Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Блокада и контрблокада 2 страница




Посильную помощь чекистам в овладении Шлиссельбургом пыталась оказать Ладожская военная флотилия, в период с 19 сентября по 2 октября предпринявшая пять попыток высадить десанты на побережье. В этом деле сухопутное начальство в бездарности исполнения и равнодушии к жизням подчиненных социалистически соревновалось с начальством морским. Жуков считал, что штормовая Ладога советским «мариманам» не помеха, адмиралы отвечали «есть», без всякой подготовки сажали штурмовые группы на корабли и сбрасывали их в прибой, не доезжая берега. В итоге большую часть десанта — 105 курсантов Военно-морского пограничного училища, 40 флотских водолазов, 44 краснофлотца караульной роты — попросту утопили. В отчете по итогам боевой деятельности флотилии капитан 1 ранга B. C. Чероков о шлиссельбургских десантах писал, что «…все они не были удачно выполнены вследствие того, что проводились наспех, без учета метеорологической обстановки. Опыт десантных операций показал на необходимость производства предварительной навигационной разведки, производства более надежного навигационного обеспечения. Нельзя больше допускать, чтобы высаживающемуся десанту приходилось идти по воде около 3 километров (!! ), затрачивая на это 2–2, 5 часа, кар это имело место при проведении операции у Шлиссельбурга, хотя возможности избежать это были».

Ну надо же! На немецких картах этот крупнейший в Европе водоем называется Ладожским морем, в шторм волна здесь достигает восьми баллов, преобладающие глубины — 35—140 метров. Интересно, как увешанные оружием десантники шагали «по воде»? Один из выживших пояснил — по шею.

В конце сентября была также предпринята попытка силами 10-й стрелковой бригады форсировать Неву в районе Отрадное и захватить еще один плацдарм, но вышло еще хуже. После трехдневного боя почти вся бригада погибла вместе со своим командиром полковником В. Н. Федоровым.

Георгий Константинович крепко осерчал, сместил генерала Пшенникова и назначил на его место генерала В. Ф. Конькова с неизменным напутствием: «Задача прежняя — больше активности».

На левом берегу удалось зацепиться только за Невский «пятачок», известный мужеством своих защитников и невероятным количеством людских потерь, — клочок земли около полутора километра по фронту и 700–800 метров в глубину. Весь плацдарм и подступы к нему на западном берегу реки просматривались противником и находились под постоянным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем. Советские войска гибли и при подходе к Неве, и во время переправы, и на самом плацдарме, который был буквально перепахан снарядами и минами. Немецкое командование, подкрепив 20-ю мотодивизию частями 8-й танковой дивизии, предприняло усилия для ликвидации «пятачка», но 22 сентября было вынуждено «признать наличие плацдарма на Невском фронте». Русские стояли насмерть. 24 сентября на командный пункт Цорна прибыл представитель Верховного командования вермахта генерал Паулюс, чтобы услышать: «Дивизия отдала последние силы, и она больше не способна на наступательные действия. Всему составу требуется несколько дней на отдых». Паулюс согласился, измотанную и сократившуюся на треть 20-ю моторизованную дивизию сменила 96-я пехотная дивизия генерала Шеде. В конце сентября со Средиземного моря на Невский фронт начали прибывать подразделения 7-й парашютно-десантной дивизии, и они сразу почувствовали, что здесь им не Крит.

«30 сентября, — пишет немецкий военный историограф, — великолепно вооруженные десантники, с энтузиазмом прибывшие на Невский фронт накануне, начали возвращаться назад на санитарных автомобилях. Их настроение резко переменилось. «Лучше трижды прыгать с парашютом на остров Крит, чем провести один день в России! » — говорили они. Очевидно, в столь критической оценке ситуации сказалось отсутствие опыта солдат вести бой на суше». В ходе упорных боев два передних края настолько сблизились, что в минуты затишья можно было услышать разговор и кашель солдат противника, ежедневно немцы расходовали до 8000 гранат: «Пулеметы, винтовки, ручные гранаты, приклады, саперные лопатки и штыки были оружием, с которым бросались друг на друга солдаты с обеих сторон. Страшный исход этих боев и через десятилетия остается в памяти бывших немецких десантников».

Тем не менее германскому командованию удалось главное: «пятачок» был локализован, пристрелян вместе с местами переправ, обложен минными полями, проволочными заграждениями и оборудованными позициями.

