 |
Бар «Праздничный коктейль»
|
|
|
|
Мелисса де ла Круз
Любовь на крови
Голубая кровь – 6
Мелисса де ла Круз
Любовь на крови
Посвящается моим читателям.
Вы – самые лучшие
Любовь – уже надолго вперед, на долгие годы жизни – есть одиночество, глубокое, ни с чем не сравнимое одиночество любящего.
Райнер Мария Рильке.
Письма к молодому поэту.
Перевод Г. Ратгауза
Любовь – это поле боя.
Пат Бенатар
Еще одна ночь в Сак‑сити [1]
Нью‑Йорк
Ноябрь
ГЛАВА 1
Бар «Праздничный коктейль»
В баре «Праздничный коктейль», что на площади Святого Марка в Ист‑Виллидж, всегда был канун Рождества. Мерцающие гирлянды красовались на балках круглый год, как и серебристая мишура, обмотанная вокруг стойки бара, и елка в дальней части бара, с украшениями, поблескивающими в тусклом свете. «Праздник», как его именовали завсегдатаи, был своего рода воплощением Нью‑Йорка. Здесь нелегально торговали спиртным во времена сухого закона, а своими покровителями бар считал поэта Уистена Хью Одена, жившего по соседству, и Троцкого, обитавшего на другой стороне улицы.
Никто не смог бы с уверенностью сказать, почему бар просуществовал так долго. Его неистребимая популярность была аномалией для города, где нормой сделались помпезные торговые центры с перегороженным бархатной веревкой входом и шампанским по тысяче долларов за бутылку. Возможно, разгадка крылась в делавшихся на заказ коктейлях – барменша, казалось, всегда знала, что именно вы хотите выпить, – или, быть может, причиной было ощущение уюта и покоя, возникавшее у каждого, кто входил в заведение, и нашептывавшее каждому постоянному посетителю, что он здесь желанный гость. А может, дело было в доносившихся из старинного музыкального автомата песнях «Rolling Stones», полных душевности и томления. Время не просто остановилось в «Празднике» – оно застыло в янтаре, плотном и вязком, как подаваемое здесь домашнее виски.
|
|
|
Что любопытно, «Праздник» ни разу за все его долгое существование не подвергался облаве, его несовершеннолетних посетителей никогда не загоняли в тюремный фургон и не волокли в местный полицейский участок. Соседние заведения то и дело лишались лицензии, а «Праздник» цвел и благоухал, обслуживая постоянных клиентов, молодых и понтовых, старых и усталых, закаленных городских журналистов из воюющих между собою бульварных газет и толпы туристов, являющихся сюда в поисках «подлинного Нью‑Йорка».
Шел конец ноября, и через несколько недель мишура, круглый год висящая в «Празднике», снова должна была сделаться уместной. В рождественский сезон владельцы заведения любили добавлять к отделке что‑нибудь новое: пышный зеленый венок на двери, пестрые тканые ковры с изображением Санты и его эльфов и изящные семисвечники на подоконниках.
Когда Оливер Хазард‑Перри вошел в бар в половине пятого вечера, «Праздник» был битком набит. Оливер приходил сюда с тех самых пор, как в четырнадцать лет добыл себе первые поддельные права. Он поднял воротник и, волоча ноги, прошел вглубь, мимо компании завсегдатаев, мужчин с унылыми лицами и приглушенными голосами, медленно потягивающих выпивку и смакующих свои неудачи.
Оливер занял последнее место у барной стойки, подальше от веселящихся учеников колледжа, которые рано начали и уже промазывали, бросая дротики. «Праздник» не держал у себя никаких приманок для легионов цветущих работников хеджевых фондов, жаждущих продемонстрировать свои черные карточки «American Express». (В любом случае, в «Празднике» принимали только наличные.) «Праздник» был гаванью в бурном море для тех, кто искал пристанища, и что бы ни творилось за его дверями – банкротство, кризис, конец света, – здесь можно было найти покой и утешение, в дополнение к выпивке.
|
|
|
Именно поэтому Оливер возвращался сюда раз за разом. После посещения «Праздника» он всегда чувствовал себя лучше.
– Как обычно? – поинтересовалась барменша.
Оливер благодарно кивнул, слегка польщенный тем, что его узнали. Этого никогда прежде не происходило. Но впрочем, до прошлой недели он и появлялся здесь не особо регулярно. Барменша плеснула ему порцию знаменитого «праздничного» виски. Оливер со стуком поставил рюмку обратно, потом еще раз и еще. Виски напомнило ему слова Шайлер – о том, что больше всего на вкус крови походит вкус виски. Соль и огонь. Юноша бередил свою печаль, словно струпья на шее. Ему нравилось расцарапывать их до крови, чтобы посмотреть, насколько хуже станет. Он вправду не мог перестать пить виски. Оно слишком сильно напоминало ему о Шайлер. Хотя, с другой стороны, все в этом треклятом городе напоминало ему о ней.
