Птица в клетке: рыночная реформа при социализме 3 страница

Реформа ценообразования в промышленности изначально шла по тому же пути, что и в сельском хозяйстве, однако привела к совершенно другим результатам. Благодаря конкуренции, привнесенной в промышленность частными предприятиями, к концу 1984 года государство прекратило контролировать цены на многие потребительские товары. Но из соображений социального и политического характера (в частности, опасаясь инфляции) китайское правительство не спешило выпустить из-под контроля цены на сырье. Без субсидий на электроэнергию и другие факторы производства многим государственным предприятиям пришлось бы закрыться. В феврале 1985-го Государственное управление цен и Государственное управление материальных ресурсов объявили, что госпредприятия могут получать материальное снабжение из двух источников – пользуясь государственной системой распределения и закупая на рынке (Wu Jinglian 2003: 65). Точно так же цены на товары (в основном полуфабрикаты), произведенные в рамках системы государственных квот, фиксировались государством, а цены на товары, произведенные сверх нормы, зависели от превратностей рыночной конъюнктуры.

В отличие от сельского хозяйства, где государство закупало зерно у крестьян либо по договорным, либо по рыночным ценам и продавало его горожанам по фиксированным ценам, в промышленном производстве были задействованы длинные цепочки операций и множество предприятий, прежде чем конечный продукт поступал к потребителю. Даже социализм не мог отказаться от специализации и разделения труда. Поэтому в промышленности с государственным управлением и ценовым контролем возникало больше сложностей, чем в сельском хозяйстве. Поскольку материалы, которые предоставлялись государством (или, скорее, заявки на материалы, распределявшиеся различными ведомствами), можно было легко продать по рыночной цене (то есть намного дороже), китайцы, лично знакомые с чиновниками или директорами госпредприятий, получали возможность наживаться за счет спекуляции. В результате в Китае появилось множество компаний, которые существовали только на бумаге, зато имели связи в правительстве, а потому могли без всякого для себя риска продавать на рынке контролируемое государством сырье. Хотя подобная деятельность способствовала росту сырьевых рынков в Китае, она породила хаотическую ценовую среду во всех секторах экономики. Более того, столь откровенная коррупция вызывала негодование в обществе и настраивала китайцев против реформ.

Система двойных цен имела свои преимущества (например: Lau, Qian Tingyi, Roland 2000). Что касается негосударственного сектора экономики, она позволяла частным компаниям взаимодействовать с государственными посредством рыночного механизма и получать доступ к подконтрольным государству источникам сырья. Частные предприятия перестали зависеть от черного рынка, операции на котором были дороги и сопряжены с проблемами. Они смогли открыто покупать средства производства у госпредприятий по рыночным ценам. Система двойных цен стала одной из причин непрерывного роста частного сектора на протяжении 1980-х годов – и этот рост, вне всякого сомнения, ускорил деградацию госпредприятий.

Что касается госпредприятий, система двойных цен имела непредвиденные последствия. С ее введением реформа госпредприятий вышла за рамки простого «делегирования прав и передачи части прибыли». Уже в 1981 году правительство опробовало на некоторых госпредприятиях систему плановых заданий, разработанную по образцу и подобию системы ответственности крестьянских хозяйств; в 1984-м эта система была введена повсеместно. Главы предприятий подписывали договор с контролирующим ведомством, а рабочие – договор с руководством предприятия. В итоге на госпредприятиях возникла многоуровневая подрядная система, привязывавшая вознаграждение к результатам. В рамках новой подрядной системы сотрудники госпредприятий получили больше свобод. Те, кто мог предложить свои навыки на рынке или отличался инициативностью, производили товары и услуги для рынка; в противном случае они могли трудиться в рамках плана и выполнять государственный заказ. Таким образом, часть рабочих работала не на план, а на рынок – не покидая при этом государственного сектора. Прежде чем нырнуть в пучину рынка (называемого в ту пору «сяхай»), они смогли для начала попробовать воду ногой. Возможность работать на госпредприятии, но в то же время производить товары для рынка помогла им понять, как действуют рыночные силы, и облегчила усвоение уроков рынка. Вез всякой приватизации и без смены привычной структуры собственности сотрудники госпредприятий смогли поработать на рынке; они научились рисковать и раскрыли свой предпринимательский потенциал без ущерба для социализма.

