На пути к мятежу

Подавление астурийского восстания против всех ожиданий реакции повернуло события в противоположном направлении. И хотя в мае 1935 г. в правительство вновь вошла СЭДА, а Хиль Роблес стал военным министром, состав правительства уже не отражал соотношения сил в стране. Испания была на пороге нового революционного подъема, признаки которого ощущались повсеместно. Активное участие компартии в борьбе прогрессивных сил страны за спасение осужденных на смерть астурийских повстанцев, за амнистию 30 тыс. арестованных до известной степени нейтрализовало в глазах широких демократических кругов плоды многолетней антикоммунистической пропаганды. Компартия показала себя выразительницей общенациональных интересов.

1 июня 1935 г. правительство отменило чрезвычайное положение в стране и разрешило деятельность левых партий. На другой день на митинге в мадридском кинотеатре «Монументаль» генеральный секретарь КПИ Хосе Диас обратился с призывом создать Народный фронт. Тем временем контрреволюционные силы торопились с ликвидацией апрельской республики. Но в лагере реакции не было полного единства. Те силы, которые стояли за СЭДА, предпочитали идти к намеченной цели конституционным путем. Военные высказывались за вооруженный мятеж.

Когда Примо де Ривера стало известно о планах вооруженного переворота, вынашиваемых Испанским, военным союзом, он попытался войти в контакт с его руководителями. Как видно из его писем того времени, Примо де Ривера считал, что мятеж против республики и свержение республиканского правительства руками военных заговорщиков расчистят фаланге путь к власти. Франсиско Браво, член первой политической хунты фаланги, отмечал, что 16 июня 1935 г. на заседании в Парадор де Гредос лидеры фаланги приняли решение поднять мятеж, считая, что это единственное средство спасти Испанию от коммунизма[819]. Был намечен список будущего правительства на тот случай, если действия военного союза и фаланги будут успешными. Министром национальной обороны должен был стать Ф. Франко[820].

В июле – августе 1935 г. состоялся исторический VII конгресс Коминтерна, знаменовавший новый этап в международном коммунистическом движении. Обобщая опыт коммунистических партий Европы и Америки, участники конгресса пришли к выводу о том, что преградить путь фашизму можно лишь путем создания коалиции всех классов и групп, интересам которых угрожал фашизм. Успех антифашистского движения зависел от степени единства рабочего класса, а поэтому вопросы, связанные с единым рабочим фронтом, приобрели особое значение. Решения VII конгресса произвели большое впечатление в Испании. Левые социалисты в их органе «Кларидад» положительно оценили конгресс. Левореспубликанская пресса подхватила термин «Народный фронт» применительно к разного рода коалициям, прежде всего к складывающейся летом – осенью коалиции левых сил.

30 декабря 1935 г. разразился очередной правительственный кризис. Несколько дней спустя президент республики Н. Алькала Самора распустил кортесы и назначил новые выборы на 16 февраля 1936 г. Избирательная кампания началась в напряженной обстановке, а невиданная с первых лет республики атмосфера легальности предельно обнажила страсти. Выборы должны были сыграть роль плебисцита. 15 января был подписан Избирательный пакт левых партий – так официально назывался документ, который вошел в историю как Пакт о Народном фронте.

До этого все попытки добиться ревизии конституции кортесами, избранными в ноябре 1933 г., кончались неудачей, так как правые не имели в них абсолютного большинства[821]. На выборы 16 февраля Хиль Роблес, в то время общепризнанный духовный лидер реакции, шел с лозунгом: «Не менее 300 депутатов! »

Б те дни, когда только начинались переговоры о пакте левых сил, 15 и 16 ноября 1935 г., в Мадриде заседал II Национальный конгресс фаланги. Повестка дня конгресса предусматривала обсуждение «возможности создания Национального испанского фронта» как антипода образованного в те дни Народного фронта. Отвечая тем, кто предлагал ограничиться бойкотом выборов, Прямо де Ривера и Руис де Альда настаивали на предвыборном союзе с правыми, но не с Национальным блоком, а с СЭДА. Выступая за создание единого лагеря правых против Народного фронта, Примо де Ривера видел в этом единственную возможность для кандидатов от фаланги быть избранными в кортесы.

24 декабря 1935 г. политическая хунта фаланги вновь подтвердила решение принять участие в выборах на стороне правых партий, сохраняя при этом независимость идеологии. Единственный пункт, который фалангисты нашли возможным признать, как совпадающий с их точкой зрения, был «антимарксизм и антисепаратизм»[822].

