 |
Зачем профессор Бунин забросил Марусю в тайгу? 2 глава
|
|
|
|
Несколько приободрившись: вещи на столе явно принадлежали человеку, причем человеку, который спокойно оставил здесь оружие, а значит, не считает Марусю ни врагом, ни своей пленницей, – она поднялась на ноги. Ноги болели. Вернулся голод. Девочка вспомнила про запах жюльена, завертела головой.
У дальней стены, возле двери, обнаружился очаг, сложенный из камней, куча поленьев поодаль, а над очагом – подвешенный на крюке котел, закрытый крышкой. Маруся едва не бросилась к нему босиком, но сумела взять себя в руки и натянула сапоги: пол в избушке был жутко грязным. Обувшись, она поспешила к котлу. Черный от сажи бок посудины был ощутимо теплым. Подняв крышку, Маруся заглянула внутрь.
Грибной суп!
Точнее, если приглядеться, грибные щи. Или не щи? Помимо грибов, в похлебке плавали какие‑то вареные листья, коренья, цветы, стебли, несколько угодивших в котел комаров и паук со скрюченными лапками. Наклонившись, девочка со все возрастающим сомнением рассмотрела густое варево. Пахло оно аппетитно, но запахом сыт не будешь. Пробовать эту гадость решительно не хотелось. Или хотелось, но только с закрытыми глазами.
«Я ничего не ела уже… Да уже не помню сколько часов! – мысленно уговаривала себя Маруся, осматриваясь в поисках ложки. – Если тут живут люди (а, судя по биноклю и пистолету, они тут живут), то и еда эта для людей подходит. Значит, есть можно. И нужно. Чер‑рт, да где у них тут ложки?!»
Ее взгляд упал на огромный деревянный черпак, висевший на ржавом гвозде неподалеку от очага.
– Сойдет! – решила Маруся, сняла черпак со стены и сунула его в котел.
Первым делом она выловила и отбросила в сторону несчастного вареного паука. Вторым – зачерпнула варева, зажмурилась и попробовала…
|
|
|
Сказать, что это было вкусно – значит не сказать ничего. Похлебка оказалась просто божественной. Куда там до нее вожделенному еще пять минут назад жюльену! Открыв глаза, Маруся оглядела котел – в него помещается литров десять.
– Как бы не лопнуть! – произнесла вслух девочка.
И принялась за еду.
Конечно, у нее не хватило сил уничтожить даже четверть густой похлебки. Прикрыв котел крышкой, Маруся не глядя повесила черпак на старое место и на заплетающихся от сытости ногах побрела к двери. Снова захотелось спать. Да и умыться, в общем, тоже было бы неплохо.
У самой двери на стене девочка заметила старый, выцветший плакат, прикрепленный к бревнам ржавыми кнопками. С плаката на нее грустными глазами смотрела суровая женщина в красной косынке. Женщина прижимала палец к губам. Ниже шли некогда красные, а сейчас еле различимые буквы: «Не болтай!» В верхнем левом углу плаката обнаружилось странное, дикое в своей непонятности стихотворение:
Будь начеку.
В такие дни
Подслушивают стены.
Недалеко от болтовни
И сплетни
До измены!
«Ерунда какая‑то, – рассматривая плакат, решила Маруся. – Автор решил приколоться, а прикола‑то и не получилось. «Подслушивают стены», надо же!»
Маруся вновь посмотрела на плакат и увидела еще одну надпись, сделанную простым карандашом, которая шла по краю плаката. Рассмотреть ее в полумраке, царившем в этом углу избушки, было сложно. Маруся сходила к рюкзаку, вытащила фонарик и посветила…
– Муся! Не верь никому и ничему! – вслух прочитала она. В конце послания стоял «фирменный» папин росчерк – переплетенные буквы А и Г. Сомнений не было: надпись сделал Андрей Гумилев, и сделал, судя по всему, недавно.
– Не верь никому и ничему, – задумчиво повторила девочка и посмотрела в глаза плакатной женщины…
Пистолет оказался очень тяжелым. Как стрелять из него, Маруся не знала. Вернее, она видела в кино и компьютерных играх, что нужно направить ствол на врага и нажать курок.
|
|
|
Маруся несколько раз глубоко вдохнула.