Именно отсюда генерал Федюнинский запланировал удар навстречу генералу Хозину. На «пятачок», по размерам равный участку обороны стрелкового батальона, втиснули четыре дивизии и эвакуировали штаб уже уничтоженной 4-й бригады. На западном берегу сосредоточивались и ждали своей «очереди» новые соединения. Для огневой поддержки войск флот организовал специальную артиллерийскую группу, в которую вошли 16 стационарных и 6 железнодорожных батарей, 4 канонерские лодки и 5 эсминцев (это как раз те стволы не самого малого калибра, которые наша историография «не учитывает», так же как бронепоезд «Сталинец-28», оснащенный 100-мм морскими орудиями. и 120-мм минометами, или 152-мм гаубиць; полков РВГК). Инженеры ломали головы над проблемой, как доставить на плацдарм тяжелые танки, рассматривая самые экзотические проекты: специалисты ЭПРОНа предлагали перетянуть боевые машины по дну стальными тросами, метростроевцы брались прорыть тоннель под Невой, моряки ратовали за сварные понтоны.

Занимавшие 230-километровый фронт от Ладожского озера до озера Ильмень три советские армии и Новгородская армейская группа насчитывали 160 тысяч человек. Их наша военная история тоже «не учитывает», сообщая, что они были слабы, неукомплектованы и «оборонялись на рубежах». Зато генерал Г. Е. Дегтярев, прибывший в 4-ю армию на должность начальника артиллерии, рисует совсем другую картину: «Командарм лично ознакомил меня с районом предстоящих действий, с составом войск, с поставленными перед ними задачами. А задачи эти, по существу, сводились к одному — наступать с целью прорыва вражеской блокады Ленинграда! » Далее следует подробное описание энергичной подготовки к наступлению, которое должно было начаться 18 октября, то есть на два дня раньше ударов Ленинградского фронта.

Однако 16 октября группа армий «Север» развернула наступление на тихвинском направлении. Главный удар моторизованный корпус «матерого волка» генерала Шмидта в составе 8-й и 12-й танковых, 18-й и 20-й моторизованных дивизий наносил с Волховского плацдарма на Грузино, Будогощь, Тихвин, Лодейное Поле. В то же время 11-я и 21-я пехотные дивизии повели наступление по обоим берегам реки Волхов в сторону Волховстроя, а 126-я пехотная дивизия — в направлении Малой Вишеры.

Местность, на которой развертывалось сражение, немецкие топографы определяли как «практически незакартографированную», а солдаты называли ее «коричневые джунгли». Непроходимые леса, топи, отсутствие дорог — все это само по себе представляло труднопреодолимое препятствие для наступающей стороны, ограничивая ее в маневре и делая абсолютно предсказуемыми действия подвижных соединений. И сегодня в этом районе не так много найдется мест, где могут пройти танки. Даже 50 лет спустя единственная коммуникация, связывавшая Чудово и Тихвин, обозначалась на карте как грунтовая; почти параллельно ей пролегала железнодорожная ветка Будогощь — Тихвин. Вторая коммуникационная линия, Кириши— Волхов — Новая Ладога, пролегала по левому берегу реки Волхов. Казалось бы, при таких условиях, имея в составе четырех армий 16 дивизий, одну стрелковую и две танковые бригады, 8 корпусных артполков можно было организовать непреодолимую оборону. Однако случилось иначе: растянутые в нитку без вторых эшелонов и резервов на 130-километровом рубеже соединения 4-й и 52-й отдельных армий не сумели сдержать удар германского кулака.

Они к этому и не готовились, увлеченные своим предстоящим «прорывом», безотносительно к намерениям противника, о котором информации имели чуть больше, чем о жизни на Марсе: вроде того, что немцы все-таки где-то есть. Генерал Дегтярев, к примеру, так описывает проверку штабом армии готовности к наступлению 285-й стрелковой дивизии: «В штабе дивизии были заслушаны краткие доклады начальников оперативного и разведывательного отделений, а затем и начальника штаба дивизии. Все они страдали одним недостатком: слишком поверхностным суждением о противнике, основанным на случайных фактах… Под конец генерал В. Ф. Яковлев задал вопрос командиру дивизии:

— А на каком направлении в вашей полосе наиболее вероятен главный удар противника?

— Командир дивизии стушевался и какими-то невидящими глазами уставился в карту, что лежала перед ним. Наступила неловкая пауза».

Паузу первым нарушил противник.

