Выявление “кочующих” вопросов

Первое требование к сравнительному исследованию заключается в том, чтобы ставить только такие вопросы, которые приложимы к разным культурам. В такой формулировке это правило, возможно, покажется очевидным, не нуждающимся в комментарии. Однако его простота обманчива, ибо многие вопросы из тех, что поднимаются в политологии, на деле приложимы только к очень узкому спектру стран. Взять, например, излюбленную в современной политологии проблему объяснения поведения избирателей на выборах. Постоянный интерес к тем факторам, которые обусловливают выбор избирателя при голосовании, привел к появлению целой теории со своим набором изощренных методов, которые по замыслу должны быть применимы в любой политической обстановке, у нас в стране и за ее пределами. Однако вопросы о том, почему и как люди голосуют, – плохие “кочевники”, потому что ограничивают изучение только теми странами, в которых имеют место регулярные выборы на состязательной основе, а такое условие автоматически исключает из рассмотрения более половины государств мира ⁵. Мы бы, скорее, согласились исключить обсуждение однопартийных выборов или выборов с одним кандидатом, хотя в этом случае мы могли бы наблюдать несколько иное поведение электората и в основном только один выбор – “воздержаться”. Но когда мало различий – особенно нечего объяснять. Те факторы, которые заставляют людей голосовать тем или иным образом в странах с состязательной системой голосования, не имеют никакого значения в случае выборов, проводимых на конкурентной основе.

Таким образом, выбрав для анализа проблему голосования, мы сформулировали исследовательскую задачу в терминах, применимых лишь к части стран. Возможно, само по себе это и не покажется таким уж сильным недостатком, поскольку наша выборка включает множество стран. Но существует и другая проблема, – проблема получения по материалам голосования выводов более общего характера. Считая, как это делают многие исследователи, что результаты голосования отражают одобрение или неодобрение избирателями политической системы или [c.333] их предпочтение определенного кандидата, партии или политики, мы тем самым рассматриваем выборы как меру для более общего понятия – изъявления населением своих политических предпочтений. А это исключает допущение того, что государства без регулярных выборов на состязательной основе могут предоставлять своим гражданам средства для выражения одобрения, неодобрения или пожеланий правительству.

Так ли это? Или, может быть, мы искусственно ограничиваем наше исследование рамками выборов на состязательной основе? Не придем ли мы к иным выводам, если переформулируем свою задачу? Если, например, мы начнем задавать вопросы по более общей проблеме – проблеме того, как люди выражают свое одобрение, неодобрение или предпочтения в сфере политики, – то обнаружим, что обычные граждане в странах без выборов на состязательной основе имеют возможность донести до правительства свои предпочтения другими средствами, а именно теми, которые в более демократических странах обычно ассоциируются с бросанием бюллетеня в урну ⁶.

Например, голосование может быть формальностью, но граждане могли бы рассмотреть другие формы участия в гораздо более благоприятном свете. Таким образом, множество людей, игравших активную роль в советских общественных организациях (таких, как домовые комитеты или профсоюзные комитеты) в брежневскую эпоху, чувствовали, что они имеют влияние и широкие полномочия в своих организациях и в советском обществе, хотя в то время “выборы” единственного кандидата были, скорее, политическим ритуалом ⁷. И множество активистов, участвовавших в общественной жизни, чувствовали, что их деятельность имеет вес и значение и изменяет ход событий, хотя они и не были удовлетворены системой в целом ⁸.

В дополнение можно сказать, что, даже если выборы в коммунистических странах традиционно предлагали очень ограниченное число возможностей “для выбора”, избиратели все же в известном смысле использовали их, чтобы “озвучить” свои требования к деятельности правительства. Например, в СССР избиратели имели несколько путей, чтобы посредством голосования “надавить” на местные власти, даже когда выбирался единственный [c.334] кандидат. Коммунистическая партия, как правило, ожидала, что представители местных властей обеспечат как можно более высокий процент голосования, а это давало в руки избирателей своего рода рычаг, позволявший требовать улучшений в сфере коммунальных услуг. Иногда избиратели грозили воздержаться от голосования, если местные власти не пойдут навстречу их требованиям, касающимся улучшения жилищных условий, состояния дорог, водопровода, канализации. (Тем не менее не все их требования могли быть удовлетворены, и некоторые избиратели никогда даже не регистрировались, чтобы не участвовать в выборах) ⁹.

