Социалистическая и либеральная модели ускоренной модернизации

Во второй половине ХХ в.

Особенности социалистической модели модернизации в странах Восточной Европы. На рубеже XIX-XX в. восточноевропейский регион составлял континентальную «периферию». Процесс утверждения капиталистических отношений и развития гражданского общества носил здесь особенно замедленный характер. Основная часть населения была дистанцирована от политической жизни, консервативна с точки зрения экономической и социальной мотивации, ориентирована на эгалитарные и патерналистские идеалы. В первой половине ХХ в. развертывание модернизационных процессов значительно ускорилось, но фатальную роль сыграли две мировые войны. Восточноевропейские страны оказались в эпицентре геополитического противостояния и военных действий. Их границы не раз подвергались радикальным изменениям. Демографические потери, экономические разрушения, социально-психологический стресс носили почти катастрофический характер.

В условиях «холодной войны» Восточная Европа оказалась за «железным занавесом». Уже к 1948-1949 гг. во всех странах региона возникли просоветские режимы. Начался период «построения основ социализма». При этом переход к строительству социализма по советскому образцу предполагал особую специфику по сравнению с иными моделями «догоняющего развития». Была поставлена задача социализации всей общественной структуры в духе марксистско-ленинского классового подхода, в том числе ликвидации частнособственнической эксплуатации, обеспечения полного преобладания наемного труда и его максимального обобществления, поэтапной ликвидации многоукладности. Экономическая эффективность реформ была принесена в жертву. Основная роль отводилась искоренению «нетрудовых элементов», закреплению нового типа социальной мотивации, эгалитарных морально-этических норм. Важными факторами становились ускоренный темп преобразований и абсолютные количественные показатели роста. Стремительное, тотальное преобразование всей социально-экономической системы рассматривалось как залог наименее болезненного перехода к справедливому и эффективному общественному устройству (в китайской практике этот подход получил характерное название «великого скачка»).

Основными направлениями экономической политики в период «построения основ социализма» стали индустриализация, национализация промышленности и банковского сектора, начало коллективизации сельского хозяйства, формирование новой управленческой и распределительной системы. Национализация первоначально охватила предприятия тяжелой промышленности и банковский сектор. Но уже началу 1950-х гг. она распространилась практически все отрасли производства. Государственной собственности в промышленности уже тогда составила более 90%. Преобразования в сельском хозяйстве несколько отставали по темпам от индустриализации. Основной формой коллективизации агарного сектора в эти годы стало так называемое «формальное» кооперирование. Из-за недостатка инвестиций «коллективизировалась» лишь организация крестьянского труда при сохранении устаревшей технической и технологической базы. Государство распространило контроль на весь рынок капиталов и ценных бумаг, а затем и полностью ликвидировало в этой сфере частную инициативу. Произошел отход от принципов рыночного ценообразования. Планирование экономического развития приобрело жесткий, директивный характер. Оно стало основываться на физических объемах продукции (так называемые «валовые показатели») и полностью игнорировало реальный денежный эквивалент производимой продукции.

К середине 1950-х гг. Восточная Европа достигла существенных успехов в «догоняющем развитии». Был совершен рывок в наращивании промышленного потенциала и модернизации социальной структуры населения. В масштабах региона был завершен переход к индустриально-аграрному типу развития. Однако стремительный рост производства сопровождался увеличением отраслевых диспропорций. Создаваемый экономический механизм был во многом искусственным, не учитывающим региональную специфику. Экономический рост осуществлялся на экстенсивной основе, т.е. за счет все большего вовлечения количества рабочей силы, энергии и сырья. Формировалась «мобилизационная» система экономических отношений, в которой вертикальная командно-административная структура заменяла действие горизонтальных рыночных связей. Неизбежным следствием стала бюрократизация экономического управления, появление скрытой коррупции. Чрезвычайно низкой оказалась и социальная эффективность этой экономической системы.

Начало политических перемен в СССР в середине 1950-х гг. дало толчок для пересмотра реформаторской стратегии. Наибольшие изменения коснулись Польши, Венгрии, Чехословакии, ГДР, Югославии – то есть стран, где индустриализация и экономическая эмансипация населения успешно развивалась еще в межвоенный период. По мере ослабления политического контроля со стороны Москвы в руководстве местных коммунистических партий активизировались сторонники отказа от форсированных реформ и создания более сбалансированной социально-экономической модели. Однако попытки построения «социализма с человеческим лицом» не увенчались успехом. В их основе лежала идея привнесения в социалистическую экономику элементов рыночных отношений и смягчения административного регулирования. Ставка делалась на активизацию личной трудовой мотивации, раскрепощение экономического поведения человека. Но эти шаги не сопровождались перестройкой форм собственности. Сохранялся жесткий государственный контроль над ценообразованием и внешней торговлей, бюрократическое распределение фондовых средств. Трудовые отношения полностью регулировались государственным законодательством. В результате, прослойка динамичных и предприимчивых работников, откликнувшихся на новации, оставалась зависимой от административной системы.

