 |
Убийство Генриха Гиза. Амбуазский эдикт
|
|
|
|
Почти прямым последствием этого религиозно-политического убийства было желание регентши вступить в новые переговоры и в марте 1563 года был издан Амбуазский эдикт, повторявший в главных чертах провозглашенное Сен-Жерменским эдиктом: протестантам дозволялось открыто совершать свое богослужение повсюду, за исключением Парижа и тех мест, в которых пребывал бы двор. Но мир продолжался лишь четыре года. Королева Екатерина могла теперь думать о самостоятельном правлении и с этой целью заставила парламент объявить совершеннолетним ее четырнадцатилетнего сына.
Принц Конде и адмирал Колиньи прибыли ко двору. Однако декреты тридентского собора, только что закончившего свои заседания, не были составлены таким образом, чтобы правительство могло принять их без дальнейших обсуждений. Объезжая Францию со своим сыном в 1564– 1565 годах, Екатерина встретилась в Байонне (июнь 1565 г.) со своей дочерью, испанской королевой, и герцогом Альбой, который изложил ей свои взгляды и приглашал ее принять энергичные меры против ереси. Екатерина, как дочь Итальянского дома, отличавшегося государственным умом, и лично вовсе не одержимая фанатизмом, хорошо понимала, что за религиозными интересами тут скрываются и другие, мирские. Поэтому она не дала никаких обязательств, но при общем напряжении умов, в особенности поддерживаемом известиями из Нидерландов, это свидание заставило поволноваться обе партии. Обе стороны стали готовиться к бою и вскоре опасения и вражда прорвали тонкую плотину, сдерживавшую страсти благодаря перемирию.
Военные действия, 1567 г.
В один день, а именно 27 сентября 1567 года, гугеноты поднялись во всей Франции. Благодаря хорошей организации своих сил они смогли предупредить удар, который готовила им враждебная партия. Перед их надвигавшимся войском двор бежал в Париж, но столкновение последовало близ столицы, у Сен-Дени. Сражение кончилось поражением для гугенотов, но и их противники понесли чувствительные потери. А в это время на помощь гугенотам спешили из Германии от восьми до десяти тысяч человек кавалерии и пехоты, посланные ревнителем протестантства, пфальцграфом Иоганном Казимиром. Может быть, ради того, чтобы не принимать помощи, охотно предлагаемой Альбой из Нидерландов, французское правительство снова решилось на мир и подтвердило договором в Лонжюмо постановления Амбуазского эдикта от 28 марта 1563 года.
|
|
|
Лонжюмоский договор, 1568 г. Война
Однако эти меры не могли разрешить противоречия. В это самое время герцог Альба лил потоки крови в Нидерландах и все, по выражению одного итальянского посла, были в какой-то ярости. При таких обстоятельствах вопрос о том, не замышляли ли обе стороны нарушить договор в то самое время, когда его заключали, становится почти праздным. Пламя должно было само вспыхнуть на раскаленной почве.
Двор был увлечен фанатизмом парижского населения и мнимыми успехами Альбы в Нидерландах. У канцлера Лопиталя, человека умеренного, были отняты государственные печати, мирный договор был торжественно взят обратно и заменен по требованию папы другим, который, допуская домашнюю свободу совести, не дозволял, под страхом смерти, публичного отправления других богослужений, кроме католического.
С жестокостью, проявляемой обеими сторонами, снова началась страшная война,– третья из французских междоусобных войн, вскоре превратившаяся во всеобщую, потому что в нее были вовлечены также Нидерланды, Англия и Шотландия. События 1568 года, в течение которого борьба происходила преимущественно в Нидерландах, уже были упомянуты выше. В 1569 году она была перенесена, главным образом, во французские земли. Гугеноты потерпели поражение при Жарнаке, где пал геройской смертью Конде, и при Монконтуре. Тем не менее, они уже слишком укоренились в стране, и особенно важно было то, что богатый и сильный приморский город Ла-Рошель держал сторону протестантства и стал уже центром небольшой протестантской территории. Таких опорных пунктов было уже немало у гугенотов, что усиливало их сопротивление. Они стойко защищали свои крепости, а вскоре Колиньи выступил и в открытое поле. Снова заговорили о примирении. Силы партий были примерно равны, а вечное кровопролитие не нужно было никому. Национальное сознание, полузаглушенное религиозной враждой, пробуждалось вновь. О последних сражениях можно было сказать, что они проиграны гугенотами, но не выиграны и католиками. В выигрыше оставался один только испанский король. Последствием таких соображений стал новый мир, заключенный в Сен-Жермене на Лэй (8 августа 1570 г.).
|
|
|
Сен-Жерменский мир, 1570 г.
