Контроль контроля и диалог с импульсами

Было бы большой ошибкой противопоставлять недержанию контроль и подавление импульсов. Наоборот, гиперконтроль – это оборотная сторона недержания. Когда у нас есть потребность обязательно все жестко контролировать, чтобы, упаси Боже, ничего не происходило без моего постоянного контроля, в этом случае возникает недержание самого контроля, он приобретает непроизвольный, навязчивый, компульсивный характер, выходит за рамки моего собственного контроля. Есть старый, психологически поучительный анекдот о том, как пришел человек наниматься на работу. Его спрашивают, что он может делать. – «Могу копать». – «А что еще можете делать?» – «Могу не копать». На самом деле все не так смешно: нередко встречаются люди, которые могут копать, а вот не копать у них не получается. Эти две способности в равной степени важны. «Не копать» — это возможность сделать паузу, возможность отнестись к ситуации, осознать, где ты находишься, осознать свои желания. Гиперконтроль оказывается столь же нездоровым, что и недержание.

На самом деле обе крайности, обе полярности — состояние жесткой концентрированности и контроля и состояние максимальной открытости миру — являются элементами единого цикла человеческой активности. Х. Хекхаузен с коллегами разработал в середине 1980-х гг. «модель Рубикона», обнаружив экспериментально, что в процессе принятия решений существует одна точка, в которой сменяется режим функционирования. До нее человек максимально восприимчив к информации из самых разных источников, продолжает взвешивать альтернативы, еще не определился до конца, находится в состоянии максимальной открытости, вариативности, готовности к самым разным направлениям. Но когда он принимает окончательное решение, резко меняется режим функционирования. Хекхаузен говорит о переходе от мотивационного состояния сознания к волевому. В волевом состоянии человек отгорожен от всех остальных вариантов, кроме того, который он выбрал. Прекращается сравнение, широкий поиск информации, возникает жесткая ориентация на единственный выбранный путь (Хекхаузен, 2003).

Преодолевая обе крайности, — недержание и гиперконтроль, — необходимо обратить внимание на более тонкие механизмах встраивания импульсов, желаний в систему регуляции поведения. «Жизнь — это диалог с обстоятельствами», — мудро заметил Андрей Синявский. С собственными желаниями и импульсами также необходимо вести диалог.

Попробуем феноменологически рассмотреть способы обращения со своими желаниями. Возьмем один из наиболее классических случаев – сексуальное желание. Допустим, у меня возникает желание, направленное на конкретную женщину. При этом обычно рассматриваются два типичных случая. Первый — я начинаю предпринимать какие-то действия, которые должны, в конечном счете, привести более или менее прямым путем к реализации желания. Второй, противоположный вариант – я возмущаюсь сам собой, испытываю чувства вины и стыда: как так, я семейный человек, да к тому же должен думать о проведении мастерской, а тут неконтролируемые желания «телесного низа»; я это желание пытаюсь подавить, ликвидировать, по формуле А. и Б. Стругацких, «признать названное необъясненное явление иррациональным, трансцендентным, а следовательно, реально не существующим, и как таковое исключить навсегда из памяти народа» (Стругацкий А., Стругацкий Б., 1992, с.345).

Но на деле возможен гораздо больший континуум промежуточных отношений. Я могу признать это желание, отрефлексировать его без того, чтобы пытаться немедленно или вообще когда-либо его реализовать; возможно, это желание открывает мне что-то важное, раскрывает для меня в какой-то степени мир моих отношений с женщинами и прежде всего меня самого, имеет для меня определенную ценность как таковое. А если я вступаю в уважительный диалог с моим желанием, то оно мне очень многое может рассказать обо мне: «только через желание и боль я могу узнать и мир, и других, и себя» (Мамардашвили, 1997, с.53). И кто знает, когда и в какой форме оно может потом слиться с другими потоками и детерминантами моих действий.

Кто за кого

Последний аспект проблемы ответственности, который необходимо рассмотреть – межличностный аспект. Этот аспект ответственности за другого человека очень актуален для психотерапевтов, хотя существует хорошая формулировка: психотерапевт отвечает за процесс работы, но не отвечает за результат. Не менее остро эта проблема стоит в семейных отношениях, в отношениях граждан и власти, которая берет на себя ответственность за людей. В основу анализа этой ситуации следует положить экзистенциальный принцип неделимости ответственности: в ситуации взаимодействия та мера ответственности, которую берет на себя один человек, никак не влияет на меру ответственности, которая остается у другого. Это разные формы ответственности.