Более масштабная реформа ценообразования стала бы суровым испытанием для госпредприятий, в то время как система двойных цен представляла собой более удобную и менее рискованную меру. Тем не менее в промышленности эта система просто легализовала и расширила практику, которая уже сложилась в разных отраслях на предыдущем этапе реформы госпредприятий и привела к схожим проблемам. Пекин быстро осознал, что требуется срочная всеобъемлющая реформа ценообразования.

 

 

Китайское правительство также приняло меры по развитию единого рыночного пространства во всей стране. В рыночных условиях ценовой механизм направляет поток ресурсов внутри экономики, сначала сообщая всем экономическим акторам о результатах использования ресурсов в условиях конкуренции, а затем позволяя ресурсам переместиться туда, где их применение наиболее выгодно. Рынок может так работать, потому что все

фирмы подчиняются общей рыночной дисциплине и конкуренция на товарном рынке ведет к эффективному использованию производственных факторов. Однако эта система рушится, когда выживание компаний не зависит от того, как их деятельность на товарном рынке оценивается потребителями. В китайской децентрализованной экономике активное вмешательство местных властей и хаотическая ценовая система препятствовали действию рыночных сил. Одним из самых серьезных последствий была фрагментация национальной экономики, затруднявшая свободное движение ресурсов и товаров. Когда ценовая система подавлялась, экономические ресурсы не могли приносить максимальную прибыль. Предприятия не имели возможности свободно продавать свою продукцию на рынке, потребители не могли свободно выбирать. Рыночная система была фактически парализована. Чтобы производство как-то продолжалось, нужна была «видимая рука» государства.

23 марта 1986 года Госсовет опубликовал «Решения по некоторым вопросам дальнейшего стимулирования горизонтальной экономической интеграции». Целью этого документа являлось поощрить к слиянию предприятия в разных регионах и с разным руководством (Peng Shen, Ohen Li 2008: 240). Выстраивание горизонтальных связей в то время считали важнейшей составляющей экономической реформы, без которой невозможно преодолеть торговые барьеры, созданные фрагментированной экономикой. О 31 марта по 19 мая газета «Жэньминь Жибао» опубликовала четыре редакционные статьи с призывом к горизонтальной экономической интеграции и с конкретными рекомендациями, как ее осуществлять (Ibid., 240–241). В отсутствие рыночной системы слияния предприятий хоть как-то способствовали эффективному использованию ресурсов.

Чтобы поддержать горизонтальную экономическую интеграцию, китайское правительство приступило к реформе организации труда (Ibid., 243–244). Система пожизненной занятости с одним-единственным работодателем – «железная чашка риса» – стала изменяться. Предприятия быстро взяли на вооружение практику подрядных работ. Возникло множество быстро развивающихся региональных рынков рабочей силы. Хотя Госсовет стремился сохранить контроль над общим уровнем зарплат на отдельно взятых предприятиях, в декабре 1986 года он предоставил государственным предприятиям полную свободу решать, как оплачивать труд работников, – самим определять размеры зарплат и бонусов. Эти нововведения позволили госпредприятиям лучше приспосабливаться к ситуации на рынке труда, тем самым упростив их слияние.