Спасения не было. Ночью ему снилась она, тот год, что они провели вместе, то, как они спали спина к спине. Он до сих пор помнил, как пахли ее волосы после душа и как в уголках ее глаз собирались морщинки, когда она улыбалась. По утрам, проснувшись, он был словно зомби, вялый и беспокойный. Она ушла всего месяц назад и не вернется более. Во всяком случае, к нему. Он это понимал. Он практически подарил ее. Конечно, она не принадлежала ему, чтобы дарить ее, но без этого она ни за что бы не ушла. Он понимал меру ее верности – не уступающей его собственной.
Он поступил правильно – он это знал, – но от этого боль не уменьшалась. Ему было больно потому, что он знал: она любила его. Так она ему сказала. Просто… просто этого было недостаточно. Просто его она любила не так, как другого. Оливер не хотел быть раком на безрыбье, утешительным призом. Он не желал верности и дружбы. Он хотел владеть ее сердцем целиком, и понимание того, что этого не произойдет никогда, было трудно вынести.
Если бы только он мог забыть ее! Но сама его кровь жаждала ее, прикосновения ее мягких губ к шее, ощущения, возникавшего, когда ее клыки пронзали кожу и его захлестывала неодолимая волна удовольствия. Теперь же все его тело звучало в лад потере, тосковало и страдало так же, как и душа. Он поднял палец, требуя еще порцию выпивки.
|
|
|
– Притормози, ковбой, – с улыбкой произнесла барменша. – Это уже какая, четвертая? Еще же даже шести нет!
– Мне нужно, – пробормотал Оливер.
– Зачем?
Он покачал головой, и барменша отошла обслужить посетителя у другого конца стойки.
Оливер потрогал спрятанную в кармане карточку, провел пальцем по выгравированным словам. Это было тайное место для таких, как он, – для краснокровных, которых бросили их вампиры, для людей‑фамильяров, мучившихся от неудовлетворенной жажды. Он вспомнил собственные решительные слова, которые сказал Мими в ту ночь, когда они впервые побывали в том заведении, о своей показной храбрости, которую ему удалось изобразить. И все это было ложью. Он нуждался в дозе, всего в одном укусе – и уже неважно было, что укусит его не Шайлер. Он просто хотел снова почувствовать себя целым. Он хотел, чтобы кто‑нибудь заставил боль уйти. Помог ему забыть. Конечно, он знал о риске, о сопряженных с этим опасностях: шизофрения, инфекции, зависимость. Существовала вероятность того, что после одной ночи он может не захотеть больше уходить. Но ему нужно было туда пойти. Все, что угодно, лишь бы не жить больше с этим чудовищным одиночеством внутри. Он мстительно грохнул рюмкой об стол и снова подал знак барменше.
– Что бы ты там себе ни думал насчет «нужно», но лучше бы ты этого не делал, – сказала барменша, вытерев стойку и оценивающе взглянув на юношу.
Барменша работала в «Празднике» еще с тех пор, когда Оливер начал в восьмом классе тайком захаживать сюда, и сейчас он впервые заметил, что она как будто вовсе не стареет. Она выглядела все так же – на восемнадцать, и ни днем старше; у нее были длинные вьющиеся волосы и ярко‑зеленые глаза. Оливер всегда слегка терял голову при ее виде, но робость мешала ему что‑либо предпринять, и он просто оставлял щедрые чаевые. Не то чтобы это было бесполезно, но чем‑то это походило на влюбленность в кинозвезду: вероятность обрести ответные чувства стремилась к нулю.
|
|
|
К удивлению Оливера, он, похоже, чем‑то заинтересовал девушку.
– Меня зовут Фрейя, – произнесла она, протянув ему руку.
– Оливер, – отозвался он, крепко пожав ладонь девушки.
Кожа Фрейи была мягкой, словно кашемир. Оливер изо всех сил старался не покраснеть.
– Я знаю. Тот самый парень с фальшивыми правами с Гавайев, – со смехом отозвалась она. – Ну почему они всегда оказываются с Гавайев? Потому что тамошние права легко подделать? Наверное, так. Ой, ну не пялься на меня так. Я уже много лет в курсе.
– А на ваше заведение не устраивают облавы?