Вообще сражение вермахта с Красной Армией в этот период больше всего напоминает бой боксера легкого веса против деревенского бугая. Удары «мухача» профессионально точны, они почти всегда достигают цели, но недостаточно сокрушительны. Парень в буденовке в челюсть может засветить добротно, но в основном месит кулаками воздух, так как у него завязаны глаза.

В результате…

К 20 октября немцы прорвали советскую «оборону» и стали продвигаться по трем направлениям. 22 октября они захватили Большую Вишеру, 23 октября — Будогощь, 24-го — Малую Вишеру. Создалась угроза прорыва к Тихвину. Войска рассеченной на части 4-й армии генерал-лейтенанта В. Ф. Яковлева (285, 311, 292-я стрелковые, 27-я кавалерийская дивизии, 119-й отдельный танковый батальон) бильярдными шарами откатывались в разные стороны.

После войны, анализируя причины поражения, маршал К. А. Мерецков напишет: «Немалую роль в неудачах наших войск сыграло то обстоятельство, что почти все части и соединения 4-й армии, в том числе и ее штаб, не имели опыта ведения боевых действий в сложных условиях лесисто-болотистой местности. Штабы теряли управление, войска были беззащитными перед ударами авиации противника. А местность была действительно труднопроходимой. Леса и болота почти сплошь покрывали пространство между рекой Волхов и Тихвином. Многочисленные реки и ручьи пересекали пути движения войск. Населенные пункты встречались редко. Дорог было мало, обширные болота не замерзали даже в сильные морозы». Трудно спорить с маршалом, но ведь все это как раз и приходилось преодолевать противнику, именно он наступал, а не 4-я армия. И откуда, интересно знать, у немцев опыт ведения боевых действий в русских болотах? Менее чем через год наши полководцы точно так же будут учиться воевать в донских степях и горах Кавказа. На какой местности вообще готовилась вести боевые действия Красная Армия?

В такой обстановке началась наступательная операция войск Ленинградского фронта по деблокаде города. На Невском «пятачке» был организован «конвейер смерти»: дивизии без танков (через реку не удалось перебросить ни одной машины) и авиационного прикрытия поочередно ходили в лобовые атаки на сильно укрепленные высоты и теряли большую часть личного состава, остатки подразделений закапывались в землю, на плацдарм приходила новая дивизия с той же задачей. К концу октября 115, 86, 265-я стрелковые и 20-я дивизия НКВД, расширив плацдарм на один километр по фронту, все вкупе имели 1500 бойцов. Навстречу им по кратчайшему пути, через болота, торфоразработки и позиции двух немецких дивизий (126-й и 227-й) пыталась пробиться 54-я армия Хозина — 128, 310, 294, 286-я стрелковые, 3-я и 4-я гвардейские, 21-я танковая дивизии, 1-я отдельная горнострелковая, 16-я и 122-я танковая бригады, два полка корпусной артиллерии. Пока советские войска рвали блокаду, нанося удары вдоль берега Ладожского озера, южнее немцы продвигались к Тихвину, накладывая внешнюю петлю удавки.

Для ликвидации прорыва противника на тихвинском направлении Ставка выделила четыре дивизии с Ленинградского фронта, три — из своего резерва и одну — из резерва Северо-Западного фронта.

Две стрелковые дивизии из 8-й и 42-й армий — 80-я и 281-я — перебрасывались самолетами. В условиях штормовой погоды Ладожская флотилия переправила с западного на восточный берег озера 191-ю, 44-ю стрелковые дивизии и 6-ю отдельную бригаду морской пехоты — около 21 тысячи человек, 129 орудий, больше сотни танков, автомашин, тракторов и около тысячи лошадей. Войска, сойдя с кораблей, сразу же направлялись на передовые позиции и с ходу вводились в бой. В Тихвин прибыла 92-я стрелковая дивизия, начала выгрузку 60-я танковая. Из состава 54-й армии на тихвинское направление передавались 310-я и 4-я гвардейская дивизии. На рубеж реки Малая Вишера выдвигалась 259-я стрелковая дивизия Северо-Западного фронта. Одновременно Ставка потребовала продолжать активные действия на синявинском направлении.

Прибывавшие соединения, не закончив сосредоточения, немедленно по частям бросались в контратаки. Особых успехов они не достигли, но к 28 октября войска 4-й отдельной армии приостановили наступление противника в 40 км юго-западнее Тихвина, а 52-я армия — восточнее Малой Вишеры.

