Феноменология ответственности

Феномен ответственности является ключевым для экзистенциального понимания человека, однако проблема ответственности в этом ключе разрабатывалась и анализировалась достаточно мало, в основном в связи с проблемой свободы, как ее оборотная сторона. Вспомним образ, который предложил Виктор Франкл (1990, с. 68): по аналогии со статуей Свободы на восточном побережье Соединенных Штатов он предложил водрузить статую Ответственности где-нибудь на западном побережье. Проблему ответственности поднимал и Эрих Фромм (1990), связывающий известный феномен «бегства от свободы» именно с бременем ответственности.

В общей психологии наиболее обычной ассоциацией на слово «ответственность» на сегодняшний день являются исследования, связанные с атрибуцией ответственности (напр. Weiner, 1995). Из этих исследований, выполнявшихся в последние десятилетия в русле социальной психологии личности, вытекает взгляд на ответственность прежде всего как на субъективную причинность. Приписывание ответственности – это приписывание какому-то фактору статуса причины некоторых происходящих событий.

В контексте психотерапии и клинической психологии речь идет прежде всего о степени и границах ответственности терапевта или консультанта за клиента (пациента), за то, что происходит в их взаимодействии. Это проблема тонкая и тоже заслуживающая специального внимания. Аналогичные проблемы стоят в центре проблематики семейных отношений.

В обыденном языке понятие ответственности довольно сильно смешивается с понятием вины. В основном, ответственность понимается близко к правовому значению этого понятия: уголовная ответственность, административная ответственность и пр. за что-то, что уже произошло. Ответственность наступает, когда что-то случилось, а если ничего не случилось – ответственности нет. Когда говорится: «вы будете нести за это ответственность», имеется в виду будущее время, когда событие уже будет состоявшимся, тогда вы и будете расхлебывать последствия того, что уже произошло, то есть нести ответственность за случившееся.

Еще одна из граней обыденного понимания ответственности выходит на передний план, когда речь идет об ответственности за кого-то или за что-то: за близких, за семью, за порученное дело, за коллектив. Если вдуматься в смысл понятия ответственности в этом контексте, фактически оно означает «выступать от имени кого-то, отвечать за них, когда их спрашивают». Когда я говорю, что я отвечаю за мою семью, за возглавляемый мной коллектив, за мою страну как избранный лидер, подразумевается, что когда их о чем-то спрашивают, отвечаю я. Именно такой реальный смысл часто вкладывается, когда люди обычно говорят о себе в этом контексте. Еще полностью не ушло в историю понятие «ответственный работник» — это тот, который, когда спрашивают других, отвечает от их имени. Но можно ли вообще и в какой мере возможно отвечать за другого человека? К этому вопросу мы еще вернемся ниже. Итак, в чем заключается феномен ответственности?

Три способа управления самолетом В отличие от животных, человеку присуща способность разделять себя самого и то, что со мной происходит: есть Я и есть моя жизнь, деятельность, поведение — то, что происходит между мной и миром (неважно, каким словом мы теоретически это обозначаем). Соотношение между тем, что я ощущаю как «я сам» и тем, что происходит между мной и миром, может относиться к одному из следующих видов:

• Я вообще никак не рефлексирую, что со мной происходит, не выделяю себя из мира, у меня не развито рефлексивное сознание, как у маленького ребенка, я полностью слит с процессом жизни. Действия происходят «на автопилоте»; ими управляют каузальные механизмы: импульсы изнутри, стимулы извне, условные связи и стереотипы. Бихевиоризм вполне хорошо описывает всю механику такого поведения «на автопилоте», без включения каких-либо моментов рефлексии, осознания того, что со мной в этом процессе происходит, в соответствии с формулой Р.Чалдини (1998) «щелк—зажужжало». Есть программы, алгоритмы и причинно-следственные цепочки их реализации, которые действуют сами по себе; мое Я тут ни при чем.

