Дорога в консерваторию

После операции, когда все связанные с нею опасности оставались в прошлом и мальчик выздоравливал, наступало время начать серьезные и трудоемкие занятия, призванные превратить ничего еще не умеющего ребенка в несравненного артиста, — по крайней мере, на это надеялись все родители и опекуны, отлично сознавая, что сделанный ими необратимый шаг никаких гарантий мальчику не дает. Кастрация была похожа на лотерею, а в лотерее мало кто выигрывает: счастливых победителей восторженно встречали сильные мира сего, а тем временем другие, после операции не преуспевшие, не имели иных перспектив, кроме как грустно пристроиться в церковный хор какого-нибудь захолустного аббатства. Голоса у кастратов иногда бывали просто ужасные, резкие и дребезжащие, — это о них композитор Паизьело говорил, что их кастрировали «в дурную погоду».

У родителей и учителей было теперь несколько возможностей. Прежде всего можно было отдать мальчика вербовщикам, которые по поручению итальянских и иностранных монархов и вельмож ходили по деревням. Не только Неаполь и Рим были тогда блистательными музыкальными столицами, при каждом дворе высматривали юных кастратов, чтобы выучить их и превратить в драгоценнейшие сокровища будуара или капеллы: Турин, Милан, Парма, Модема, Мантуя и Флоренция — все состязались тогда за первенство в искусствах. Вдобавок по стране ходили посланцы иностранных дворов, чтобы завербовать певцов, которых дома найти было нельзя, — немец Немайц сравнивал Италию со складом, откуда каждый тащит к себе нужное количество музыкантов и виртуозов.  Курфюрсты Пфальцский, Баварский и Саксонский, прусский король, герцог Вюртембергский — все они содержали роскошные дворы, где важная роль была отведена музыке. Даже русский царь^{19} поглядывал на Италию и однажды послал туда графа Петра Голицина с поручением найти и завербовать молодых итальянских певцов. Увы, затея провалилась: никто не желал покидать ласковые тосканские холмы ради морозных невских берегов. Тут, однако, Голицин вдруг получил письмо от Козимо Третьего Медичи, рекомендовавшего ему среди прочих юного Филиппе Балатри — «уже двуполого, то есть сопраниста». Герцог Тосканский признавал, что голос юного кастрата не вызывает пока особых восторгов, но через несколько лет учения он, мол, наверняка понравится царю. Затем Козимо Третий сделал все возможное, чтобы заручиться согласием Балатри-отца, и согласие это получил, так как несомненно использовал для пущей убедительности немалые деньги.

Была у семьи и другая возможность — заключить соглашение с посредником, который возьмется пристроить мальчика либо в музыкальную школу, к одному из ведущих учителей, либо в дом какого-нибудь высокопоставленного покровителя. В середине XVII века, например, таким покровителем был кардинал Гонзага, собиравший у себя маленьких певцов, называвшихся в Италии puttini castrati — «кастраты-ангелочки», — а помогал ему в этом деле более опытный кастрат. Проезжая по Тоскане, шведский путешественник Грослей узнал о настоящей тайной торговле, раскинувшей свои сети по всей Италии. Вот что он пишет: «Об этом странном товаре нам стало известно во Флоренции, хотя уяснить подробности предприятия мы тогда не могли. Хозяин нашей гостиницы уехал в Рим с юношей, коего с детства готовил к музыкальной карьере, доставив ему необходимое для оной образование, хотя не прежде, чем вынудил подвергнуться принятой в таких случаях операции. Взял ли он мальчика из приюта для подкидышей, соблюдая все правила, установленные подобными заведениями, когда оттуда забирают воспитанника — сироту или незаконнорожденного? Купил ли он его у родителей? Намеревался ли он в Риме его продать или только пристроить к месту, пусть с условием, что получит долю в прибыли, включая возмещение прежних издержек и, в частности, страховую премию? Нам этого узнать не удалось, однако и узнанного было довольно, чтобы подивиться, что в христианской стране существует этот род торговли»¹".

В Неаполитанском королевстве занимавшийся кастрацией цирюльник, даже если жил в деревне или в маленьком городке, обычно имел постоянную договоренность с одним из столичных коллег, через которого содействовал поступлению мальчиков в знаменитые консерватории, — вот так провинциал находил спрос на свой товар, столичный посредник получал комиссионные, и в итоге всем что-нибудь перепадало.

Подобно многим другим, великий кастрат Маттео Сассано (Маттеуччо) прошел через искусно организованную сеть, связывавшую неаполитанских фигаро с их товарищами в Апулии, Абруцце^{20} и даже в папской области. В данном случае местный цирюльник, уроженец Фоджии, был в одной команде с неким Алессандро ди Лигуоро из Базиликате, державшим торговлю за дворцом Нунция — неподалеку от Виа Толедо, главной городской артерии Неаполя. Ди Лигуоро действовал по поручению консерватории Нищих Христовых, получая от церковного начальства все необходимые разрешения, а также деньги для покрытия издержек. Позднее он и сам ездил в Апулию искать мальчиков либо уже кастрированных, либо еще более или менее пригодных для кастрации. По счастью, этот неаполитанский цирюльник оказался не просто перекупщиком, преследующим лишь корыстные интересы: все годы учения Маттео он оставался для него учителем, опекуном и чуть ли не отцом, всегда готовым морально и материально поддержать сначала мальчика и затем подростка, чьему поступлению в консерваторию сам же и содействовал. Маттеуччо долгое время сохранял со своим покровителем дружеские отношения, а как-то раз даже попросил его о не совсем обычной услуге — об этом будет рассказано позднее.