Более того, хотя в социалистическом государстве избиратель, возможно, и не решал, кто будет управлять страной, у него (нее) было несколько путей донести до правительства свое мнение или свои предпочтения в отношении действий властей. Существовал и такой путь: обратиться с вопросом или жалобой. Официальная пресса ежедневно публиковала вопросы и предложения читателей по поводу деятельности государственных учреждений, начиная с вопросов качества потребительских изделий и кончая вопросами охраны окружающей среды и безопасности атомной энергетики. Жители могли также обращаться непосредственно в государственные учреждения с просьбами помочь в разрешении жилищных или пенсионных проблем ¹⁰. Круг таких проблем, разрешенных к обсуждению, был, конечно, ограничен; “политические” жалобы на высших политических лидеров или на роль партии, например, могли повлечь серьезные репрессии. И все же, как сообщали многие граждане, они получили существенную поддержку от редакций по вопросам жизнеобеспечения, далеким от политики. У некоторых советских граждан был еще один канал воздействия на власти: государственные учреждения часто консультировались у групп специалистов по той или иной проблеме, предоставляя наиболее заинтересованным лицам возможность повлиять на государственные решения ¹¹.

Очевидно, что система участия граждан в такого рода делах разительно изменилась, когда Михаил Горбачев начал кампанию за более открытые выборы, более широкое участие граждан, и более широкие гражданские свободы и [c.335] за появление 15 новых государств на месте бывшего Советского Союза. Но все же в гражданской политике существуют некоторые противоречащие этому процессы, тянущиеся еще с до перестроечных времен. Граждане продолжают контактировать с властью, и прежде всего по основным вопросам жизнеобеспечения, таким, как жилье. И множество людей, проявляющих ныне активность в новых, неформальных политических организациях, были активистами и в “старых” общественных организациях. Поскольку мы концентрировали наше внимание прежде всего на обсуждении голосования как меры участия в процессах демократического правления, то они и были рассмотрены. Важным пунктом здесь является то, что в каждой стране гражданам могут быть предоставлены различные способы выражения предпочтения или несогласия с тем, что делает правительство. И именно это мы должны изучать в том случае, если мы нацеливаем наше исследование только на изучение поведения электората в странах с выборами на состязательной основе.

Рассмотрим другой пример. Возможно, мы захотим исследовать судебные дела в различных странах на предмет того, насколько они отражают связи между политическими институтами, как часто происходят тяжбы и каковы судебные решения. Здесь, как мы увидим, процесс сравнения также будет затруднен, поскольку общество может иметь самые различные образцы разрешения конфликтов и спорных вопросов. В некоторых странах основной акцент может делаться на разрешение конфликтов с помощью прежде всего местных авторитетов, а не в суде, и такие страны мы исключим из нашего анализа, поскольку мы изучаем именно официальные судебные процедуры ¹². Если же мы, как всякий политолог, хотим получить надежные выводы, не зависящие от той или иной культуры, тогда нашу исходную исследовательскую задачу следует сформулировать так, чтобы она позволяла делать обобщения, выходящие за рамки одной или нескольких стран.

Исходный вопрос должен быть также корректен в применении к изучаемым нами странам. Предположим, например, что мы изучаем проблему прав женщин в США, Западной Европе и странах – членах СНГ. В теории мы [c.336] должны предположить, что в посткоммунистических государствах, более чем в других, мужчины и женщины имеют равные права на работу в связи с традиционной идеей равенства полов. Но если сфокусировать внимание только на праве на работу, станет ясно, что ситуация переломная. В ходе дискуссии о правах женщин в посткоммунистических государствах выяснилось, что множество женщин предпочли бы вести хозяйство, а не бороться за работу на рынке труда. Таким образом, окончательно сформулированный вопрос выглядел бы так: “Сколько спорных вопросов о женских правах стоит на политической повестке дня в каждом государстве?”. Наш исходный вопрос, следовательно, нуждается в переформулировке в терминах, применимых ко всем изучаемым нами странам.

В нашем кратком обсуждении мы не касались проблемы всех тех культурных влияний, которые способны наложить свой отпечаток на исходную исследовательскую задачу. А именно: мы до сих пор имели дело только со случаями развитых индустриальных обществ, в которых правительство воплощено в обширной, высокоспециализированной бюрократической машине. Понятно, что в обществахбез такого рода институтов (а таковы многие развивающиеся страны) способы политического самовыражения, равно как и обеспечение жителей общественными благами, принимают совершенно иные формы, и это необходимо учитывать при формулировке исследовательских вопросов. И все же, каковы бы ни были исследовательский вопрос и страна изучения, мы в любом случае должны удостовериться, что наше исследование строится так, что позволяет делать обобщающие выводы и адекватно вписывается в контекст изучения тех стран, к которым мы обращаемся. Наш проект, по сути дела, должен уметь “кочевать” и сосредоточиваться на вопросах, корректных в применении к нашей окончательной выборке. [c.337]