– Пусть только попробуют! – Фрейя подмигнула. – Ну да ладно. Тебя было не видать где‑то с год. А теперь ты заявляешься сюда каждый вечер. Что‑то стряслось?
Юноша покачал головой.
– А где твоя подружка? – поинтересовалась Фрейя. – Вы же всегда приходили вместе.
– Она уехала.
– А! – Фрейя кивнула. – Ну, ей же хуже.
Оливер неискренне засмеялся.
– И то верно.
Ей же хуже. Он не сомневался, что Шайлер скучает по нему. Конечно же, она будет скучать. Но он знал, что теперь, с Джеком, она счастливее. Так что это ему гораздо хуже. Юноша вытащил бумажник и достал несколько двадцатидолларовых купюр.
Красавица барменша небрежно отмахнулась от них.
– Твои деньги сегодня не котируются. Лучше сделай мне одолжение. Что бы ты ни собрался сделать – не делай этого. Потому что не поможет.
Оливер покачал головой и положил несколько купюр на стойку бара как чаевые.
– Спасибо за выпивку, но я понятия не имею, о чем ты говоришь, – пробормотал он, стараясь не смотреть девушке в глаза.
Откуда она знает, что он задумал? И какое ей до этого дело?
Оливер вышел на улицу, под ночное безоблачное небо Нью‑Йорка. В такой вечер еще совсем недавно они с Шайлер непременно отправились бы бродить по городу, куда глаза глядят. Теперь они не будут больше поздним вечером пить капучино в кафе «Реджио». Не будут пробираться в маленькие пабы, чтоб послушать новых исполнителей фолка. Не будут провожать ночь и встречать утро за ранним завтраком в «Яффе». Ничего этого больше не будет. Никогда.
А, ладно! Машина с шофером ждала его у тротуара. Оливер назвал адрес. К завтрашнему дню он забудет обо всем, включая ее имя. А если повезет, то и свое собственное.
ГЛАВА 2
Отравленное яблоко
Оливер не ожидал, что в доме крови, с его видом борделя позапрошлого века, бархатными диванами и тусклым освещением, обнаружится такое современное медицинское оборудование. Жующая сигару мадам, отправившая его на верхний этаж, сообщила Оливеру, что он должен пройти медосмотр, прежде чем она сможет зарегистрировать его как фамильяра дома.
|
|
|
– Нам необходимо убедиться, что у вас нет никаких болезней, способных доставить неудобство нашим клиентам, – объяснил врач, посветив фонариком в горло Оливеру.
Оливер хотел было кивнуть, но открытый рот мешал, и он решил просто промолчать. Затем его истыкали иголками – брали кровь на анализы. Когда медосмотр завершился, Оливера провели в другую комнату и представили местному психиатру.
– Дефамильяризация, то есть снятие маркеров вашего изначального вампира, – это процесс не физический, – сообщил врач. – Яд в вашей крови – это проявление любви, которое вы ощущаете к вашему вампиру. Мы здесь занимаемся тем, что искореняем эту любовь и помогаем отмежеваться от ее власти над вашей психикой, и тем самым уничтожаем яд.
Этот процесс может оказаться болезненным, а исход его – непредсказуемым. Некоторые фамильяры испытывают утрату, которая оказывается сродни смерти. Другие полностью теряют воспоминания о своем вампире. Каждый случай уникален, как и каждые отношения в паре «вампир – человек». – Врач принялся что‑то наскоро писать в своем блокноте. – Не могли бы вы рассказать мне что‑нибудь о ваших взаимоотношениях?
– Мы были друзьями, – отозвался Оливер. – Я знал ее всю свою жизнь. Я был ее проводником. – К его облегчению, это сообщение, похоже, не вызвало у врача никакой отрицательной реакции. – Я любил ее. И люблю до сих пор. Не просто потому, что она мой вампир, – тут все сложнее.
– Например?
– Я имею в виду, что любил ее еще до того, как она меня укусила.
Оливер вспомнил, как пытался обмануть себя, думая, что полюбил Шайлер лишь с началом ее трансформации. Но это было неправдой. Он любил ее всю свою жизнь. Он просто лгал себе, чтобы было проще жить.
– Понятно. И плюс к этому священное целование. Это была ее идея или ваша?
– Думаю, нас обоих. На самом деле не помню… Мы собирались сделать это раньше, но пошли на попятный, а потом… ну, просто так получилось. Мы этого даже не планировали. Во всяком случае, в тот момент.
– Так значит, идея была ее.
– Пожалуй, да.
Врач велел юноше закрыть глаза, и Оливер послушно подчинился.