В то время интеграция предприятий давала дополнительное преимущество: она способствовала расширению самостоятельности госпредприятий за рамки подрядной системы. Обычно горизонтальная интеграция приводила к созданию «акционерных предприятий» – компаний, образовавшихся в результате слияния. В большинстве случаев в Китае – в отличие от корпоративных слияний в рыночной экономике – более крупное предприятие не поглощало полностью более мелких партнеров. Вместо этого каждое предприятие получало условленное количество акций в новообразованной «материнской компании». Хотя изначально передача акций не разрешалась, в других отношениях эти компании сильно походили на современные акционерные общества. Позже модель акционерного предприятия получила широкое распространение в качестве альтернативы подрядной системе и способствовала успеху промышленной реформы. В апреле 1984 года государственный торговый центр в Пекине получил разрешение на публичные продажи акций с целью привлечь капитал (Ibid., 196). В ноябре корпорация Shanghai Feilo Acoustics Corporation также продала свои акции своим сотрудникам и покупателям на рынке; она стала первой китайской компанией, проведшей публичное размещение бумаг (Ibid., 196–197). К концу 1986 года в Китае насчитывалось более 6 тысяч акционерных обществ (Ibid., 198). Благодаря тому что акционерные предприятия смогли привлекать капитал посредством публичного предложения акций и осуществлять деятельность одновременно в нескольких местах, контроль местных органов власти заметно ослаб. Это означало, что предприятия в Китае получили существенно больше прав на самостоятельное хозяйствование.

 

 

На этом этапе китайское руководство допустило серьезную ошибку в экономической политике, которая имела далекоидущие последствия. Для лучшего понимания проблемы следует начать с реформы банковского сектора[130]. До 1978 года в Китае был всего один банк – Народный банк Китая, подчинявшийся центральному правительству и подконтрольный министерству финансов. Его главной задачей являлось финансирование производственных планов государственных предприятий. Поскольку у населения почти не было сбережений, а централизованное планирование не предусматривало кредитование госпредприятий, китайская экономика особо не нуждалась в банках. По оценке Всемирного банка, в 1978 году сбережения домашних хозяйств составляли всего 3, 4 % от общего объема сбережений, государственные сбережения – 43, 4 %, остальные 53, 2 % приходились на долю предприятий (цит. по: Wu Jinglian 2005: 190–191). О началом реформ ситуация в корне изменилась. К 1990-м годам сбережения домашних хозяйств заметно выросли: они составляли от четверти до половины общего объема сбережений (Кгаау 2000)[131]. В качестве первого шага на пути реформы банковской системы была введена двухуровневая банковская структура. Народный банк Китая стал Центральным банком Китая, между тем как четыре государственных банка занялись традиционным банковским бизнесом – хранением вкладов и выдачей кредитов. В феврале 1979 года был основан Сельскохозяйственный банк Китая, занимающийся операциями по кредитованию сельского хозяйства; в марте того же года был учрежден Банк Китая, работающий в сфере внешней торговли и инвестиций. Народный строительный банк Китая, занимающийся вложениями в основной капитал, отделился от министерства финансов в августе 1979 года. Промышленно-торговый банк Китая был основан в 1983 году; он проводит все коммерческие операции, не входящие в сферу деятельности трех других банков.

Новая структура покончила с монополией Народного банка Китая. Центральный банк отделили от четырех отраслевых банков, каждый из которых должен был работать как коммерческий банк. Они конкурировали друг с другом за вклады предприятий и частных лиц, но чувствовали себя защищенными на рынке кредитов, поскольку у каждого был свой, определенный государством круг клиентов. Четыре отраслевых банка не слишком утруждали себя выполнением базовых функций – скринингом и мониторингом: правительство продолжало решать за них, куда и сколько инвестировать. При децентрализованной системе управления выделявшиеся правительством инвестиции воспринимались местными органами власти как общий фонд. Это вело к агрессивной конкуренции за инвестиционные квоты и банковские кредиты. Столкнувшись с требованиями местных властей, центральное правительство часто шло на уступки и предоставляло дополнительные кредиты, не предусмотренные инвестиционными планами. К тому же местные власти могли оказывать давление на региональные подразделения государственных банков – и часто его оказывали. Как следствие, Китай постоянно испытывал «инвестиционный голод», как и многие другие социалистические страны[132].

Отличие Китая заключалось в том, что местные власти добивались инвестиций активнее, чем госпредприятия. Как только местные администрации получили новые полномочия в результате децентрализации управления, в КНР усилился «инвестиционный голод». Он, более того, разрастался – по причине еще одной выдающейся особенности китайской экономики. Начиная с середины 1950-х годов Китай ради субсидирования индустриализации приносил в жертву сельское хозяйство: как правило, цены на сельскохозяйственную продукцию и сырье занижались, а цены на промышленные товары повышались. В ходе реформ ценовой разрыв между сельскохозяйственными и промышленными товарами стал сужаться, тем не менее благодаря необъективной ценовой системе промышленное производство по-прежнему приносило больше прибыли, чем было бы способно приносить в других условиях. В результате промышленных инвестиций добивались как местные органы власти, так и предприятия, особенно негосударственные.