По мере углубления реформ становилось очевидно, что создание «социалистического рынка» невозможно без освобождения от бюрократической и идеологической опеки. Требовался переход к самостоятельному развитию рыночного сектора, децентрализации и коммерциализации инвестиционной сферы, правовому оформлению рыночного типа трудовых отношений. Но отказ от государственной монополии в этих вопросах требовал пересмотра самих основ коммунистической идеологии, а, фактически, означал крах самого социализма. Символом перелома в истории восточноевропейского социализма стали события «пражской весны» 1968 г., когда руководство чехословацкой компартии попыталось перейти от экономических к политическим реформам. Лишь вторжение войск Организации Варшавского договора остановило этот процесс. В последующие годы восточноевропейские страны, как и сам Советский Союз, оказались в полосе «застоя» – инерционного социально-экономического развития на фоне все большего обострения социально-психологического кризиса общества.

Последняя серия социалистических реформ была проведена в восточноевропейских странах во второй половине 1980-х гг. по аналогии с советской «перестройкой». Схожими оказались и причины их поражения. По сути, «перестроечные» реформы представляли собой новый рывок в «догоняющем развитии». Источниками «ускорения» считались децентрализация государственного управления экономикой, переход на принципы самофинансирования и самоокупаемости производства. Однако неэффективность «социалистического рынка» уже доказал провал реформ 1960-х гг. К тому же «догонять» теперь пришлось страны Запада, уже вступившие на путь постиндустриального развития, в том числе создание создания инновационной модели производства, эффективного сочетание крупного и малого бизнеса, перехода к ресурсо- и энергосберегающим технологиям. Попытка социалистических стран выдержать экономическое соревнование лишь за счет административных реформ и поверхностного влияния на трудовую мотивацию населения, была обречена на провал. Попытка же активизировать экономическую модернизацию за счет политических реформ, ввода многопартийности и обеспечения идеологического плюрализма, лишь ускорили развал социалистической системы.

В конце 1980-х гг. волна «бархатных революций» уничтожила монополию коммунистических партий в странах Восточной Европы и открыла период либерально-демократического развития. В то же время эпоха социализма сыграла огромную роль в процессе ускоренной модернизации восточноевропейского общества. Несмотря на создание деформированной экономической модели и насаждение чуждой для большей части общества коммунистической идеологии, социалистическое строительство позволило закрепить индустриальный тип развития, обеспечить высокие темпы научно-технического прогресса, завершить сложнейший процесс урбанизации и подготовить условия для становления институтов гражданского общества. Для завершения постсоциалистических преобразований странам Восточной Европы понадобилось лишь одно десятилетие. Со вступлением большинства из них в Европейский Союз в 2004 г. эпоха «догоняющего развития» осталась в прошлом.

«Новые индустриальные страны» как модель «догоняющего развития». При всей специфике модернизационных процессов в странах «первого» и «второго» «эшелонов» они имели важную общую черту – модернизация воспринималась как своего рода «проект», исторический вызов, движение по пути прогресса, выполнение некоей «исторической миссии» или, по крайней мере, защита собственной исторической самобытности. Даже в условиях органической модернизации, развивавшейся естественным и эволюционным образом, происходившие в обществе перемены получали ярко выраженное идеологическое, мировоззренческое осмысление, существенно меняли самоидентификацию человека и всю систему социализации личности. Однако существовала возможность проведения экономических преобразований и без подобного социокультурного подтекста, без непосредственной связи с идеологическими, конфессиональными, этническими факторами. В таких случаях речь шла не столько о целостной модернизации общества, сколько о целенаправленном и прагматичном формировании индустриального сектора экономики. Естественно, что полностью изолировать экономические и социокультурные процессы невозможно. Однако в условиях складывания в ХХ в. мировой экономической системы в некоторых странах появилась возможность использовать внешнеэкономические факторы для ускоренной индустриализации, асинхронной по отношению к внутреннему политическому и культурному развитию. Так сложился феномен «новых индустриальных стран» (НИС), к числу которых принято относить два региона – страны Латинской Америки и Юго-Восточной Азии.