– Давайте начнем сначала. Вызовите в памяти все счастливые воспоминания, а затем отвергните их одно за другим. Расстаньтесь с ними.
Голос врача звучал у Оливера в голове. Юноша понял, что тот пустил в ход принуждение.
«Ты не связан с ней.
Ты больше не принадлежишь ей».
Под спокойный, монотонный голос врача в сознании Оливера начали возникать картины. Пятилетняя Шайлер, застенчивая и молчаливая. Девятилетняя Шайлер, любящая поддразнить и обидчивая. Пятнадцатилетняя Шайлер, прекрасная и спокойная. Гостиница «Мерсер». Бессвязное бормотание и неловкость. А затем – ее детская спальня, где все и произошло. Ее сладкий запах, ее любимые духи – жасмин и жимолость. Острота ее клыков, пронзающих кожу.
Оливер чувствовал влагу на щеках. Он плакал. Это было чересчур. Шайлер была повсюду, в каждом уголке его души, в его крови. Она была необходима ему, как кожа. Он не мог порвать с ней.
Что он делает? Он здесь чужой. Это нарушение кодекса. Если в Хранилище узнают, его вышвырнут с работы. Это опозорит его семью и загубит их репутацию. Оливер не мог вспомнить, почему он вообще сюда пришел. Он запаниковал и принялся искать способ выбраться, но врач продолжал бубнить, вколачивая принуждение в его мозг:
«Ты больше не ее фамильяр.
Ты – никто».
Нет. Нет! Это неправда! Оливер чувствовал себя ужасно. Он впал в замешательство. Он не хотел расставаться со своей любовью к Шайлер. Невзирая на то что любовь эта причиняла ему такую боль, что он не мог больше ни спать, ни есть. Он хотел сохранить эти воспоминания. Его шестнадцатый день рождения, когда Шайлер нарисовала его портрет и купила ему торт‑мороженое, украшенный двумя сердечками. Нет! Он должен сохранить их… Он должен… Он должен… Он может расстаться с ними. Он может послушаться этого приятного спокойного голоса и расстаться с ними. Пусть они уходят.
Он ничей.
Он – никто.
Кошмар закончился.
Когда Оливер пришел в себя, он обнаружил, что над ним склонились несколько врачей. Кто‑то – Оливер не понял, кто именно, – произнес:
– Результаты анализов готовы. Все чисто. Ставьте его в строй.
Несколько минут спустя Оливер уже стоял в вестибюле среди группы молодых фамильяров. Его пошатывало. У него болела голова, и он не мог вспомнить ни что он здесь делает, ни зачем сюда пришел. Но у него не оказалось времени, чтобы поразмыслить над этим или разобраться в своих спутанных мыслях, потому что занавески внезапно раздвинулись и в комнату вошла красавица вампир.
– Bonsoir, – приветствовала она их по‑французски.
Женщина была высокой, словно фотомодель, и держалась с царственной величавостью. Она была из европейского клана – Оливер определил это по ее безукоризненно сшитой дорожной одежде и обворожительному французскому акценту. Следом за женщиной вошел ее суженый. Он был высоким, худощавым, с пышной копной темных волос и с томным выражением лица. Эта пара напоминала двух холеных кошек – оба поджарые, черноглазые, в черных водолазках; оба с сигаретами «Голуаз».
– Ты, – промурлыкала женщина, указав на Оливера. – Пойдем со мной.
Ее партнер выбрал девочку‑подростка, казавшуюся заторможенной, и два человека последовали за вампирской парой в одну из шикарных комнат на верхнем этаже. Большинство помещений в доме крови было обставлено до предела небрежно; комнаты разделяли лишь тонкие занавески вместо стен. А здесь была сплошная роскошь, как в номере люкс пятизвездочного отеля: просторное помещение, дорогое, отороченное мехом покрывало на огромной кровати, зеркала в позолоченных рамах и мебель в стиле барокко.
Мужчина‑вампир уложил девушку на кровать, стянул с нее платье и тут же принялся пить. Оливер смотрел на это, но ничего не понимал. Он не осознавал толком, что делает в этой комнате, – знал лишь, что его избрали и его хотят.
– Вина? – поинтересовалась у него женщина‑вампир, доставая из застекленного бара хрустальный графин.
– Спасибо, я в порядке.
– Расслабься, я не кусаюсь. – Женщина рассмеялась. – Во всяком случае, пока.
Она неспешно отпила из своего бокала, глядя, как ее суженый опустошает девушку.
– Выглядит отменно.
Она отложила сигарету, затушив ее о персидский ковер; в ковре осталась коричневая дырочка.