«Ну, не убью, так напугаю», – решила она и, сжав в руках пистолет, пнула входную дверь. Та не шелохнулась. Маруся нажала плечом – заперто! Папа был прав: кругом враги. Никому верить нельзя.
– Сволочи! – прошипела она и бросилась к окну. Ржавая защелка никак не хотела открываться, пришлось воспользоваться обломком ножа и рукояткой пистолета. Но справиться с защелкой было лишь половиной дела. Разбухшие рамы держались мертво и поддались только после нескольких ударов тяжелого полена.
Посасывая ушибленный палец, Маруся распахнула окно, выкинула наружу рюкзак и, согнувшись, выбралась на свободу.
Лес встретил ее птичьими голосами, шумом лиственниц, терпкими запахами увядающих трав. Прижимаясь к обросшей мхом стене, девочка обогнула избушку, держа пистолет наготове.
Никого. Никаких следов желтоглазого обитателя избушки. Только на маленьком, похожем на могилку, холмике торчал покосившийся деревянный столб с прибитой ржавым гвоздем растрескавшейся табличкой. На табличке можно было прочесть расплывшуюся от дождей непонятную надпись: БАРАКИ АДА.
План действий Маруси был, как обычно, прост: вернуться на то место, где она вчера повстречалась с медведем, найти тропу и двигаться по ней. И, чтобы претворить этот план в жизнь, требовалась самая малость – вспомнить, откуда она пришла к странной избушке.
– Вроде бы я падала, – шепотом рассуждала Маруся, тревожно озираясь. – А раз падала, значит, там была горка. Склон. Точно, вот он!
Девочка сделала шаг, другой – и застыла как вкопанная. Застыла, потому что увидела, как ветви кустов на другой стороне прогалины раздвинулись и из зарослей появилось такое кошмарное существо, какое не могло привидеться ей даже в самых жутких фантазиях.
Это был высоченный монстр, весь покрытый густой и длинной рыжей шерстью. Он двигался на задних лапах, как человек, но при ходьбе помогал себе невероятно длинными «руками». «Руки» эти даже у локтей в обхвате запросто могли посоперничать с Марусиной талией. Широкие плечи, которым позавидовал бы и чемпион мира по тяжелой атлетике, короткая толстая шея – и маленькая лысоватая голова тыковкой, украшенная большими ушами. Толстый сплюснутый нос, узкий лоб, лохматые брови, густая борода. С заросшего диким волосом лица – или морды? – на Марусю пристально смотрели желтые глаза.
|
|
|
Те самые, ночные. С вертикальным зрачком.
Бежать – поздно.
Существо приближалось, приглушенно рыча.
– Стой! – в ужасе закричала девочка, поднимая пистолет. – Не подходи! Я стрелять буду!
Сердце заколотилось, в ушах зашумело.
– Адреналин, опять проклятый адреналин!
«Нет! Не смей! – приказал себе Маруся. – Если каждый раз так поддаваться панике, то не выжить. И папу не спасти».
Лохматое существо между тем остановилось, сбросило с плеч плетенный из веток короб. Открыв огромную губастую пасть, оно издало какие‑то звуки, но до Маруси вновь долетел лишь звериный рык.
– Уходи! – снова закричала она. – Пошел вон, урод волосатый! Учти, я выстрелю!
И, задрав ствол пистолета в небо, Маруся надавила указательными пальцами обеих рук на спусковой крючок.
Та‑дах!
Выстрел оказался не таким громким, как ожидала девочка. Стреляная гильза улетела в траву, кисло запахло порохом. Отдача была очень сильной – Маруся едва не выронила пистолет. Вопреки ее ожиданиям, звук выстрела вовсе не напугал чудовище. Оно снова что‑то прорычало и спокойно двинулось к девочке, требовательно протягивая могучую лапу.
«Я должна его убить, – Маруся почувствовала, как у нее холодеют руки, – иначе он убьет меня». Прицелившись в гиганта, она на всякий случай крикнула:
– Ты сам напросился! Стреляю!
И нажала на спуск. Пистолет сухо щелкнул.
Осечка!