В конце октября, как уверяет Федюнинский, по собственной просьбе, его переместили с поста командующего Ленинградским фронтом на 54-ю армию. Генерал Хозин соответственно возглавил фронт.

28 октября 1941 года считается датой завершения Синявинской наступательной операции 54-й армии и Невской оперативной группы. Официальные потери советских войск составили 55 тысяч человек. Дата высосана из пальца: якобы в этот день операцию пришлось прекратить «из-за тяжелого положения на тихвинском направлении». То, что происходило после этого, никакого названия не удостоилось, хотя «конвейер» на Невском «пятачке» работал непрерывно с повышенной «производительностью», и все также ходили в атаки, но уже под водительством Федюнинского, дивизии 54-й армии. На это были веские причины.

Во второй половине октября немцы оказались у стен Москвы, в гигантских «котлах» под Вязьмой уничтожались остатки трех советских фронтов, пали Можайск и Малоярославец. В столице было введено осадное положение, из нее эвакуировались предприятия, дипломатический корпус и правительственные учреждения, в панике бежало население. Перед Сталиным зримо замаячила перспектива переселения из обжитого кремлевского кабинета в бункер в окрестностях Куйбышева. В этих условиях командование Ленинградского фронта получило 23 октября конкретные указания Верховного: в три дня во что бы то ни стало прорвать блокаду и вывести войска, даже если ради этого придется сдать Ленинград.

«Если вы в течение нескольких ближайших дней не прорвете фронта и не восстановите прочно связи с 54-й армией, которая вас связывает с тылом страны, все ваши войска будут взяты в плен. Восстановление этой связи необходимо не только для того, чтобы снабжать войска Ленфронта, но и особенно для того, чтобы дать выход войскам Ленфронта на восток для избежания плена, если необходимость заставит сдать Ленинград…

Либо вы в эти три дня прорвете фронт и дадите возможность вашим войскам отойти на восток в случае невозможности удержать Ленинград, либо вы все попадете в плен. Сосредоточьте дивизий восемь или десять и прорвитесь на восток. Это необходимо и на тот случай, если Ленинград будет удержан, и на случай сдачи Ленинграда. Для нас армия важней. Требуем от вас решительных действий».

Василевский в тот же день объяснил Хозину еще откровеннее: «Прошу учесть, что в данном случае идет речь не столько о спасении Ленинграда, сколько о спасении и выводе армий Ленфронта». Таким образом, Сталин принял «кутузовское решение» — спасать армию, и минирование Ленинграда было вполне в духе войны, объявленной Отечественной, — французам в 1812 году тоже устроили московский пожар.

Генерал Федюнинский с задачей не справился, хоть и бросил «на восток» — на Тосненский рубеж и Невский «пятачок» — 8 стрелковых дивизий и 4 бригады. За дело с рьяностью взялся генерал Хозин. 30 октября управлению 8-й армии во главе с генералом Шевалдиным было приказано передислоцироваться в Озерки, принять войска Невской оперативной группы и продолжить форсирование Невы. Вместе с ними убывали 281, 191, 80-я (бывшая 1-я ДНО) и 85-я (бывшая 2-я ДНО) стрелковые дивизии. На Ораниенбаумском плацдарме образовывалась Приморская оперативная группа под командованием генерал-майора А. Н. Астанина, в состав которой вошли 48-я имени Калинина стрелковая дивизия (на фронте от Порожек до Финского залива она одна заменила шесть дивизий, то есть здесь советские войска впервые организовали настоящую, а не активно-фиктивную оборону), 2-я и 5-я бригады и 3-й полк морской пехоты, 519-й гаубичный артполк и 287-й танковый батальон.

Шевалдина и Окорокова 2 ноября вызвали в Смольный: «Будем прорывать блокаду Ленинграда, — сказал новый командующий войсками фронта генерал-лейтенант Михаил Семенович Хозин, — причем там, где гитлеровское командование менее всего этого ждет, — с плацдарма на берегу Невы». Командарм-8, не проникшийся красотой начальственного замысла, предложил свой план, основанный на элементарных правилах военного дела: на старом месте, у Невской Дубровки, вести демонстративные действия, притупить бдительность противника, в течение недели сосредоточить силы в другом районе и внезапно форсировать реку на новом направлении.