Однако правые не горели желанием включать фалангистов в свои избирательные списки: фаланга, по мнению руководителей СЭДА, обладала ограниченным политическим влиянием в массах, и вряд ли можно было ждать существенного прибавления голосов за ее счет. И хотя сам Примо де Ривера не только не скрывал, но и, напротив, широко рекламировал свои антикоммунистические взгляды, демагогические приемы и псевдорадикальная фразеология фалангистских идеологов продолжали шокировать консерваторов из СЭДА. Переговоры фалангистов с Хилем Роблесом начались в декабре 1935 г. и закончились безрезультатно. Много лет спустя, в мае 1959 г., Хиль Роблес так объяснил свое негативное отношение к предложению Примо де Ривера: было бы нелогичным для такой откровенно антипарламентской группы, как фаланга, претендовать на значительное представительство на выборах[823].

Фаланга завела свои собственные избирательные списки.

Предвыборная пропаганда фаланги представляла образец самой безответственной демагогии: избирателям были обещаны немедленная аграрная реформа, поощрение мелкой промышленности, полная занятость для всех рабочих и служащих[824].

Лидеры фаланги заверяли избирателей, что ее первым правительственным актом, если она придет к власти, будет повешение мультимиллионера и архиреакционера Хуана Марча[825]. Известно, что именно Хуан Марч финансировал фалангу с самого начала. Но избирателей не ввели в заблуждение демагогия и псевдорадикализм фалангистов. Фаланга получила всего 40 тыс. голосов. Даже Примо де Ривера, внесенный, помимо Мадрида, в списки еще шести избирательных округов, не собрал достаточного числа голосов, чтобы пройти в кортесы[826]. 16 февраля победил Народный фронт. Революционная активность испанского рабочего класса, сумевшего накануне выборов в кортесы, объединить в антифашистской борьбе трудовой народ и мелкую, а также часть средней буржуазии, закрыла перед правыми возможность завоевания власти парламентским путем.

Руководство фаланги, как и прочие правые, в первые часы после выборов находилось в крайней растерянности. Обстановка вынуждала к осторожности. 21 февраля Примо де Ривера рассылает циркуляр местным руководителям фаланги, предлагая им воздерживаться от проявления открытой враждебности к новому правительству и от демонстрации солидарности с потерпевшими поражение правыми[827]. Одновременно лидеры фаланги лихорадочно ищут союзников. В те же дни фаланга начала издавать ежедневную газету «Арриба», и, если судить по терминологии ее статей, фалангисты пытались предстать перед своими читателями не меньшими социалистами, чем деятели социалистической рабочей партии.

Но вскоре фалангисты оправились от замешательства. И когда западногерманский историк К. Меркес отмечает, что «после выборов 16 февраля экстремисты побежденных партий апеллируют к оружию»[828], то это прежде всего нужно отнести к действиям фалангистских боевиков начиная с первых дней марта 1936 г. 13 марта группа фалангистов организовала покушение на видного социалиста, одного из авторов конституции 1931 г. – Хименеса де Асуа. Сам он остался жив, но был убит охранявший его полицейский. Вечером того же дня газета «Эль Сосиалиста» закономерно задала вопрос: «Действительно ли у власти левые? Перевороты без счета, покушения, инциденты». 14 марта фаланга была запрещена, а на следующий день премьер‑ министр М. Асанья отдал приказ об аресте Примо де Ривера как руководителя организации, совершившей покушение. С ним были арестованы и помещены в тюрьму «Модело» члены политической хунты фаланги, находившиеся в то время в Мадриде.

Тюрьма «Модело» славилась своим либеральным режимом и была широко открыта для посетителей. Не составляли исключения и многочисленные визитеры Примо де Ривера и других фалангистов. Члены политической хунты фаланги, находясь в тюрьме, цепко держали в руках все нити управления своей организацией. Как только Примо де Ривера получил возможность общения с внешним миром, он отдал указание ячейкам фаланги уйти в подполье и перестроить свою деятельность[829]. Фаланге удалось издать несколько номеров подпольной газеты «Но импорта» («Все равно»). Для настроений лидеров фаланги и редакторов этого листка весьма характерна статья члена политической хунты, «узника» «Модело» Руиса де Альда «Оправдание насилия», с восторгом встреченная всеми правыми: автор ее призывал совершить государственный переворот[830].