– Теперь моя очередь, – произнесла женщина, толкая Оливера в антикварное кресло.
Вампирша оседлала юношу и поцеловала в шею. От нее пахло какими‑то тяжелыми, маслянистыми духами, а ее кожа напоминала пергамент. Женщина была вовсе не настолько молода, как казалось на первый взгляд.
– Сюда, пожалуйста, – произнесла она, разворачиваясь. – Ему нравится смотреть.
Оливер увидел, что мужчина‑вампир приподнялся на локте и похотливо улыбается, а нагая девушка лежит без сознания. Оливер не вздрогнул. Теперь он вспомнил, зачем пришел сюда.
Эта женщина, вампир, избрала его. Как только она погрузит клыки в его шею, он получит все, чего желал… Он испытает священное целование снова… Его тело жаждало этого… Он так этого хотел…
Юноша закрыл глаза.
Дыхание женщины было жарким. От нее пахло сигаретами. Это было все равно что целовать пепельницу, и едкий запах испортил весь момент.
«Что бы ты ни собрался сделать – не делай этого. Потому что не поможет».
Юноша моргнул и увидел склонившееся над ним нежное, доброе лицо. Кто она такая? Ах да, Фрейя. Она беспокоилась о нем. Фрейя была такой красивой, куда более красивой, чем эта вампирша с ее созданной косметологом внешностью – жалкий фасад, скрывающий отвратительную сущность. Фрейя сияла ослепительным белым светом. Глаза ее сверкали. Она сказала ему не делать этого.
Что он делает?
Почему он здесь?
Потом юноша вспомнил. Дом крови. Стоп. Что он натворил? Он может жить с печалью утраты. Он может жить, тоскуя по… по кому он тоскует? Он не мог вспомнить… но затем воспоминания хлынули потоком. Он словно бы пробудился. Он снова чувствовал себя живым. Он может жить с болью. Но он никогда не простит себя за то, что сделал это. Не сможет простить. Не должен. Он никогда не забудет… Шайлер…
Шайлер.
Фрейя.
Шайлер.
Вампирша укусила его в шею и рухнула с криком. Лицо ее исказилось от кислоты в его крови.
– Яд! Яд! Он все еще отмечен!
Оливер пулей вылетел из комнаты.
ГЛАВА 3
Очищение
Было уже почти четыре утра, когда Оливер вернулся в «Праздник». Фрейя стояла за стойкой бара, постукивая ножом по бокалу для коктейля.
– Последний заказ! Эй, все – последний заказ!
Увидев Оливера, девушка улыбнулась.
– Ты вернулся! – Потом она внимательно присмотрелась к нему. – Ты этого не сделал.
– Нет… Но почти сделал.
Оливер больше не удивлялся, откуда она знает, где он был или что собирался сделать.
– Я этого не сделал потому, что думал о тебе.
– Хороший мальчик. – Фрейя улыбнулась и указала на кладовку. – Давай‑ка ты мне поможешь убрать. Немного физической работы тебе сейчас на пользу. А потом я разрешу тебе проводить меня домой.
Оливер взял метлу и принялся подметать пол и собирать валяющиеся пластиковые соломинки и мокрые салфетки. Он протер стойку и вытер бокалы, потом аккуратно расставил их по полкам. Фрейя оказалась права: от физической работы юноша почувствовал себя лучше.
Последний из посетителей, пошатываясь, вышел из бара, и они остались вдвоем. Оливер огляделся и осознал вдруг, что за все годы ни разу не видел в этом баре никого из работников – одну только Фрейю. Как хрупкая девушка могла справляться со всем в одиночку?
Когда бар был убран, Фрейя натянула армейскую куртку, слишком большую для нее. Это была куртка из тех, в каких спецназовцы десантируются с парашютом в джунгли, и она совершенно не сочеталась с нежным лицом девушки, отчего общее впечатление делалось еще более чарующим. Фрейя накинула капюшон на голову, пряча волосы.
– Пойдем, я живу тут рядом.
По пути к дому Фрейя остановилась у корейского продуктового магазинчика на углу. Она купила букет цветов, две упаковки свежих фруктов и веточку мяты. В отличие от обычных тусклых товаров, продающихся в подобных магазинчиках, все, к чему прикасалась Фрейя, словно бы начинало светиться: клубника сделалась красной и мясистой, а дыни засияли оранжевым. Мята пахла так, словно ее только что сорвали с грядки где‑нибудь в Провансе.
Фрейя провела Оливера к ветхому многоквартирному дому с раздолбанной входной дверью.
– Уведомление о реконструкции района еще не приходило, – пошутила девушка.