Однако Хозин довольно резко прервал выступление генерала Шевалдина: «Ни о какой отсрочке, ни о каком продлении сроков подготовки не может быть и речи. Промедление даст фашистскому командованию возможность отвести часть войск из-под Ленинграда для усиления тихвинской группировки». Ужель Михаил Семенович и вправду думал, что удар с единственного плацдарма, вокруг которого уже полтора месяца кипят бои, подступы к которому насквозь просматриваются противником, и есть то место, где немцы «менее всего ждут»? А может, и лучше, было бы дождаться, когда противник начнет отвод войск, и тогда перейти в наступление? Вот только о противнике командующий фронтом не знает ничего. Да и нет у него никаких полководческих мыслей, откуда им взяться у человека, выпивающего бутылку водки ежедневно и искренне считающего это «нормальным явлением», — один лишь блеск в глазах, собачья готовность немедленно выполнять приказ Хозяина и с радостным повизгиванием доложить о своем рвении. Поэтому начать операцию решили на следующий день.

В «неожиданном месте» к этому времени было сосредоточено пять стрелковых дивизий — 86, 115, 265, 168, 177-я и 20-я дивизия НКВД. На западном берегу Невы выстроились в очередь 10-я стрелковая дивизия, 11-я стрелковая, 123-я Краснознаменная тяжелая танковая и 4-я морская бригады. Один из генералов-мемуаристов жалуется, что в танковой бригаде генерал-майора В. И. Баранова «имелось всего 50–60 устаревших БТ-7», но, согласно данным архива Министерства обороны, бригада именовалась «тяжелотанковой» и практически на 100 % была укомплектована машинами типа КВ-1. Правда, на плацдарме танков по-прежнему не было: переброшенные с неимоверными трудностями семь «бэтушек» немцы быстро сожгли. Переправочных средств не хватало. Пушек было много, но снаряды расходовались согласно установленным суточным нормам, как хлебные пайки. Вся дивизионная, армейская и фронтовая артиллерия и все артиллерийские начальники находились на правом берегу, командиры стрелковых соединений — на левом. Связь между штабом армии, артиллерией, тылами и «пятачком» осуществлялась по единственному телефонному кабелю, проложенному по дну Невы на командный пункт одной из дивизий. Поэтому на артподготовку наступления отводилось 15 минут пальбы в белый свет. Справа от плацдарма немцы создали опорный пункт в деревне Арбузово, слева — в зданиях 1-го Городка и в непробиваемых железобетонных блоках 8-й ГЭС (в сентябре ее сдали немцам практически без боя, теперь она превратилась в крепость, которую советские войска штурмовали два года), впереди был противотанковый ров, ясное дело, когда-то наш, и ближайшая цель — роща «Фигурная».

В полдень 3 ноября двинулись в наступление свежие полки 168-й дивизии генерал-майора А. Л. Бондарева совместно с частями $6-й и 177-й дивизий. Огневые точки противника артиллерии подавить не удалось: как только советская пехота поднялась в атаку, немцы встретили ее плотным пулеметным и минометным огнем с фронта и с флангов. Полки таяли на глазах, атака захлебнулась.

«…на душе было очень тяжело, — вспоминает генерал С. Н. Борщев, бывший тогда начальником оперативного отделения. — Ведь мы потеряли лучших людей, закаленных в боях, а задачу не выполнили.

Когда один из штабных работников стал сетовать на трудности наступления с открытого «пятачка», где ни маневра, ни флангового удара нельзя применить, комдив, пристально взглянув на него, ровным, спокойным голосом проговорил:

— Невский «пятачок» отмечен у товарища Сталина на карте. Думаешь, в Ставке люди понимают меньше твоего?

Беседуя между собой, мы пытались отыскать ошибки и упущения командиров полков, критиковали самих себя за плохую требовательность, но в глубине души понимали, что никто из нас ни в чем не виновен, как не виновны и те командиры частей и соединений, которые пытались прорвать здесь оборону противника до нас».

Виноваты, надо думать, проклятые фашисты.