ПОИСК ЭКВИВАЛЕНТНОЙ МЕРЫ

После того как мы определили для себя вопрос, допускающий сравнительный подход, нам предстоит отыскать [c.337] эквивалентную меру для всех рассматриваемых стран. Иначе говоря, сравнительное исследование должно в разных культурах измерять одно и то же понятие. Этого можно достичь двумя способами: либо используя везде одну и ту же переменную, либо выбирая переменные, специфичные для каждой страны. Такая альтернатива может показаться на первый взгляд однобокой: ведь ничто так не обеспечивает эквивалентности в подходе к разным странам, как использование одной и той же переменной. Это верно, однако, только в том случае, если наша “единая” переменная для каждой из изучаемых нами стран означает одно и то же.

Чтобы понять, в чем здесь таиться трудность, представим, к примеру, что мы поставили цель сравнить уровни терпимости к правам меньшинств применительно к обществу. Существует два подхода. Во-первых, мы можем сравнить, до какой степени люди в разных странах желают обеспечить политическими правами определенные группы, например, религиозные секты. Если основываться на этом измерении, то мы, вероятно, придем к заключению, что граждане отдельных стран более терпимы, чем другие. Но если люди в изучаемой нации более или менее враждебны к такой группе, то наше измерение покажет, как люди разных стран воспринимают группу, а не терпимость к правам меньшинств. Это означает, что наша “тождественная” мера терпимости неодинакова в различных государствах.

Однако мы можем использовать второй путь. Мы можем узнать, желают ли люди признать политические права групп, которыеим совершенно не нравятся. Это позволит нам проконтролировать различия в восприятии различных групп в различных странах. Однако тогда встает еще один вопрос. Некоторые народы особенно не любят группы, которые а) более многочисленны и б) более влиятельны, чем в других странах, где та же самая группа может быть очень маленькой и слабой. Если так, то степень, с которой люди хотят признать политические права группы, может отражать уровень угрозы, которую группа составляет для большинства нации. В этом случае наша мера может отражать более уровень страха граждан, чем меру их политической терпимости. Таким образом, для [c.338] того чтобы наши сравнения были весомыми, нам нужна мера, которая бы адекватно отражала одно и то же лежащее за ней понятие, какие бы страны мы ни включали в нашу выборку.

Подобные проблемы возникают постоянно, вне зависимости от того, какой вопрос или какую страну мы рассматриваем. Например, мы хотим сравнить уровни социального обеспечения в странах, находящихся на разных ступенях социально-экономического развития. Можно предположить, что в более развитых странах на социальные программы выделяется больше средств. И наоборот, чем более слаборазвита страна, тем меньше она выделяет средств на социальные нужды. Казалось бы, не так трудно определить однозначную меру уровня социального обеспечения: стоит только оценить долю расходов на программы социального обеспечения (пенсии, помощь инвалидам и беднякам и пр.) в общем объеме государственных расходов или в общем объеме произведенных товаров и услуг (измеряя его совокупным общественным продуктом). Применяя эту меру, мы скорее всего обнаружим, что наше предположение верно: чем более развита страна, тем большая доля средств выделяется в ней на социальные нужды.

Однако и здесь наша мера может оказаться неприложимой к целому ряду стран. Определяя ее в терминах таких формальных параметров, как правительственные выплаты пенсионерам, инвалидам и нуждающимся, мы можем недооценивать степень участия неформальных или местных организаций в оказании помощи нуждающимся в тех странах, где официальные социальные программы либо не существуют, либо ограничены по масштабам. Когда в слаборазвитых странах фермеры или односельчане организуют помощь своим неимущим родственникам или соседям, предоставляяим пищу, кров и т.п., то они, по сути дела, занимаются перераспределением общественных средств в том же глубинном смысле, в каком это делают социальные программы в развитых странах. Следовательно, разные сообщества могут опираться на разные способы обеспечения нуждающихся, и мера, учитывающая только официальные программы помощи, вполне может исключить из поля зрения исследователя [c.339] неофициальные, но отнюдь не менее важные действия по перераспределению средств. В этом случае наша мера социального обеспечения отражает не столько заботу о нуждающихся, сколько общий уровень институционализации в стране.

Оба примера показывают, что использование одной меры для всех стран может привести к серьезным промахам в том случае, если наши переменные в разных странах наполняются разным содержанием. В качестве альтернативного решения мы можем использовать в применении к каждой изучаемой стране свою, специфичную переменную, ставя ее выбор в зависимость от конкретной культуры. В этом случае мы должны удостовериться, что каждая такая переменная отражает одно и то же базовое понятие. Как и при выборе единых или общих показателей, это может представить определенную трудность, поскольку нет гарантии, что выбранные нами переменные равнозначны (эквивалентны). В подтверждение этому рассмотрим проблему политического протеста. Ясно, что поскольку в каждой политической системе действуют свои правила, регулирующие политическую жизнь, то и протест против системы может принимать в разных странах неодинаковые формы. В то время как в одной стране правительство разрешает массовые демонстрации и существование инакомыслия, правительство другой страны за то же самое подвергает своих граждан серьезным наказаниям, вынуждая их искать другие способы выражения своего недовольства. Так, можно было бы утверждать, что в странах, где открытое инакомыслие наказуемо, люди протестуют скрытыми способами, к которым относится уклонение от требований и предписаний правительства ¹³. Лишенные возможности открыто выразить свое несогласие с системой, люди могут обратиться к таким средствам борьбы, как растрата государственных средств, уклонение от уплаты налогов, злоупотребление бюрократическими инструкциями. Таким образом, чтобы сравнить антиправительственную деятельность в разных странах, мы будем в одних случаях рассматривать открытые выражения протеста, а в других – “беловоротничковую” преступность (если допустить, что мы умеем ее измерять). Вполне правдоподобно, что обе эти переменные являются эквивалентными мерами протеста, но у нас нет достаточно убедительных [c.340] доказательств этого. Другой исследователь на нашем месте, возможно, стал бы утверждать, что эти два вида деятельности на самом деле отражают разные вещи: открытый протест – это хороший барометр нашего базового понятия, а “беловоротничковая” преступность – нет. Люди могут растрачивать государственные средства, уклоняться от уплаты налогов, злоупотреблять своим служебным положением в силу самых разных причин, вовсе не обязательно напрямую связанных с недовольством политической системой или с протестом против нее. Если это так, то обе наши меры не эквивалентны и в разных странах мы имеем дело с явлениями разного порядка. Другими словами, “беловоротничковая” преступность, возможно, не является в данном случае надежным показателем, потому что отражает не совсем то, что мы хотим измерить. Следовательно, использование специфичных для каждой страны переменных лишает нас гарантии, что мы оперируем данными, сравнимыми по всем странам нашей выборки.

Все это означает, что обе возможности выбора переменных, стоящие перед нами, – будь то использование одного и того же или культурно обусловленных показателей – имеют свои ограничения. Ни одна из них не гарантирует эквивалентности переменных. Вместе с тем можно предложить несколько путей разрешения этой проблемы. Во-первых, необходимо хорошее, основательное знание культуры каждой изучаемой страны, которое позволяло бы определить адекватность применения к ней конкретной меры. Во-вторых, необходимо использовать сложные меры или показатели. Если, например, мы в состоянии определить несколько различных способов измерения протеста и если они приводят нас к одинаковым выводам, – то мы можем быть до некоторой степени уверены, что наши измерения верны. Следование этим стратегиям помогает получить эквивалентные, или сравнимые, данные для всех изучаемых нами стран. [c.341]

ОТБОР СТРАН ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ

Разобравшись с проблемами адекватности исследовательского вопроса и эквивалентности измерения, исследователь сталкивается с проблемой построения выборки. [c.341] В идеальном варианте мы не должны были бы выбирать между странами: ведь лучший способ предохранить наши результаты от культурной обусловленности – это включить в выборку данные всех стран, какие только есть на свете. Но на практике наши возможности гораздо скромнее, ибо доступные нам данные ограничены. Если например, мы опираемся на официальные источники информации, то нас будет связывать то обстоятельство, что многие страны не публикуют совсем или публикуют очень мало информации по интересующим нас вопросам. В некоторых странах точные и своевременные публикации политических, экономических и социальных данных все еще дорогостоящая роскошь. И даже там, где исследования возможны, некоторые темы остаются весьма деликатными (такие, как данные по политическим беспорядкам) или слишком прозаическими (например, статистика по бытовым преступлениям), чтобы их публикация была оправданной. Те же, которые публикуют достаточно такой информации, зачастую используют совершенно несхожие методы получения и регистрации данных (отчетности), в результате чего опубликованная ими информация может оказаться непригодной для сравнения. Если же, с другой стороны, мы хотим собрать свои собственные данные, например с помощью опроса, то количество собранных сведений будет ограничено, так как стоимость может быть весьма высокой.

Все эти ограничения означают, что в отношении большинства исследовательских вопросов нам придется работать с выборкой из нескольких стран, отобранных специально так, чтобы свести к минимуму возможные искажения. Выбор следует делать весьма осторожно, поскольку, он может ощутимо сказаться на наших результатах. Мы вправе избрать одну из двух стратегий, принятых в сравнительных исследованиях. Первая, называемая принципом максимального сходства систем, концентрирует внимание на сходных между собой странах на том основании, что общие для них особенности при анализе можно интерпретировать как константы и далее пренебречь ими, считая, что причины возможных расхождений лежат не в них. А если страны различаются какими-то другими чертами, [c.342] мы можем игнорировать одинаковые характеристики как объясняющие разновидности ¹⁴.

Чтобы наглядно представить себе этот принцип в работе, вообразим, что мы взялись исследовать различия в масштабах правительственной деятельности в разных странах. Почему в одних странах правительства играют большую роль в экономике и политике, чем в других? Тут допустимы разнообразные объяснения – от различий в уровне экономического развития до различий в политической культуре. Однако политическую культуру порой трудно точно измерить. И значит, есть смысл отсечь ее как фактор, влияющий на различия в масштабах правительственной деятельности, взяв для анализа страны со сходными политическими культурами, как, например, Великобритания и США. Тогда все те различия, которые мы обнаружим в масштабах действий их правительств, нельзя будет отнести на счет политико-культурных факторов, поскольку эти факторы в грубом приближении постоянны во всей нашей выборке. Иначе говоря, отбор стран со сходными чертами означает, что при объяснении обнаруженных нами различий мы можем спокойно исключить эти сходные черты из рассмотрения.

В качестве альтернативы можно воспользоваться и диаметрально иной стратегией, заключающейся в отборе стран с максимально возможным числом расхождений между ними. Это то, что называется принципом максимального различия систем. В этом случае, когда мы находим среди стран нашей выборки какую-либо общую особенность, различия между этими странами мы исключаем из объяснения. В качестве примера приведем ранее рассмотренный вопрос о социальном обеспечении. Можно было бы отобрать ряд стран с разными уровнями экономического развития и с разными типами политической системы и, прилагая к каждой из них эквивалентную меру, обнаружить, что они вкладывают в социальное обеспечение приблизительно равные доли государственных средств. А коли так, то, следовательно, различия, существующие между ними, не влияют на размеры их помощи нуждающимся согражданам. Или рассмотрим связь между социальным положением, условиями работы и индивидуальными достоинствами. Исследования в Соединенных [c.343] Штатах показали, что люди, имеющие более высокий статус работы (требующие более высокого уровня образования и соответственно хорошей оплаты), преимущественно ценят труд, позволяющий решать сложные задачи, избегают рутины и стремятся работать самостоятельно, без чьего-либо руководства. Одно логическое объяснение этому лежит в американской индивидуалистической культуре. В стране, где ценят права личности и самостоятельность, автономия в сфере работы поощряется. И эта автономия может особенно превалировать на высших уровнях профессиональной иерархии. И все же данные сравнительных исследований по разным странам позволяют подвергнуть сомнению это культурологическое объяснение. Ведь такая же связь между социальным положением, условиями работы и индивидуальными достоинствами наблюдается в таких разных странах, как Польша и Япония ¹⁵. Таким образом, влияние социальной структуры и характеристик работы не зависит от страны, которую мы изучаем. Отбор стран, различающихся по ряду параметров, позволяет нам пренебречь чертами различия при объяснении какой-то общей для них особенности.

Какую же из этих двух стратегий нам предпочесть? Ответ отчасти зависит от того, насколько хорошо разработана теория, которой мы руководствуемся в нашем исследовании. Так, принцип максимального сходства систем более уместен тогда, когда мы в состоянии а) установить все основные факторы, могущие влиять на наши результаты, а также б) определить страны, в которых они действуют. Но поскольку в такие рамки обычно укладывается совсем немного стран, то куда проще, как правило, найти примеры, сильно различающиеся по ряду важных параметров. И в этом случае более подходит принцип максимального различия систем. Кроме того, обнаружение какой-либо общей особенности между сильно различающимися странами – весьма маловероятное событие, поэтому если уж оно происходит, то это дополнительно повышает доверие к нашим результатам. Значит, принцип максимального различия систем фактически позволяет нам лучше контролировать факторы, могущие исказить результаты; кроме того, он обеспечивает большую надежность результатов. [c.344]