В латиноамериканских странах переход на стадию индустриально-агарного развития осуществлялся на протяжении почти всего ХХ в. Этот процесс не приобрел таких драматических форм, как в Восточной Европе, поскольку, за исключением Кубы, осуществлялся без экспансии коммунистической идеологии и без существенного отхода от рыночных принципов. Не сложились в этих странах и предпосылки фашизации общества, поскольку индустриализация на протяжении длительного времени оставалась локальным явлением, не затрагивающим большую часть населения. Социализация личности, базовые «координаты» мировосприятия по-прежнему строились на основе принадлежности человека к закрытым социальным группам (этносам, конфессиям, общине, церковному приходу, клану и т.п.). Самосознание человека оставалось корпоративным, основанным на солидаристских, коммунитарных принципах. В большинстве случаев индустриализация не нарушала традиционные основы социальной культуры и не провоцировала массовую маргинализацию общества.

Решающее значение для развертывания индустриализации в странах Латинской Америки имела благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура. Оставаясь нейтральными в годы Второй мировой войны и обладая большой ресурсной базой в латиноамериканские страны получили возможность активно включиться в систему мировой торговли. Модель индустриализации, сформировавшаяся в таких условиях, получила название «импортозамещающей». Ее особенностью стало создание предприятий обрабатывающей индустрии по мере постепенного вытеснения с местных рынков импортных изделий, которые ранее оплачивались выручкой от сырьевого и продовольственного экспорта.

Первая фаза реформ, включающая создание предприятий текстильной, швейной, кожевенной, обувной, деревообрабатывающей, мебельной и ряда других отраслей, производящих потребительские товары кратко- и среднесрочного пользования, охватила 1940-е – 1950-е гг. Но потенциал импортозамещающей индустриализации оказался очень незначительным. В ходе ее развивалось производство, основанное на простых трудоинтенсивных технологиях, не требующее сложной системы смежных производств по выпуску исходных и вспомогательных материалов. Производство же основной массы потребительских и производственных товаров долговременного пользования, а также необходимой для их изготовления промежуточной продукции, с развитием которых связывались надежды на достижение промышленного самообеспечения, было затруднено. Для него не хватало ни инвестиционной, ни технологической базы. Низким оставался и объем реального платежеспособного спроса.

Возникновение хозяйственных диспропорций заставило большинство латиноамериканских стран встать в 1960-х гг. на путь «внешне-ориентированного» экономического развития. Ставка была сделана на международную промышленную специализацию и кооперацию, в условиях которых можно было рассчитывать на ускоренное развитие специализированных экспортных отраслей и за счет доходов от него – на насыщение и структурирование внутреннего рынка. С учетом экспортных задач началась и активная модернизация аграрной сферы. Правда уже в 1970-х гг. стала очевидной опасность такой политики. Экспортная ориентация сельского хозяйства оказалась не способной обеспечить сбалансированную модернизацию всей этой сферы. А эффективность промышленности, в основном ориентированной на узкий внутренний рынок, оставалась небольшой. Эта индустрия развивалась главным образом экстенсивным путем – за счет вовлечения новых сырьевых и трудовых ресурсов. Производительность труда и капитала росли еще медленнее, чем объемы производства. Катализатором экономических проблем стала стремительно нарастающая инфляция. Внешний долг региона возрос с 42,5 млрд.долл. в 1975 г. до 176,4 млрд.долл. в 1982 г. В предчувствии дефолта латиноамериканских стран началось массовое бегство капитала из Латинской Америки. В это тяжелейшее время в большинстве латиноамериканских стран началась серия радикальных реформ, получивших название «креольского неолиберализма».

Новая модель модернизации предполагала становление экспорто-ориентированной экономики, ведущая роль в которой от государства переходит к частному сектору. Основными направлениями реформ стали жесткая антиинфляционная политика, ликвидация дисбаланса во внешней торговле путем протекционистских мер, стимулирование экспорта, особенно нетрадиционного, налоговые реформы, приватизация, модернизация рынка рабочей силы. Несмотря на большие финансовые проблемы, сохранявшиеся на протяжении 1980-х – 1990-х гг., успех экспорто-ориентированного экономического курса оказался очевидным.

Еще одна группировка «новых индустриальных стран» сложилась в Юго-Восточной Азии в 1960-х – 1970-х гг. Первыми азиатскими НИСами стали «маленькие драконы» – Гонконг, Сингапур, Тайвань и Республика Корея. В 1980-х гг. к этому уровню развития приблизились и «маленькие тигры» – Малайзия, Индонезия, Таиланд и Филиппины. Модель индустриализации, апробированная в этих странах, изначально была «экспортно-ориентированной». Получив приток иностранных инвестиций и новейшие технологии, азиатские страны начали экспортировать на мировой рынок дешевую и достаточно качественную продукцию. Причем ставка была сделана на производство или хотя бы сборку предметов длительного пользования (оборудование, автомобили, бытовая электронная техника). Экспортная выручка направлялась на модернизацию производства и, по примеру Японии, на развитие новых секторов экономики. Одновременно на внутреннем рынке действовала политика импортозамещения: местные потребители могли рассчитывать только на товары местного производства.

Успех «креольского неолиберализма» в странах Латинской Америки и настоящий триумф азиатских «маленьких тигров» оказался особенно показательным на фоне экономических трудностей, переживаемых ведущими западными странами в 1970-х гг. Однако в дальнейшем ситуация разительно изменилась. В середине 1980-х гг. началось стремительное падение индекса торговой активности развивающихся стран. Причиной стал глобальный кризис неплатежей. Цены на традиционные продукты экспорта из регионов Африки, Латинской Америки, Азии значительно снизились. Сложилась ситуация, когда выплаты этих стран по внешним долгам начали превышать доходы от экспорта. В августе 1982 г. Мексика оказалась не в состоянии выплачивать свою задолженность иностранным коммерческим банкам. Вслед за этим кризис внешней задолженности стремительно распространился по латиноамериканскому региону, а затем превратился и в мировой. Несмотря на значительные усилия международных финансовых институтов, остановить рост внешнего долга развивающихся стран не удалось. Только за пять лет с 1987 по 1993 г. он увеличился на 50% и составил 1,5 трлн. долл. В эти годы значительный прогресс был достигнут только в отношении финансовых обязательств латиноамериканских стран, но это не решало проблему в целом (особенно с учетом того, что в 1990-х гг. группа стран-должников пополнилась государствами СНГ). В свою очередь, глобальный кризис внешней задолженности стимулировал переориентацию внешних экономических связей ведущих стран Запада – если в первой половине ХХ в. до 60-70% экспорта их промышленной продукции приходилось на колониальные и зависимые страны, то к началу 1960-х гг. этот показатель составлял лишь 40%, а к началу 1990-х гг. – менее 30%.

Вплоть до середины 1990-х гг. более или менее прочным оставалось положение азиатских НИСов. В этот период по динамике экспорта (11% прироста в год) они превзошли страны Европейского Союза и Северной Америки (6% прироста в год). В целом доля азиатских стран в мировой торговле достигла в 1997-1998 гг. 42-44%, тогда как доля стран ЕС сократилась до 36-40%. Но основную роль в этом рывке сыграли крупнейшие азиатские страны Китай и Индия. Азиатские НИСы вслед за Японией, напротив, втягивались в полосу кризиса. Развязка наступила в октябре 1997 г. после финансового кризиса, начавшегося в странах АТР и ставшего мировым. Но если западные страны вышли из него достаточно быстро и относительно безболезненно, то для НИСов и Азии, и Латинской Америки финансовый крах имел самые фатальные последствия. Уязвимой оказалась сама экономическая модель, созданная в НИСах. По мере укрепления национальной промышленности в этих странах роль государства в экономике начала снижаться. Смягчались таможенные пошлины, отменялись нетарифные ограничения во внешней торговле. Однако отход правительства от контроля над финансовыми рынками и банковской системой, использование методов монетаризма в кредитно-денежной сфере вели к росту спекуляций в сфере недвижимости и на финансовых рынках. Открытость экономики обернулась крайней зависимостью от мирового финансового рынка с его спекулятивными тенденциями. Сказались и собственные традиции клановых, корпоративных отношений в сфере бизнеса, высокий уровень коррупции и недостаточная эффективность государственного регулирования. Быстро начала снижаться и рентабельность рабочей силы. Рост квалификации рабочих, увеличение уровня заработной платы способствовали повышению себестоимости товаров. С другой стороны, современное производство все больше нуждается в работнике нового типа, для которого высокая трудовая дисциплина и доведенные до автоматизма производственные навыки уже не могут быть основой квалификации.

Сложившаяся ситуация в мировой экономике вызывает самые различные прогнозы и оценки – от самых пессимистических до умеренно-конструктивных. В любом случае становится очевидно, что процесс глобализации уже перестает быть экспортом определенных экономических моделей. Прямой перенос тех или иных рецептов финансовой или инвестиционной политики, заимствование тех или иных принципов менеджмента и маркетинга не приносит гарантированного успеха. Человечество начинает преодолевать синдром ускоренной модернизации, унаследованный от ХХ столетия. Экономическое развитие оказывается все теснее связано с политическими, социокультурными, демографическими, информационными процессами. Одновременно происходит радикальная перестройка самой модели экономического роста – складывание инновационной экономики информационного общества.