Бондаренко, грамотный генерал, прекрасно понимал, что при сложившейся в Красной Армии системе руководства не следует быть умнее начальства и никому не нужно его умение маневрировать и охватывать фланги, а лишь беспрекословно повиноваться и проявлять «хорошую требовательность». Быстро сориентировался и командующий армией: утром 4 ноября он позвонил комдиву и приказал ему лично вести полки в атаку. Бондаренко, «усиленный» переброшенными через реку ночью четырьмя танками, повел, весь день пытался пробиться к роще «Фигурная» и даже ворвался в противотанковый ров. Боем дивизии управлял начопер Борщев:

«Минут через десять позвонил командующий армией. Докладывая ему обстановку, я сказал, что атака захлебнулась. Генерал-лейтенант перебил меня:

— Приказываю вам лично наказать командира четыреста второго полка, командира батальона, наступавшего в первом эшелоне, и танкистов, не выполнивших боевой задачи!

— Товарищ генерал-лейтенант, — ответил я, — наказывать некого. Командир третьего батальона старший лейтенант Воробьев пал смертью храбрых, увлекая бойцов в атаку, танки подбиты и горят, танкисты, видимо, погибли. А командир полка Ермаков — герой…

На все мои настойчивые требования подавить огневые точки в роще «Фигурная» и повторить артналет по 8-й ГЭС начальник артиллерии армии полковник С. А. Краснопевцев отвечал, что весь запас снарядов, отпущенных нам на обеспечение сегодняшнего наступления, израсходован и он ничем не в силах нам помочь. Убедившись, что больше артиллерийского прикрытия ждать нечего, Бондарев, опасаясь потерять всех людей, приказал прекратить атаки, оставить противотанковый ров и отойти на прежние позиции».

Через день командир 168-й дивизии снова лично повел бойцов в атаку.

И командир 86-й дивизии полковник А. М. Андреев, тоже лично…

Рядом билась 177-я стрелковая дивизия полковника Г. И. Вехина (уже один раз погибшая в Лужском «котле» и заново сформированная по указанию Москвы из остатков 10-й стрелковой бригады и личного состава полков ПВО). Она точно так же в течение нескольких дней безуспешно атаковала в лоб немецкие укрепления и понесла большие потери.

На 5 ноября в соединениях-ветеранах «пятачка» насчитывалось: в 115-й стрелковой дивизии — 82, в 86-й — 61, в 265-й — 60 активных штыков. 177-я стрелковая провела на плацдарме двадцать дней. За это время успели оборудовать одну землянку и потерять весь личный состав.

На тихвинском направлении 4-я армия, получив подкрепления, 1 ноября нанесла контрудар силами трех пехотных и одной танковой дивизий в общем направлении на Будогощь, Грузино с задачей восстановить оборону на рубеже реки Волхов. Выполнить эту задачу она не смогла. Прилетевшие из Ленинграда дивизии не имели ни артиллерии, ни транспорта и вступили в бой только со стрелковым оружием. Соединения действовали разновременно и несогласованно. Противник, отразив все атаки, после которых в 44-й стрелковой дивизии осталось 700, а в 191-й — около тысячи бойцов, 5 ноября возобновил наступление. Вечером 8 ноября 12-я танковая дивизия генерала Харпе и 18-я моторизованная генерал-майора Геррляйна, сметая советские части на своем пути, вошли в Тихвин, который никем не оборонялся. Немцам удалось перерезать коммуникации армии Федюнинского и единственную железнодорожную магистраль, по которой шли грузы к Ладожскому озеру для снабжения Ленинграда. Советские потери оценивались в 20 тысяч красноармейцев, взятых в плен, 179 захваченных орудий, почти 100 уничтоженных танков.

Пять дней спустя в Орше состоялось совещание начальников штабов германских групп армий. В принятом на нем решении говорилось: «Вопрос об обеспечении питанием больших городов неразрешим. Не подлежит сомнению, что особенно Ленинград должен быть уничтожен голодом, ибо невозможно этот город прокормить». Фельдмаршал фон Браухич, озаботившись моральным состоянием немецких солдат, которые должны были пулеметами пресекать попытки гражданского населения покинуть обреченный «центр большевизма», предложил вообще отвести войска, а все выходы из города перекрыть обширными минными полями: «Если красные войска в районе Ленинграда и Кронштадта сложат оружие и будут взяты в плен, то главнокомандующий не видит причин продолжать блокаду города. Войска должны быть передислоцированы в места их постоянного размещения. И в этом случае большая часть населения погибнет, но по крайней мере не на наших глазах».

Легкость, с какой удалось добиться цели, породила у германского командования настолько необыкновенную приятность в мыслях, что оно вполне серьезно стало интересоваться у штаба 39-го мотокорпуса возможностью совершить 400-километровый марш на Вологду, не размениваясь на всякие мелочи. Генерал Гальдер в дневнике записал: «…противник исключительно слабо реагирует на наше наступление на Тихвин. Возможно, у него нет больше резервов».