После Третьего пленума ЦК КПК 12-го созыва 1984 года в Китае начался новый этап банковской реформы. Необходимо было предоставить четырем отраслевым банкам больше самостоятельности в сфере кредитования с тем, чтобы банковский сектор стал более конкурентоспособным и независимым. Центральный банк Китая должен был сначала оговорить сумму, которую каждый банк мог выделять на кредитование, а затем дать возможность банкам самостоятельно решать, каким образом выдавать кредиты[133]. В последнем квартале 1984 года из Центрального банка просочилась информация, что общая сумма кредитов, которые банкам позволят выдать в 1985 году, будет определяться исходя из реального объема кредитования в 1984-м. Неудивительно, что все банки постарались немедленно выдать кредиты.

Хуже того, в это же время министерство труда обдумывало реформу зарплат. Оно предложило, чтобы при повышении зарплат в последующие годы за отправную точку были приняты зарплаты 1984 года. В результате государственные предприятия поспешили занять деньги в банках, чтобы повысить рабочим зарплаты – в то самое время, когда банки использовали любую возможность выдать займы. Как следствие, объем банковских кредитов в декабре 1984 года вырос почти на 50 % по сравнению с декабрем 1983-го. Премии сотрудникам госпредприятий увеличились более чем в два раза, общая сумма зарплат – на 38 %. Денежная масса в последнем квартале 1984 года прибавила более 160 %. 8а весь 1984-й она выросла почти на 50 % к предыдущему году и на 45 % превзошла плановые показатели (Xue Muqiao 1996: 313). Ожидался рост инвестиций и потребления: все условия для ускорения инфляции были налицо.

Благодаря щедрым банковским кредитам рост инвестиций в последующие годы заметно ускорился. Стремительно расширялся промышленный сектор, и в первую очередь за счет волостных и поселковых предприятий. В городском округе Уси (провинция Цзянсу), где уровень концентрации волостных и поселковых предприятий наиболее высок, объем промышленного производства рос на 100 % в год и в январе и в феврале 1985 года (Ibid., 316–317). Параллельно с этим усиливалось инфляционное давление. В 1985-м инфляция ускорилась до 9, 3 с 2, 8 % в 1984 году. Показатель оставался высоким на протяжении 1986 и 1987 годов (6, 5 и 7, 3 % соответственно), прежде чем подняться до двузначных чисел в 1988-м. Китайское правительство полагало, что умеренная инфляция является обязательным побочным продуктом экономического роста, и не стало предпринимать решительных действий (Ibid., 324).

При подрядной системе руководство госпредприятий стремилось инвестировать в проекты, обещавшие прибыль в краткосрочной перспективе, и считало, что с долгосрочными последствиями должны разбираться их преемники – ив конечном счете государство. В середине 1980-х годов доходы сотрудников госпредприятий неуклонно росли, в то время как государство наращивало инвестиции, чтобы удержать эти предприятия на плаву. В 1987-м субсидии госпредприятиям составляли одну треть расходной статьи государственного бюджета.

Одновременно с этим китайское правительство задумало провести реформу ценообразования, поскольку реформа госпредприятий с ее двойным ценовым механизмом переживала «болезнь роста». Но момент для преобразований был выбран как нельзя неудачно. В 1988 году, когда китайское руководство объявило, что собирается изменить систему ценообразования, резко ускорилась инфляция. Индекс потребительских цен подскочил с 9, 5 % в январе до 16, 5 % в июне, 19, 3 % в июле и 38, 6 % в августе – беспрецедентного для КНР уровня. В феврале 1988-го во многих китайских городах началась паническая скупка товаров. Сообщалось, что житель города Уханя купил 200 килограммов соли, а покупатель в Наньцзине унес с собой 500 коробков спичек (Tang Jisheng 1998: 394; Peng Shen, Chen Li 2008: 319). В таких условиях ценовая реформа связана с чрезмерными политическими рисками, решило правительство и отказалось от попытки ввести новый ценовой механизм. Провал реформы ценообразования затронул широкий спектр отраслей. Процесс реформирования приостановился, а в некоторых сферах пошел вспять. В сентябре правительство приняло программу жесткой экономии и китайская экономика вступила в период «корректировки и реорганизации», которому суждено было затянуться на четыре года (Peng Shen, Chen Li 2008: 321)[134].