Оливер поднялся следом за нею на третий этаж. На площадке было четыре двери. Фрейя открыла ту, которая была выкрашена в красный цвет.
– Слава богу, что у меня окна выходят на улицу. В тех двух квартирах они смотрят во двор.
Квартирка была маленькой по любым меркам, а по стандартам нью‑йоркской недвижимости – вообще крохотной. Посреди комнаты красовалась старомодная ванна на декоративных ножках, рядом была устроена миниатюрная кухонька с дряхлыми хозяйственными приспособлениями. Напротив окна стояла кровать с балдахином, задрапированная гобеленом с узором «огурцы». Но стоило Оливеру войти в комнату, как он, к удивлению своему, обнаружил, что та вовсе не так мала, как казалось с порога. Он ошибался. Квартира была большой и роскошной, с библиотекой, полной книг, по одну руку, и с надлежаще обставленной столовой – по другую.
– Присаживайся, – предложила Фрейя, указывая на роскошный диванчик, которого здесь только что не было – Оливер был в этом совершенно уверен.
На стене висели старинные портреты и картины, способные украсить собою любой музей. Вон там, случайно, не Ван Дейк? Вот эта – точно кисти Рембрандта. Обычная богемная запущенность исчезла, и вместо этого оказалось, что Оливер сидит на превосходном диване в элегантно обставленной гостиной с камином, в котором горит огонь. Окна у пожарного выхода по‑прежнему смотрели на авеню Си, но Оливер мог бы поклясться, что слышит шум океанского прибоя.
Фрейя отправилась в спальню переодеться. И опять же, Оливер не видел ее с порога; и что произошло с той кроватью под балдахином? А с ванной на фигурных ножках? Он что, совсем уже свихнулся? Когда девушка вернулась, на ней была фланелевая пижама. Фрейя включила плиту – сверкающую, в стиле хай‑тек, а не ту старую и уродливую белую, которую он видел с порога, – и начала разбивать яйца.
– Тебе нужно позавтракать, – пробормотала она, мелко нарезая мяту.
С кухни потянуло соблазнительным запахом, и через несколько минут Фрейя поставила две тарелки на небольшой столик рядом с мягкими диванчиками. К этому моменту Оливер уже смирился с тем фактом, что квартира Фрейи не то, чем кажется на первый взгляд, и не удивился появлению еще одного удобного и красивого предмета меблировки. Может, это все сон? Если и так, просыпаться ему не хотелось.
Он откусил кусочек. Яичница была воздушной, а мята придавала ей интересный, немного резковатый привкус. Оливер проглотил свою порцию в три приема.
– Ты был голоден, – заметила Фрейя, подтянув колени к подбородку.
Юноша кивнул и вытер руки льняной салфеткой. Он смотрел, как Фрейя медленно ест свою порцию, наслаждаясь каждым кусочком.
– Расскажи мне о ней, – попросила Фрейя, облизав вилку.
– Она была моим лучшим другом.
Оливер рассказал ей все о своей дружбе с Шайлер, с самого начала и до горько‑сладкого конца. Он обнаружил, что с Фрейей он способен говорить о Шайлер, не испытывая боли. Он смеялся и наслаждался воспоминаниями. Оливер проговорил до позднего утра. Он смутно помнил, что помог Фрейе с посудой, а потом уснул на ее кровати.
– Ты слишком молод, чтобы терпеть такие потери и лишения, – прошептала Фрейя за миг до того, как он закрыл глаза.
Когда Оливер проснулся на исходе дня, оказалось, что он держит Фрейю в объятиях.
ГЛАВА 4
Под новой властью
Оливер вернулся обратно в школу и к своей прежней жизни. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем в последние месяцы, и ему не терпелось снова увидеть Фрейю. Но с ней трудно было связаться – телефон она не брала, сама ему не перезванивала, а школа и работа в Хранилище не оставляли Оливеру свободного времени. Потому снова наведаться в «Праздник» он смог только неделю спустя.
Едва войдя, Оливер сразу понял: что‑то изменилось. Во‑первых, у двери стоял вышибала с фонариком, пристально уставившийся на фальшивые права Оливера.
– Гавайи, говоришь? – скептически поинтересовался гориллоподобный громила.
– Послушайте, я не хочу ничего тут пить. Мне просто нужно повидаться с Фрейей.
– Здесь таких нету.
– Да бросьте!
– Можешь спросить у Мака, но он тебе скажет то же самое, – пробасил вышибала, возвращая юноше права. – Только попробуй заказать спиртное, и ты отсюда вылетишь.
Оливер, кивком поблагодарив вышибалу, вошел в бар. Вышибала оказался не единственным новшеством. За барной стойкой теперь стояли три бармена. Двое мужчин в летах, с галстуками‑бабочками, и хорошенькая девушка, обладавшая холодной красотой честолюбивой актрисы и не имевшая ни капли обаяния Фрейи. Даже собравшаяся в баре многочисленная публика была другой: холеной, элегантной, в модельной одежде, потягивающая пастельных оттенков напитки из бокалов для мартини. В переплетенном в кожу меню перечислялись известные марки спиртного.
Куча незнакомцев. Где спорящие журналисты бульварных газет, где старики с унылыми физиономиями, где молодняк у мишени для дротиков? И кстати – а где сама мишень? И где стол для игры в бильярд? Да, гирлянды еще висели на месте, но откуда‑то взялся механический поющий Санта; «Праздник» утратил свое неординарное, старомодное обаяние уютной забегаловки и превратился в дешевую пластиковую копию себя самого.
Оливер покачал головой и пробрался к элегантному высокому табурету. Он заказал газировку и стал ждать. Даже если «Праздник» и изменился, Фрейя была здесь всегда. Она должна появиться.
Время шло. Посетители разошлись. Бармены сердито зыркали на юношу. Но Оливер просидел до самого закрытия.
ГЛАВА 5
Любовь и мужество
Оливер не знал, сколько он прождал, стоя на тротуаре с букетом лилий в руках, но часа в четыре утра она все‑таки появилась. На ней по‑прежнему была мешковатая армейская куртка, как и в ту ночь, но на этот раз девушка не надела капюшон, и ветер трепал ее кудри.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Фрейя, и Оливер с облегчением понял, что, судя по голосу, его появление не рассердило ее, а лишь приятно удивило. – На, подержи, – сказала она, сунув ему сумку с продуктами, и принялась копаться в маленькой сумочке в поисках ключей.
– Я ждал тебя в «Празднике». А ты так и не пришла, – сказал Оливер. – Я что‑то сделал не так? Ты не хочешь меня видеть?
Фрейя покачала головой и отперла дверь в подъезд. Они поднялись по узкой лестнице.
– Как ты меня нашел? – спросила она, заходя в квартиру.
Оливер наморщил лоб. Найти Фрейю оказалось нелегко. Он не мог точно вспомнить, где она живет, на Седьмой улице или на авеню Си. Но он обошел весь район и не нашел ни корейского магазинчика, ни ветхого дома с красным навесом. Юноша уже готов был отказаться от своей затеи, когда внезапно понял, что стоит прямо перед домом Фрейи. И как только он не заметил его прежде?
– Да я и сам не знаю. – Оливер опустился в уютное кресло. – Что стряслось с «Праздником»? Там все изменилось. И тебя там нет.
– Я его продала. Я переезжаю.
– Почему?
– Время пришло, – ответила девушка. Она скрестила руки на груди. – Ты выглядишь получше.
– Благодаря тебе, – отозвался Оливер.
– Чаю хочешь? – поинтересовалась Фрейя.
– Конечно!
Юноша подождал, пока она вскипятит воду и нальет ему чашку. Когда Фрейя поставила чашку перед ним, он взял ее за руку и долго не отпускал. Он хотел ее, просто до ужаса. Девушка посмотрела на него. Мгновение спустя они встали, не говоря ни слова.
– А мне казалось, я сделала все, что было нужно, – в конце концов произнесла Фрейя.
– Почему ты держишь меня на расстоянии? Я не мальчик.
Оливер привлек девушку к себе, и она уселась ему на колени.
Фрейя взъерошила ему волосы.
– Нет, не мальчик. Ты прав.
Оливер подался к ней и поцеловал ее в губы. Он никогда не целовал ни одну девушку, кроме Шайлер. Но на этот раз он не думал о Шайлер. Только о Фрейе.
От Фрейи пахло молоком и медом, и еще весной. У Оливера лихорадочно забилось сердце. Он занервничал. Что он делает… Он не знает, как это делается… Он этого не задумывал… И все же… Он услышал, как Фрейя вздохнула, но это не был вздох раздражения… в нем звучало одобрение и поощрение.
– Идем со мной, – произнесла она и повела его к кровати.
Она разделась и нырнула под одеяло. Она была прекрасна, как картина Боттичелли. Оливер дрожащими руками быстро стянул с себя одежду и присоединился к Фрейе под одеялом. Он ужасно нервничал. А вдруг она будет смеяться? Вдруг он что‑то сделает неправильно? Может ли это вообще пойти неправильно? Он не был совершенно невинен, но и опытным тоже не был. А вдруг ей не понравится то, что он… Ее тело было теплым и манящим, и Оливер чувствовал себя, словно человек, умирающий от жажды и оказавшийся перед водопадом. Он перестал сомневаться. Перестал беспокоиться. Перестал нервничать.