Первым забеспокоился и «отреагировал» командующий 7-й отдельной армией генерал Мерецков, получивший сведения, что немцы выходят ему в тыл. Связи с Яковлевым не было, Ставка конкретными сведениями не располагала. Поэтому Мерецков еще 5 ноября послал своего начальника штаба в район боевых действий 4-й армии и быстро выяснил, что обстановка под Тихвином сложилась довольно мрачная.

Разгромленный штаб генерала Яковлева, ничем не управляя, отходил на восток отдельными, не имевшими между собой связи группами. Правофланговые соединения 4-й армии (285, 310, 311, 292-я стрелковые дивизии, два батальона 281-й дивизии, 6-я морская, 16-я танковая бригады, 883-й корпусной артполк), обнажив 60 километров фронта, отступали в район Волхова и Кобоны под руководством начальника штаба армии генерал-майора П. И. Ляпина. И оный Ляпин не ломал себе голову над тем, как закрыть образовавшуюся во фронте 60-километровую брешь или зацепиться за выгодный рубеж, а был увлечен организацией отхода и эвакуацией тылов. Он так далеко загнал эшелоны с материальными запасами, что впоследствии их пришлось разыскивать с помощью фронтовой авиации, а солдаты на передовой оказались без боеприпасов и продовольствия. Остатки 44-й и 191-й стрелковых дивизий отступали на север вдоль дороги на Лодейное Поле. Остальные соединения армии были разбросаны восточнее и южнее Тихвина.

О сложившейся обстановке генерал Мерецков 7 ноября доложил в Москву и получил приказ: срочно отправиться в 4-ю армию, вступить во временное командование ею, одновременно исполняя обязанности командарма-7, и стандартную задачу: «Остановить и разгромить». Из состава 7-й армии в район Тихвина срочно направлялись 46-я танковая бригада, стрелковый полк, четыре минометных и два саперных батальона. Вечером 8 ноября Мерецков с группой офицеров прибыл в Сарожу, в 22 километрах севернее Тихвина, где встретил своих новых подчиненных, продолжавших отход: «Узнав о нашем прибытии, в столовую, куда мы пришли, стали собираться офицеры. Настроение у наших собеседников было подавленное. Почти все они отступали через Тихвин. Но, как был сдан город, никто толком объяснить не мог. По их словам, он был захвачен внезапно. Части и подразделения, потерявшие управление еще на подступах к Тихвину, прошли город, не задерживаясь в нем. Овладев городом, противник, тоже не останавливаясь, повел наступление на север — к реке Свирь и на восток — вдоль шоссе и железной дороги к Вологде. На этих направлениях группировались и основные силы наших отходивших войск. Вот те немногие сведения, которые удалось узнать вечером в столовой… Один из командиров предложил переговорить с бойцами, чтобы выяснить их настроение. Так и сделали. Бойцы высказывались неохотно, но довольно откровенно жаловались, что наступили морозы, а они все еще в летнем обмундировании, что у них кончились боеприпасы и стрелять нечем, что немецкая авиация делает, что хочет, а наших самолетов не видно, что немецкие танки идут и идут, а у них нет даже гранат, пушки же наши молчат…»

Короче говоря, 4-й армии, как единого боевого организма, не существовало.

В тот же день крайне неприятный разговор с товарищем Сталиным состоялся у Жданова с Хозиным:

«Вам дан срок в несколько дней. Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда… Надо выбирать между пленом, с одной стороны, и тем, чтобы пожертвовать несколькими дивизиями и пробить себе дорогу на восток, чтобы спасти ваш фронт и Ленинград… Повторяю, времени осталось мало. Скоро без хлеба останетесь. Попробуйте из разных дивизий выделить группы охотников, наиболее смелых людей, составьте один или два сводных полка и объясните всем им значение того подвига, который требуется от них, чтобы пробить дорогу. Возможно, что сводные полки смелых людей потянут за собой и остальную пехоту. Все. Если не согласны или есть какие сомнения, скажите прямо».

Гениально! Как это мы сами не дотопали (выражение Хозина)! Всего-то и нужно — два полка героев. Руководители обороны Ленинграда прекрасно понимали, что плен им не светил, даже если бы очень захотелось. Только пуля в затылок — от бдительных хранителей тел.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...