16 июня, в день открытия кортесов, глава СЭДА Хиль Роблес, обратившись к правительству республики с внеочередным запросом, повторил тезис Руиса де Альды: «Мы скоро будем присутствовать на заупокойной мессе по демократии»[831]. Правые, весьма скептически относившиеся до этого к фаланге, встав после победы Народного фронта окончательно на путь внепарламентской борьбы, рассматривали ее как одно из орудий фашистского переворота. По свидетельству Фернандеса Куэсты, после выборов в феврале 1936 г. правые изменили свою позицию. «Деньги потекли рекой». Субсидии фаланге, по его словам, составили 300 тыс. песет[832]. Однако и эта цифра представляется нам заниженной. Щедрые пожертвования позволили довести в мае – июне 1936 г. численность фалангистской милиции (это была зеленая молодежь, преимущественно из мелкобуржуазных кругов) до нескольких тысяч[833]. Вооруженные отряды фаланги контрреволюционная буржуазия была склонна рассматривать как свою собственную милицию. В акциях фалангистских «пистолерос» принимали активное участие отряды фашиствующей «Молодежи народного действия», организационно примыкавшей к СЭДА. Лидер этой организации Рамон Ceppano Суньер поддерживал весьма тесные отношения с Примо де Ривера. Многие члены «Молодежи народного действия» в те дни вступили в фалангу.

Было время, когда фалангисты с притворным негодованием отвергали сам термин «фашизм», которым коммунисты заклеймили их организацию. «Испанская фаланга и ХОНС» не являются фашистским движением», – утверждал Примо де Ривера на страницах монархической газеты «ABC» 19 декабря 1934 г. Но времена изменились. 16 июня 1936 г. Кальво Сотело заявил в кортесах, что если его концепция нового государства является фашистской, как об этом говорят, то он сам объявляет себя фашистом[834]. Отныне многие консерваторы изъявляли готовность маршировать в одном ряду с фалангистами. Антиреспубликанская Испания фашизировалась.

Активность фалангистов и усиление натиска правых вызывали тревогу и беспокойство демократических сил Испании. Широкие массы, прежде всего пролетариат, требовали от правительства решительных действий. Отвечая на запросы депутатов – коммунистов и социалистов, глава правительства Касерес Кирога дважды – 6 и 14 мая – выступил с заявлением, что правительство рассматривает фалангу, объявленную вне закона, главным врагом государства и собирается принять против нее самые решительные меры. По словам Кироги, в распоряжении полиции находились секретные досье фаланги, и полиция будто бы намеревалась арестовать вслед за активными ее членами и тех архиреакционеров, которые втайне помогали ей[835]. Но пока давались эти обещания, лидеры фаланги укрепляли связи с реакционными силами.

Примо де Ривера использовал либеральные условия своего пребывания в тюрьме, чтобы сговориться с лидером традиционалистов (карлистов) Фалем Конде и военными заговорщиками[836], которые в те дни вплотную приступили к подготовке вооруженного мятежа. 29 мая агент Примо де Ривера Р. Гарсеран передал послание своего шефа генералу Мола, затем генералу была переслана секретная информация о членах и структуре фаланги. В обмен на свое сотрудничество с военными фалангисты требовали политических гарантий, обеспечивающих участие в будущем правительстве[837].

В отличие от фалангистов и других отрядов испанской реакции, открыто взявших после 16 февраля курс на мятеж, Мола и другие военные заговорщики предпочитали не афишировать свою деятельность. Франко, Мола и Годед взяли под свое покровительство членов реакционного Испанского военного союза и приложили немало усилий, чтобы превратить аморфный до тех пор конгломерат в сплоченную и разветвленную организацию, связанную с карлистами и фалангистами. Еще ранее генерал Мола представил на рассмотрение руководителей Испанского военного союза проект создания всевластной военной директории[838]. План установления власти военной директории поддерживал и находившийся в Португалии генерал Санхурхо, который по предварительной договоренности должен был стать главнокомандующим вооруженными силами мятежников. Мола не возражал против привлечения фалангистов к готовившемуся мятежу, хотя и весьма скептически относился к фалангистской милиции, крайне недисциплинированной и плохо вооруженной. По твердому убеждению генерала, возглавлять и контролировать мятеж могли только военные. Тем не менее лидер фаланги Примо де Ривера в секретном циркуляре от 29 июня предписал всем провинциальным лидерам ее принять участие в военном мятеже[839]. Это опровергает легенды о якобы отрицательном отношении Примо де Ривера к союзу с наиболее консервативным крылом реакционного лагеря – военными заговорщиками и монархистами. На деле речь шла лишь о цене сотрудничества. Впрочем, на него пошли даже и тогда, когда цена была неимоверно низкой.

Примо де Ривера продолжал тесный контакт с Молой до начала мятежа. В последнем письме – от 14 июля, переданном через Гарсерана, лидер фаланги поставил в известность генерала: если военные заговорщики не начнут решительных действий через 72 часа, фаланга сама начнет мятеж в Аликанте[840].