На этот раз гугенотам была сделана важная уступка, указывавшая на расшатанность государственного строя во Франции. Помимо подтверждения Амбуазского эдикта, гугенотам предоставлялись четыре укрепленных пункта – Ла-Рошель, Коньяк-на-Шаронте, Монтобан-на-Гаронне и Ла-Шарите-на-Луаре, – следовательно, им предоставлялось вооруженное положение среди страны. Но все дышало миром: Колиньи явился в Париж и был радушно принят королем, а еще лучшим залогом прочного умиротворения служил предполагаемый брак между младшей дочерью Екатерины, сестрой короля, Маргаритой Валуа, и молодым королем наваррским, Генрихом Бурбонским, который являлся естественным главой протестантов после смерти своего отца, короля Антуана.
Колиньи
Но именно этот брак послужил поводом к той страшной ночи, которая стала вековой притчей. Король, воспитанием которого мать пренебрегала, занятая своей погоней за влиянием и властью, был юноша пустой, однако и ему, повзрослевшему, приходили иногда на ум мысли о королевских обязанностях. Такой человек, как Колиньи, не мог не произвести на него хоть и мимолетного, но глубокого и сильного впечатления.
Гаспар де Колиньи, адмирал Франции. Гравюра работы Иоста Аммана, 1573 г.
|
|
|
Адмирал происходил из старинной бургундской родовитой семьи. Это был степенный, честный солдат. Находясь однажды в плену, он имел время изучить новое вероисповедание и убедился в его истинности. Оно отвечало его строго прямодушному складу характера и превратилось для него в убеждение, вполне покорившее его сознание и руководившее им. И если он поднял оружие на защиту этого вероучения, то это нисколько не подрывало его верности королю, верности вполне искренней. Он восставал не против короны, а против партии, пагубной для этой короны и для всей страны, партии, враждебной истинной религии. Теперь же, имея возможность открыто служить королю он чувствовал себя счастливым. Это была целостная натура, жившая в мире с собой и с Богом. Прежде чем обнажить меч, он ясно сознавал, что прощается со спокойствием патриархальной дворянской жизни, с счастьем супруга и семьянина, что он и высказал жене своей, Шарлоте Лаваль. Но она как дочь гугенота была сама проникнута религиозным рвением и сознанием трудности переживаемого времени.
Подобно тому, как Фарель грозил Кальвину, она устрашала мужа гневом Божиим, если он поколеблется исполнить то, к чему Бог его призывает. И он повел своих единоверцев не к окончательной победе потому, что на долю таких людей выпадает редко то, что люди зовут счастьем, он их повел вперед, сумев вдохновить их своей непоколебимой твердостью даже в минуты поражений. Он пользовался безграничным уважением всей своей партии.
В Карле IX была военная жилка, он любил рассказы о боевых подвигах, а теперь перед ним был человек, проведший всю свою жизнь на войне и говоривший о ней как о деле, совершенно обыкновенном. Что могло быть еще важнее? Этот юноша, чувствовавший естественную потребность в более сильной опоре, встречал теперь впервые, среди окружавшего его низкого себялюбия и лукавого низкопоклонства, глубокую религиозность, прямодушие поступков и истинный патриотизм.
Патриотические помыслы Колиньи были направлены против Испании. Он советовал королю объявить ей открытую войну сначала в Нидерландах, но не ограничиваться этим, а основать французские колонии в Америке для того, чтобы поколебать и там силу врага Франции и врага нового учения.
|
|
|