Маруся снова нажала, потом еще раз и еще – результат тот же.
Щелк! Щелк! Щелк!
Пока она безуспешно пыталась выстрелить, косматый великан приблизился вплотную. Он вытянул лапу и осторожно, двумя пальцами, выдернул из рук Маруси пистолет.
– Патрон больфе нету, – виновато прогудел низкий голос. – Уф… Тфоя последний патрон стрелять. Зафем? Тфоя – челофека. Уф… Я люблю челофекоф. Хорофо. Нрафится!
Говорящий монстр!
|
|
|
У Маруси подкосились ноги, и она неловко присела на траву.
Он оказался не только говорящим, но и вполне разумным. По крайней мере Маруся знала немало «челофекоф», как называл хозяин избушки людей, соображающих гораздо хуже, чем он.
И еще гигант не собирался ни убивать, ни обижать Марусю. А совсем наоборот – хотел ей помочь. Он так и сказал:
– Уф… Тфоя медфеть фидеть. Тфоя бояться. Моя ходить, медфеть пугать. Моя – тайга глафный. Тфоя – гость. Уф… Моя помогать гость. Хорофо! Нрафится!
– А ты кто? – просипела Маруся, приходя в себя. – Как тебя зовут?
– Моя! – прогудел великан, ударив себя чудовищным кулаком в волосатую грудь. – Здесь жифу. Дафно.
– Моя? Это не имя, – покачала головой Маруся.
Страх куда‑то испарился. Она расслабилась, улыбнулась, про себя отметив, что от хозяина избушки, в отличие от вчерашнего медведя, не пахнет зверем. Да и вообще ничем не пахнет.
Так, двухметровый рыжий чебурашка. Нервно хихикнув, Маруся продолжила задавать вопросы.
– Как тебя называют?
– Моя назыфают? – удивился гигант, помогая девочке встать на ноги. – Уф… Уф… Мам‑ефа говорил: «Рыфык». Уф…
– Что за имя такое «Рыжик»? – удивилась Маруся. – Я буду называть тебя Уф.
– Уф? – существо наморщило и без того узкий лоб. – Уф… Мофно. Тфоя фсе мофно. Тфоя – челофека. Моя любит челофека. Хорофо. Нрафится!
– Вот и славненько! – обрадовалась Маруся. – Но ты не сказал, кто ты. Снежный человек?
– Не, – гигант отрицательно замотал головой с такой силой, что у него затряслись губы. – Моя куфать хочет. Тфоя дом ходить нрафится? Хорофо?
– Хорошо, – кивнула Маруся.
– Пойдем куфать. Потом гофорить. Нрафится?
– Пошли, – согласилась Маруся. Несмотря на то что в голове накрепко засело «Муся! Не верь никому», рыжий великан не казался опасным.
Когда они приблизились к двери, Уф согнулся, толкнул ее и протиснулся в избушку. Маруся вспомнила, как некоторое время назад она пыталась выбраться наружу, и ей стало смешно и стыдно одновременно. Дверь не была заперта, просто открывалась вовнутрь.
Котел с похлебкой Уф опустошил за несколько минут. Потом он уселся на свое ложе, по пояс утонув в душистом сене, и довольно прогудел:
– Уф… Куфать хорофо. Нрафится! Плохо – моя курефа нету…
«Курефа? – не поняла Маруся. – А, курева! «Беломорканал»! Она сунула руку в рюкзак, нашарила коробку, ногтем поддела край картона, вскрыла. Внутри оказались бумажные, наполовину пустые трубочки с табаком. Вытащив одну, Маруся протянула ее гиганту. Тот обрадованно вскочил, бережно взял трубочку, вставил в рот.
– Курефо! Папирофа! Тфоя добрый.
– Меня зовут Маруся, – спохватилась девочка.
|
|
|
– Ма‑ару‑уфя‑я… – раздельно произнес Уф, словно бы пробуя имя на вкус. – Хорофо… Нрафится. – И тут же засуетился, шаря лапищей под лежанкой. – Огонь… Моя надо огонь!
Он выгреб несколько грязных сухих палочек. Усевшись прямо на пол, по‑обезьяньи зажал ногами расколотое вдоль полешко, вставил в выемку круглую палочку и принялся быстро‑быстро крутить ее между ладоней.
«Так добывали огонь древние люди, – подумала Маруся кадры из какого‑то учебного ролика. – Бедный, как он живет здесь, у него же даже спичек нет!»
Цилиндрик «вечной» зажигалки нашелся в кармашке рюкзака.
– Уф, на, возьми. Это – подарок.
– По‑да‑рок? – по тому, как гигант произнес это слово, Маруся поняла, что оно ему незнакомо. – Маруфя дает по‑да‑рок?
– Да. Вот смотри…
Зажигалка пискнула, над ней взметнулся короткий язычок синеватого пламени. Уф испуганно сморщил рот, отшатнулся в сторону, едва не перевернув стол.
– Огонь! Уф… Уф… Тфоя – хозяин огонь! Уф…
– Да не бойся ты, – ободряюще улыбнулась Маруся. – Возьми, попробуй сам. Вот так… пальцем на эту кнопку…
Когда Уф прикурил, затянулся и выпустил к потолку облачко сизого дыма, Маруся спросила:
– А почему у тебя дверь такая странная – вовнутрь открывается?
Волосатый гигант удивленно посмотрел на нее.
– Медфеть ходит. Лапой гребет. Фот так.
И он показал своей огромной ручищей, как медведь тянет дверь к себе.
– А так? – Маруся изобразила толкающее движение.
– Не, медфеть так не мофет. Уф… Он больфой, но глупый. Я – умный. Я – тайга глафный! Уф…
– Ты обещал рассказать, кто ты такой.
Блаженно улыбающийся гигант сузил глаза.
– Уф… Да, моя гофорить. Моя – ёхху. Так моя назыфали челофеки.
– Ёхху? А кто это? Вас много?
– Моя не знать. Моя фсегда один, – Уф нахмурился. Маруся прикусила губу. Кажется, она затронула тему, не очень приятную для хозяина избушки.
– Бедненький… Ты как Робинзон Крузо, только без попугая. А где люди, о которых ты говоришь?
– Там, – махнул лапищей Уф. – Под горой. Хорофый челофеки. Ученый. Учить моя гофорить на фаш язык. Дафать много фкусный еда. Уф…
Хозяин избушки докурил, кинул окурок в очаг.
Маруся терпеливо ждала. Она знала: иногда нужно не задавать вопросы, а просто сидеть и смотреть. И тогда человек сам все расскажет. Уф не был человеком, но оказалось, что этот нехитрый прием работает и с ёхху.
– Дафно было. Уф… Уф… Снег падал десять и еще дфа раза. Моя был маленький. Фот такой, – и Уф показал рукой от пола, получилось – сантиметров шестьдесят. – Моя сидел тайга. Уф… Моя плакал. Уф… Прифел челофеки. Мам‑ефа пришел. Добрый Мам‑ефа. Хорофый Мам‑ефа. Уф… Моя фзял, унес ф дом под гора. Фкусный еда дафал. Гофорить учил. Профода на голофа стафил…
– Провода? Зачем? – не удержалась Маруся.
Уф поднял вверх кривой толстый палец, со значением произнес:
– Опыт делать! Мам‑ефа опыт делать. Мам‑ефа – ученый! Очень хорофый. Нрафится. Уф…
Он указал на украшенный ленточками микроскоп, облизнулся и тихо добавил:
– Это – прибор Мам‑ефа. Уф…
– А где сейчас этот ученый Мамеф? И что за дом под горой? – как Маруся ни старалась, любопытство в ее душе все же взяло верх.
– Тфоя много гофорить, – неодобрительно проворчал Уф. – Не хорофо. Тфоя – слушать, моя – гофорить.
– Все, все, все! Молчу! – для наглядности Маруся зажала себе руками рот. Гигант хмыкнул, помолчал и продолжил свой рассказ:
– Ученый был много. Ученый смотреть мясоглотоф. Уф… Не глазами. Ф окно. Уф… Мам‑ефа тоже смотреть. Мясоглоты далеко. Ф окно смотреть – близко. Моя смотреть. Уф… Мясоглоты – плохо, не нрафится. Моя мяса не куфать. Моя зферь не убифать. Моя… – Он сделал паузу и с благоговением произнес по слогам: – Фе‑ге‑тарь‑я‑н‑ец! Уф… Мясоглоты фсех убифать. Мясоглоты – плохо. Не нрафится… Уф…
Уф почти кричал, потрясая ручищами. Маруся ничего не понимала – кто такие мясоглоты? Кого они убивали? О чем пытается рассказать ей ёхху?
– Мам‑ефа гофорить: «Моя идет к мясоглотам. Моя любить мясоглотоф». Мам‑ефа ушел. Моя плакать. Моя любить Мам‑ефа. Мам‑ефа любить мясоглотоф. Не хорофо! Уф… Уф… Не нрафится…
Опустив плечи, гигант отвернулся к стене, шмыгнул. Маруся достала из коробки еще одну трубочку с табаком, протянула ёхху.
– На, возьми. Не переживай, так бывает: ты кого‑то любишь, а он любит другого.
Уф повернул к девочке волосатое лицо, попытался улыбнуться.
– Тфоя добрый. Курефо дафать. Уф… Тфоя не понимать. Мам‑ефа – ученый. Мам‑ефа ходить к мясоглотам. Так надо. Делать опыт. Уф… Моя остаться. Моя плакать. Уф…
«Да что это за Мамеф такой? – подумала Маруся. – Сначала приручил этого великана, а потом бросил и ушел к каким‑то мясоглотам. Ну и названьице, аж мороз по коже».
– А другие ученые? С ними что случилось?
– Другой ученый сидеть под горой. Уф… Опыт, смотреть, пифать. Работать. Уф… Моя софсем один. Мам‑ефа нет. Не хорофо. Уф…
– Это далеко? – уточнила Маруся. – Где их дом под горой?
– Там! – невнятно мотнул головой на окошко Уф, возясь с зажигалкой. У него никак не получалось зажечь ее.
– Маруфя, по‑да‑рок огонь не дает…
– Да не так, не так! Горе луковое, – вырвалось у девочки бабушкино словечко. Она помогла ёхху прикурить и как бы между прочим поинтересовалась:
– Уф, а ты отведешь меня к тем людям? К ученым?
Гигант замялся, отвел глаза, попыхивая дымом.
«Да он же боится, – поняла Маруся. – Просто трусит! Ну нет, я тебя заставлю, заставлю!»
– Если ты покажешь мне, как добраться до дома ученых, я дам тебе много курева, – сказала она, показывая ёхху пачку «Беломорканала». – Вот, видишь?
– Курефо… – желтые глазки Уфа вспыхнули. – Тфоя добрый. Зафем тфоя ходить в дом под горой? Ученый умирать, ученый уходить. Мясоглоты… Мясоглоты тфоя убифать! Уф… Мам‑ефа нету. Уф…
«Дался ему этот Мамеф!» – разозлилась девочка.
– Погоди, – она достала фотографию, протянула гиганту. – Посмотри, ты вот об этих ученых говоришь?
Уф в две глубокие затяжки докурил папиросу, отправил второй окурок следом за первым, вытер руки об себя и бережно взял снимок. Близоруко сощурившись, он поднес его очень близко к глазам и несколько секунд разглядывал, пыхтя себе под нос.
– Мам‑ефа! – вдруг взревел ёхху, опуская фотографию. Маруся вздрогнула, увидев совершенно несчастные глаза гиганта. По рыжим щекам Уфа текли огромные мутные слезы.
– Мам‑ефа! – прорыдал он, тыча черным ногтем в изображение Марусиной мамы. – Мой Мам‑ефа…
Эпизод 3
Дядя Сеня
Впереди качалась широкая спина ёхху с пристроенным плетеным коробом. Рыжий великан ловко огибал деревья, поднимаясь на очередную, уже третью по счету сопку. Маруся еле поспевала за ним.
Точнее, совсем не поспевала.
Она устала. Пот заливал глаза. Сапоги казались отлитыми из чугуна. Каждый шаг давался с трудом, а конца‑края этому таежному марш‑броску не предвиделось.
«Я сейчас упаду, – билась в голове единственная мысль. – Упаду, закрою глаза… И буду лежать!»
Не сказать, что Маруся была какой‑то рохлей. Но физкультура никогда не входила в список ее любимых школьных предметов, а уж зарядку по утрам она и вовсе никогда не делала – зачем? Да и пешком ходить Маруся не особенно любила. Есть лифты, эскалаторы, машины, монорельсы и много еще всяких разных достижений цивилизации, облегчающих человеку жизнь – так чего упираться?
Слава богу, в двадцать первом веке живем.
И вот теперь она расплачивалась за свой образ жизни. Хотя, если начистоту, будь Маруся хоть чемпионом мира по спортивной ходьбе, уверенности в том, что ей легко дался бы путь по тайге, почему‑то не возникало. Уж очень тут все… не так. Буреломы, мох, камни, эти бесконечные спуски и подъемы, жара, комариный звон в ушах.
«И чего стоило этим гадам положить в рюкзак кроссовки? Или кеды. Или тенниски? Ботинки, на худой конец. Все, больше не могу!»
– Уф! Подожди! – крикнула Маруся и без сил села прямо там, где остановилась.
Ёхху обернулся, покачал ушастой головой, притопал обратно.
– Тфоя устать?
– Очень. Давай отдохнем.
– Надо ходить. Другой сопка отдыхать, – Уф махнул лапищей. – Тама. Фстафай.
– Не могу! Давай посидим. Ну хоть минуточку! – взмолилась Маруся.
– Не хорофо. Надо ходить, – упрямо повторил ёхху.
– Вот зануда, – прошептала девочка, и тут ей в голову пришла отличная идея. – Уф, если кроссовок нет, их можно сделать.
Маруся разулась, вытащила нож и быстро отрезала у сапог голенища. Полюбовавшись получившимися галошками, она проделала в них дырочки, срезала задники, оставив лишь узкие полоски резины. Получились чудесные сандалии. Или даже босоножки.
– Ну вот, порядок! – обрадованно сообщила своему спутнику Маруся. – Удобно и практично. Теперь можно идти.
Уф с сомнением осмотрел результат Марусиных трудов, поднял отрезанные голенища и упрятал в свой короб.
– Не хорофо. Маруфя ломать фапоги. Не нрафится.
– Зато мне очень нравится, – обуваясь, отрезала она. – Все, пошли.
Идти и в самом деле стало намного легче. После тяжеленных сапог ноги сами собой летели вперед, перепрыгивали через валежины, пружинисто отталкиваясь от мохового ковра.
«Не так уж все и плохо», – весело сказала себе Маруся и тут же помрачнела, вспомнив о цели их путешествия. Что ждет ее в том загадочном месте, где жили ученые и, судя по всему, ее мама, Ева Гумилева, «Мам‑ефа», как произносил Уф? Почему ёхху настаивает, что она по своей воле ушла к каким‑то страшным мясоглотам? Зачем? И как все это связано с папой?
«Пока понятно только одно: Бунин отправил меня в это дикое место не случайно», – Маруся рукавом стерла со лба пот.
Следом за Уфом девочка вышла на вершину сопки.
– Тама отдыхать, – показал на соседнюю сопку великан. – Огонь жечь, еда куфать. Уф…
Прикинув расстояние – всего и делов‑то спуститься и подняться – Маруся кивнула и спросила:
– А оттуда далеко еще?
– Болото фпуфтимся – раф, – начал загибать толстые пальца ёхху. – Река ходить – дфа, каменный поле – три и белый гора – фетыре. Недалеко. Уф…
– Ну, раз недалеко, то веди, – сказала Маруся. Ей и в самом деле показалось в тот момент, что все трудности уже позади.
О том, насколько опрометчиво она поступила, расправившись с сапогами, девочка поняла буквально через полчаса. Спустившись по заросшему карандашными березками склону в ложбину, Маруся сперва не взяла в толк, почему тут так холодно. Солнце стояло высоко, но в глубоком овраге между двумя сопками царил полумрак. Где‑то журчал ручеек. Угрюмые лиственницы высились повсюду, как колонны в храме, посвященном какому‑то явно недоброму божеству.
А на самом дне оврага лежал снег.
Снег – летом, в августе!
И не маленький сугробчик, а целая полоса ноздреватого, припорошенного хвоей и древесным сором снега шириной метров двести. Снежный язык начинался где‑то в глубине ложбины и уходил вниз, скрываясь за деревьями.
– Он что, с зимы тут лежит? – удивилась Маруся.
– Аха, – откликнулся Уф. – Фсегда. Прохладно. Хорофо. Нрафится.
– Ничего себе «хорофо»! Холод такой, что замерзнуть можно, – девочка поежилась. – Пошли быстрее!
Ступив на снег, Маруся нагнулась, зачерпнула горсть, слепила снежок и кинула в Уфа.
– Зачем? – недоуменно спросил великан.
– Весело же! – улыбнулась Маруся, но вскоре ей стало не до веселья: через несколько шагов снег набился в босоножкосандалии, а спустя полминуты растаял.
– Тфоя – глупый, – гудел Уф, поднимаясь на вершину сопки. – Тфоя тайга ходить не уметь. Уф… Тфоя моя слуфать!
– «Твоя‑моя»… заладил, будто ты мне… – Маруся хотела сказать «отец», но прикусила язык. После багровых букв, после того, как Бунин пытался заставить ее убить папу, она вдруг поняла, что уже не может вот так просто кидаться этим словом.
– Тфоя моя слуфать! – повторил ёхху. – Зачем сапог ломал? Тфоя болеть – как лечить? Уф…
Марусе очень хотелось поменять тему разговора, и она спросила о первом, что пришло в голову:
– Ты ушел от ученых двенадцать лет назад и ни разу туда не ходил с тех пор?
– Не‑а.
– Как думаешь, они еще там?
– Не‑а.
– Почему?
– Моя знать. Моя чуф‑сфо‑фать! Ученый дом закрыфать и уходить. Мам‑ефа уходить. Фсе уходить.
– Зачем же мы тогда туда идем? – невольно вырвалось у Маруси.
– Моя хотеть курефо получать. Тфоя зачем… Моя не знать.
– Угу, – мстительно пробормотала Маруся. – Моя глупый патамушта.
– Фсе, отдыхать! – объявил Уф. – Сидеть, огонь зафигать. Моя еда искать. Уф…
И, смешно подвигав челюстями, гигант совершенно бесшумно исчез между деревьями.
Оставшись одна, девочка огляделась. Сопка, на вершине которой она сидела, была, пожалуй, самой высокой в округе. Убедиться в этом мешали густые заросли, закрывающие обзор. Но чуть в стороне, властно раздвинув ряды серых лиственниц, в небо поднимался гранитный утес, похожий на обломанный зуб. Марусе вдруг очень захотелось забраться на него и осмотреться.
– Я только на минуточку, – точно оправдываясь, сказала она, натягивая сырые полусапоги. – А потом сразу «огонь зафигать».
Подняться на утес оказалось непростым делом. Маруся сломала ноготь, едва не сорвалась с почти отвесной стены, но любопытство оказалось сильнее страха. Выбравшись на голый, как коленка, каменный лоб утеса, девочка отдышалась, выпрямилась и завертела головой.
Перед ней открылся такой простор, что дух захватило от восторга! Над головой распахнулось бездонное небо, по которому плыли длинные размазанные облака, напоминающие растрепанные кошачьи хвосты.
У ног качались верхушки лиственниц. Темнели овраги, пряча в своих глубинах – Маруся теперь знала наверняка – прошлогодние снега. Ряды сопок уходили к горизонту, а там высились самые настоящие горы, чьи ледяные вершины укутывала синяя дымка.
Сопки напоминали горбатые спины каких‑то бесконечно древних, могучих животных. Марусе сразу вспомнился мамонт Митрич из Зеленого города. Она сейчас как будто смотрела на целое стадо гигантских мамонтов, чьи спины, поросшие жесткой таежной шерстью из уже местами желтеющих лиственниц, навеки застыли здесь, обернувшись сопками. Это было жутко и красиво – стоять на утесе и видеть то, что, возможно, не видел ни один человек в мире.