• Я начинаю рефлексировать этот процесс, различая мое Я и поток моей жизни. Если продолжить метафору автопилота, в кабине появляется летчик, который сидит рядом с автопилотом и сам за штурвал не берется, но смотрит, как автопилот действует, контролирует процесс. В этом случае процесс по-прежнему управляется системой причинных связей, зависимостей, я же оказываюсь в статусе следствия этих происходящих процессов, можно сказать, в статусе их «жертвы». Картина невроза как раз связана с хорошей, как правило, рефлексией этих процессов, но невозможностью даже помыслить о том, чтобы взять штурвал в свои руки. Все, что происходит со мной, может вызывать у меня ужас, панику, но я ничего не могу с этим поделать. А как же иначе? Я же не могу, я же должен, оно же идет; будучи включен в эти системы связей и видя множество действующих на меня причин, я цепенею перед этими причинами как кролик перед удавом. В этом как раз коренится известный феномен бегства от свободы, описанный в классической книге Э. Фромма (1990): людям страшно даже подумать о том, чтобы самим определять свои траектории в жизни, свои способы действия. Эрнест Неизвестный в одном из интервью сказал, что в свободном обществе никто не может заставить человека не быть рабом. Это добровольный выбор. Вспомним и Андрея Вознесенского: «Невыносимо, когда насильно, но добровольно — невыносимей». Р. Мэй, говоря о причинах популярности знаменитой книги Б.Ф. Скиннера «По ту сторону свободы и достоинства», отмечал, что людям очень близка мысль о том, что свобода — это иллюзия, а все поведение чем-то обусловлено (May, 19 81, с.137). Это писалось через несколько десятилетий после Фромма, но ситуация радикально не изменилась и сейчас. Тенденция бегства от свободы и от ответственности, от того, чтобы попытаться стать в какой-то степени причиной происходящего, как была, так и остается не только доминирующей, но и во многом привлекательной для большого количества людей. От этого предостерегал выпускников американского университета Иосиф Бродский: «Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы. Из всех частей тела наиболее бдительно следите за вашим указательным пальцем, ибо он жаждет обличать. Указующий перст есть признак жертвы - в противоположность поднятым в знаке Victoria среднему и указательному пальцам, он является синонимом капитуляции. Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок и т. д.» (Бродский, 2000 а, с. 116-117). Мы действительно привыкли ссылаться на многие силы, которые на нас действуют: на внешние силы, на законы природы, на других людей, социальные нормы, соблазны, на привычки, на собственные внутренние неодолимые импульсы. Мы говорим: «я же не мог это не сделать, так сильно захотелось». Когда мы ссылаемся на трудности контроля своих внутренних импульсов, говорим: «я уж такой, какой я есть, и что уж со мной поделать», «вот такая я сволочь, вот такой я нехороший», «вот такие у меня установки, отношения, потребности, импульсы» – все это иногда звучит довольно убедительно. Но если вспомнить, что в довольно нежном возрасте практически все мы, может быть и не без труда, но достаточно успешно научились такому сложному делу как контроль мочеиспускания и дефекации, то ссылки на то, что какие-то импульсы и желания нас куда-то влекут, и мы не можем им противостоять, уже выглядят не столь убедительно. По данным одного американского исследования, асоциальные психопаты, у которых была неконтролируемая агрессия, смогли ее успешно контролировать с помощью нового лекарства, которое оказалось чистым плацебо. Это иллюстрация того, что часто нам просто выгодно, привлекательно, соблазнительно считать, что в нас есть что-то, что мы совсем не можем контролировать, и остается только плыть по воле течения. Вспомним классические уже исследования У. Мишела, обнаружившего, что способность отсрочки удовлетворения, характеризующая возможности человека влиять на то, что с ним происходит, коррелирует с личностным развитием, оказывается важным параметром зрелости (Mischel, 1981). Соответственно, приходится признать третью возможность.

• Летчик отключает автопилот и берет штурвал, переходя в режим ручного управления. Я не только рефлексивно отделяю себя от потока моей жизни, от того, что со мной происходит, но и в какой-то мере приостанавливаю действие причин, факторов, которые на него влияют. Рефлексия является необходимым условием этого, но не достаточным. Действительно, на нас действует много сил и факторов. Они, однако, не имеют статуса причин моих действий. Вопрос: почему я в данный момент продолжаю говорить, почему я прямо сейчас не прервусь и не пойду в буфет пить кофе или пиво? Можно дать много разных объяснений: потому что есть ожидания аудитории и важно этим ожиданиям соответствовать, чтобы сохранить профессиональную репутацию, потому что мне платят деньги и я могу потерять что-то, если нарушу свои обязательства и т.д….. Все эти объяснения, безусловно, имеют смысл, но ни одно из них не может служить объяснительной причиной, дающей окончательный ответ на этот вопрос: почему же я все-таки никуда сейчас не уйду, а буду как на привязи до конца часа оставаться в аудитории и что-то говорить. Причинной связи нет.Единственный правильный ответ на этот вопрос – осознавая, рефлексируя как возможность прерваться и уйти, так и возможность оставаться и продолжать делать то, что я наметил, я выбираю в данном случае вторую возможность и постоянно этот выбор подтверждаю. Конечно, эти возможности, как и все возможности, которые перед нами стоят, имеют ассиметричный характер: одни возможности оказываются в конечном счете более привлекательными, чем другие, несут в себе большее количество плюсов и меньшее количество минусов, а другие возможности более рискованны и довольно сомнительны, но, как всем хорошо известно, человек далеко не всегда выбирает наиболее привлекательные, наиболее оптимальные из альтернатив. Зная структуру ситуации, альтернативы, которые у человека в данной ситуации могут быть, зная мотивацию, привлекательность, ценности, вероятность реализации тех или иных исходов, мы можем просчитать и сделать вывод, какой из вариантов поведения был бы для человека оптимальным. Но человек часто действует неоптимальным образом. Более того, этот расчет позволяет прогнозировать поведение человека, пока мы не принимаем в расчет его рефлексивное сознание, пока он действует «на автопилоте». Как только мы включаем рефлексивное сознание, все прогнозы рушатся: если в ситуации есть, допустим, 6 альтернатив, то нет ни одной из них, которую я не мог бы выбрать, вне зависимости от степени их привлекательности. Я могу придумать еще седьмую, о которой никогда не догадается психолог, описывающий мою ситуацию извне. По сути, возникает ситуация моего личного вмешательства в систему факторов, определяющих то, что со мной происходит в жизни. «Мы могли бы перестать быть просто болтливыми следствиями в великой причинно-следственной цепи явлений и попытаться взять на себя роль причин» (Бродский, 2000 б, с.36). В этом случае я сам включаюсь в собственную жизнь как причинный фактор. Один из элементов, объясняющих это — пауза, про которую писал Р. Мэй, как про пространство человеческой свободы: природа свободы заключается в паузе между стимулом и реакцией (May, 1981). Как только мы вместо немедленного реагирования делаем паузу, цепь ломается. Механизм «щелк — зажужжало» сразу разлаживается. Оказывается, что появляются разные возможности, разные альтернативы. При помощи паузы я приостанавливаю влияние внешних и внутренних (в традиционном понимании этих слов) факторов. Пауза позволяет отключить «автопилот» и взять «штурвал» в свои руки. В этой точке мое поведение обретает свободу и ответственность.

Генетический аспект свободы и ответственности Свобода — это разновидность активности, которая контролируется в каждой своей точке. Ответственность — это осознание способности выступать причиной изменений в себе и в мире и осознанное управление этой способностью (Леонтьев, 1997). Это очень похожие вещи, на первый взгляд даже создается впечатление, что это одно и то же. Действительно, многие авторы отмечали, что ответственность и свобода – две стороны одной медали и они неразрывны. Однако, как убедительно показывают и экспериментальные данные, свобода и ответственность сливаются воедино только на определенной стадии, а развиваются они из двух разных источников. Свобода постепенно развивается в процессе развития форм активности, через обретение права на собственную активность и ценностного обоснования, ради чего эта активность совершается. Ответственность развивается в процессе становления форм саморегуляции, постепенного взятия на себя контроля за разными аспектами своей деятельности, своего поведения, который первоначально, когда мы были совсем маленькими, полностью брали на себя наши родители. Изначально мы не могли даже сами передвигаться, нас носили на руках; постепенно мы берем на себя сначала моторную регуляцию нашего поведения, начинаем сами двигаться, потом обучаемся разным способам действия, потом научаемся сами ставить цели, которые до этого ставились извне, потом возникают автономные смыслы, которые отличаются от смыслов и ценностей нашего близкого семейного окружения (и это часто вызывает удивление и недоумение у родителей — где он этому научился?) – идет процесс прогрессивной эмансипации, в ходе которого постепенно развивается то, что в зрелом возрасте принимает форму ответственности.

Еще не полностью сформировавшиеся свобода и ответственность могут образовывать разные констелляции. В двух эмпирических исследованиях подростков (Kaliteyevskaya & Leontiev, 2004; Kaliteyevskaya a.o., in press) было показано, что существуют разные констелляции свободы и ответственности: 1. наиболее продвинутый автономный вариант их интеграции, когда они действительно становятся одним, 2.вариант импульсивной квазисвободы в отсутствие ответственности; 3. вариант симбиотической квазиответственности за чужие цели и ценности в отсутствие свободы и 4. конформный вариант, когда отсутствуют и те, и другие механизмы (см. также Леонтьев, 1997). Различия свободы и ответственности можно также увидеть в том, что я могу вести себя несвободно, но при этом осознавая, что я сам являюсь причиной этих действий. Я могу понимать, что ситуация меня вынуждает действовать так, но передо мной имеются два варианта: или я действую, как меня вынуждает ситуация, но не воспринимаю эти действия как свои и ищу виноватого, подняв указательный палец, или же внешне делаю вроде бы то же самое (с точки зрения наблюдателя-бихевиориста), но при этом принимаю необходимость этих действий, осознаю их неизбежность, — может быть, на основе религиозного принятия или чего-то иного, то есть воспринимаю эти действия как свои, несмотря ни на что. Это и есть ответственность. Примером этих внешне вынужденных, но внутренне принятых действий может служить история Гамлета в трактовке Мераба Мамардашвили (1996, с.47). Мамардашвили видит суть трагедии Шекспира в том, что Гамлет оказывается в ситуации, когда вроде бы уже в первом действии понятно, что он должен делать, кого надо убивать и в каком порядке: налицо определенное сцепление событий, «колесо судьбы», как говорит Мамардашвили, используя древнюю метафору. Но Гамлет колеблется – он не хочет быть частью этого автоматического сцепления событий, он пытается найти другой выход, он проблематизирует весь свой путь и пытается этим путем не идти. В конечном счете он терпит поражение, сделав в пятом акте то, чего не хотел делать в первом, но это очень поучительное, героическое поражение, которое демонстрирует борьбу против механического сцепления обстоятельств, против автопилотов и причинных цепей, в которой не всегда, конечно, можно победить и легко победить, но и поражение отнюдь не является предначертанным.