 

 

Пауза в экономических реформах в Китае продлилась с середины до конца 1980-х годов; политическую сферу также постигли неприятности в этот период[135]. Ху Яобан, бывший, пожалуй, самым прогрессивным политиком в истории Коммунистической партии Китая, в январе 1987 года был вынужден уйти в отставку. В конце 1970-х – начале 1980-х годов Ху Яобан боролся за прагматический подход и господство здравого смысла в политике, за толерантность и либеральное мышление, необходимые для того, чтобы снова сплотить народ вокруг компартии. Но товарищи по партии не разделяли прогрессивных политических взглядов Ху Яобана. У генерального секретаря ЦК КПК возник конфликт с ветеранами КПК и с самим Дэн Сяопином. В 1980-х годах, когда большинство партийцев видели угрозу в «мирной эволюции» и «буржуазной либерализации», Ху Яобан считал, что партии вредит «феодальный деспотизм». Он верил, что компартия сможет отразить любую внешнюю угрозу, если окрепнет изнутри, поддержав свободный обмен мнениями. Ху выступал за ослабление политической диктатуры КПК и за терпимость по отношению к инакомыслящим, в то время как генеральная линия партии этого не предусматривала. В ходе кампании «против духовного загрязнения» в 1983–1984 годах Ху подвергли критике за излишне мягкое отношение к интеллигенции, которой вменяли в вину распространение «духовного загрязнения» в Китае, а также за неспособность сохранить руководящую роль компартии (см. также: Zhao Ziyang 2009: 161–166). В то время как большинство партийных лидеров хотели упрочить однопартийную систему, стремление Ху Яобана услышать и защитить несогласных, а также создать среду для открытых политических дискуссий воспринималось как признак политической слабости.

Поводом для снятия Ху Яобана с должности генерального секретаря ЦК КПК стало его нежелание применять жестокие меры для усмирения студенческих волнений в 1985–1986 годах. В середине 1980-х годов студенты китайских университетов периодически устраивали уличные протестные акции, требуя проведения демократических реформ и соблюдения прав человека. Неполитические мотивы – например, низкое качество еды в университетских столовых – также подпитывали рост недовольства в студенческих городках и побуждали молодежь активно протестовать. В 1986 году в Пекине, Шанхае и других крупных городах с высокой концентрацией высших учебных заведений прошли массовые студенческие демонстрации. Ветераны КПК обрушились на Ху Яобана за то, что он чересчур снисходительно относился к студентам и действовал недостаточно жестко, отстаивая монополию партии на власть. Дэн Сяопин не поддержал Ху Яобана: отношения между двумя коммунистическими вождями к тому времени ухудшились. Ху Яобану не оставалось ничего другого, как уйти с занимаемой должности[136]. Но китайцы (прежде всего студенты и интеллигенция) продолжали считать Ху Яобана защитником свободы слова и невинной жертвой партийной политики. Внезапная смерть Ху Яобана 15 апреля 1989 года поразила весь Китай: люди оплакивали покойного, признавались в любви к вождю. В отсутствие площадки для публичных выступлений студенты вышли на улицы Пекина, чтобы почтить память Ху Яобана. Так начались студенческие волнения 1989 года.

Как всякое политическое явление, студенческое движение 1989 года имело множество причин; судьба его определялась целым рядом факторов[137]. Никто не мог предположить, с чего начнутся волнения и к какой трагической развязке они приведут. Но возникновение и развитие движения объясняются вполне понятными экономическими причинами.