Наконец, у родителей была возможность, теоретически самая простая, обратиться с просьбой прямо к директору одной из консерваторий. Однако написать-то было просто, а вот добиться своего — куда труднее, потому что при приеме предпочтение отдавалось сиротам либо детям из беднейших семей. Чуть легче было сыновьям богатых родителей, так как их могли принять платными воспитанниками, convittori.

По действовавшим в консерваториях правилам любой соискатель обязан был «смиренно» объяснить свое желание быть принятым, но и этого было мало чтобы добиться желательного решения, он должен был еще и изобразить себя в сколь можно более жалком свете, представив доказательства своей нищеты. Тут у малолетних кастратов сохранялось перед другими детьми известное преимущество: они были дефицитным товаром, без которого не могла и не хотела обходиться ни одна консерватория — поэтому, например, в постановлении консерватории Сайта Мария ди Лорето от 17 января 1771 года можно прочитать, что «ввиду отсутствия в консерватории сопранистов надлежит принять х***, взяв с него обязательство служить шесть лет»⁷. В XVII веке неаполитанские школы не всегда могли удовлетворить растущий из-за всеобщего увлечения кастратами ажиотажный спрос, так что приходилось привозить маленьких сопранистов из Рима, Лукки и Фоджии* и даже оплачивать им дорожные расходы.

Чтобы быть допущенным к обучению, мальчик должен был отвечать нескольким требованиям: достигнуть по крайней мере семилетнего возраста, дать обязательство провести в школе не менее шести месяцев, не страдать никакими инфекционными заболеваниями и, наконец, быть крещеным. Возрастное ограничение в XVIII веке было усилено во избежание чрезмерного роста числа учеников: так, в 1730 году в консерваторию Сайта Мария ди Лорето принимали лишь с двенадцати лет.

В архиве Неаполитанской консерватории хранится много прошений малолетних кастратов о приеме в школу, и сегодня эти письмо кажутся очень трогательными. Вот, например, начало одного из них: «Джованни Франческо Пеллегрини, кастрированный и поющий контральто, смиренный слуга Вашего Сиятельства, смиренно вопрошает, возможно ли ему, прибыв из Лукки ради совершенствования в музыкальном искусстве, поступить по своему желанию в Королевскую Консерваторию Ла Пьета деи Туркини…»^{21}. А вот еще пример: «Джузеппе Джулиано де ла Терра де ла Кастеллучча смиренно преклоняет колена перед Вашим Сиятельством, умоляя явить милость и допустить его учиться в Королевской Консерватории Сайта Мария ди Лорето, ибо он евнух, поет сопрано и обязуется оставаться в Консерватории в течение десяти лет»⁹.

Еще трогательнее писанное в 1751 году письмо одиннадцатилетнего кастрата, который, видимо, не особенно интересуется музыкой, но объясняет, что «оказался евнухом» и просто не знает, кем ему теперь быть, если не певцом. Был ли он принят, в документе не значится.

В каждом таком письме чаще всего имеется приписка от одного из директоров с просьбой к хормейстеру послушать и проверить соискателя, а затем доложить о результате. Под этой припиской обычно имеется еще одна, с отчетом хормейстера. Так, на прошении упомянутого выше Джузеппе Джулиано маэстро Галло пишет: «Исполняя распоряжение Вашего Сиятельства, я проверил названного просителя и нашел, что голос у него превосходный, сопрано, а следовательно, он имеет талант и, надеюсь, желание петь хорошо*¹".

Во многих письмах говорится о «сироте без средств к существованию» десяти или одиннадцати лет от роду или описывается бедность семьи: отец умер, братьев и сестер много, мать нуждается. Иногда отец соискателя сам обращался к королю, чтобы тот вмешался и помог. Очень характерен в этом смысле приводимый ниже отрывок одного из таких писем, хотя в нем и не сказано, идет ли речь о кастрате. Итак, отец описывает сына: «Карло ди Лео, двенадцати лет от роду, редкостно даровитый, о чем свидетельствуют наставники в городе, где он учился словесности, но по природе своей более склонный к музыке, а потому готовый со временем стать законопослушным жителем столицы и хорошим учителем. Поелику бедный проситель, пишущий эти строки, обременен семейством и не способен поддерживать сына, покуда тот учится и занимается музыкой, он не видит для себя иного выхода, кроме как воззвать к природному милосердию Вашего Величества…»¹¹.

Полученный из консерватории положительный ответ означал, что пройдена важная ступень — теперь ученику следовало хорошо себя проявить и, главное, многие годы выдерживать двойное бремя интенсивного преподавания и железной дисциплины.