Налюбовавшись сопками‑мамонтами, Маруся перевела взгляд правее. Там расстилалась широкая долина, густо заполненная серо‑зелеными березами, сквозь которые поблескивала серебром лента реки. Долина широким полукругом охватывала сопки, уходя куда‑то назад, туда, откуда пришли девочка и ёхху.
А прямо впереди, в нескольких километрах, из‑за мамонтовых спин поднимались странные скалы – белые, угловатые, напоминающие развалины старинного замка. Маруся поначалу решила, что это и в самом деле руины какого‑то здания, но, приглядевшись, поняла: нет, человек тут ни при чем, удивительные скалы созданы природой.
«Наверное, это и есть Белая гора. Жаль, мамину базу отсюда не видно».
– Крап‑крап‑крап! – донеслось с неба. Там парил, раскинув широкие крылья, ворон. Маруся нахмурилась. Она почему‑то сразу невзлюбила эту черную птицу с тревожным голосом.
Налетел холодный ветер, тайга зашумела. «Здесь никто не живет, – подумала девочка. – И не жил никогда. Эти сопки тянутся на много‑много километров. А за ними новые сопки, а там еще и еще. Можно идти день, два, неделю, месяц – и все тайга, тайга, тайга…»
Откровенно говоря, географию Маруся знала плохо. Да, собственно, и другие предметы школьной программы тоже. Ну неинтересно ей было возиться со всеми этими падежами, логарифмами, грамм‑молями, джоулями, куликовскими битвами и вулканами с полуостровами! Есть в жизни вещи куда более интересные. И вот теперь Маруся впервые пожалела, что относилась к географии как к нудной и скучной науке.
– Я даже не могу представить, где нахожусь, – прошептала она и попыталась вспомнить, как выглядит карта России. В голове возникла какая‑то буро‑зеленая шкура с рваными краями. Маруся достаточно четко помнила, где расположена Москва и десяток окрестных городов – Владимир, Тверь, Смоленск, Тула, Рязань. Знала еще Сочи, Нижний Новгород – рядом с ним находился Зеленый город – и Челябинск, потому что ездила туда с папой на открытие какой‑то выставки. Все, на этом ее познания в отечественной географии заканчивались. Остальная страна лежала перед Марусей, точно в компьютерной стратегии – покрытая непроницаемой пеленой. Наверное, то есть наверняка, там были еще города и поселки, жили люди, шла какая‑то жизнь, но Марусе никогда не было дела до этих неохватных просторов. Она жила в Москве. И в тех городах, куда можно было долететь на самолете или добраться на машине.
Все.
А вот теперь под этой пеленой оказалась и она сама…
«Я знаю, где Лондон. Где Париж. Нью‑Йорк. Шанхай, – с горечью призналась себе Маруся. – Но понятия не имею, какие города есть в Сибири».
Маруся опустилась на нагретый солнцем камень, обняла руками коленки, уткнулась в них головой. Она впервые в жизни задумалась о том, что, наверное, живет как‑то не так. Но раздумывать долго Маруся не умела. Очень скоро она решила, что во всем виноваты те, кто втравил ее в эти интриги с предметами. «Сволочи! Бунин, Нестор – все сволочи! Если бы не они – сидела бы я сейчас дома, болтала с Марикой, лопала пиццу или готовилась к очередному свиданию. И никаких проблем!»
– Маруфя! – долетел до нее приглушенный голос Уфа. Девочка подняла голову, огляделась. Ёхху она увидела присевшим у подножия скалы. Гигант выглядел встревоженным.
– Что случилось? – крикнула Маруся.
– Тф‑ф‑ф! – Уф приложил палец к губам. – Мясоглоты! Ходи сюда!
Спускаться со скалы оказалось еще труднее, чем подниматься. Маруся ободрала руки, больно ударилась локтем и отбила пятки, спрыгивая с каменного карниза. Хорошо еще – Уф поймал ее, смягчив удар.
– Тфоя зачем там фтоять? – зашипел ёхху, едва Маруся оказалась внизу. – Мясоглоты охотничают. Не хорофо.
– Они что, рядом?
Уф оскалился. Маруся невольно отшатнулась. Она впервые увидела зубы ёхху. Большие желтые резцы, длинные клыки.
|
|
|