Любая экономическая реформа сопряжена с тем, что меняются правила игры – с неизбежными последствиями для системы распределения. Реформа госпредприятий в Китае не стала исключением из правил. Проигравшие – как в относительном, так и в абсолютном отношении – по понятным причинам стремились выразить свое недовольство, как только у них появлялась такая возможность. Китайская экономическая реформа превозносилась как «реформа без проигравших» (Lau, Qian Tingyi, Roland 2000). Но такого не может быть, если измерять доходы в относительном выражении. Даже если в результате реформы все члены общества стали бы богаче, то относительное положение на «лестнице доходов» у многих бы изменилось. В относительном измерении некоторые китайцы неизбежно почувствовали себя проигравшими. Кроме того, китайцы, имевшие политические привилегии, в 1980-х годах получили возможность нажиться в ходе реформы госпредприятий. Согласно широко распространенному мнению, правительственные чиновники, которые контролировали доступ к государственным ресурсам, и руководители государственных предприятий обогащались за счет арбитражных операций, ставших возможными благодаря системе двойных цен. Злоупотребление государственной властью вызвало недовольство результатами реформ; именно поэтому студенческое движение в 1989 году нашло поддержку у широкой общественности. Таким образом, даже если в абсолютном выражении мы имеем «реформу без проигравших», она все равно может вызвать разочарование и чувство безысходности. Кроме того, ошибки в экономической сфере – в частности, неудачи с денежно-кредитной политикой, преследовавшие Китая начиная с 1985 года и в результате закончившиеся двузначной инфляцией в 1988-м, – породили волну народного негодования: люди готовы были выйти на улицы протестовать.

Как это ни парадоксально, именно сочувствие студентам и активная поддержка со стороны широких слоев населения вызвали тревогу в китайском правительстве. В предшествовавшие годы в студенческих волнениях участвовали в основном только учащиеся университетов; прочие граждане практически не были вовлечены в протестное движение. В 1989 году вместе со студентами на улицу вышли обыкновенные горожане, и это поразило муниципальные власти Пекина. Испуганные муниципальные чиновники в докладах Дэн Сяопину писали о мирных, ненасильственных студенческих демонстрациях как об «антиреволюционной смуте». Большинство китайцев, услышав это, вспомнили о мрачных временах «культурной революции». 26 апреля 1989 года «Жэньминь Жибао» опубликовала редакционную статью под названием «Выше флаг, не бойся смуты», обвинив нескольких активистов – их прозвали «черными руками» – в том, что те являются «заговорщиками», стремящимися «погрузить всю страну в хаос, подорвать политическую стабильность и единство китайского народа». Агрессивный тон статьи и ужасные обвинения не испугали студентов, как надеялись власти. Напротив, молодые люди почувствовали себя оскорбленными и ответили широкомасштабными демонстрациями, заручившись поддержкой населения.

Помимо Пекина студенческие волнения охватили более 130 китайских городов. Многие студенты устремились в Пекин, чтобы проявить солидарность и выказать поддержку демонстрантам, а также просто побывать в столице. Центральное правительство не стало просить губернаторов остановить студентов, направлявшихся в Пекин, и не приказало министерству путей сообщения ссаживать их с поезда. Напротив, студентам разрешили бесплатно доехать до столицы. Когда Пекин наводнили студенты со всей страны, ситуация стала выходить из-под контроля. По прошествии времени в студенческом движении верх взяли радикальные элементы. 13 мая несколько сотен студентов объявили голодовку. Конфронтация между протестующими и правительством постепенно усиливалась; ни одна из сторон не хотела – или не могла – пойти на компромисс. 20 мая китайское правительство ввело военное положение, но не смогло обеспечить соответствующий режим из-за активного сопротивления студентов и жителей Пекина. 50 тысяч военнослужащих, направлявшихся в сторону площади Тяньаньмынь, чтобы выполнить приказ, были остановлены студентами и горожанами; спустя два дня войска отступили. Это событие не только накалило страсти, но и уверило демонстрантов, что они смогут победить правительство, если сохранят единство и проявят решимость. Привычная к войнам, революциям и классовой борьбе, но не умевшая выстраивать диалог с населением, партия не была готова к примирению. Кроме того, студенты, стоявшие на площади с середины мая, были слишком плохо организованы, чтобы договориться с правительством. В ночь с 3 на 4 июня с одобрения Дэн Сяопина вооруженные армейские подразделения при поддержке танков и бронетранспортеров взяли площадь штурмом, расстреляв сотни мирных граждан.