Главная и первая ответственность любого человека – это ответственность за самого себя. Это и есть собственно ответственность в узком смысле слова — первичная, необходимая, неизбежная. Как показано выше, это ответственность прежде всего за то, чтобы быть причиной своих действий. Но даже если у меня с этим проблемы, я прихожу на прием к терапевту, должен следовать указаниям врача, даже если я оказываюсь в ситуации необходимости следовать указаниям вышестоящих (классическая ситуация – следование преступному приказу), возникает лишь иллюзия освобождения от ответственности. Если командир берет 100% ответственности за действия подразделения, сколько остается у солдат? Правильный ответ – 100%, потому что ответственность не перераспределяется. Вопрос только в том, за что именно несет ответственность командир, или мать в семье, или психотерапевт, то есть человек, который расширяет рамки ответственности за пределы себя самого, а за что остается полная стопроцентная ответственность других участников этого взаимодействия. В отношениях власти и граждан также вопрос не в том, кто за кого отвечает, а в том, за что конкретно несет ответственность власть, а за что конкретно несу ответственность я. Здесь наиболее резко проявляется упомянутый выше разрыв между принятием решений и ответственностью за них, между полномочиями и той самой мускулатурой действия, без которой невозможна реализация свойства быть причиной. Синдромом Черномырдина—Дуремара страдают и власти, и граждане: все идет под действием непонятно каких причин, а мы разводим руками: «Хотели как лучше…».

Заключение: три источника и три составные части ответственности

Я хотел бы завершить попыткой свести все изложенное выше в простенькую схемку, которую, как любую простенькую схемку, не следует понимать буквально, но она может послужить удобным инструментом для упорядочивания разных аспектов проблемы ответственности. В психологии, начиная еще с У.Мак-Дауголла, получила прописку используемая в разных контекстах трехкомпонентная схема психологических процессов и диспозиций – когнитивный компонент, эмоциональный и действенный.

Если наложить эту схему на феномен ответственности, когнитивным компонентом окажется субъективная причинность, механизмы атрибуции – воспринимаю ли я себя самого или внешние факторы, устойчивые или ситуативные, как основную причину того, что со мной происходит. Субъективная причинность не тождественна ответственности, это только ее когнитивный компонент.

Эмоциональным компонентом ответственности, видимо, является мужество, то есть готовность принимать разные непрогнозируемые повороты событий, не меняя общей ориентации, своих целей, планов и того, чего я выбрал быть причиной, способность не поддаваться влиянию разных внешних сил, форс-мажоров, сохранять управляемость собственного поведения, сохранять вменяемость и ответственность за свои действия. Человек, у которого эта черта слабо выражена, оказывается под постоянным воздействием форс-мажоров, каковыми для него оказывается любое внешнее давление.

Действенный компонент ответственности — это выбор как реализация субъектной причинности. Ведь в жизни не бывает правильного и неправильного выбора, так как даже задним числом, зная последствия, к которым привел тот или иной выбор, мы все равно не можем знать, был ли он наилучшим, или, наоборот, наихудшим, если последствия были плохи. Поэтому проблема выбора с экзистенциальной точки зрения ставится так: «хороший» выбор – это не выбор «правильный», а выбор, который принимается как собственный ответственный выбор. Осознавая, что правильного выбора быть не может, я иду на риск, принимая негарантированность результатов и тем самым несу за него ответственность, или же отказываюсь от ответственности, пытаясь сделать вид, что есть правильный выбор и любой на моем месте поступил бы так же. Если же что-то потом оказывается не так, как хотелось бы, то я поднимаю указательный палец и начинаю искать, кто виноват в том, что получилось так плохо: я же сделал правильный выбор! В феномене выбора или уклонения от него, то есть алиби, феномен ответственности либо ее избегания находит свое наиболее непосредственное действенное выражение.

Именно через проблему ответственности обнаруживается выход из постмодернистского тупика всеобщей относительности, нивелированности смыслового пейзажа и утраты каких бы то ни было истинностных и ценностных ориентиров (Тульчинский, 2002). Этот выход ведет не через объективную, абстрактную истину, а через субъективную реальность, через утверждение смыслов и ценностей ответственной личностью, утверждающей свое не-алиби в бытии. В конце концов, как гласит древняя мудрость, ставшая в последнее время широко популярной, главное в жизни — это четкое осознание границ собственной ответственности, уметь отличить то, что мы в состоянии изменить, от того, что мы можем только принять. Знание закона освобождает от безответственности.

Власенкова Е.Г.