Это был его первый раз. С Шайлер они ждали подходящего момента – а может, ждали, потому что знали, что подходящий момент не настанет никогда. Но это не имело значения. Теперь имела значение только Фрейя.
Прикосновения ее рук были теплыми и легкими и заставляли Оливера трепетать. Ее губы, прикасающиеся к его шее, были мягкими, а поцелуи – нежными. Она привлекла его еще ближе, и они слились воедино. Ее тело струилось под ним, он заглянул в ее глаза и увидел в них мольбу.
Эти чувства были слишком сильными, почти невыносимыми. Он был внутри своего тела и вне его, внутри своей крови и вовне. Он парил под потолком, глядя на них двоих сверху и изумляясь тому, как изящно и прекрасно выглядят их сплетенные тела. Она как будто вывернула его наизнанку, и он способен был сейчас лишь на одно – продолжать делать то, что делает, и он ощущал ее вокруг своего тела и внутри, и в свой душе.
Когда все завершилось, Оливер был весь в поту и дрожал. Он открыл глаза и обнаружил, что находится все в той же комнате и смотрит все на тот же потолок с трещинами.
– Я люблю тебя, – произнес он и повторил снова: – Я люблю тебя, Фрейя.
Фрейя ласково взглянула на него.
– Нет, дорогой, ты меня не любишь. Но тебе больше не больно.
ГЛАВА 6
Последнее «прощай»
На следующее утро они позавтракали в «Веселке», украинском ресторанчике, славящемся своим борщом. Оливер был голоден как волк и полон энергии. Он не знал, в чем причина – в недосыпе или в их занятиях любовью, но он чувствовал себя другим человеком. И даже набрался храбрости задать Фрейе вопрос, мучивший его с того самого момента, как он не обнаружил прежнего «Праздника».
– Куда ты уезжаешь? – спросил он, наколов вареник на вилку и макнув его в сметану.
– Моя семья возвращается домой. В Северный Хэмптон.
– Почему?
– Ой, это сложно, – печально ответила девушка. – Давай как‑нибудь в другой раз.
Оливер откинулся на стену их кабинки, чувствуя, как потрескавшаяся кожаная обивка колет спину. Чувствует ли он себя лучше? Иначе? Хуже? Лучше. Определенно лучше. Он потрогал шею. Там больше не ощущалось прежней пульсации.
Шайлер. Он может произнести ее имя. Он может вспоминать ее без боли. Помнить и чтить их любовь, их дружбу, но не терзаться больше из‑за ее отсутствия. Шайлер как будто находилась теперь за стеклом. Стала частью его прошлого, а не мукой для его будущего. Он скучал по другу. Но он способен пережить утрату. Ее утрату.
Он положил вилку.
– Кто ты такая? Что ты такое? – спросил он Фрейю.
– Я ведьма. – Девушка улыбнулась. – Но я думаю, ты и так уже это понял.
– Ты знаешь про Голубую кровь?
– Да. Само собой. Мы должны про нее знать. Но мы держимся от них подальше. Моя семья не любит… вмешательства. Но с тобой был особый случай.
– Я когда‑нибудь еще увижу тебя?
– Возможно, – задумчиво протянула Фрейя. – Но я не думаю, что тебе это понадобится.
Она была права. Он не любил ее. Он любил ее прошлой ночью, и они разделили эту любовь. А теперь она уходит, и это правильно.
Оливер снова стал собой. Он помнил о том времени, когда был фамильяром Шайлер, но больше не ощущал той болезненной нужды, страдания, терзавшего его душу. Его чувства к Шайлер не были изъяты силой. Вместо этого его любовь впиталась и растворилась в его душе. Она всегда будет его частью, но больше не причинит ему боли. Фрейя освободила его. Исцелила его. Фрейя, ведьма.
– Спасибо. – Он привстал и поцеловал девушку в лоб. – Спасибо большое.
– Ой, милый, это было для меня удовольствием.
Последнее объятие, и они расстались.
Оливер зашагал по улице в другую сторону. Его мобильник завибрировал, и, увидев номер, он тут же ответил на вызов. Несколько мгновений он слушал, а затем лицо его озарила улыбка.
– Правда? Ух ты, круто! Поздравляю! Когда? Конечно, я буду. Чтобы я это пропустил? Да ни за что!
|
|
|
