всех состояниях перцепции.

Как уже неоднократно отмечалось, существование эго обеспечивается, в первую очередь, непрерывностью его манифестаций. До начала серьезных экспериментальных исследований измененных состояний сознания эта непрерывность не подвергалась сомнениям. Однако уже в самом начале изучения гипнотических состояний открылось, что многие характерологические черты гипнотика могут на время исчезать, заменяться иными, ему прежде не свойственными, подвергаться возрастной регрессии и т.п. Кроме того, регулярно наблюдалась постгипностическая амнезия, которая в некоторой степени исключала непрерывность памяти - фундаментального компонента эго.

Разумеется, мы и в повседневной жизни время от времени сталкиваемся с амнезией - в результате травмы, болезни, интоксикации. Полная амнезия, с психологической точки зрения, всегда представляла собой любопытную загадку - обладает ли выздоравливающий, но полностью потерявший память своим прежним эго или это уже новая личность, мало в чем сходная с прежней?

И все же подобные случаи амнезии кое-как укладывались в механистическо-материалистическое мировоззрение нынешней психологии и медицины. В конце концов вполне естественно, что повреждение определенного участка головного мозга может повлечь за собой потерю памяти, а вместе с ней - и известной части внутреннего мира пациента. Хуже обстояло дело с объяснением гипнотической амнезии, и именно поэтому этот скользкий вопрос предпочитали не обсуждать.

Однако в дальнейшем оказалось, что не только память, но и многие ведущие характерологические качества личности могут существовать лишь в одном-единственном, привычном нам режиме перцепции.

Независимо от Кастанеды этот удивительный факт, быть может не придавая ему подобающего значения, постулировали почти все исследователи больших психоделиков. Всем известно, например, наблюдение Олдоса Хаксли, который заметил, что под воздействием мескалина невозможно переживать страх и озабоченность. Здесь следует подчеркнуть, что в наше время создано множество транквилизаторов - лекарств "против страха", но их эффект всегда основан на торможении нервных импульсов и притуплении чувствительности, что, соответственно, сопровождается притуплением остроты всех иных восприятии, снижением перцептивной активности, некоторой вялостью и замедленностью реакций.

Что же касается мескалина, то здесь острота восприятия, напротив, значительно усиливается, общая сенситивность возрастает, мир как бы расширяется и углубляется, становится ярче и многоцветней. При мескалиновой интоксикации не исключены и галлюцинации (видения) устрашающего характера, и все же Хаксли, как и другие исследователи, настаивает, что обычный человеческий страх (именно тот страх, что движет нашим эго) в подобном состоянии невозможен. Возникают иные эмоции, незнакомые прежде испытателю, а обычный страх и озабоченность исчезают неведомо куда.

Расширение или сужение осознания под действием больших психоделиков вообще сильно меняет эмоциональные паттерны. Нередко наблюдается переоценка всей иерархии жизненных ценностей (об этом часто упоминает С.Гроф), что вполне можно трактовать как значительную трансформацию основных эгоистических установок личности. Например, особенно часто подвергается переоценке чувство собственной значительности и продуктивных от этого чувства эмоций - ревности, злобы, обиды, жажды соперничества, власти и т.п.

Итак, можно сказать, что подобные трансформации эго возможны и наблюдаются, в первую очередь, под воздействием химических агентов, сильно изменяющих режим восприятия у субъекта. И здесь мы неминуемо приходим к объединению таких понятий, как "европейское" эго и "толтекская" точка сборки.

На этом элементе энергетического тела (ЭТ) следует остановиться особо, поскольку именно он является ключевым звеном в формировании того типа организации осознания, который делает нас существами, способными к самопроизвольной трансформации, т.е. магами.

Традиционная психология много рассуждала и продолжает рассуждать о перцептивных процессах, и здесь действительно сделано немало. Можно сказать, что концепция "точки сборки" напрашивается из всего того, что на сегодняшний день известно о восприятии. Действительно, восприятие есть результат определенного рода "собирания вместе" и в определенном порядке элементарных ощущений и совокупностей ощущений. Понятно также, что здесь имеет место интерпретация сенсорных сигналов на основе памяти и перцептивного опыта субъекта. Правда, не совсем ясно, что является первичным - сборка сигналов по имеющимся в памяти шаблонам или интерпретация фрагментов, которая уже затем вводит в действие механизм интерпретации. На мой взгляд, перцептивный процесс имеет несколько этапов, и на каждом из них психика производит оба действия одновременно (конечно, это условная одновременность - перцептивный аппарат работает с очень высокой скоростью, всякий раз добиваясь максимальной четкости узнавания за счет многократного прибегания к обоим процессам поочередно). В своей книге "Тайна Карлоса Кастанеды" (1995) я уже приводил одну из приемлемых, как мне кажется, схем работы восприятия. Ни в коем случае не берусь утверждать, что приведенная мною схема является исчерпывающей, однако три момента, указанные там, и по сей день кажутся мне фундаментальными: выделение обрабатываемого сигнала (вытеснение "шума"), наделение извлеченных сенсорных блоков смыслом и оценка этого смысла (референция). На каждом этапе перцепции производится множество операций с воспринимаемым материалом - все они имеют целью уточнение восприятия через сравнение с рядом шаблонов, каждый раз все более конкретных и менее общих, а также через вытеснение или игнорирование сигналов, противоречащих выбранному сознанием шаблону.

Извлечение из "инвентарного списка" подходящего шаблона и удаление излишней, вносящей неопределенность и противоречия информации - две стороны одного и того же процесса. Психологически они в общем объяснимы и даже поддаются алгоритмизации, что сулит определенные надежды тем кибернетикам, что занимаются моделированием перцептивных процессов. Однако это вовсе не значит, что мы хоть в какой-то степени приблизились к тайне самой природы восприятия, поскольку исходный принцип сборки по-прежнему неясен. Мы предполагаем, что он связан с общей биологической конституцией вида и сильно обусловлен социально через научение. Мы знаем также, что в самых неординарных ситуациях восприятия перцептивный аппарат стремится собирать целостную картину мира - даже тогда, когда ему для этого явно не хватает информации (скажем, в сновидении). Но почему так происходит? Почему мы воспринимаем мир таким сложным образом, прибегая к невероятным интегративным механизмам, сводя все внешнее в некоторой целостности? Столь уж это необходимо для выживания иди здесь природа отошла от принципа экономии ради каких-то неведомых человеку целей?

Как бы там ни было, иного способа воспринимать мы не знаем. Более того, комплектация сенсорных сигналов в пучки и структуры пучков - пожалуй, единственная неоспоримая деталь в нашем понимании перцепции. Но для академической науки речь здесь всегда шла исключительно об информационных, психологических (т.е. идеальных) процессах, и до Карлоса Кастанеды никто не строил концепции восприятия на основе энергетической. Никто не превращал умозрительные представления о "сборке", "структуризации" в онтологические факты, в реальность, существующую помимо нашего воображения. Тем более, никто из современных нейрофизиологов или психологов не возьмет на себя смелость утверждать, будто физически существует некая "точка", в которой подобная "сборка" происходит. В эпоху неоднозначных и откровенно аморфных представлений о работе мозга такое заявление казалось бы непростительной наивностью.

Однако именно такая "наивная" гипотеза позволяет объяснить целый ряд принципиально важных явлений, регулярно наблюдаемых в состояниях измененного сознания и (хотя не столь очевидно) детерминирующих повседневное человеческое восприятие. Эвристическая ценность такой модели становится особенно заметной, если вспомнить о том, что "точка сборки" способна передвигаться, собирая по одной и той же, утвержденной сознанием схеме самый разнородный сенсорный материал. Это позволяет понять, как формируются сны и галлюцинации, как возникают перцептивные иллюзии, как генерируется фактическое содержание видений при различных интоксикациях и в результате применения тех или иных психотехник (статических и динамических медитаций, деприваций, техник измененного поведения и реагирования, а также многое др.). Сегодня мы имеем достаточно косвенных подтверждений именно такой модели человеческого восприятия - об этих подтверждениях еще будет сказано.

Не вызывает сомнений и тот простой факт, что поле нашего восприятия ограничено. Академическая наука связывает это, по сути, с ограниченными возможностями человеческих органов чувств, и только изредка, как второстепенные, упоминаются конструктивные ограничения, вызванные особенностями самого перцептивного процесса. Понятно, что человек не может воспринять инфракрасные или ультрафиолетовые лучи из-за физиологического барьера, существующего для нашего глазного яблока. Но мы почему-то редко задумываемся о том, что не менее прочный барьер ограждает нас от восприятия того, что по своей структуре никогда не было объектом нашего психического опыта - либо потому, что объекты такого сорта просто никогда ранее не встречались человеку (подобные сложности, а порой и принципиальные затруднения возникают, скажем, при встрече с чем-то чуждым опыту вида, допустим, с НЛО), либо потому, что наша биология не имеет ничего общего с попавшим в поле восприятия объектом и в обычном режиме функционирования никогда не вступает с ним в контакт (так называемые "полевые структуры" и прочие "призрачные" штучки).

Удивительно и необъяснимо с традиционной научной точки зрения то, что картина восприятия может значительно (порою качественно) меняться в том случае, если мы начинаем применять специальные приемы в обращении с собственным вниманием. Легче всего это заметить, работая с контролируемыми сновидениями - особенно в тех случаях, когда внешний сигнал достигает сознания, и испытатель сталкивается с всплесками ясновидения, входит в совместное с кем-то другим сновидение и т.д. и т.п.

Аппарат, который содержит в себе все перцептивные шаблоны и осуществляет интерпретацию, приводящую к целостной картине мира, дон Хуан в книгах Кастанеды называет тоналем, и у нас нет причин отказываться от этого емкого термина. Можно сказать, что тональ генерирует мир, в котором мы живем, а потому так называется и описание мира, созданное человеком и поддерживаемое им. У этой фундаментальной пары "тональ - нагуаль" весомый философский контекст, но мы не станем на нем специально останавливаться. Лучше обратим специальное внимание на то, что происходит с личностью при сдвиге точки сборки и как такой сдвиг влияет на то, что мы привыкли называть "человеческим эго".

Вспомните, как нагуаль Хуан Матус ловко привел Кастанеду в "место без жалости". Дон Хуан, по его собственному заверению, манипулировал исключительно режимом перцепции своего упрямого ученика. Его отнюдь не интересовали такие абстрактные вещи, как "трансформация эго", ему нужно было просто сдвинуть точку сборки своего подопечного в такое место, откуда ей потом будет легче отправиться в странствие по иным мирам восприятия. Однако в этой позиции точки сборки человек был не способен испытывать жалость ни к себе, ни к окружающим, потому она и получила устрашающее название "место без жалости".

Подобных примеров у Кастанеды можно найти множество. Безусловно, существует немало позиций точки сборки, где отсутствует страх смерти или чувство собственной важности. Существуют такие позиции, где самосознание не может собрать даже "схему" собственного тела - что уж тут говорить о личности, об эго, если физический облик персоны служит всегда фундаментом для эгоистически

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...