События на площади Тяньаньмынь имели серьезные последствия для китайской экономической реформы, по крайней мере в краткосрочной перспективе. В последующие годы объем иностранных инвестиций уменьшился, а международная торговля значительно сократилась. Многие реформы пришлось свернуть, а в некоторых областях наметился откат. Частный бизнес переживал худшие времена с начала реформ. Тем не менее разгон демонстрации на площади Тяньаньмынь не означал, что начинается еще один затяжной период преследования инакомыслящих. Китай не отказался от политики открытости Западу После 10 лет реформ китайская политика существенно изменилась по сравнению с эпохой Мао Цзэдуна. В долгосрочной перспективе события на площади Тяньаньмынь не сказались на экономических реформах. Поскольку китайцы разочаровались в политике, все свои таланты они направили в русло частного предпринимательства. Но Китаю пришлось подождать, пока в 1992 году Дэн Сяопин не отправится в «южное турне», чтобы снова зажечь огонь рыночных реформ. Использование оружия и танков против безоружных студентов и других гражданских лиц выявило слабость и уязвимость непрочной политической власти Китая – в частности, полное отсутствие у нее институциональных механизмов для решения проблемы общественного недовольства и недостаток политических навыков для того, чтобы убедить и увлечь народ мирными способами.

 

 

На протяжении 1980-х годов наиболее упорное сопротивление рыночным реформам оказывали не опасавшиеся конкуренции сотрудники государственных предприятий и не партийные функционеры или правительственные чиновники, боявшиеся потерять привилегии. Главным врагом реформ была приверженность Китая социалистическим идеям. Политика оставалась по сути социалистической; она демонстрировала, насколько прочна власть идеологии, даже если правительство стремится от нее освободиться. Свидетельством тому служит пример Чэнь Юня, который, с одной стороны, отстаивал плановую экономику, а с другой – поощрял развитие рынка и частного предпринимательства. В этой связи «Решения о реформе экономической системы» 1984 года представляют собой настоящий прорыв: они преодолели границы, очерченные Коммюнике 1978 года. Начиная с этого момента целью экономических реформ была объявлена не социалистическая модернизация, а рыночная экономика.

Дэн Сяопин воспринимал экономические реформы в Китае как рискованное предприятие или эксперимент, основанный на методе проб и ошибок. Китайскому народу, прежде всего вождям, предстояло расстаться со старыми идеями, привычным образом мысли и обрести новые. В первую очередь это касалось представлений о рыночной экономике и понимания того, что значит разделение труда между государством и рынком, между субъектами общественной и частной собственности. В этом коллективном процессе обучения главным стимулом приобретения новых знаний очевидно является личная выгода. Важнейшей составляющей частью китайских экономических реформ был акцент на материальной заинтересованности, которую осуждали и жестоко подавляли во времена Мао Цзэдуна с их радикальным идеализмом. Экономические реформы начались с осознания того факта, что нищета не является социалистической добродетелью. «Выть богатым – это почетно! » – гласило знаменитое высказывание Дэн Сяопина. Мысль о том, что следует исходить из личных интересов, тогда была сама по себе революционной. Учебники по экономике, возможно, слишком активно пропагандировали идею Адама Смита о том, что человеком движут прежде всего личные интересы. Этот упрощенный подход был бы оправдан, если бы идеи навеки оставались неизменными. Однако в реальном мире они меняются, и эти трансформации имеют далекоидущие последствия – хотя бы потому, что помогают нам заново определить, кто мы, куда идем, что нам позволено, а что нет. Избрав экспериментальный подход к реформе, китайское правительство верило, что идеи доминируют над интересами, и настойчиво подчеркивало важность «раскрепощения сознания» на протяжении всего периода реформ. Перефразируя Дэвида Юма, интересы – это рабы идеи[138].

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: