Агония и смерть комитета по «невмешательству»

Пожар, полыхавший на Пиренейском полуострове, чем дальше, тем больше становился досадной помехой для правительства Чемберлена. С того момента, как оно твердо взяло курс на сговор с фашистскими державами и задалось целью повернуть острие гитлеровской агрессии на восток, британский [176] премьер больше всего хлопотал о том, как бы поскорее потушить этот пожар. Лучше всего, с его точки зрения, было бы ликвидировать войну в Испании путем какого-либо компромисса (пусть гнилого по существу, но приличного по форме). А если невозможен компромисс, то пусть уж скорее побеждает Франко...

При таких настроениях в руководящих кругах Англии (да и Франции) весь британский план, имевший целью создать какое-то равновесие между сторонами, борющимися в Испании, становился для «умиротворителей» опасным анахронизмом, а дальнейшее обсуждение его в комитете, всегда вызывавшее острую полемику и за столом заседаний, и в мировой печати, теряло для них всякий смысл. Вот почему уже 3 февраля 1938 года Плимут просил членов подкомитета не фиксировать срок следующего заседания, а предоставить это на усмотрение председателя, который будет действовать «в зависимости от обстоятельств». Плимут ссылался на то, что ему необходимо время для разрешения некоторых спорных вопросов путем личных переговоров с отдельными членами комитета.

Пауза затянулась почти на два месяца. Новое заседание подкомитета состоялось лишь 31 марта. Однако [177] спорные вопросы по-прежнему оставались неурегулированными.

Для разрешения важнейшего из разногласий — как понимать «существенный прогресс» в эвакуации из Испании иностранных комбатантов — Плимут внес новое предложение. Он рекомендовал считать, что «существенный прогресс» будет налицо, если сторона, имеющая меньшее число иностранных комбатантов, эвакуирует 12-15 тысяч человек, а другая — пропорционально такую же часть, какую эти 12-15 тысяч составляют у первой.

Произошли краткие и не очень оживленные дебаты, в результате которых большинство членов подкомитета высказались за то, чтобы в качестве исходной была взята несколько меньшая цифра, а именно 10 тысяч человек. Плимут, конечно, не возражал. Я держался на этом заседании очень осторожно и почти не принимал участия в прениях. Ход моих мыслей был таков:

«Численность интернациональных бригад не превышает сейчас 12-13 тысяч человек. Стало быть, если за исходную будет принята цифра в 10 тысяч человек, то это составит 75-80% от общего количества интернационалистов. Соответственно и Франко лишится трех четвертей иностранного войска. Что ж, это не так уж плохо!..»

Казалось, что по самому трудному пункту британского плана наметилась возможность соглашения. Подкомитету оставалось лишь всячески активизировать свою работу. Но это не совпадало с истинными намерениями правительств Чемберлена и Даладье. Им меньше всего улыбалась перспектива какого бы то ни было облегчения условий борьбы для республиканской Испании. Они страстно желали так или иначе снять с порядка дня проклятый «испанский вопрос», путавший их карты в большой игре с Гитлером и Муссолини, Жизнеспособность Испанской республики, продолжавшей несмотря ни на что героическое сопротивление фашистам, приводила англо-французских лидеров в отчаяние, и в меру своих возможностей они стремились поскорее уложить ее в гроб. Не удивительно поэтому, что с окончанием прений в подкомитете 31 марта Корбен при явном со» чувствии большинства осторожно дал понять, что и на этот раз установление даты следующего заседания лучше [178] всего предоставить Плимуту. В результате все снова замерло почти на два месяца. Новое заседание подкомитета, посвященное британскому плану, состоялось только 26 мая.

К этому времени ситуация в Европе вообще и в. Испании в частности приняла очень грозный характер. 12 марта 1938 года Гитлер захватил Австрию и занес меч над Чехословакией. 16 апреля Чемберлен подписал с Муссолини договор о дружбе и сотрудничестве. Окрыленный легкими успехами, фашизм повсюду подымал свою отвратительную голову и отравлял своим дыханием политическую атмосферу Европы. Такой ход развития укреплял в лагере Франко надежду на близость окончательной победы, тем более что Германия и Италия стали совершенно открыто посылать в Испанию целые армии и огромное количество вооружения. С начала 1938 года фашистские агрессоры перешли на испанской земле в широкое наступление, и уже 21 февраля республиканцы потеряли Теруэль, с таким блеском взятый ими за два месяца перед тем.

А через две недели после оставления Теруэля испанских демократов постигла новая неудача. Собрав кулак в 10.дивизий с тысячами орудий, сотнями танков, под прикрытием 800 самолетов фашисты нанесли сильный удар по Арагонскому фронту. Главную массу среди наступавших составляли итальянцы (50 тысяч), марокканцы (30 тысяч) и немцы (10 тысяч). Оборонявшиеся здесь республиканские части значительно уступали им и в силах, и в средствах борьбы. Достаточно сказать, что против 800 вражеских самолетов они могли выставить лишь 60.

В течение десяти дней фашисты продвигались вперед, почти не встречая сопротивления. Только к концу марта полковнику Модесто и некоторым другим республиканским командирам, переброшенным сюда с иных направлений, удалось несколько замедлить наступление врага. Однако приостановить его совсем было уже невозможно. 15 апреля 1938 года фашисты прорвались к берегу Средиземного моря между Тортосой и Валенсией. Испанская республика оказалась разрезанной на две части: к северу лежала Каталония, к югу и юго-западу — центральный четырехугольник, включавший Мадрид, Валенсию, Картахену и ряд других важнейших [179] пунктов. Коридор, который держали фашисты, был неширок, но все-таки он значительно осложнял положение республики.

Арагонский прорыв имел большие политические и военные последствия. Все реакционные силы Европы, все сторонники «невмешательства» сразу воспрянули духом. Им казалось, что теперь-то окончательная гибель республиканской Испании — дело немногих дней, в самом крайнем случае — нескольких недель. Помню, как раз в то время мне пришлось разговаривать с Плимутом, продолжавшим свои бесконечные «индивидуальные консультации». Закончив деловую часть беседы, он доверительно сказал:

— Надеюсь, мне уже недолго придется затруднять вас испанскими делами... События в Испании идут к концу, к быстрому концу...

— Вы думаете? — усомнился я.

— Ну конечно, — убежденно ответил Плимут, — Республике нанесен столь тяжелый удар, что ей больше не встать.

И затем добавил с облегчением:

— Скоро я смогу отдохнуть... Уверяю вас, никогда в жизни у меня не было на руках такого беспокойного дела, как комитет по невмешательству... Но теперь баста!

Я усмехнулся и напомнил:

— Итальянский посол Гранди уже в ноябре тридцать шестого года предрекал гибель Испанской республики через несколько дней. Сейчас апрель тридцать восьмого, а Испанская республика еще живет и сражается.

Мое напоминание явно испортило настроение Плимуту. Он провел рукой по голове, как бы отгоняя от себя неприятные мысли, и уже более неопределенно бросил:

— Будущее покажет...

Корбен, с которым я беседовал тогда же на каком-то приеме, высказывался в том же духе. Он оказался только более искренним.

— Я прекрасно понимаю, — говорил французский посол, — что гибель Испанской республики ничего хорошего Франции не сулит... С точки зрения дальнего прицела... Но сейчас... Сейчас нам так трудно, мы так запутались, [180] так полны внутренних противоречий, что готов приветствовать, не задумываясь о будущем, любой конец «испанского вопроса»... Может быть, тогда хоть на время мы получим передышку и сможем что-то придумать для спасения Франции.

История не дала ни Европе, ни Франции такой передышки: ровно через шесть месяцев после победы Франко загремели пушки второй мировой войны...

Заблуждения Корбена, равно как и пророчества Плимута, безусловно отражали взгляды их правительств.

Буквально на другой день после выхода франкистов к берегу Средиземного моря Чемберлен подписал с фашистской Италией упоминавшийся мной выше договор о дружбе и сотрудничестве. В свою очередь французское правительство, до того разрешавшее испанским республиканцам провоз оружия через свою территорию, теперь стало разными способами тормозить это и в июне совсем закрыло франко-испанскую границу. Одновременно в испанских водах возобновилась пиратская кампания подводных лодок и самолетов «неизвестной национальности». Да, всем «умиротворителям» Европы и Америки казалось, что Испанская республика уже стоит над бездной, и каждый из них старался не опоздать сотворить какую-либо гадость, чтобы потом можно было сказать: «И я его лягнул».

«Умиротворителей», однако, ждало еще одно жестокое разочарование. Арагонский прорыв имел внутри Испании не только отрицательные последствия. Все, что было в стране революционного, демократического, передового, перед лицом смертельной опасности поднялось в едином героическом порыве и удвоило свои усилия в борьбе против фашистских агрессоров. Народ республики — мужчины, женщины и даже дети, — вдохновляемый прежде всего примером коммунистов, являл чудеса храбрости, выносливости и самопожертвования. Крепко подтянув пояса, упрямо сжав губы, сторонники республики беспощадно дрались с врагом — каждый на своем месте и своими средствами. Эта мощная концентрация мыслей и воли на одной великой идее, на одной всепоглощающей цели родила гигантскую революционную энергию. В результате, несмотря на все возрастающий [181] перевес фашистских сил, Испанская республика продержалась еще почти год. События развертывались в такой последовательности.

4 апреля 1938 года, когда только что выяснились размеры неудачи на Арагонском фронте, в стране разразился правительственный кризис. Главным виновником арагонской драмы, бесспорно, являлся министр обороны Индалесио Прието. Этот правый социалист, уже давно не веривший ни в народ, ни в возможность победы республики, к весне 1938 года стал законченным пораженцем. Все его помыслы сосредоточились на заключении мира с Франко «любой ценой».

Прието крайне отрицательно относился к институту военных комиссаров. Прието ее принимал никаких эффективных мер против безобразий, творимых на Арагонском фронте анархистами. И когда наконец прорыв фашистов к Средиземному морю столь наглядно вскрыл всю порочность его политики, он стал просто невозможен в качестве члена правительства.

5 апреля Негрин сформировал новое правительство, которое олицетворяло собой объединение всех демократических сил республики, готовых вести борьбу до конца. В состав этого правительства входили социалисты, коммунисты, левые республиканцы, каталонские и баскские националисты, а также (и это особенно важно!) представители обоих профсоюзных центров: социалистического Всеобщего рабочего союза и анархо-синдикалистской Национальной конфедерации труда. Самый ответственный для данного момента пост министра обороны взял в свои руки премьер Негрин. Второе правительство Негрина объявило себя военным кабинетом и 30 апреля 1938 года опубликовало декларацию о целях войны. Декларация состояла из 13 пунктов, в которых провозглашались:

— обеспечение полной независимости и полной неприкосновенности Испании;

— народная республика, основанная на принципах чистой демократии; плебисцит по окончании войны;

— соблюдение местных вольностей без ущерба для неприкосновенности и единства Испании;

— глубокая аграрная реформа с целью ликвидации старой и аристократической полуфеодальной собственности; [182]

— передовое социальное законодательство для рабочих, повышение культурного, физического и морального Состояния нации;

— отказ от войны как орудия национальной политики.

Особенно характерен для данного правительства был пункт 7 его программы, касавшийся вопроса о собственности. Этот пункт, с одной стороны, гарантировал «собственность, приобретенную законным и закономерным образом», а с другой стороны, обещал «препятствовать тому, чтобы накопление богатства вело к эксплуатации граждан и к подчинению коллектива, лишая контрольные мероприятия государства в экономической и общественной жизни их эффекта». На пункте 7, как и вообще на всей программе, несомненно, лежал отпечаток компромисса между различными партиями, входившими во второе правительство Негрина. Но все-таки, рассматривая этот документ в целом, нельзя не признать, что он являл собой новый значительный шаг вперед. Не случайно Долорес Ибаррури на пленуме ЦК коммунистической партии в мае 1938 года назвала программу нового правительства республики «самой конкретной, самой широкой и исторически правильной».

Вслед за конституированием второго правительства Негрина последовали важные реформы, активизировавшие и фронт и тыл. Были приняты меры к дальнейшему укреплению единого командования. Была восстановлена в полной силе система военных комиссаров. Был издан (24 апреля) декрет о мобилизации различных групп населения. Было улучшено руководство заводами, производящими оружие и боеприпасы. Были удвоены усилия по скорейшему получению военных материалов из-за границы. На улицах городов и сел происходила ускоренная подготовка пополнений и резервов. Вся республиканская Испания превратилась в один большой военный лагерь. Весь народ ополчился против пораженцев и нытиков.

Эти события внутри Испании дали сильный толчок новому подъему волны сочувствия к защитникам ее свобод в демократических кругах Европы и других континентов. Опять пошли митинги, демонстрации, парламентские запросы. Опять подняли сильный шум судовладельцы Англии, Франции, Скандинавии по поводу [183] участившихся пиратских налетов на их корабли в испанских водах. Опять печать и радио были полны статьями и сообщениями о войне в Испании, причем во многих из них высказывались явные симпатии Испанской республике.

В такой обстановке британское и французское правительства увидали себя вынужденными что-то сделать, дабы хоть немного разрядить создавшееся напряжение. В Лондоне и Париже вновь вспомнили о комитете по «невмешательству». В его коченеющие члены было впрыснуто немного камфары, и на короткий срок они заработали, как живые.

26 мая 1938 года Плимут вдруг созвал подкомитет и, пролив полагающееся количество лицемерных слез по поводу длительного перерыва в его деятельности, обратился к участникам заседания с не менее лицемерным призывом сдвинуть наконец колымагу британского плана с мертвой точки, ибо «международная ситуация отнюдь не легка, и одной из проблем, делающих ее такой и создающей неуверенность в завтрашнем дне, являются события в Испании»{111}. Подкомитет заработал с давно невиданной энергией и на протяжении 7 заседаний (26 и 31 мая, 2, 21, 24, 28 и 30 июня 1938 года) действительно подготовил согласованный текст британского плана.

Лично я не участвовал в этой последней вспышке жизни комитета по «невмешательству». В середине мая 1938 года, когда не было ни малейших признаков предсмертного пароксизма в его деятельности, Наркоминдел разрешил мне уехать в отпуск в СССР. Да и после того как этот пароксизм вполне проявился, Советское правительство не стало торопить меня с возвращением в Англию: в Москве не предавались никаким иллюзиям.

В этот последний период лихорадочной активности комитета СССР был представлен в нем советником нашего посольства С. Б. Каганом. И нужно отдать должное — он показал себя тут с самой лучшей стороны.

Главных трудностей, которые предстояло тогда разрешить, было три.

Во-первых, следовало окончательно определить конкретное содержание термина «существенный прогресс» [184] в Эвакуации иностранных комбатантов из Испании. CCСP, как уже говорилось, требовал, чтобы под «существенным прогрессом» понималась эвакуация 80-85%-всего числа комбатантов. Плимут, по существу, солидаризировался с нами, но шел к этой цели обходным путем. В конечном счете была принята формула, предложенная Плимутом, которая в случае своего осуществления на практике означала вывод из Испании по крайней мере 75% итальянцев и немцев, сражающихся на стороне Франко. Таким образом, здесь Советскому правительству удалось одержать серьезную победу.

Во-вторых, следовало установить, когда именно должна быть закрыта для провоза оружия франко-испанская граница. Резолюция, принятая комитетом 4 ноября 1937 года, предусматривала, что это надо осуществить примерно за неделю до начала фактической эвакуации иностранных комбатантов. Фактическая же эвакуация их могла начаться лишь после того, как счетные комиссии, посланные комитетом в республиканскую зону и к Франко, закончат свои подсчеты, все иностранные комбатанты будут отведены с фронта в специальные лагеря и в портах Испании сосредоточится достаточное количество транспортных судов, предназначенных для этой цели. Той же резолюцией предусматривалось, что одновременно с восстановлением контроля на франко-испанской границе будет полностью восстановлен также контроль на море (то ли в виде прежнего морского патруля вдоль границ Испании, то ли в виде размещения контролеров комитета в портах Испании). СССР стоял за строжайшее соблюдение этого условия. Представители фашистских держав, напротив, всякими способами стремились добиться восстановления контроля на франко-испанской границе как можно скорее, а контроль на море оттянуть на возможно более отдаленный срок. Плимут и Корбен балансировали между нами и фашистами, постепенно все больше склоняясь к позиции Германии и Италии. Однако благодаря твердости Советского правительства и в данном вопросе восторжествовали наши требования.

В-третьих, следовало наконец решить, как и кем будет финансироваться эвакуация иностранных комбатантов. Напомню, что фашистские представители хотели, чтобы все расходы по эвакуации (примерно в размере [185] полутора — двух миллионов фунтов стерлингов) распределялись поровну между пятью великими державам — Англией, Францией, СССР, Германией и Италией. Советское правительство, напротив, предлагало, чтобы расходы делились между государствами пропорционально числу их подданных, эвакуируемых из Испании. Англия и Франция опять-таки балансировали между нами и фашистами. Но в конце концов был достигнут следующий компромисс: расходы по содержанию аппарата комитета, необходимого для осуществления эвакуации (счетные комиссии, контролеры в испанских портах и т. д.), покрываются равными частями пятью великими державами; расходы по содержанию иностранных комбатантов в специальных лагерях в Испании, пока они ожидают эвакуации, несут соответственно республиканское правительство и Франко; стоимость же самой эвакуации морем или по железной дороге оплачивается правительствами тех стран, откуда пришли эти комбатанты. Таким образом, и тут СССР не имел оснований жаловаться.

И вот 5 июля 1938 года собрался пленум комитета для утверждения плана, разработанного подкомитетом. Этому заседанию предшествовал большой шум в прессе и политических кругах Англии и Франции. Для придания пленуму большей значительности председательствовал на нем не Плимут, а опять-таки британский министр иностранных дел (на этот раз лорд Галифакс). Он произнес приличествующую случаю вступительную речь, в которой поблагодарил всех членов комитета за проявленный ими дух сотрудничества и выразил надежду, что настоящее собрание явится «добрым предзнаменованием для осуществления в международной области нового и весьма сложного акта международного сотрудничества»{112}.

3-атем, после кратких и непривычно спокойных прений, в ходе которых подверглись уточнению отдельные мелкие детали, весь британский план в своей последней редакции был единогласно принят комитетом по «невмешательству».

Это заседание, оказалось последним. Вслед за тем комитет вновь впал в состояние анабиоза, и непогребенный труп его еще целых десять месяцев смердил, отравляя политическую атмосферу Европы. [186] Между тем война в Испании продолжалась.

После арагонского прорыва фашистские агрессоры поставили своей ближайшей целью расширение того узкого коридора, которым они разрезали республиканскую Испанию на две части. Следующий удар наносился по Валенсии. Он был предпринят 15 июля, то есть через десять дней после утверждения комитетом по «невмешательству» британского плана контроля,

Против временной столицы Испанской республики агрессоры двинули войско в 80000 человек при 600 орудиях и 400 самолетах. Главную массу опять составляли итальянцы.

Республиканцам удалось задержать фашистов в горных проходах, а 25 июля 60-тысячная армия под командованием Модесто, внезапно форсировав реку Эбро, нанесла сторонникам Франко мощный фланговый удар. У противника возникла паника, и он начал поспешное отступление, В течение пяти дней республиканцы продвинулись на 45 километров и захватили огромное количество вражеского оружия и боеприпасов.

Замысел Франко расширить коридор, разрезавший республиканскую Испанию, потерпел фиаско. Коридор этот не только не расширился, но даже несколько сузился. Налицо было новое блестящее свидетельство крепнущей силы республиканской армии.

К сожалению, однако, правительство не располагало достаточными резервами для того, чтобы развить первоначальный успех и использовать его до конца. Наступательный порыв республиканских войск сравнительно быстро истощился, и, ее добившись полного разгрома фашистских сил, армия Модесто вынуждена была перейти к обороне.

Враг, конечно, воспользовался этим. Получив новые подкрепления из-за рубежа, он возобновил наступление. Республиканцам пришлось отходить. Отходили медленно, с тяжелыми боями, нанося большой урон противнику, но все-таки отходили. К 15 ноября 1938 года правительственные войска опять оказались за Эбро.

Теперь фашистские агрессоры получили возможность приступить к подготовке «финальной» битвы за Каталонию. Они собрали для этого около 120 тысяч человек, преимущественно итальянцев. Непосредственное руководство операцией осуществлял итальянский генерал [187] Гамбара. Среди наступающих было также несколько наваррских дивизий, несколько дивизий марокканцев и весь испанский «иностранный легион». Гамбара располагал 200 танками, 500 орудиями (в том числе 100 тяжелыми) и почти 1000 самолетами (включая германский авиалегион «Кондор»).

Совсем иная картина была на республиканской стороне. Правда, живой силы насчитывалось примерно столько же — около 120 тысяч человек. Но на всю эту армию имелось лишь 37 тысяч винтовок! На батальон приходилось не больше 1-2 пулеметов. Армейский корпус редко имел свыше 28 легких пушек. Тяжелой артиллерии не было совсем. Острый недостаток ощущался в зенитных орудиях. А в воздухе на 1 республиканский самолет приходилось по 10-20 фашистских.

Соотношение сил оказалось просто катастрофическим. А между тем оно легко могло бы быть изменено в более благоприятную для республиканцев сторону. В течение предшествовавших месяцев испанскому правительству ценой величайших усилий удалось закупить в различных странах 500-600 самолетов, 30 быстроходных торпедных катеров, большое количество артиллерии и боеприпасов. Все это к началу битвы за Каталонию находилось по ту сторону франко-испанской границы. И как ни требовало республиканское правительство, Франция не отдавала этих грузов их законному владельцу, хотя британский план контроля все еще не был введен в действие.

Коммунистическая партия Франции внесла в военную комиссию палаты депутатов предложение о немедленном разрешении переброски в Каталонию военного имущества, принадлежащего Испанской республике. Случись это, весь ход битвы за Каталонию, а возможно, и судьба Испании обернулись бы совсем иначе. Однако правительство Даладье сознательно стремилось к тому, чтобы убить Испанскую республику, и потому наотрез отказалось открыть франко-испанскую границу.

Я не имею возможности подробно описывать все фазы и этапы битвы за Каталонию, проходившей в декабре 1938 — январе 1939 годов. Скажу лишь, что, несмотря на величайший героизм, проявленный не только армией, но и местным населением, фашисты все-таки шаг за шагом продвигались вперед. Появились массы [188] беженцев. Нескончаемые толпы людей запрудили все дороги, идущие к северу, в сторону Франции. Старики, женщины, дети тащились пешком, ехали на осликах, в повозках, в легковых машинах, в грузовиках. Холодными январскими ночами они спали на голой земле, боясь разводить огонь, чтобы не привлечь внимания вражеских самолетов.

Чем дальше продвигались интервенты, тем гуще становились толпы беженцев. В каком-то неудержимом порыве люди поднялись с насиженных мест, чтобы не оказаться под игом фашистов. В конце концов все это огромное, взбудораженное полумиллионное человеческое море прихлынуло к французской границе и стало настойчиво стучаться в ворота Франции.

А боевые действия шли своим чередом. 26 января 1939 года пала Барселона, 5 февраля — Херона. В руках республиканцев оставался лишь маленький северо-восточный уголок Каталонии с городком Фигерас в центре. Сюда эвакуировались республиканское правительство и кортесы.

1 февраля 1939 года кортесами было принято решение о том, чтобы правительство начало мирные переговоры с Франко (а фактически с Германией и Италией) на базе следующих трех пунктов:

1. Эвакуация всех иностранцев, сражающихся на стороне Франко.

2. Свобода для испанского народа выбрать такую форму правления, какую он считает желательной.

3. Гарантия от всяких репрессий в отношении республиканцев.

Правительство просило Англию и Францию о посредничестве, но те не спешили с ответом. Еще бы! Чемберлен и Даладье с удовлетворением смотрели на дело своих рук и не хотели чем-либо мешать «естественному развитию событий».

В сложившейся обстановке для республиканской армии и огромной массы беженцев, скопившихся у французской границы, не оставалось ничего больше, как искать пристанище во Франции.

Еще 22 января испанский министр иностранных дел Альварес дель Вайо обратился к французскому министру иностранных дел Бонне с просьбой допустить испанских беженцев на французскую территорию, но Бонне категорически [189] отказал. Это вызвало глубокое возмущение среди французской демократической общественности, особенно среди рабочих. Правительству Даладье пришлось пойти на уступки: граница была слегка приоткрыта, и через нее стали просачиваться небольшие ручейки испанских беженцев. На французскую сторону переправились также раненые бойцы испанской армии. Но 28 января французское правительство опять наглухо закрыло границу и даже вернуло в Каталонию всех раненых. Пограничному французскому населению строго-настрого было запрещено оказывать какую-либо помощь испанцам.

Так прошло еще несколько дней.

Но вот 3 февраля итальянская авиация произвела массированный налет на Фигерас. Свыше тысячи человек было убито и ранено.

Среди беженцев началась паника. Они бросились к французской границе и прорвали все кордоны. Правительству Даладье пришлось задним числом санкционировать свершившееся. Оно официально открыло границу как для беженцев, так и для отступающих частей республиканской армии.

К 9 февраля все было кончено. Беженцы и остатки войск Испанской республики оказались во Франции. Что же их ожидало здесь?

Для беженцев правительство Даладье в срочном порядке соорудило несколько громадных концентрационных лагерей (в Сен-Сиприен, в Прат де Молло и других местах). Запертые в них десятки тысяч изголодавшихся, исстрадавшихся людей были оставлены без воды, без хлеба, без мыла, на голых песчаных дюнах. Начались эпидемии, гигантские размеры приняла смертность. Но кабинет Даладье это не волновало.

Такая же участь постигла и военных. Для них был устроен специальный лагерь в Аргеллесе. Туда попали лучшие дивизии республиканской армии, сохранившие организованность и боеспособность даже на исходе битвы за Каталонию. Во Франции они подверглись разоружению и, так же как беженцы, были брошены на голую землю. Пищи и питья не было. Обращались с ними хуже, чем с военнопленными. Полицейские власти всячески издевались над героями испанской революции. [190]

Так «Франция 200 семей» встречала людей, которые в течение почти трех лет вели самоотверженную борьбу не только за свою свободу, но и за безопасность французского народа. Трудно представить себе большую степень моральной низости и политической слепоты!

А что касается Англии, то она в это самое время оказала активную помощь Франко в захвате острова Менорка, являвшегося на протяжении всей войны опорным пунктом республики. Позорную роль сыграл при этом британский крейсер «Девоншир».

«Умиротворители» в Лондоне, Париже и Вашингтоне думали, что теперь-то уж Испанской республике пришел конец! Но конца еще не было. Под контролем законного правительства республики продолжала оставаться центрально-южная зона, составлявшая около четверти территории страны, с населением в 8 миллионов человек, с 700 километрами береговой линии, с такими крупными городами, как Мадрид, Валенсия, Аликанте. В руках республиканцев находились также главная военно-морская база Испании Картахена, значительный военно-морской флот и ряд промышленных предприятий, изготовлявших оружие. Все это делало возможным дальнейшее сопротивление фашистам на сравнительно долгий срок. В то же время международная ситуация в начале 1939 года оказалась настолько накаленной, что в любой момент можно было ожидать событий, способных изменить положение в благоприятную для Испанской республики сторону. Поэтому даже после проигранной битвы за Каталонию не следовало падать духом. Надо было продолжать борьбу до конца. Именно такую позицию занимала Коммунистическая партия Испании. К сожалению, однако, ее усилия на этот раз не увенчались успехом. Главных причин тому было две.

Причина первая состояла в том, что после потери Каталонии среди социалистов, анархистов и левых республиканцев стали приобретать все большую силу пораженческие настроения. Правда, правительство Негрина, эвакуировавшееся вместе с остатками каталонской армии во Францию, вернулось в центрально-южную зону, но миазмы разложения проникли и в его среду. Правительству, и особенно его премьеру Негрину, явно не хватало ни боевого духа, ни решительности, ни дальновидности. [191] Оно занимало какую-то межеумочную позицию и потому не сумело использовать возможностей дальнейшей борьбы, которые еще имелись.

Причина вторая носила внешнеполитический характер. Спекулируя на разброде в республиканском лагере, «умиротворители» из Лондона и Парижа окончательно сбросили лицемерную маску «невмешательства» и открыто выступили против Испанской республики.

27 февраля 1939 года Англия и Франция официально признали Франко и порвали дипломатические отношения с республиканским правительством. Это было прелюдией. 5-6 марта в Мадриде вспыхнул контрреволюционный мятеж, возглавленный правым социалистом Бестейро и командующим Центральным фронтом республики полковником Касадо. Мятеж этот организовали агенты Чемберлена при дружеском содействии агентов Даладье. Негрин не сумел подавить мятеж (хотя силы для этого были), и в результате его кабинету вторично, и на этот раз уже окончательно, пришлось эвакуироваться во Францию. Власть захватили заговорщики. Они открыли фронт Франко и обрушились с зверской жестокостью на еще верные республике части, находившиеся под руководством коммунистических командиров. А затем — когда черное дело измены было сделано — Касадо с сотней своих сторонников 1 апреля 1939 года отплыл в Англию на борту британского крейсера «Галатея». Чемберлен счел целесообразным бросить эту последнюю подачку тем людям, которые по заданию его правительства вонзили нож в спину республики.

Ну, а что же комитет по «невмешательству»? Как он вел себя на протяжении этих девяти месяцев, завершивших трагедию испанской войны?

Перечислю важнейшие факты.

После 5 июля 1938 года фактически функционировали только председатель его лорд Плимут и секретариат во главе с Фрэнсисом Хеммингом. Этот обломок комитета, используя посредничество английского правительства, послал принятый на последнем пленуме план контроля республиканскому правительству, а также Франко и погрузился в ожидание, [192] 26 июля поступил ответ от республиканского правительства. Он был положительным. Иначе обстояло дело с Франко.

Вернувшись в конце июля из отпуска в Лондон, я несколько раз пытался выяснить у лорда Плимута, что же происходит с планом комитета по ту сторону фронта, но никак не мог добиться толку. Почтенный лорд становился все больше похожим на дельфийского оракула, славившегося, как известно, двусмысленностью и туманностью своих ответов. Одно для меня было ясно: с планом неблагополучно.

Теперь из дипломатических документов, захваченных Советской Армией в Германии, мы знаем во всех деталях, как отнеслись к этому многострадальному документу и сам Франко, и его германские и итальянские покровители.

Телеграммой от 15 июля 1938 года германский посол при Франко Шторер сообщал в Берлин, что имел разговор по поводу плана комитета с франкистским министром иностранных дел Хордана и убеждал его «найти пути, чтобы, изъявив принципиальное согласие на этот план, укрепить положение Чемберлена»{113}.

Как. трогательна эта забота фашистов о благополучии британского премьера!-

Днем позже, 16 июля, германский посол в Риме Макензен в своем донесении Риббентропу писал:

«Итальянское правительство придерживается того мнения, что по политическим соображениям было бы очень желательно посоветовать Франко немедленно сообщить лондонскому комитету, что в принципе он принимает лондонский план. В ноте, которую Франко должен будет послать в комитет, он мог бы заявить, что тщательно изучает этот план и вскоре последуют его замечания к каждому пункту плана в отдельности. Позже (с этим спешить не следует) Франко пошлет комитету вторую ноту, в которой будут содержаться детальные замечания и подходящие к случаю контрвопросы... Лондонский план предоставляет широкие возможности для возражений и контрвопросов»{114}. [193]

В конечном счете метод, предложенный итальянским правительством, был принят.

Со стороны фашистских держав началась длительная игра в оттяжку. Это им было крайне необходимо, поскольку как раз в то время готовилось наступление на Каталонию и германо-итальянские интервенты спешно подбрасывали Франко новые подкрепления, новые партии вооружения.

Только 12 августа Франко удосужился наконец послать комитету первую ноту, в которой заверял, будто бы его ответ «задержался исключительно из-за сложности этого плана», 20 августа от Франко последовала вторая нота, содержавшая ряд вопросов по отдельным пунктам плана, а также его контрпредложения.

Плимут тоже не торопился. Он затратил немало времени на «изучение» каждой ноты Франко, а затем счел за благо отправить секретаря комитета Фрэнсиса Хемминга в Бургос и Барселону для «уяснения и уточнения» ответов, полученных от Франко и республиканского правительства.

Таким образом, осенью 1938 года, когда происходили бои на Эбро и фашисты подготовляли наступление на Каталонию, между Франко и Плимутом шла неторопливая переброска дипломатическими мячами, что полностью соответствовало интересам агрессоров. Британское правительство в данном случае еще раз выступило в роли прямого пособника германо-итальянской интервенции в Испании.

В эту игру между открытыми и скрытыми покровителями Франко некоторый диссонанс внес смелый акт испанского правительства.

23 сентября 1938 года на сессии совета Лиги Наций в Женеве Негрин объявил, что его кабинет, не дожидаясь введения в действие плана комитета по «невмешательству», в одностороннем порядке решил эвакуировать с территории республики все интернациональные бригады в полном составе (численность их в тот момент достигала 10 тысяч человек), и просил Лигу Наций прислать комиссию для проверки выполнения данного решения..

Этот акт республиканского правительства поставил фашистов и их «умиротворителей» в трудное положение. По логике вещей

⇐ Предыдущая12345678

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: